Мы скрылись за высокими кирпичными домами и немного успокоились. Вот уж не думал я, что мы будем тайком увозить дедушку из больницы. Даже представить себе этого не мог. Должно быть, он в самом деле был очень решительный и храбрый. Я посмотрел на дедушку и улыбнулся: он обсыпал себя сеном, чтоб не было видно его больничной пижамы. Дед поймал мой взгляд и лукаво подмигнул мне:

— Глянь-ка, Пётр, никто за нами не гонится?

— Не видно, — весело сказал я.

Дед, конечно, шутил. Никто нас догонять не собирался. Просто у него было хорошее настроение. Он даже помолодел. Но Женька всё-таки перебрался в конец телеги и объявил:

— Не беспокойтесь! Я буду назадсмотрящим. — И добавил мне: — Покараулю минут десять, а потом сменимся.

Яшу трогать было нельзя: он правил лошадью. Я подсел поближе к Женьке. Он ухмыльнулся во весь рот и, наклонившись ко мне, неожиданно сказал шёпотом:

— Знаешь, почему мне лошадь дали? Я им загнул, что твоего деда из больницы берём. А оно так и получилось.

Мы поравнялись с лесом, и дед попросил Яшу свернуть на лесную просеку.

— Чтоб уж совсем их со следа сбить, — хитро прищурившись, объяснил он.

— Собьём! — ответил ему в тон Яша и затряс вожжами.

— Ну и классный же у тебя дед! — в восторге сказал мне Женька, сдавая пост караульного.

Мне тоже нравился сейчас дедушка.

Мы свернули в лес и поехали по просеке, вдоль шоссе. Как раз я с Яшей во сне здесь на тигре мчался. Нам навстречу выехал мотоциклист. Поравнявшись с телегой, он оглядел заваленного до плеч сеном деда и промчался мимо. Но вдруг повернул обратно и догнал нас.

— Николай Иванович, вы ли это? — спросил мотоциклист.

Дедушка повернулся к нему и… растерялся, как школьник, который засыпался, списывая контрольную со шпаргалки. Мотоциклист оказался врачом из больницы.

— Зоркий же вы, Анатолий Лаврентьевич, — после минутного молчания крякнул дедушка.

— Куда же вы, больной, направились? — строго спросил врач-мотоциклист.

Дедушка только вздохнул в ответ. Рассказывать раньше времени нашу тайну ему не хотелось, а выдумывать что-нибудь характер не позволял. Наступила неловкая пауза. И вдруг Яша как заревёт, со всхлипом, точно грудной младенец. Даже врача напугал.

— Не увозите дедушку… Он нам очень нужен… — размазывая по щекам слёзы, запричитал он. — У нас на опытном участке ранний картофель гибнет! Мы его и подкармливали, и окучивали, а он гибнет. Один дедушка может определить, что с ним. Нам и телегу за дедушкой по такому случаю дали.

— Вы, оказывается, ещё и юный мичуринец? — улыбнулся дедушке врач.

— И чего только ребятишки не придумают, — замотал головой дедушка.

Но врач понял его по-своему и согласился:

— Это верно. Пытливый народ растёт, упорный!

— Ага, упорные мы, — подтвердил Яша и для большей убедительности заревел ещё громче.

— Ну, ну, успокойся, мальчик. Отпущу я с вами дедушку, — подобрел врач, но тут же очень строго сказал дедушке: — Николай Иванович, даю вам отпуск до завтрашнего утра. Смотрите не опоздайте.

— Спасибо, Анатолий Лаврентьевич, — поблагодарил дедушка врача.

— И от нас спасибо! — закричали мы все трое.

Врач-мотоциклист уехал, и мы благополучно тронулись дальше.

— Ну и дров мы с вами наломали! — крякнул дедушка. — А ты, Яков, как же сумел так ловко слёзы-то распустить? Точно в самом деле подопытный картофель погубил.

— С перепугу я, что вас воротят, — признался Яша. — Я, коль перепугаюсь, всегда реву. А как реву, не пойму, что горожу. Заносит меня тогда шибко.

— Тебя занесло, а нас вынесло, — сострил Женька.

