Смутное беспокойство овладевало мною. Казимир наказывал мне при обнаружении яйца немедленно уничтожить его прямо на месте. Но что-то уж подозрительно быстро я нашел яйцо. Зачем вообще его привезли сюда? Не потому ли, что на «Платинум сити» хранить автономное сердце очень удобно? Тот самый случай, когда желая что-то хорошенько спрятать, оставляют это что-то на виду. Кому придёт в голову, что на острове развлечений, на проходном межгалактическом дворе, покоится смерть Кэса Чея?

Стоп, стоп, стоп! Ведь по словам Казимира, никому теперь не известно местонахождение яйца. Даже самому Кэсу Чею. Но кто-то же должен был видеть, транспортировать и охранять автономные сердце, кроме Дёрти и Трезора. Нет, обычно дёртики и сам Дёрти, если верить Казимиру, избавлялись от свидетелей. Его безымянные помощники, наверное, давно уже мертвы.

А что если я ошибаюсь? Что если эта группа боевиков и пилот возят сотворенное злым гением Дёрти и доктора Роберта автономное сердце с самого начала его создания? А что? Идея неплохая. Так осуществляется своего рода переменное базирование яйца, какое в кои-то веки придумали военные для своих примитивных глобальных баллистических ракет, которые они без перерыва возили туда-сюда в подземных тоннелях или в специальных вагонах по наземным железным дорогам.

Да, но сердце-то одно, а Роки Рэкун говорил, что «харвестеры» возят что-то на «Платинум сити» чуть ли не регулярно. Не гоняют же грузовые звездолеты с Переходника на «Платинум сити» порожняком, чтобы там загрузить их металлом с идеальной проводимостью. Но, может быть, это яйцо — потерявший свойство идеальной проводимости металл, доставленный на восстановление?

Я скосил глаза на дёртика, который довольно безразлично взирал на яйцо: его больше занимали свои раны.

Еще несколько секунд я стоял, разглядывая автономное сердце и внутренности контейнера. Как бородавки на лице Кэса Чея, на крутых боках яйца прилепились то тут, то там плоские скругленные коробки, напоминающие бомбовые предохранители. В центре тупого конца овоида находился, видимо, главный предохранитель. Все не занятое яйцом пространство внутри контейнера было забито элементами крепежа, встроенными демпферами и разнообразной, частично знакомой, а большей частью не знакомой мне аппаратурой.

Время, время! Казимир предупреждал, что если я буду медлить с уничтожением автономного сердца, то Кэс Чей станет выходить на меня. Если он сейчас на Паппетстринге или на Переходнике, то не скоро сюда доберется. А вдруг он рядом, на «Платинум сити»?

Спокойно, спокойно, бродяга. Двум смертям не бывать, одной не миновать. Надо попытаться хоть что-нибудь выяснить у оставшихся в живых дёртиков.

Я закрыл и запер контейнер. Найдя в отсеке аптечку, а точнее, настоящую аптеку, подавляя в себе тревожное «не возись, не копайся, быстрее!», стал оказывать первую помощь раненому, попутно задавая ему вопросы. Только сейчас я получше рассмотрел дёртика. Это был молодой парень с темными, но уже тронутыми сединой волосами, с маленькими, как у птицы, карими глазами, с островатым носом, узкоплечий и отнюдь не богатырь.

— Так куда, говоришь, приятель, должны вы доставить яйцо?

— Яйцо? Ну да, яйцо… — засмеялся он, туго соображая. И тут же поправился. — Не яйцо, а контейнер. Это, как вы говорите, яйцо, я сам впервые увидел, когда вы контейнер открыли. — Он называл меня на вы, и правильно делал.

— А что же, Крэйфиш вам всем не показывал, что там, внутри?

— Нет, не показывал. Не положено.

— Ну хорошо, пусть не яйцо, пусть не показывал. Ну, а контейнер-то куда везли?

— Сюда, на «Платинум сити», на фирму «Гарлэнд боллз лимитэд». Скоро должен освободиться терминал.

— А мне, приятель, можно будет с вами в этом корыте проникнуть на «Гарлэнд»?

Он помедлил и сказал:

— Нельзя. Теперь нельзя. Нас должно быть трое. Да и пилот…

— Пилот жив.

— Все равно. Вас мигом схватят.

— А если я спрячусь в корабле?

— Прячьтесь, не прячьтесь: про тех, кого вы пришили, спросят… Поймут, что крутим — спустят с горки на санках…

Так, так. Неужели и на «Гарлэнд боллз» распространен этот вид спорта?

