Реквием по Высоцкому

Ермолаева Светлана

Проза. Воспоминания. Размышления

 

 

Герой нашего времени

Или феномен по имени Владимир Высоцкий

В этом году исполнилось 25 лет со дня преждевременной кончины нашего выдающегося современника-Владимира Семеновича Высоцкого. 25 июля 1980 года его уход был отмечен кратким некрологом в российской газете «Советская культура», а 28 июля, пренебрегая первыми в истории спорта СССР Всемирными Олимпийскими играми, вся Москва и вся страна хоронили Высоцкого. И вот уже четверть века люди, для которых жил и творил Поэт, отмечают две даты: 25 января (день рождения) и 25 июля (день кончины) Владимира Высоцкого. Почтим же и мы сегодня его память — встанем и помянем.

При жизни поэт Владимир Высоцкий ни разу не публиковался. Его песнями-стихами и просто стихами пренебрегали маститые поэты типа Евтушенко, Вознесенского, пеняя ему на неправильную глагольную рифму: кричу — торчу. А что им стоило замолвить пару слов в редакции любого столичного журнала, даже газеты? Сколько бездарей они благословили! И где они ныне — все эти бездари-однодневки?

Был у меня лично случай в Москве в редакции альманаха «Поэзия». Я разговаривала с гл. редактором Н. Старшиновым, фронтовиком, достойным человеком, хорошим поэтом, и спросила его, приносил ли к ним в редакцию стихи Высоцкий. Н.Старшинов ответил: «Приносил, но это же не поэзия!» Мне стало неловко за него, и я тогда же в нем разочаровалась. Кстати, два моих стихотворения, не самых лучших, были опубликованы в этом альманахе.

Помню, как вышла первая книга стихов ВВ «НЕРВ» в 1981 году. Ну, почему и каким образом пробрался в предисловие Роберт Рождественский, до мозга костей придворный, партийный, «совейский» поэт?

Стыдно должно быть А. Вознесенскому с его посмертным посвящением ВВ, когда он издал свое стихотворение, похоронив живого Высоцкого. Как говорится, ради красного словца… Накаркал. А Евтушенко? Быстренько накропал стишок: «В распродаже — Высоцкий». Ну и что? Завидки взяли? Да уж! Такой всенародной любви Евтушенко точно не светило. Ни при жизни, ни после смерти.

Ну, ладно, разберемся, как говорил Владимир Семенович. Запад до сих пор считает, что на всю огромнейшую территорию у нас лишь три мегазвезды: Евтушенко, Вознесенский и Ахмадуллина. Что уж говорить о разных мелких: Рубцове, Прасолове, Чичибабине, Тряпкине и других русских поэтах, несправедливо забытых и обделенных вниманием. А ведь именно кучка, далеко не могучая, вершила судьбы многих и многих. Прах их побери! Именно они, а не послушные редакторы не пущали в Поэзию, не допускали до публикаций. Они — палачи русской поэзии, а не редакторы!

Они погубили Высоцкого, а не водка и наркотики. Он был прежде всего поэтом, а потом уже всем остальным. И потому главной его обидой, мне думается, было непризнание его как поэта.

Творчество В. — глобально. Какую же непомерную ношу взвалил Господь, пусть на крепкие плечи, но на душу тонкую, ранимую («поэты ходят пятками по лезвию ножа, и режут в кровь свои босые души!»)

Судьба поэта всегда непроста. Тем более — при тоталитарном строе насилия над человеческой личностью. ВВ не казнили, как Эзопа, не распяли, как Христа («а в 33 распяли, но не сильно»), не отрубили руки, как Виктору Хара, его «совейская» власть унижала и уничтожала запретами и непризнанием, его существование в поэзии замалчивалось. Кто помнит имена палачей? Помнят имена героев: «У всякого времени есть палачи, у всякого времени есть и герои. И славу героям трубят трубачи, могильщики яму им роют» (стихотворение автора).

Воистину, у ВВ было недюжинное сердце. Столько смочь, столько пережить, столько написать, столько сыграть ролей в театре и кино, столько истратить нервных клеточек и мощи ума и сердца на нас с вами, помнящих и любящих его! И оно не выдюжило: разорвалось. «Идет охота на волков, идет охота!» Он пел о волках, имея в виду себя, человека. В советское время охота все же шла скрытно, ныне охота на людей, отстрел неугодных идет среди бела дня.

В моем понимании ВВ был больше, чем поэт, в классическом смысле слова Поэзия.

Его творчество соединяло в себе множество жанров: он был и менестрелем, и бардом, и шансонье. Но общее звучание было одно: гражданственность. В этом его можно сравнить разве что с Франсуа Вийоном.

Песни ВВ написаны от лиц множества героев, от лиц людей множества профессий, написаны так емко, так весомо, так зримо, с таким знанием профессий, будто он сам прожил все эти жизни, сам испытал на себе множество экстремальных ситуаций!