— Выкопать бы нам Иванов клад, зараз перед всеми оправдаемся, — добавил дедушка.

— Ребята, а почему на расшифровку полосы не перенесены? — вдруг схватился Женька, вспомнив проведённые в записке линии.

— Какие полосы? — спросил дедушка.

Я достал из конверта расшифровку о запиской и показал их. Женька тут же ткнул пальцем в записку:

— Вот они!

Дедушка надел очки, внимательно осмотрел полосы и объяснил:

— Это складки на бумаге от времени образовались. Грязь в них поналезла. Оно и кажется, будто нарисовано что.

Женька хотел поцарапать одну из полосок ногтем, но дедушка остановил его:

— Не троясь. Эта бумага сейчас самый главный документ. С ней надо бережно обращаться.

— Выроем клад, который бабкин сын зарыл, тогда у нас ещё один документ будет, — сказал Яша.

— Ну и документ «кол»! — засмеялся Женька, но тут же чуть с телеги не свалился от своей догадки. — А может, это совсем не «кол»? Там же сказано, что два слова до конца не расшифровали. Вдруг это «кольца золотые»! Дальше-то «з» идёт!

— Дальше не одно «з», а «зн» написано, — сказал я.

— Значит, там ещё какие-нибудь значки драгоценные, — не сдавался Женька.

Мы приближались к деревне, и наше волнение стало расти. А как показался косогор, Женька даже заговорил шёпотом:

— Давай компас, надо точно определить, где юг.

— Где юг, и так ясно, — сказал дедушка.

— По компасу вернее будет, — не унимался Женька и, соскочив с телеги, во весь дух припустился к косогору.

Когда мы подъехали, Женька уже огородил нужное место колышками.

— Вот здесь рыть надо, — объявил он. — Я уже всё отмерил.

— А чем, милок, рыть прикажешь? Руками? — добродушно усмехнулся дедушка.

Батюшки! От волнения мы совсем забыли про лопаты. Мы с Яшей тотчас припустились за ними. Ведь от косогора мы живём гораздо ближе Женьки. Схватили по две лопаты, рукавицы, какие попались, и задами, чтобы нас не заметили племянницы тёти Клавы, помчались обратно.

Женька ползал по огороженному им участку с компасом в руках. Ставил его боком на землю и смотрел, притягивается ли к ней стрелка.

Яша засмеялся:

— Ты чего? Будет тебе деревянный кол магнит притягивать!

— Сам-то ты кол осиновый, — не зло сказал Женька. — А вдруг притянет! Значит, там клад с драгоценностями. Соображать надо!

Но драгоценности на компас почему-то не действовали. Красный конец стрелки показывал только на юг.

— Должно быть, глубоко зарыл, — решил Женька и взял лопату. — Подкопаем немножко, так я ещё проверю.

Как хорошо, что юг находился от кустов бузины в сторону откоса, — кусты и холм скрывали нас от деревни. Но Женьке этого показалось мало.

— Установим на верху косогора дозорного: в случае опасности подаст сигнал, — предложил он и отрядил туда Яшу.

Мы стали рыть втроём. Женька и я двигались навстречу дедушке. Старались мы вовсю. Дедушка такие комья отворачивал, что совсем забыл про свою хворь. Так ему не терпелось выяснить всё до конца. А я даже на мозоль внимания не обращал. Правда, из-за неё мне не очень удобно было держать лопату. Дедушка заметил это и сказал:

— Ты, брат, лопату-то не по-городскому держи, а по-нашенски, по-крестьянскому. Левой рукой берись, стало быть, за середину рукоятки, а правой за верх. Копать тогда будет легчей.

Взял я лопату, как сказал дедушка, и тут же выпустил её из рук: мозоль-то больно.

— Ишь какой пузырь наработал, — улыбнулся дедушка. — Ничего, спервоначалу всегда так бывает от трудов праведных.

— Это у него старая мозоль, с прочистки леса не проходит, — сказал Женька. Он не любил, когда хвалят других, потому и поторопился объяснить, откуда у меня мозоль. А получилось наоборот.

— Когда же ты успел побывать там? — заинтересовался дедушка.

— Отдал твою записку Михаилу Григорьевичу и попросился, — ответил я, — Женька тоже там был, и Яша.