— Значит, ничего не получится?

— Думайте что хотите, но мы вас сдадим. Не я, так пилот.

Замечательно. Правильно, что я не стал цацкаться с теми двоими.

— А идете-то откуда? — спросил я со сладко замирающим сердцем.

— Мы сели в корабль на Паппетстринге, система звезды Дастбин, галактика NGC147… Координаты есть в Мозге звездолёта.

— Ну а на Паппетстринг корабль пришел уже с грузом? Откуда он прибыл?

— С грузом. А откуда — не знаю. Мы только охраняем. Поговорите с пилотом. Повезет вам — может он и расскажет что-нибудь.

Он чувствовал, что я его не убью, и осмелел.

Я закончил перевязку и на минуту задумался. Уничтожать такое большое яйцо в корабле опасно, даже если и надеть скафандр. Этот номер не пройдет. Попробовать прорваться в «харвестере» на «Гарлэнд боллз»? Верная смерть. А я нужен себе живой. Звездолёт уже несколько минут торчит на парковке. Что же делать?

Я принял решение. Я привёл раненого дёртика в слиппер, сделал ему кое-что с помощью известных средств, чтобы не загнили раны, запаковал в один из имевшихся у меня в подсумке «коконов» и уложил его в «спальник». «Кокон» являлся чем-то вроде смирительной рубашки и представлял собой как бы объемные или, как шутили у нас в Департаменте, «стереонаручники».

Затем убедился в наличии на борту звездолёта сёрфов и, наконец, вернулся в рубку. Там я отстегнул скучавшего пилота от стойки, освободил привязанную к правой его ноге его левую руку, перевязал с помощью вязок руки ему за спиной, усадил в одно из пилотских кресел и снова пристегнул. Пока я не стал заключать его в «кокон» и укладывать в «спальник», рассчитывая сначала поговорить.

Вперед — и выше! Не мешкая, плюхнулся в кресло, запустил двигатель, включил запись траектории предстоящего недалекого пути на корабельный Мозг и совершил стартовый манёвр.

Корабль лёг на курс и начал медленно и тяжело разгоняться. Как только «Платинум сити» исчез с экранов, я произвел торможение и поменял курс. Снова разгон и, примерно через час хода, торможение. Корабль завис в пространстве. Включив систему стабилизации, я взял на свой лэнгвидж данные по траектории и координаты точки зависания относительно «Платинум сити».

Я поднялся из кресла и содрал липкую ленту, которой заклеил рот пилота при нашей первой, теплой встрече.

— Ну что, приятель, — обратился я к своему пленнику, — будь любезен, расскажи пожалуйста, если тебе не трудно, откуда везешь ты свой странный груз? Только не мочи мне рога, что ты сел в пилотское кресло на Паппетстринге. Ты уже один раз солгал, сказав, что в грузовом отсеке никого нет. Так что смотри.

— Хотите верьте, хотите нет — я принял звездолёт на Паппетстринге, — спокойно произнес он.

— Ну ладно, — великодушно согласился я, — ты вел корабль с Паппетстринга. А контейнер, я полагаю, загрузили в звездолет не на Паппетстринге? Или я ошибаюсь?

— Не ошибаетесь. Корабль пришёл уже с грузом.

— Но ты-то, голубь, знаешь координаты того места, откуда доставили груз? — Я вызвал на экран Мозга навигационную информацию и снова повернулся к пилоту.

Он скептически наблюдал за моими действиями.

— Не гоняйте понапрасну Мозг. Там только коды Паппетстринга, «Платинум сити» и того, что нужно, чтобы ходить между ними.

— Ну назови их сам, по памяти, — не унимался я.

— Не знаю, клянусь вам.

«Да, упрямый осел», — раздраженно подумал я, хотя чувствовал, что малый не врет. Какого же чёрта я притащился на «Платинум сити», послушав Казимира? Вот я захватил «харвестер», а что дальше? Переходника с действующим тоннелем мне, похоже, не видать, как своих ушей. Да-а, жаль, что я привел к полному финишу Крэйфиша. Он у них тут был, видимо, за старшего и мог знать больше остальных. Ну, да что делать: сам виноват. Спросить пилота про Кэса Чея? А что это даст?.. Ох, надо как-то кончать с яйцом.

— Так, приятель, — сказал я, — этого ты не знаешь, того ты не ведаешь, о том ты слыхом не слыхал. И о яйце, что лежит в контейнере, ты тоже не имеешь понятия?