Владимир Высоцкий не был артистом, не был певцом, не был композитором, не был поэтом — по отдельности. Он был всем, но превыше всего — Глашатаем, рупором тысяч и тысяч людей, которые не могли высказать то, что думают, чувствуют, он говорил за нас всех, высказывал наши мысли и чувства — один за всех.

Как артист он выпирал из ряда, он не перевоплощался полностью (как Смоктуновский в «Гамлете»), он всегда во всех ролях оставался Высоцким, в т. ч. в своих последних ролях Жеглова и Дона Гуана. Все роли, сыгранные им в театре и кино не соответствовали его внутреннему содержанию как личности. Не было роли, достойной

Человека по имени Владимир Высоцкий. Может, ему нужно было сыграть самого себя, но такая роль не была написана. Даже большинство его песен к фильмам, по соображениям цензуры, не попадали на экран. «И может, было мне предназначение высокое, ибо чувствую в душе своей силы необъятные…» — думал о себе герой Лермонтова Печорин, герой того времени.

В то время была контрабанда, война на Кавказе с чеченцами, дуэли — отдушины для натур, жаждущих деятельности, риска, смертельной опасности. Время Высоцкого: алкоголизм, наркотики, криминал, — уже не отдушины для натур деятельных, а способы расслабления, забвения от удушья затхлой атмосферы «сонной державы, что раскисла, опухла от сна», от идеологии подавления личности, жестокого пресса мыслящих инако.

Одним словом, была борьба на выживание с помощью саморазрушения. Такого рода борьба достойна сочувствия. Иначе герой нашего времени не мог. А, возможно, и не хотел.

P. S. Эта статья была написана в 2005 году, а опубликована в № 1 журнала «Простор» в 2008 году, на 70-летие со дня рождения Владимира Семеновича.

 

10 дней, которые потрясли Алма-Ату

ВАЛЕРИЙ НОВИКОВ, журналист

Воспоминания о встречах с Высоцким Владимиром Семеновичем

 

Владимир Высоцкий на горе Кок-Тюбе, Алма-Ата, 1973 год

 

Встреча первая

В сентябре 1973 года в наш город на 10-дневные гастроли со всеми выездными спектаклями приехал театр на Таганке во главе с режиссером Юрием Любимовым. В спектаклях были задействованы уже ставшие популярными артисты: В. Высоцкий, Б.Хмельницкий, В. Золотухин, А. Демидова, Н. Шацкая, С. Фарада и др.

Разумеется, в столице царил ажиотаж, билеты практически достать было невозможно, доставали по блату или с переплатой. Высоцкий уже тогда был моим кумиром. Разве я мог упустить возможность увидеть его живьем на сцене? Мечтал взять автограф хотя бы на программке… В те советские времена артисты казались нам небожителями или

Богами на Олимпе. Поэтому я всеми правдами и неправдами сумел обилетиться, и мне даже удалось приобрести четыре билета. Вчетвером: я с женой, мой друг Виктор Парфенов с девушкой — отправились на первый же спектакль: «10 дней, которые потрясли мир».

Спектакль начинался с самой первой нижней ступеньки лестницы Дворца имени Ленина (сейчас Дворец Республики): революционные матросы и солдаты с красными бантами накалывали корешки билетов прямо на штыки винтовок. Высоцкий, Хмельницкий и Золотухин пели весьма фривольные частушки. Зрители сразу попадали в другой, фантастический мир театра. Высоцкий был тогда для нас настоящим кумиром, которому не было равных по всенародной любви к нему и поклонению его талантам. Лишь ничтожно малая величина была к нему равнодушна.

Естественно, зрители окружили своего любимца, поднимались вслед за ним по ступенькам, стояли вокруг него в фойе и, наконец, вошли в зал. Спектакль был вольным пересказом произведения Джона Рида. Мы сидели, затаив дыхание и открыв рты. Высоцкий играл Керенского и еще несколько ролей, часто пел, может, и свои песни, и чужие. Я буквально пожирал Высоцкого взглядом, выделяя его из всех. Зал бурно реагировал на любую реплику актеров, аплодисменты не смолкали…

Воистину, для Алма-Аты приезд Таганки был культурным событием номер один.

Жизнь была тогда другая. У телевизора интеллигенция не сидела, смотреть было нечего, читали книги. О театре я был наслышан. Несколько раз бывал в Москве в командировках, но попасть туда так и не удалось.

После окончания спектакля мы подошли к новенькому «жигуленку» (недавно приобретенному Виктором). Не хотелось уезжать: под таким сильным впечатлением мы находились. Машина стояла с правого крыла Дворца, недалеко от служебного входа. Мы надеялись еще раз увидеть Высоцкого, если удастся, попросить автограф.

Спектакль начался в 7 часов вечера, закончился около 12 ночи. Вскоре начали выходить артисты: их ждал служебный автобус. Вышли и Высоцкий с Золотухиным.

