Утром мне несколько полегчало и я продолжил свою жизнь с несколько большим энтузиазмом. Я сдал в прокат взятый там накануне казённый скаф, эту опостылевшую мне неудобную старую калошу, и навестил свой «шевроле», оставшийся в доке.

Набрав свой личный код и затем особый шифр на панели спецблока корабельного Мозга, я принял в руки выданный мне прямоугольничек и спрятал во внутреннем кармане комбинезона. После этого облачился в удобный скаф из звездолётного комплекта, имевший потайные карманы для «спиттлера» и флэйминга, кои я использовал по назначению. Теперь и в комбинезоне под скафом и в самом скафандре грелось по паре пушек. Прихватив сумку с «коконами», я покинул ангар в полной уверенности, что уж теперь-то на настоящего ловца побежит зверь.

Но металловозы не показывались, и так прошло несколько дней.

Спал я после ночных бдений долго, а встав, до вечера болтался по «платиновому городу», манившему разнообразными развлечениями, которые меня не очень-то привлекали даже в молодости. Подкупольный рай представлял таковые в избытке.

Всевозможные массажные кабинеты с очаровательными массажистками; голубые гостиные с подкаченной и загорелой, готовой на все услуги по полной программе мужской обслугой; бордели и бардаки с женщинами и мужчинами с планет всех галактик Местной группы; стриптиз-шоу; вотчинги для вуайеристов и вуайеристок, примыкающие к бордельным номерам; комнаты для наблюдения за самими вуайеристами; порновидеокиносалоны; залы интенсивного, интервального, группового и кругового секса; лесботерии; дансинги для эксгибиционистов и эксгибиционисток; секс-тиры; спецзоопарки для зоофиликов; лежбища для курителей опиума и гашиша; болтунарии, где вас развлекали беседой; дегустационные центры; гурманоиды для смакователей и обжор; рюмочные и распивочные; винарни и корчмы; бары и рестораны; траттории и пиццерии; таверны и кабачки; дешевые театрики и театры; дискотеки и музыкальные салоны; кинозалы; гладиаторные площадки; спортивные залы и манежи; весь набор мыслимых и немыслимых аттракционов; бассейны и сауны; игротеки, игорные дома и казино и так далее и так далее и так далее. Лишь ипподром отсутствовал на «Платинум сити».

В самом отеле «Сэвой Траффл», где я сам не знаю зачем остановился, променяв звездолётные удобства на стандартный номер, в высотном ресторане с экзотическим названием «Клоуд Найн» выступали в стриптиз-шоу длинноногие выпускницы «Колледжа Розовой Кошечки», так что вообще говоря не обязательно было идти или ехать на электромобиле в центр или на другой конец города в поисках сомнительных удовольствий. Стриптиз меня не интересовал, но на четвертый или пятый день своего пребывания на «Платинум сити» я поднялся в ресторан, чтобы хорошенько пообедать. После кофе прямо из-за стола прошёл на сообщавшуюся с рестораном обзорную галерею, тянувшуюся по всему периметру грибообразной шляпки, венчавшей толстую ножку башни отеля. Достав из сумки бинокль, я любовался панорамой раскинувшегося под куполом межгалактического муравейника. Левее и несколько впереди меня возвышалась башня отеля «Космополитэн» и, разумеется, я не мог не повернуть бинокль в ту сторону, а потом и в сторону причальных платформ, находившихся за куполом прямо напротив него.

И вдруг в окулярах промелькнул контур звездолёта с характерной формой грузового отсека. Я медленно вернул бинокль назад и через несколько секунд поймал приближавшийся к комплексу на самом малом ходу корабль. Томительно медленно вырастал его силуэт, пока огромная туша грузовика не заполнила собой все поле зрения.

Я отнял бинокль от глаз. Звездолёт, описывая широкую дугу, совершал заход на посадку. Теперь и без бинокля хорошо разлилась марка корабля. Несомненно, это был «харвесгер», и он намеревался ошвартоваться как раз там, где я и предполагал — напротив отеля «Космополитэн».

Сдерживаясь, чтобы не перейти на трусцу, я покинул галерею, пересёк начинавший постепенно заполняться ресторан и спустился в лифте на свой этаж. Я пребывал все эти дни в полной готовности, снимая снаряжение только на ночь и поэтому, попав в номер, лишь быстро натянул скаф, приторочил пару сумок, среди них одну с «коконами», и снова выскочил в коридор.

Немного вверх на лифте — и я оказался на транспортном этаже. Здесь толстую грибовидную ножку здания отеля пересекла насквозь лента дороги, одним концом уходившая к центру «Платинум сити», а другим сбегавшая, петляя, до уровня диска-платформы и кончавшаяся сбоку от цилиндрического основания отеля «Космополитэн». Я сел в крохотный электромобильчик и, бросив монету, заскользил вниз.