— Мы весь клин у Кривой балки прочистили, — стал хвалиться Женька. — Дед Аким за нашу работу фейерверк нам устроил.

— А короеда там нет, — сказал я, — Михаил Григорьевич осматривал.

— Он всё равно велел опрыснуть деревья витаминами, — добавил Женька.

— Это хорошо, — остался доволен дедушка и посмотрел на меня так, точно сто лет не видел. — Спасибо за подмогу. — Но тут же сощурился и спросил с хитринкой в глазах: — А ты, Пётр, перину-то не забыл из дома взять?

— Забыл, — в тон ему сказал я. — Пришлось на еловых ветках бока пролёживать. Смолы мы там нанюхались!

Дедушка весело рассмеялся, и мы тоже. Мне вдруг захотелось объяснить дедушке, что и у себя дома я никогда не был барчуком и белоручкой. Просто дедушка мало знал меня, вот так и думал. Ведь и я раньше был о нём совсем другого мнения. А теперь вижу, что дедушка хоть и суровый, но справедливый и себя совсем не жалеет. Даже о своей болезни не думает, чтобы правду доказать.

— Ты, дедушка, не считай меня… — отыскивая нужные слова, сказал я и откинул большой ком земли. — Если было что не так, я же…

— Чего там, — добродушно остановил меня дедушка, — для того, Пётр, и живём, чтоб с каждой промашкой умнее становиться. Нам бы вот Иваново сокровище раскопать, тогда б мы совсем молодцами стали.

И тут, точно в подтверждение дедушкиных слов, Женькина лопата во что-то упёрлась.

— Напал! — крикнул он и побледнел.

С косогора тотчас скатился Яша:

— Чего выкопал?!

— Погоди ты! — отмахнулся Женька и вытащил огромный ком, который тут же развалился. Внутри его оказалась залепленная землёй ржавая немецкая каска.

— Тьфу ты! — разозлился Женька и изо всех сил стукнул по ней ногой.

Каска, смешно подскакивая на буграх, покатилась вниз, в лопухи. Вслед ей полетели сорвавшиеся с Женькиного башмака комья глины. Только тут мы заметили, как все извозились и перепачкались. От башмаков до волос. Но нам было не до этого. Мы продолжали рыть.

Немного погодя дедушка извлёк из ямы увесистый камень, а я — консервную банку.

Женька тут же приставил к ней компас:

— Видишь, на неё тоже стрелка не действовала, а сейчас заколебалась, — сказал он с упрёком. — Значит, земля мешала. Слой-то чуть не с метр был. Может, сейчас что притянет. — Женька бросил лопату и опять заползал по дну ямы с компасом. — Вроде в этом углу стрелку вниз тянет… — неуверенно сказал он, — поглядите-ка.

— Давайте рыть тут, — согласились мы с Яшей и быстро заработали лопатами. Даже мешали друг другу.

— Шустро копаете, — похвалил нас дедушка и взял лопату. — В старину наши мужики тоже вкруг деревни всё изрыли. Клады искали. Тогда промеж нас байка ходила. Будто помещик, который нашей землёй владел, перед смертью зарыл несколько горшков золота. Одинокий он был и жадный. Никому после себя ничего оставлять не хотел. Вот мужики и рыли. В одиночку, потихоньку друг от друга. Не как мы, вместе. Делиться-то богатством никому не хотелось. А счастье, ребятки, в одиночку не ходит. Вот докажем мы, что Иван Чернов погиб на боевом посту, и всей округе радость доставим.

Мы стали копать с ещё большим усердием. Дедушка раззадорил. Клин, который только что отмерил Женька, был кочковат и твёрд. Наверное, его ни разу не пахали. У меня начали ныть кости в локтях. Яша с Женькой тоже немного погодя приуныли. Я заметил это по их движениям. Сначала они шутили, старались перещеголять друг друга, побольше выкинуть лопат с землёй. А теперь всё делали с остановками и молча. Женька после каждой лопаты земли досадливо крякал.

— Как, мальцы, спину-то ещё не ломит? — разгибая свои большие, натруженные руки, спросил нас дедушка. Должно быть, сам ломоту почувствовал.