Постояли, осматриваясь, и неожиданно направились в нашу сторону. Владимир

Семенович был роста невысокого, но ладно скроен, одет простенько: курточка замшевая, джинсы. Но выглядел, как сейчас говорят, стильно.

— Ну, как, ребята, вам спектакль? — запросто поинтересовался он.

— Классно! — выдохнули мы все разом.

— А вы меня знаете?

— Ну, конечно!

— Не могли бы вы нам с другом помочь?

— А что делать-то надо?

— Понимаете, в вашем городе у Валеры живет его бывший школьный учитель. Валера написал ему, что мы будем здесь на гастролях в это время, и он ждет его в гости.

Валера был его любимым учеником, а Владимир Фомин был его любимым учителем, они в то время жили на родине Валерия на Алтае в селе Быстрый Исток. У нас и адрес есть. Может, подбросите?

— А какой адрес? — спросил я.

— Село Покровка. Знаете?

— Ну, конечно! Садитесь, поехали!

— Я счас! Валера, садись!

Володя сбегал к автобусу и вернулся с двумя девушками: Нина Шацкая и еще одна актриса, фамилии которой я не знал. С трудом и со смехом кое-как разместились в машине, и мы довезли наших дам до дома. Дальше поехали с большим комфортом: Виктор — за рулем, Володя — рядом, а мы сзади — с девушками на коленях. ВВ был совершенно трезв, а Золотухин почему-то оказался сильно пьяным. Всю дорогу он ругался скабрезными словами, говорил Нине Шацкой (своей жене) всякие гадости. Я сам не был пай-мальчиком, вырос во дворе пивзавода, но мы при девушках обычно не выражались, старались вести себя прилично. Я хорошо относился к актеру Золотухину по фильму «Бумбараш», но его поведение в машине, кроме стыда и неприязни, не могло вызвать других чувств. Мало того, что он при посторонних людях проявлял свое бескультурье и пренебрежение к нам, провинциалам, но еще и Володю ставил в неловкое положение. Тот всю дорогу пытался его урезонить, отвлекал наше внимание анекдотами, хохмачками, театральными байками, одним словом, разряжал обстановку.

Наконец мы приехали, нашли дом, выгрузились из машины, Золотухин зашел в подъезд, быстро вернулся, сказав «нас ждут». Володя задержался, стал нас благодарить: — Спасибо, ребята! Обратно мы сами как-нибудь доберемся, вы и так нас здорово выручили.

В те годы Алма-Ата после восьми часов вечера как вымирала: ни людей, ни машин.

Мы предложили довезти их из гостей до гостиницы. ВВ начал отказываться, что, дескать, неудобно гонять людей по ночам. В результате мы все-таки напросились приехать за ними к 3 часам ночи.

Мы с Виктором катались по городу, делясь впечатлениями о спектакле, о наших попутчиках, нам как-то все еще не верилось, что мы познакомились с самим Высоцким! Время пролетело, и мы вернулись в Покровку. Прождали еще около часа, но вот компания появилась. Все были пьяненькие, кроме Володи. Золотухин, как залез в машину, так, слава Богу, отключился. Жаль, не было у нас тогда магнитофонов: Володя, пока ехали, много рассказывал разного. Благополучно доехали до гостиницы Алма-Ата, помогли выгрузить Золотухина.

— Билеты-то есть на остальные спектакли? — спросил на прощанье Володя.

— Откуда? На сегодняшний еле достали… — невесело ответил я.

— Завтра в 6.30 подходите к служебному входу, берите с собой, кого хотите, все пройдете.

Мы, правда, не очень-то поверили, но решили попытать счастья. Ровно полседьмого подошли к служебному входу, где стояла толпа жаждущих попасть на спектакль. Еле пробрались до вахтера, попросили позвать Высоцкого. Он процедил сквозь зубы: –

Много вас тут таких ходит. Что, такой известный человек будет к каждому выходить?

Мы обескуражено молчали. Вдруг за пять минут до звонка в костюме и гриме поспешно выходит Владимир Семенович: — Пришли? Ну, молодцы! Кто еще с вами?

Мы дружно ответили: — Только наши девушки. Он к вахтеру: — Это мои друзья. Пропустите! Тут подходит одетый в дорогой костюм, вальяжный директор Дворца Ленина Яков М. ВВ обращается к нему: — Яша, лучшие места этим молодым людям.

Тот приходит в большое смущение: — Откуда, Владимир Семенович? ВВ: — Сделайте это для меня, Яша. Я, не растерявшись, спрашиваю: — Фотографировать можно? Я тогда уже был профессиональным фотографом. ВВ сходу отвечает: — Вам — можно!

Счастливые, мы отправляемся за директором в зрительный зал, где рассаживаемся действительно на лучших местах, очевидно, по броням не все пришли.