Достигнув плоскости диска-платформы, я занял ставшую уже привычной позицию у прозрачной стены, недалеко от ближайшего к отелю «Космополитэн» шлюза.

«Харвестер» уже припарковался — припарковался точно на том же месте, на котором он стоял, когда подловили меня. Без всякого бинокля я прочитал огромные белые буквы на крутом боку грузового отсека: «Металлы». По сочетанию включенных сигнальных огней определил, что двигатель звездолёта оставался незаглушенным. Значит, пилот еще не покидал корабля, хотя я мог ошибаться, делая такой вывод. Но вот сменилась комбинация огней, и я понял, что двигатель перестал работать. Как выброшенная на дальний берег огромная рыба, звездолёт заснул на мели межгалактического атолла.

Еще несколько минут прошло, прежде чем открылся люк, и вышедший из «харвестера» пилот неторопливо зашагал к шлюзу — вратам в подкупольный рай. Я проследил за ним до того самого момента, когда он скрылся за дверями бара отеля «Космополитэн». Теперь он никуда не денется от меня, зафиксированный в моей памяти намертво.

Разгоняя себя, чтобы побыстрее придти в рабочий ритм, я отшлюзовался и вышел на открытый космос, на площадку.

Нельзя сказать, что на «Платинум сити» народ толпился и теснился, как в воскресный день в церкви, но и безлюдным он отнюдь не выглядел. От людей, человекоподобных и нелюдей уединяться здесь не представлялось возможным из-за ограниченных размером звёздного острова. Для осуществления моих планов эта срединная, промежуточная ситуация подходила как нельзя лучше. С одной стороны моё присутствие на платформе среди других людей не привлекало ко мне чьего-нибудь внимания, а с другой стороны немногочисленность их развязала мне руки.

Я терпеливо ждал, заняв позицию рядом с «харвестером», в одной из мёртвых зон, где меня не могли достать звездолётные визиры, передававшие изображение на экраны. Эти зоны у большинства стандартных машин я знал назубок и сейчас на всякий случай воспользовался этим знанием: внутри корабля могли оставаться люди.

Почти полчаса провёл я на платформе и, наконец, дождался пилота.

Он вышел из «врат рая» и уверенно направился к «харвестеру», и в то же время я начал медленное движение ему навстречу, предоставив ему первому поравняться с люком звездолёта. Пилот подошел к кораблю и стал ковыряться у люка с ключами и кодом, а я продолжал движение и в тот момент, когда он распахнул дверцу, я, как и рассчитал, оказался напротив люка и, совершив стремительный и почти неуловимый и незаметный со стороны бросок, буквально впихнул пилота в шлюз.

Все это произошло в доли секунды. Пилот еще не успел наложить в штаны, а я одной рукой уже захлопнул крышку люка, а другой мгновенно выхватил «спиттлер» и сунул ему под ребра, между жестких сочленений почти нового стандартного скафа. Я мог сразу привести этого хлопающего глазами бедолагу к полному финишу, но не стал делать этого.

— Молчи, приятель, — тихо, но твёрдо приказал я ему и по движению испуганных глаз за прозрачной сферой забрала понял, что преобразователь у него в порядке, и мои слова дошли до него.

Наддув завершился через минуту, и только тогда, прижимая пилота к стенке тамбура всем телом и угрожая ему пистолетом, левой рукой я достал специальное шило и разгерметизировал его скаф. Так, на всякий случай.

Пилот тяжело дышал, лицо его наливалось кровью. Злоба распирала этого молодца, которому я подрезал крылышки, но мне было наплевать.

Я расфиксировал и откинул забрало его скафа, потом откинул своё. Не любил я этих преобразователей, а сейчас уже можно было, как всегда нравилось мне, говорить прямо в лицо и открытым текстом.

— Есть кто-нибудь в рубке?

— Нет, — неохотно ответил пилот, с ненавистью глядя на меня.

— А в корабле?

— Нет, никого нет.

— Тогда вперёд! — я распахнул люк, ведущий в рубку и подтолкнул пилота в спину, держа его на мушке. Мы вошли в рубку и я закрыл люк.

— Снимай скаф, быстро!

Он нехотя подчинился и стал неторопливо освобождаться от скафандра. Когда закончил, я заставил лечь его на пол лицом вниз, приторочил вязками его левую руку к правой ноге, затем перевернул на спину, заклеил ему рот липкой лентой и напоследок пристегнул к стойке одного из пультов. Я не верил, что кроме пилота тут никого нет.

Локализовав пилота, быстренько разделся сам: как и водолазы, все мы, мотающиеся по Космосу, предпочитали снимать «чулок» при первой возможности. Теперь нужно осмотреть корабль, и поскорее: за ним могут наблюдать, а задержка старта насторожит неизвестных мне наблюдателей. Хочешь или не хочешь; а осмотр необходим, не то не миновать мне снова мешка на голову.