— Яйцо? Я слышал что-то такое. Но не видел его никогда. Наш старший, Крэйфиш, не имеет права открывать контейнер при нас.

— Не имел, — поправил я его. Чем же его донять?

Он сглотнул и сидел, сохраняя молчание. Мне всё это начинало надоедать. Пытать его я не хотел, да и зачем? Автономное сердце я скоро уничтожу. Кэс Чей должен погибнуть.

— Ты знаешь, кто такой Кэс Чей? — без обиняков спросил я.

Молчание. Он боялся, боялся отвечать на самые невинные вопросы, хотя ему уже ничего не грозило. Круговая порука у дёртиков действовала отменно.

— Мне известно, что Кэс Чей — ваш босс. Отвечай, ты видел его?

— Нет, я никогда не видел Кэса Чея. И те, с кем я общаюсь… — он запнулся, — общался, не знают, как он выглядит.

— А Индюка ты знаешь, видел? А мистера Такикока?

Пилот даже заулыбался при этих моих словах.

— Знаю. Да это один и тот же человек. Индюк — кличка Такикока.

М-да-а.. — Ну хорошо, что ты хоть что-то знаешь, приятель. Но это очень мало для того, чтобы ты мог выкупить свою жизнь, — снова припугнул я его, теряя терпение.

Он опять судорожно сглотнул, уши его горели.

А что, если… — Послушай, пойдём сейчас вместе посмотрим на то, что лежит в контейнере, и ты всё вспомнишь, идёт?

Я отвязал пилота от кресла и с превеликими предосторожностями препроводил в грузовой отсек, памятуя об упрямстве и коварстве дёртиков. Пристегнув его к себе у стенки отсека, я второй раз за последние полтора часа открыл контейнер.

Пока он рассматривал внутренности контейнера, я вытащил флэйминг, с деланным безразличием и небрежностью снял его с обоих предохранителей и приготовился кромсать яйцо.

— Эй, что это вы собираетесь делать? — сразу подал голос пилот.

— Да ничего особенного. Хочу отрезать кусочек, только не знаю, с какого конца начинать — с тупого, или с острого? Может, подскажешь?

— Вы что, серьёзно? — он явно волновался. — Флэйминг хотите использовать… Забыли, что за порогом — открытый космос?

— Ничего я не забыл. Скорлупа у яйца, наверное, толстая, — луч увязнет. Вскрою аккуратненько, он не успеет прожечь оболочку звездолёта, — отмахнулся я.

— Не делайте этого, — севшим голосом попросил он, — вы что, кодекса не знаете?

Ну вот, вспомнил о кодексе. Весьма законопослушный дёртик, настоящий «гражданин Вселенной».

— Что, уже наложил в штаны? Ну и трус же ты, приятель! Наверное, и отец твой был трусом, и сам ты уродился трусом, и сын твой, если он будет у тебя, в чем я сильно сомневаюсь, тоже станет трусом…

Такой реакции на мои слова со стороны пилота я совершенно не ожидал. Вероятно, я случайно разбередил ему какую-то старую рану.

— Ах ты, сволочь! Размахался флэймингом, храбрец! Не смей упоминать о моем сыне, ты, космическая задница! Слышишь, не смей!.. — его трясло, на губах показалась пена.

Я даже чуть-чуть испугался, вспомнив, как начинались приступы у Казимира. Черт их знает, этих дёртиков! Может быть, они все, как Казимир к Кэсу, подключены друг к другу: меньшой к среднему, средний к большому, большой к самому большому, а самый большой — Кэс Чей — к этому вот яйцу, к своему внешнему сердцу. Вот они все и носятся с этим внешним сердцем, как курица с яйцом. И, как всегда, как и в жизни, и в сказках, самый большой прячется за большого, большой за среднего, средний за меньшого, а меньшому и спрятаться не за кого и остается ему за всех и за всё отвечать. Как вот этому малому.

А пилот тем временем впал в настоящую истерику. Он кричал что-то непонятное, голос его срывался, по щекам катились слезы.

Я убрал флэйминг в бездонный карман своего комбинезона и запер контейнер.

Постепенно пилоту немного полегчало. Он замолчал и затих, лишь изредка всхлипывая. Я видел, как пилот мается, инстинктивно желая опуститься и присесть, ноги его подкашивались, но привязанный мною к скобе, он принужден был переживать свое непонятное горе стоя.

Я плюнул на меры предосторожности, отстегнул его от скобы, распустил вязки на запястьях и, ни слова не говоря, подвел к какому-то низкому кожуху у стенки отсека, на который он и сел, безвольно уронив голову. Я ему не мешал.