После окончания спектакля мы не уезжаем, а сидим в машине. Высоцкий уже подходит к нам, как к старым знакомым: — Ну, что, с вами поехать? — и садится на переднее сиденье. Мы подвозим его к гостинице и предлагаем свои услуги в качестве экскурсоводов по родному городу и его достопримечательностям. Мы любим Алма-Ату как истинные патриоты. Володя соглашается, предупреждая, что сможет быть в нашем распоряжении только через четыре дня, так как очень большие нагрузки ежедневно. Помимо репетиций встречи, выступления и т. д. Короче, все дни расписаны по часам, свободное время выпадает после обеда до 3–4 часов.

 

Встреча вторая

Через четыре дня мы повезли его на наше знаменитое МЕДЕО. Высоцкий уже где-то слышал о плотине. Первый взрыв был в 1966 году, второй готовили как раз этой осенью. Был у меня еще один близкий друг: Саша Куркин, директор гаража госбанка.

В то время радиофицированных автомашин «Волг» были единицы. Я позвонил Куркину и сказал, что мы познакомились с Высоцким. Он не поверил. Пришлось мне даже побожиться. Одним словом, я предложил ему подъехать назавтра к 12 дня к гостинице Алма-Ата, на всякий случай прихватить гитару и самому убедиться. Он попросил инструмент у нашего общего друга Анатолия Пурица, самую обычную за 7 рублей гитару и положил ее в багажник. Без пяти 12 ко входу в гостиницу подрулила серая «Волга» с госномерами. Мы с Виктором уже стояли там. Ровно в 12 вышел Высоцкий, к нашему удовольствию, он был один. Володя оказался очень обязательным и пунктуальным человеком.

За рулем был сам Саша. Короче, сели мы и погнали. Личные машины на Медео не пропускали. Вдоль всей дороги стояли посты. Некоторые постовые, козырнув, беспрепятственно пропускали правительственную машину, некоторые, взмахнув жезлом, тормозили. Заглянув в машину, узнавали Высоцкого, и вопросов не возникало. Место будущей плотины было разрезано траншеями для взрывчатки, которую доставляли в Алма-Ату вагонами и возили на Медео грузовиками.

Начальство и работяги глазам своим не верили, что видят самого Высоцкого. Ему дали каску, брезентуху, поскольку на Медео выпал ранний снег и изрядно похолодало.

Потом стали рассказывать и показывать. Володя не только очень заинтересованно и внимательно слушал, но и задавал вопросы по существу, вникал во все подробности, с дотошностью специалиста-взрывника. Так продолжалось больше часа, но Володя не торопился. Мы уже начали нервничать, так как в ресторане-юрте на Кок-Тюбе заказали столик. Девчата-официантки тоже нам не поверили, мол, брешете парни, как это Высоцкий здесь да еще и с вами. Наконец, с искренним восхищением обозрев наши великолепные горы, Володя с неохотой пошел к машине, поблагодарив за рассказ и показ и дружески распрощавшись со всеми.

В юрте мы не спеша пообедали, без грамма выпивки, но со всевозможными казахскими деликатесами. Правда, мы Володю, к сожалению, не удивили, он рассказал за столом о том, что уже успел побывать с выступлениями в Чимкенте, Усть-Каменогорске, где в его честь устраивали банкеты с национальным угощением.

После плотного обеда немного погуляли, Володя без устали восторгался горами.

Возможно, под тогдашним впечатлением он и написал целый цикл песен о горах.

Хотелось бы так думать. С большим смущением я попросил его сыграть на гитаре и спеть хотя бы одну песню. — Ну, а че не спеть? Гитара есть? Саша достал гитару из багажника. Володя по-доброму усмехнулся: — Ах, вы гады… — взял в руки гитару и запел. Мгновенно собралась вокруг толпа. Он спел несколько песен и сказал: — Ну, все, поехали! В машине Саша попросил, чтобы Володя расписался на гитаре. — Знали бы вы, на скольких гитарах я уже расписался! Давайте ручку. Чья гитара? Саша Куркин сказал, что его. — Как тебя зовут? Высоцкий написал: «Саша, я играл на ней.»

И поставил свою роспись. Эту гитару Саша Куркин не вернул хозяину, и до сих пор хранит, как реликвию.

Третьему нашему товарищу Толику Пурицу, на чьей гитаре расписался Высоцкий, посчастливилось увидеть Владимира Семеновича в роли Гамлета в Москве, а в том же 1973 году познакомиться с ним в Алма-Ате. Об этом он расскажет сам.