Без скафа, в удобном комбинезоне, я чувствовал себя легко и свободно. Достав из кармана и нацепив на нос плоские защитные очки, плотно прилегающие к лицу, я осторожно выскользнул из рубки и стал осматривать внутренние помещения и отсеки, соблюдая все меры предосторожности.

Ни души нигде, действительно.

Оставался грузовой отсек или трюм, самый объёмный и большой. Он отделялся от жилых отсеков шлюзом и мог наддуваться и вакуумироваться независимо от них, как и они от него. При закрытом внутреннем шлюзе, разумеется. Сейчас вспомогательные наружные люки грузового отсека, также как и огромный двухстворчатый транспортный люк, оставались закрытыми, поэтому отсек находился под давлением. В противном случае пришлось бы лезть туда в скафандре.

Я открыл первую дверцу шлюза и, не задраивая её, прошел ко второй, которая оказалась не то что не задраенной, но даже не прикрытой до конца. Это меня насторожило. Я резко распахнул дверь ногой, молниеносным броском впрыгнул в отсек, сразу же отскочил в сторону от люка и распластался на полу, держа «спиттлер» перед собой.

Взгляд мой зафиксировал медленно меняющееся выражение лица дёртика в уже знакомом мне чёрном комбинезоне, который с проворством деревенского увальня начал переводить свой «пиггис», висевший стволом вниз на плече, в горизонтальное положение. Но проворство его было истинным, просто я воспринимал происходящее, находясь в рабочем ритме.

Первую пулю я послал дёртику в правый локтевой сустав и, пока он собирался сморщиться от боли и выронить «пиггис», мгновенно перекатился несколько раз по полу и принял прежнюю позицию животом вниз.

Откуда ни возьмись возникла вторая фигура в чёрном, и я услышал чирканье пуль об пол в том месте, где находился полсекунды назад. Я выпустил несколько пуль этому чудаку по ногам, раздробив ему коленные чашечки, но он все же успел дать еще очередь в мою сторону. Я совершил резкий отрыв и в мгновение ока очутился у торца одиноко стоявшего в центре отсека внушительных размеров контейнера. Сразу же метнулся вправо и, припав к полу, осторожно выглянул из-за угла.

Первый дёртик, перехватив короткий «пиггис» в левую руку, изготавливался к стрельбе, но одной рукой управлялся с автоматом неуверенно. Я не хотел его убивать, только прострелил ему левую кисть и вывел его из игры.

Второй, которому мои пули раздробили коленки, попробовал давануть на гашетку еще раз, но, находясь в расстроенных чувствах, завысил прицел. Он тяжко стонал, и мне стало жалко его: нехорошее, сложное и тяжёлое ранение нанёс я ему. Стон второго и проклятья первого разносились в почти пустом, если не считать контейнера, грузовом отсеке и звучали, как в бочке.

На мгновение бой местного значения прервался, и в повисшей тишине я услышал шум, идущий из другого угла отсека. Я на цыпочках перебежал вдоль торца контейнера к противоположному его краю и на секунду высунулся, чтобы оценить обстановку.

Ну конечно, не обошлось без третьего.

Он лихорадочно заканчивал натягивать скаф, и я выстрелил в него, целясь не в голову, но пуля срикошетила от жесткой пластины. Дёртик захлопнул забрало, и этот клацающий звук заставил меня вздрогнуть. В его руке появился флэйминг. Ему оставалось любым способом разгерметизировать отсек, и я погиб. На черта сдался ему «флэйминговый кодекс», когда борьба шла не на жизнь, а на смерть.

Но дёртик не успел подпалить мне приклеенные усы или прожечь дыру в стенке звездолёта: выпущенная мною из «спиттлера» пуля выбила флэйминг из рук головореза. Однако, хотя скафандр и ограничивал его подвижность, голову и лицо дёртика надёжно защищали от пуль шлем и забрало, и он, я знал, надеялся выиграть. Он находился совсем недалеко от настенного пульта, где размещалось управление двустворчатым верхним люком, через который производится погрузка-разгрузка. И сейчас дёртик устремился к пульту. Он теперь боролся только за себя, понимая, что открыв люк, погубит не только меня, но и всех своих товарищей.

Я выскочил на открытое пространство и начал стрелять в дёртика, одновременно сокращая расстояние до пульта, но никак не мог продырявить его скаф, попадая в жесткие части.

Он таки добрался до пульта. Но одним движением руки не мог решить мою судьбу: их, этих движений, требовалось, как минимум два. Грузовой люк не откроется, пока не будут задраены двери шлюза, ведущего в жилые отсеки. Поэтому сначала требовалось перевести рычаг, управляющий дверями шлюза, а потом передвинуть тот, что включает привод грузового люка.