— Чего там, — шмыгнул носом Яша. — Выкопать бы только.

Женька неожиданно вылез из ямы и стал ползать с компасом по всему косогору. Каждый бугорок, каждую канавку обследовал. Передышку себе замаскированную устроил, что ли? А как проверил всю местность, сел на траву и загрустил:

— Зря мы роем. Даже простого кола тут нет. Ваш Чернов нарочно такую записку оставил, чтоб врагом его не считали. Предатели всегда так поступают.

Мы с Яшей готовы были наброситься на него с кулаками. Помрачнел и дедушка.

— Хоть притомились мы, а надежду терять не след, — сказал он Женьке и попросил нас: — Сбегайте-ка домой, принесите мне рубаху со штанами, что за печью висят. А то я больничное имущество вконец попорчу. Заодно уж и хлеба с водой прихватите.

Нам не терпелось поскорее вырыть черновский клад, но передышке мы все-таки обрадовались. С удовольствием побежали в деревню выполнять дедушкино поручение.

Когда мы вернулись, дедушка уже распряг Русланку и пустил её пастись. А сам сидел на телеге и курил.

Он быстро переоделся. Съели мы по ломтю хлеба, запили кружкой воды и опять принялись копать. Все четверо. Женька, очевидно, побаивался, что после замечания дедушки мы опять начнём упрекать его в отсутствии силы воли.

Я рыл и думал: «Вот напали на нас фашисты. Грабили, убивали. А что от них осталось? Одни ржавые каски. На нашей земле могилы себе нашли». Я посмотрел вниз, куда укатилась дырявая немецкая каска, и вдруг вспомнил очень важное для нас обстоятельство. Я тут же сбежал к низине и закричал изо всех сил:

— Ребята, кусты! Кусты! Тут рыть надо.

— Ты что? — уставился на меня Женька. — Какие там кусты? Ты на километр от них утопал.

— Не утопал! — вертелся я на одном месте. — Дедушка, разве ты не помнишь? Когда я к тебе три года назад приезжал, кусты-то вот досюда доходили. Я ещё возле последнего кучку маслят нашёл. Это же вот где было! Значит, и в войну они тут росли.

— В самом деле, Пётр, кажись, ты прав, — поразмыслив, проговорил дедушка. — Это ж прошлой осенью бузину малость трактором покорчевали. Водокачку тут строить хотели.

Дедушка взял лопату и прочертил линию, до которой, по его мнению, спускались с косогора кусты ещё до моего первого приезда. Женька сейчас же схватил компас и отмерил от этой линии три шага к югу.

Красный конец стрелки неожиданно метнулся к земле.

— Ага! — завопил он и кинулся к лопате.

С первым же комом земли Женька вытащил какую-то тряпку.

— Начались раскопки, — авторитетно заявил он и бережно отнёс тряпку в сторону. — Может понадобиться для экспертизы.

Мы продолжали копать.

— Осторожнее! — кричал на нас Женька. — Так бегемота разрубить можно.

Он то и дело прыгал в яму и наставлял компас во все углы. Но теперь стрелка почему-то никуда не отклонялась.

— Размагнитилась, что ли? — негодовал всякий раз Женька.

Мы с Яшей на стрелку не обращали внимания. Нам казалось, что если не эта, то уж следующая лопата обязательно подцепит то, что зарыл сын бабки Анны.

Но лопат с землёй мы вынули много, у меня уже отчаянно ныли не только локти, но и спина с ногами, а всё ещё ничего не обнаружили. Даже камни и консервные банки перестали попадаться. Вдруг Яшина лопата ударилась о какую-то доску. Я пришёл ему на помощь.

— Шкатулка помещичья, — тотчас выпалил Женька. — Никому не попалась, а мы выкопаем!

Отстранив нас, Женька принялся расчищать место над доской. Лопаты три черпанул и вдруг как бросит всё, а сам в сторону.

— Гроб там, — дрожащими губами проговорил Женька.

Мы тоже отскочили от ямы.

— Всякое может случится, — спокойно сказал дедушка. — Поглядим-ка, что за оказия.

Дедушка постучал лопатой по доске, выкинул из ямы несколько комьев земли и поддел лопатой доску.