 

Анатолий ПУРИЦ

Две встречи с Высоцким

Примерно в 1968 году я оказался в Москве и, конечно же, сразу ринулся к театру на Таганке, на Высоцкого. Я знал, что билеты были проданы на полгода вперед. Но я не терял надежды попасть на любой спектакль. Возле здания толпились люди, ждущие счастливой случайности: лишнего билетика. Вдруг раздался голос: — Кому билет? Я бросился на голос, не раздумывая, вцепился в тонкую бумажку. Кто-то тянул меня за волосы, кто-то — за ворот рубашки, пытаясь оттащить от обладателя билета. Но я уже протянул парню три пятерки (билет стоил рубль) и зажал драгоценный билет на «Гамлета» в кулаке. Протаранив толпу, прорвался ко входу, протянул билет контролеру.

— Молодой человек, это же пустой бланк! — сказал контролер и оттолкнул меня в сторону. Я потребовал администратора. Вышла приятная женщина, я объяснил ситуацию. — Юноша не виноват в чужой подлости, к тому же. он приезжий, издалека, — с этими словами она завела меня в зал и посадила на приставной стул к первому ряду.

Начался спектакль. Вышел Высоцкий в черной водолазке, в черных брюках, с гитарой на широком ремне: — Гул затих. Я вышел на подмостки, прислонясь к дверному косяку. Я ловлю в последних отголосках, что случится на моем веку… С этого мгновенья я был будто загипнотизирован игрой Высоцкого. Я забыл, что это игра, что Высоцкий играет Гамлета. Мне казалось, что после такой трагедии на сцене, отдав столько сил зрителям, можно сразу умереть. И Гамлет умирает… Мне подумалось тогда, что Высоцкий прожил эту роль на сцене сильнее, чем написал автор пьесы Шекспир. Под большим впечатлением вместе со всеми вышел из здания, пошел к служебному входу, подошел к авто Высоцкого. Но подойти к самому Владимиру Семеновичу не решился, не осмелился.

Однако судьба свела меня с ним в 1973 году на гастролях театра в Алма-Ате.

Владимир Семенович встречался со студентами КазГУ, и я оказывал некоторое содействие. Накрыв дома хороший стол, надеясь пригласить ВВ на обед, поехал в университет. Машину припарковал у самого входа. Перед началом мне удалось познакомиться и поговорить с ВВ. Я был поражен простотой общения с ним. В разговоре намекнул на обед. Он мне прямо ответил, что он не пьет, но пообедать можно, если останется время…

После концерта мы вышли на улицу с намерением поехать ко мне на обед. Но в этот момент подъехал милицейский «газик». Мой друг Максим Есентугелов, который был со мной, прокомментировал: — «Ну, погоди!» пожаловали! Вышедшие из машины сотрудники милиции подошли к нам и обратились к Высоцкому с просьбой дать концерт в МВД КазССР. ВВ улыбнулся и сказал, обращаясь к нам: — Извините, ребята, не могу отказать советской милиции, — и сел в «газик».

Рядом с нами стоял один из артистов труппы, который слышал наш разговор насчет обеда. Взглянув на наши расстроенные лица, он предложил: — Ну, что, ребята, коли стол накрыт, чего добру пропадать! Так к нам на обед попал Дмитрий Межевич, с которым мы долго говорили обо всем.

По большому блату мне удалось достать билеты на несколько спектаклей. На одном из них в антракте я прорвался в актерскую, и мы стали разговаривать с Владимиром Семеновичем, как старые знакомые. Так заговорились, что он едва ни опоздал на выход, а я с трудом попал на свое место в зал, который после антракта закрыли. От тех «10 дней…» осталось драгоценное фото ВВ, отснятое Валерием Новиковым на фоне наших гор на Кок-Тюбе, которое я хранил 36 лет!

P. S. Вспоминая с друзьями наши незабываемые встречи с Владимиром Семеновичем, я с иронией обращаюсь к Александру Куркину: — Саша, отдай мою гитару! На что он отвечает: — Высоцкий подписал ее мне.

 

Продолжение воспоминаний Валерия Новикова

К своей популярности Высоцкий относился двояко. Будучи по природе скромным, он воспринимал ажиотаж вокруг своей персоны как неприятную необходимость. Как человеку публичному: актер, певец — ему приходилось мириться с преклонением перед его талантом. В нем не было заносчивости, высокомерия даже по отношению к нам, обычным простым парням. Он общался с нами, как с равными, не выказывая превосходства. При всей своей уже тогдашней славе он был вежливым, воспитанным, тактичным. Это сильно импонировало нам и вызывало еще большее восхищение. По дороге с Медео Володя вдруг сказал: — Я тут песню новую написал «Про козла отпущения», еще никому не показывал, хочу вам спеть. И он спел. Мы слушали, затаив дыхание, и были страшно горды тем, что были первыми слушателями. Не все поняли, конечно. Ведь смысл многих его песен нужно постигать постепенно, слушая не один раз и вдумываясь в каждое слово.

Этой осенью почему-то было пасмурно, прохладно, моросил дождичек, хотя обычно у нас в сентябре бабье лето: тепло, солнечно. Но все равно осень в Алма-Ате бесподобная: желтая, оранжевая, красная. Всю дорогу Володя восторгался нашим городом, осенним разноцветьем деревьев.