Дёртик еще тащил вниз первый рычаг, как я смерчем налетел на него. Он вышиб «спиттлер» у меня из правой руки, а затем ударил меня скафандровым мощным башмаком в пах, полагая разом кончить дело. Края «раковины» впились мне в бедра и живот; он сделал мне больно, но это было не то: «раковина» выдержала удар, защитила фаллос и мошонку, и я продолжил борьбу. Мы повалились на металлический пол, и здесь начало сказываться мое преимущество как не скованного и не ограниченного в движениях скафандром человека. Дёртик, как дятел, дёргал головой, пытаясь размозжить мне лицо забралом шлема, но я каждый раз уклонялся. Задыхаясь, я с великим трудом прижал его к полу, в долю секунды выхватил шило и разгерметизировал скаф противника. Теперь пульт меня перестал интересовать и, высвободившись из объятий дёртика, я кинулся к своему валявшемуся неподалеку «спиттлеру».

Но этот малый оказался настоящим камикадзе: он опять потянулся к рычагу, намереваясь погубить и себя, и меня. Я еле успел сбить его с ног и в это время чудом успел заметить краем глаза показавшееся из-за угла контейнера дуло «пиггиса». Тот второй, «обезноженный» мною дёртик, тоже оказался крепким орешком: он, вероятно, в буквальном смысле слова приполз на руках с другой стороны контейнера и сейчас собирался прикончить меня.

Я вовремя упал за повергнутого мною чудака в скафе, и дёртик принял на себя большинство предназначавшихся мне пуль. Некоторые из них отскочили от сферического шлема, как горох от стенки; другие пришлись в жесткие части скафа; третьи, по-видимому, достигли цели, правда, не той, которую хотел поразить стрелявший. Но досталось и мне: две-три пули принял жилет и левый наплечник, обожгла боль и меня отбросило. Шутить с ними дальше не имело смысла: они, как цепкие раки, добрались бы до меня в конце концов.

Ну что ж, друзья, — к полному финишу!

Первым выстрелом я поставил обезноженному мною дёртику «индийскую родинку» над переносицей, а потом пришил чудака в скафе, выстрелив в упор в уязвимое место.

Счастье — это тёплый пистолет… Прости меня, Господи. Я снял защитные очки и убрал их в карман.

Весь бой занял несколько десятков секунд. Мне повезло: я избежал тесного знакомства с вакуумом — с тем самым, который флуктуирует. Избежал знакомства с самым банальным его свойством, отнюдь не заключавшемся в способности флуктуировать.

Обогнув контейнер, я перешел на другую сторону отсека, где на полу сидел шипящий от боли дёртик, обезрученный мною.

— Ну что, приятель, — припугнул я его, — добить тебя, что ли?

Он заёрзал и запыхтел пуще прежнего. Нет, умирать он явно не хотел, но помалкивал пока.

Я медленно поднял «спиттлер», с нарочитой усмешкой глядя раненному дёртику прямо в глаза.

— Не надо, — потупившись, глухо сказал он, стыдясь своей слабости.

— Ну тогда скажи, как открыть эту штуку, — указал я на контейнер. — Да заодно и свое имя, если еще не забыл его.

— Меня зовут Пиджин, — с готовностью, заискивающе, отозвался дёртик. Он был явно послабее тех двоих, и не только физически. — А их — Крэйфиш и Силлирэм. Спецключ у Крэйфиша — у того, которому вы дали по ногам.

Я сходил, обыскал умиротворенного мною Крэйфиша и вернулся на прежнее место: шторки контейнера располагались именно с этой стороны.

«Харвестер» пришёл на «Платинум сити» за элементами сферы, изготовленными из металла с идеальной проводимостью. Это явствовало из рассказов Казимира. Интересно, а что грузовик доставил с Переходника сюда? Он пришел практически порожняком. Что же может быть в контейнере?

Я вставил шпенёк электронного ключа в замок контейнера, надавил кнопку сброса. Тонко пропел гонг. Я убрал ключ, прошел к краю контейнера и нажал кнопку привода шторок.

Чуть слышно зажужжали двигатели. Словно перед началом киносеанса, две половинки гофрированного металлического занавеса поползли в разные стороны, открывая тускло блестевшую чёрную выпуклую поверхность.

Какой-то шар? Сфера? Что бы это могло быть?

Шторки продолжали движение, а я с каждой секундой все больше волновался, отступая к стенке отсека, чтобы охватить взглядом открывавшееся в проеме нечто.

Пение двигателей смолкло: шторки дошли до упоров.

В специальном ложе, занимая лишь небольшую часть объема контейнера, покоился… — нет, не шар. Передо мною предстал лежавший на боку огромный, футов в тридцать длиной, овоид — попросту говоря, яйцо. Автономное, внешнее сердце. Яйцо, содержавшее смерть Кэса Чея, бессмертного.