«Если мы действительно захотим жить, лучше попытаться начать, не откладывая; если…» Стоп, стоп, стоп. Сейчас мне нужна вторая строка. Мне необходимо совершить обратный переход из небытия в бытие. Ведь я действительно хочу жить, я должен жить во что бы то ни стало!

Оторвавшаяся от тела, моя душа оставалась связанной с ним лишь слабой, незримой, исчезающе тонкой нитью. Всё это время она трепетала на острой грани, на лезвии бритвы, запрограммированная моей собранной в кулак волей пребывать в зыбком промежуточном состоянии. Душа, парившая надо мной, покинула меня, но ещё не принятая Вселенной, ещё не растворившаяся в ней, могла и должна была вернуться ко мне.

Осторожно, словно боясь спугнуть её, я сделал первый слабый вдох, и она вошла в меня. Мы вновь воссоединились.

Глаза мои, до этого будто отстранённо наблюдавшие сверху меня самоё, теперь встретились с непроницаемой тьмой могилы; проснулись и другие органы чувств. Я ощутил боль, идущую от ссадины на виске, шершавость обёрнутой вокруг меня грубой. мешковины, её запах и запах чужой земли. Я услышал жуткую могильную тишину.

Воздуха, сохранившегося в пустотах между телом и мешковиной, едва хватило на один полноценный вдох. Я мог продержаться без кислорода минут шесть или семь, и за это время должен был выкопаться из могилы.

Задержав дыхание и плотнее сомкнув веки, я постарался подтянуть к груди ноги, одновременно приводя себя в рабочий ритм. Последовательно распрямляя и сгибая их, мне, наконец, удалось сделать это. Теперь, находясь в положении лёжа лицом вверх и имея хорошую опору на спину, я, как в станке для выполнения жима лёжа ногами, начал разгибать ноги, пробиваясь к воздуху. Сила реакции вдавила спину в грунт, и он поехал, пополз подо мной. Извиваясь, как червяк, я пытался принять устойчивое положение и в этот момент ощутил под собой окоченевший труп. Видимо это был один из тех несчастных, убитых уже после того, как я сознательно ввёл себя в летарго-мортуарную кому, инсценировав собственную смерть.

Я молился за его измученную и давно отлетевшую душу. Благодаря тому, что он был брошен в яму первым, я оказался хотя бы на фут ближе к поверхности. Мысленно я просил у него прощения за то, что беспокою его, но иначе не мог и продолжал ворочаться в могиле, словно исполняя с мертвецом чудовищный адский танец в положении лёжа.

Сдерживая нараставшую во мне ярость, не смея кричать, чтобы не растратить драгоценный воздух и не наесться земли, не размыкая век, я вслепую, как крот, рвался к жизни. Перейдя на бок, а затем встав на четвереньки и используя самые крупные мышцы ног и спины, я распрямился во весь рост и, наконец, восстал из могилы.

Земля Паппетстринга забила мне ноздри и уши, застряла в волосах и ресницах. Разлепив губы и выдохнув спёртый воздух, украденный мною с того света, я полной грудью вдохнул ночную свежесть. Стараясь не шуметь, я окончательно расстался с первой в своей жизни могилой и, кое-как очистив лицо и уши от песка, с минуту прислушивался.

Стояла глубокая ночь — именно то время, на которое я назначил своё пробуждение. Подняв голову, я увидел безлунное, с незнакомыми созвездиями, ясное и чистое небо Паппетстринга.

Пологий склон холма, на котором располагалось «кладбище кукол», был обращен в сторону леса и не просматривался со стороны тренировочного городка. Я тщательно ликвидировал следы своего выкапывания, не забывая держать ушки на макушке.

К этому времени я полностью вошёл в рабочий ритм и легко и бесшумно заскользил к спасительному лесу. Быстро преодолел открытое пространство — кочковатое и неровное, заросшее густою травой поле, — и с опаской вступил под лесной шатёр.

Странно устроен человек: только-только я вырвался из могилы, казалось, теперь мне — и море по колено, но входить в ночной лес было как-то неприятно: он меня немного страшил. Однако вскоре дискомфортное чувство исчезло, лес принял меня как своего, и я знал, что он поможет мне. Шестое чувство подсказывало, что здесь нет ни одной живой души.

Забравшись в самую чащу, я устроил некое подобие ночлега, а лучше сказать — ночлежки, и выключился из ритма. До восхода солнца, которое мне было так нужно, оставалось ещё много времени. Желать себе покойной ночи (!) в данных обстоятельствах было так же нелепо, как желать этого собравшимся на групповой половой акт. Вместо этого я пожелал себе на завтра яркого солнца. «Смерть» и пробуждение мне удались неплохо, пока всё развивалось нормально, и я заснул.