Подъехали к гостинице, Володя вышел и попросил: — Ребята, немного подождите, пожалуйста, если можно. Одно дело намечается. В эту минуту из гостиницы вышел Юрий Любимов. Володя кинулся к нему навстречу. Получилось так, что они остановились и стали разговаривать метрах в трех от машины. Я стоял возле дверцы и невольно оказался свидетелем разговора, явно не предназначенного для чужих ушей.

— Петрович, мне надо обязательно в Москву на один день.

— Че такое?

— Очень надо. Марина ждет в Париже. Я должен срочно оформить визу.

— Володя, ты же знаешь, после Алма-Аты сразу Ташкент. Там ждут тебя! Если я тебя отпущу в Москву, ты там будешь без присмотра, можешь сорваться…

— Я обещаю, я клянусь, я сразу прилечу в Ташкент! Поверьте мне! Очень надо!

— Право, не знаю, что и делать. Если ты меня подведешь… Да что меня! Сотни зрителей!..

— Ну, пожалуйста! — не отступал Володя.

Так продолжалось с полчаса. Наконец Любимов направился в гостиницу, а Володя подошел к нам.

— Ребята, слушайте! У Петровича завтра день рожденья, и он любит виски. Ничего другого не пьет. Мне надо, кровь из носу, найти ему в подарок бутылку. Тогда он меня отпустит в Москву. Понимаете, Марина организовала большую поездку с выступлениями по городам Франции, я не могу ее подвести. А в Ташкенте у нас всего один спектакль, и мы возвращаемся в Москву.

Мы, конечно, видели в кино красивые бутылки, слышали, что есть такой напиток заграницей, и в Москве можно достать. Но у нас? Вдруг я вспомнил, что одному нашему товарищу когда-то подарили бутылку виски. Я не стал говорить Володе, чтобы зря его не обнадеживать. — Мы поищем, Володя, постараемся, найдем, привезем! — Буду ждать и надеяться, — и он пошел в гостиницу. Я сказал Саше, куда ехать. На мою (и Володину) удачу, товарищ оказался дома, и бутылка виски стояла в серванте, как антиквариат, не один год. Я буквально встал на колени, умоляя продать мне эту бутылку за любые деньги. Товарищ не был жлобом и отдал мне злополучную бутылку. До сих пор помню название: CLUB 99. Больше никогда такого не встречал.

CLUB 99 многолетней выдержки! Прижимая емкость к груди, я вышел к машине. Как и обещали, вызвали Володю из гостиницы и вручили ему бутылку. Принимая виски, Володя хмыкнул с одобрением и сказал: — Ну, парни! Вы просто молодцы! Огромное вам спасибо! Вы меня здорово выручили. Никогда не забуду. Приедете в Москву, контрамарки для вас всегда найдутся.

 

Встреча третья

Один день у труппы был свободным от спектаклей, и несколько артистов должны были отправиться с концертом в военное училище им. Конева, которое находилось на 70-м километре в сторону Капчагая. Мы подъехали к гостинице в назначенное время, Володя уже привычно сел на переднее сиденье. Остальные актеры загрузились в автобус. Поехали. На воротах стояли часовые. Автобус проехал беспрепятственно, мы тоже, так как солдаты увидели в машине Володю. Зал был полон. На передних местах в самом центре восседал начальник училища, генерал Варсанян, дальше офицеры, короче, все располагались по рангу. Многие офицеры были с разодетыми женами.

Артисты вышли на сцену: Любимов, Высоцкий, Зинаида Шарко, Нина Шацкая, Золотухин, Хмельницкий, Фарада и наша Полицеймако. Юрий Петрович сказал вступительное слово. Вышел Золотухин, начал петь, по окончанию его выступления раздались жидкие аплодисменты. Стало понятно, что ждут выступления Высоцкого, остальные публике неинтересны. Володя сидел на стульчике в углу в вельветовой курточке с кожаными заплатками на локтях. Нам похвалился, что Марина привезла. Я потом тоже себе такую достал у фарцы. Вялотекущий концерт продолжался. Выход Высоцкого сопровождался шквалом аплодисментов, многие встали. Клуб был задрипанный, больше похож на сарай или барак, как сейчас помню. Володя начал петь самые хулиганские, так называемые блатные песни. Передние ряды растерялись, стали переглядываться. Как же так? Что делать? Нужно остановить это безобразие! Нужно  блюсти моральный облик будущего советского офицера… Володя мастерски довел ситуацию до пика, зал держал под контролем и все видел, резко оборвал блатной цикл и перешел на военные песни. Когда закончил выступление, курсанты встали и стали скандировать: Вы-соц-кий, Вы-соц-кий! Не хотели его отпускать. Володя поднял руку: — Еще не все мои товарищи выступили, — и, поклонившись, ушел со сцены.