Минуты две прошло, пилот успокоился, но пребывал пока в состоянии ступора.

Наконец, тяжело вздохнув, он заговорил, отрешённо глядя перед собой невидящими глазами.

— Я — Крашер. Именно так меня зовут. Во всяком случае, так называла меня мать, но это не столь важно, за исключением того, что это моё имя.

Я землянин по происхождению, да других в нашем баунде нет — тут так принято. Родился я на планете Ашар, не слишком веселой планетке, но кое-как мы всё-таки существовали. Тот, кто там жил, знает, что честным трудом не очень-то много заработаешь. Но я не собирался выходить на большую дорогу, воровать или грабить и, тем более, убивать из-за куска хлеба. Я начал работать на больших наземных машинах, стал водителем-дальнобойщиком.

Ещё тогда, несколько лет назад, мы слышали о шайках космических пиратов. Некоторые из моих товарищей, прокляв свою убогую жизнь, уходили к ним. Один из приятелей предложил идти к гангстерам вместе, но я отказался. В то время я считал себя слишком порядочным и презрительно отзывался о всех этих гангстерских баундах. Мне казалось, что я никогда не смогу стать разбойником, бандитом — ведь я и мухи не смел обидеть. К тому же я уже был женат, и у нас родился сын. Понимаете, сын… — он уставился на меня чуть просветлевшими глазами, но сразу же вновь опустил голову.

— Сыну было около пяти, когда я однажды взял его с собой в сравнительно легкий рейс. Он радовался, и радовался, как ребенок, и я.

Мы катили сначала по широкой, забитой машинами автостраде, и я вёл грузовик внимательно и осторожно. Но потом наш путь пролёг по сельской местности, среди полей и ферм. Иногда часть пути мы ехали по грунтовым дорогам! Мы с сыном глазели по сторонам, смеялись и распевали какие-то песенки. Я расслабился, машины почти не попадались навстречу, иногда я даже выписывал на своем грузовике восьмёрки…

В поле мы увидели живописный бивуак джипсоидов, этих вечных странников, бродящих по всем уголкам нашей планеты. Они что-то кричали нам, но мы не расслышали и, смеясь и махая руками, проехали дальше. И тут Бог наказал меня за легкомыслие и неосторожность.

Я не успел разглядеть копошившегося в дорожной пыли маленького, моложе моего сына, джипсика, и сбил его своим грузовиком. Он, грязный, как чертенок, слился с дорожной пылью. Я не заметил его.

Остановив машину, я бросился к джипсику. Поздно. Он уже не дышал… Я не мог отвезти джипсика к врачам — его соплеменники не простили бы мне. Они почуяли неладное, хватившись малыша, и приближались к машине, но находились еще далеко от неё.

Словно в полусне, я вернулся к грузовику, наказал сыну ничего не бояться и ждать меня, запер его в кабине и побежал к ближайшей ферме искать телефон, чтобы сообщить в полицию о случившемся.

Бегал я долго, а когда вернулся, увидел, что ветровое стекло машины вдребезги разбито. Рядом с ней лежал с выколотыми глазами мой мёртвый сын…

Джипсика своего джипсоиды забрали и не торопились сниматься с места, даже не потушили костер. Они, видно, считали, что могут вести себя нагло, как ни в чем не бывало. Может, они и были правы.

Но я уже ничего не соображал. Словно в горячечном бреду, с кружащейся головой и звенящей в ушах дьявольской музыкой, я прыгнул за баранку грузовика и выехал на поле. Стояла сушь, на нем росла какая-то низкая трава. В два счёта я достиг табора джипсоидов и стал давить их машиной, ломая грязный скарб, разметав костер. Лишь немногим удалось спастись… За некоторыми я гонялся… — Он застонал и замолк.

— …Не знаю, почему я не сошел с ума?.. Теперь ты понял, храбрец? — посмотрел на меня пилот. В голосе его сейчас не было злобы, только безмерная тоска.

— …Вот уже больше года, как я в баунде дёртиков. Мы называемся дёртиками — да вы, наверное, и сами знаете. Теперь слушайте, что я вам скажу. Не трогайте это яйцо. Обращайтесь с ним осторожно. Не подходите к нему с флэймингом даже вне корабля. Вы погубите себя и всё и вся в округе на несколько мегапарсек. То, что вы видели в контейнере — это «эг» или «сингула». Я в этом ничего не понимаю, но их еще называют «консервами»…