— Под ней чтой-то лежит, — удостоверился он.

— Скелет? — прохрипел Женька, пятясь назад.

— Не похоже, — прощупывая лопатой углубление под доской, сказал дедушка. — Уж не клад ли какой, в самом деле?

— Я говорил! — Женька бросился к яме, забыв всякий страх.

Мы тоже подошли ближе, хотя помещичий клад меня совсем не устраивал. Мне хотелось раскопать только то, что сохранил для нас Иван Чернов.

Женька спрыгнул в яму, разгрёб рукавицами землю и вытащил из-под доски тяжёлый влажный свёрток. Он передал его дедушке и сейчас же закричал:

— Погодите раскрывать! Дайте я вылезу. Надо всем вместе. Это же общественная ценность!

Дедушка положил свёрток на телегу и стал осторожно разворачивать обёртку. Мне всё было хорошо видно, я стоял рядом с дедушкой, но я так вытянул шею, что у меня даже хрустнула какая-то косточка. Ведь сейчас мы увидим то, что зарыл Иван Чернов.

Из-под клочков истлевших тряпок и бумаги показалась какая-то красная, с грязно-серой бахромой, потемневшая от времени материя. В ней что-то блеснуло. Неужели золото? Нет! Это был наконечник от знамени. А сама материя, когда дедушка развернул её, оказалась колхозным знаменем. Во многих местах знамя уже прохудилось. Расшитая золотыми нитками надпись почти истлела. Но мы всё-таки прочитали: «Кол…оз «Бор…ц», то есть «Колхоз «Борец». Дедушкин колхоз и сейчас так назывался.

— Вот что означало в записке: «кол» — колхоз, а «зн» — знамя, — догадался Яша.

Я достал записку с расшифровкой, и всё точно сошлось: «Окружён врагами. Вырваться не удастся. Колхозное знамя зарыл на глебовском холме, в трёх шагах к югу от кустов бузины. Прощайте. Советские люди погибают, но не сдаются. Иван Чернов».

— Он потому и застрелился, чтобы в плен не взяли, — сказал дедушка и вздохнул: — Сколько же Кирилловна выстрадала понапрасну!

— Зато теперь все будут гордиться её сыном, — сказал я и, не удержавшись, добавил дедушке: — Выяснил ты всё-таки, что хотел.

Дедушкины брови взлетели вверх. Наверное, от удивления. Ведь дедушка не знал, что мне известно, как он старался помочь бабке Анне, вернувшись с войны. Но он ни о чём не спросил меня, а ещё раз посмотрел на знамя и сказал мне с Яшей совсем тихо:

— У этого знамени ваши матери пионерскую клятву давали.

Мы переглянулись и почему-то замолчали. Точно стояли не у старого, почти истлевшего знамени, а у Вечного огня, зажжённого в память погибшего героя. Вдруг меня охватила необыкновенная радость. Всего, с головы до ног! Моей радости хватило бы на тысячу человек, а она всё росла и росла.

Я радовался за себя, за всех нас, за бабку Анну, но больше всего за её сына, который столько лет считался врагом и вдруг стал всем нам невероятно дорогим и близким: Наверное, то же самое испытывали сейчас и Яша с Женькой. Такими взволнованными и в то же время счастливыми я их ещё не видел.

— Вот это да! — восторженно протянул Яша. — На всю область известие.

— Не меньше, — согласился дедушка, — честь ведь к солдату вернулась.

Дедушка запряг Русланку, и мы поехали в деревню.

— Глядите! — вдруг, стиснув нам с Яшей руки, прошептал Женька и кивнул головой вперёд.

Мы проследили его взгляд и увидели Анну Кирилловну. Она сидела на скамейке возле избы, одна, в своём неизменном чёрном платье, застывшая точно изваяние. У меня перехватило дыхание. Но улыбка всё равно распирала мои щёки до самых ушей.

«Держись, бабка Анна! — мысленно произнёс я, смотря на неё, — Сейчас ты узнаешь самую большую радость, какая только может быть на свете. К тебе вернётся твой сын-герой, отдавший свою жизнь за наше счастье. Крепись, бабка Анна!»