 

Встреча четвертая

Закрывались гастроли спектаклем «10 дней, которые потрясли мир». За день до этого мы встретились с Высоцким, и он нам говорит: — Парни, Петрович отпустил меня на один день в Москву, самолет в 9 вечера. Поэтому я отыгрываю в первых актах и погоним в аэропорт. Успеем доехать? — Постараемся не подвести! — ответили мы. –

Только давайте вещи заранее погрузим в машину. — Есть! Я выйду до начала спектакля.

Короче, начало спектакля мы посмотрели, а потом вышли к машине и стали ждать.

Его спортивная сумка лежит на заднем сиденье. Время идет, самолет, по идее, должен уже улететь. Спектакль закончился, народ выходит. Выбегает Высоцкий, падает в машину: — Погнали! К нему бросается Петя, замдиректора Казахконцерта: — Владимир Семенович! Давайте ко мне! — Я с ребятами поеду, — отвечает Володя. Саша жмет на газ, и мы погнали.

По дороге выяснилось следующее. На последний спектакль собственной персоной пожаловал первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Димаш Ахметович Кунаев.

Естественно, он пришел на Высоцкого. Любимов сказал Володе: — Ты полетишь, но должен отыграть до конца. — Но как же? Я опоздаю! Самолет улетит! — в панике крикнул Высоцкий. — Не опоздаешь, самолет тебя подождет. Есть договоренность.

Короче, мчимся на большой скорости. Приехали мы в аэропорт, подрулили прямо к трапу самолета. Пассажиры сидят нервные, ждут около трех часов. Володя вышел из машины, на трап высыпали пилоты, стюардессы. На прощанье Володя оставил нам домашний и телефон театра. САМОЛЕТ ТУ-154 ВЗМЫЛ В ВОЗДУХ.

 

Встреча пятая (в Москве)

Спустя год, в 1974 году я оказался в командировке в Москве. Перед отъездом напечатал фотографии, купил самую огромную ташкентскую дыню. В столице остановился у дальней родственницы, по возрасту немного старше меня. Звоню Володе, представляюсь. Он, ну, как же, конечно, помню. На спектакль придешь? — Обязательно. — Заходи через служебный вход, меня позовут. Я радостно сообщаю хозяйке: — Завтра пойдем в театр на Таганке. Володя Высоцкий пригласил. Она в шоке: — С луны свалился, да? Да москвичи не могут попасть на Таганку! Не знала, что ты такой трепач. Назавтра подходим к служебному входу, вызываем Высоцкого. Он выходит с распростертыми объятьями — Валера, привет! Родственница как выпала в осадок, так и пошла в зал, как под гипнозом. Володя повел меня в кабинет Любимова, я отдал ему авоську с дыней, сказав, что гостинец из Алма-Аты, отдал фотографии. В кабинете собрались артисты, стали рассматривать фото. Дыню Володя разрезал на части, и все дружно угостились.

 

Встреча шестая (там же)

На второй день опять я пошел на Таганку. Вахтер меня уже запомнил. Володя вышел и спрашивает: — У тебя права, случайно, не с собой? — Нет, — с недоумением отвечаю я. — Ну, ладно, без прав сойдет. Понимаешь, надо одну нашу девочку отвезти домой, она вещь важную забыла. Я не могу, занят в спектакле. На моей машине сможешь? — Как? Я же Москву совсем не знаю! — Она тебе будет дорогу показывать. Пошли! Мы вышли из здания, с нами девушка. Подходим к «мерседесу» коричневого цвета. Я, конечно, в величайшей растерянности, такие машины только в кино видел. Володя дает мне свой техпаспорт, усаживает меня за руль, быстро объясняет устройство коробки-автомата, говорит: — Ну, все, с Богом! Убегает в здание. Я порулил по Москве, благополучно съездили и вернулись, но спектакль я не посмотрел.

Потом в течение многих лет звонил Володе по телефону, поздравлял его с днем рожденья 25 января. Как ни странно, он меня узнавал сразу, наверняка, у него была отличная слуховая память. Я ужасно гордился, что знаком с самим Высоцким! Что он узнает меня! А ведь я такой, просто знакомый, уверен, был у него одним из 200–300 человек!

В 80-м году мы с женой летели через Москву по путевке в Болгарию. Я позвонил Володе, сообщил, что будем в Москве 28 июля. Он сказал, что сейчас уезжает на гастроли, а в конце июля будет в Москве. — Обязательно позвони, оставлю контрамарки, и вообще увидимся, — сказал он.

Мы вылетели из Бургоса на самолете с российским экипажем. Вдруг по громкой связи слышим песню Высоцкого, затем голос пилота: — Уважаемые пассажиры, хочу сообщить вам горестную весть: 25 июля умер Владимир Высоцкий. Я был как громом пораженный. Как же так? Ведь совсем недавно я говорил с ним по телефону! В Москве я, конечно, попытался пройти к гробу с телом Высоцкого, но, к сожалению, не смог. Я видел, как хоронили народного поэта, певца и артиста. Скорбела вся Москва и весь Советский Союз. И даже заграница, которая уже его знала. Траурная Москва в жаркий июльский день на фоне помпезной красочной Олимпиады навсегда запечатлелась в моей памяти.

Литературная обработка автора

 

По поводу концерта памяти Высоцкого «Своя колея», 25 января 2016 года на сцене театра на Таганке и в октябре того же года в филармонии города Алма-Ата Республики Казахстан

 

В Москве

Похоже, на этот раз был не концерт памяти ВВ, а издевательство над его памятью. На сцене пели ЕГО песни не профессионалы, за редким исключением 3–5 человек, а сборище доморощенных самодеятельных певцов и певичек. Песни были выбраны не самые лучшие, а скорее — не очень удачные в смысле поэзии. Зачем появилась песня «Восход»? Сколько можно перепевать блатягу, которую Володя сам уже избегал в зрелом возрасте? Какое право имела какая-то Кормушкина изменить мотив ВВ в его песне-кредо «Я не люблю…»? Насколько я соображаю, такое делается с согласия автора или вообще не делается. Все дозволено, если автора нет в живых? А главное, кто посмел? Да никто! Это неэтично, и бессовестно, и нарушение авторских прав. Как попала на сцену знаменитой в прошлом Таганки матрешка (или грелка?) на чайник, именующая себя нагло Ваенга, ничтоже сумняшеся вставив букву «е» в имя великой Ванги. Ее жалкие пассы руками не в такт музыке производят «неизгладимо-отвратное впечатление» своей несуразностью. Представляя ее, Харатьян посмел вякнуть, что она сама-де пишет тексты своих песен. Слышала я эти тексты: слабоумный лепет деревенской дурочки из переулочка. Как вообще можно в присутствии песен Высоцкого упоминать чьи-то тексты, тем более, бездарные? Наверное, пиар был проплачен матрешкой. А хор отвязных мальчиков и одной девочки ну, глубоко половозрелого возраста? Посмешище, да и только! А Гармаш? Ну, нельзя же быть таким всеядным! А Домогаров? Ну, зачем! Мало ему популярности любимца женщин!

А ведущая Ирина Апексимова — вообще глупенькая артисточка, да? В песне (традиционное завершение концерта) «На Большом Каретном» она так раздухарилась, что едва кан-кан не плясала. Скабрезно выглядело действо. Я еще, посчитав ее человеком, все-таки назначили директором на Таганку, подарила ей свой сборничек «Мой Высоцкий» и диск с 2-мя песнями памяти ВВ, написанными оригинальным композитором Норланом Сеитовым на мои слова из этой книжки. Простите, что не всем отрицательным персонажам уделила внимание, многим не место было на сцене.

Единственное, что понравилось: фото Володи на авансцене крупным планом.

А что отмочил здоровый внешне, но с душонкой пигмея Никита Высоцкий, недостойный фамилии своего гениального отца? Он дал премию «Своя колея» первому врагу Владимира Семеновича, сатане Евтушенко (Евтуху), который будучи мэтром советской поэзии «не пущал» своего более талантливого и любимого народом собрата на страницы печати, не помог даже строчки опубликовать сугубо из зависти.

Ну, ничего, я им воздала обоим, и Евтуху, и Вознесенскому (ныне покойным) в стихотворении «Юбилейное» от имени ВВ. А Владимир Семенович плюнул бы в глаза Никите, если бы вдруг ожил, за такое предательство и подлость. Презираю. Так унизить память своего отца!

 

В Алма-Ате

А теперь о другом концерте памяти Высоцкого, который состоялся в октябре прошлого года в Алма-Ате на сцене филармонии, где играл духовой оркестр под руководством главного дирижера республики Казахстан Каната Ахметова.

Прекрасные высокопрофессиональные певцы и одна певица исполняли лучшие и всем известные песни Владимира Семеновича. На двух огромных экранах демонстрировались лучшие фото, звучала его живая речь, он сам пел, показывали фото памятников в разных городах России. Это было потрясающе, по-человечески трогательно до слез. Завершился концерт шуточной песней Высоцкого «Гимнастика», под которую певец в спортивном костюме зажигательно стал исполнять упражнения.

В зале раздался веселый смех, все зрители, как один поднялись, начали делать гимнастику и подпевать артисту. Это произошло спонтанно и явилось настоящей данью памяти ВВ. Зал был полон, люди всех возрастов и национальностей стояли в проходах. Певцы тоже были разных национальностей, но молодые и очень талантливые.

Одним словом, алмаатинский концерт в Казахстане и концерт «Своя колея» в Москве на сцене Таганки — это две большие разницы, как говорят в Одессе. Хвала казахстанцам и позор устроителям московского концерта. И после кончины зависть — гадина живучая, не дает покоя ничтожествам.