Время пожирает любое, сколь угодно большое Пространство, а Пространство пожирает любое, сколь угодно большое Время. Гнать «шевроле» к Переходнику, используя все возможности корабля, не имело смысла: все равно пришлось бы ждать, когда доплюхает до места грузовик. Поэтому «Классический каприз» шёл примерно с такой же скоростью, как и «харвестер». А вообще-то на нём можно было добраться до цели раза в три-четыре быстрее. Я провёл весь путь в «спальнике» и не чувствовал, не ощущал, как Время пережевывало Пространство. Пробуждение и подъём прошли не так легко и весело, как хотелось бы. Затем я привёл себя в порядок, подновив свой грим. Я все ещё не хотел показывать своё истинное лицо, лицо Айвэна Фула, продолжая с момента своего «воскрешения» вести легенду Саймона Сайса. Чушь, собачья чушь! Никому теперь, и прежде всего мне самому, до этого не будет дела. Кто из дёртиков запомнил меня на плацу настолько хорошо, чтобы признать при встрече? А если и запомнили, что с того? Я умер, и смерть моя, как до этого смерть сотен и тысяч кукол, стёрла меня из их куцей памяти. Однако мне подсунули «клопа» в звездолёт, когда я находился в лунном кабинете Шефа. Физия моя широко известна в узких кругах. Кэс Чей хорошо знал меня, Айвэна Фула, в лицо. Он даже извлёк у меня из зуба маячок, точнее, сам зуб с маячком. Ещё точнее — попросил сделать это Риту Холдмитайт. Правда, маячки в зубах носили не только служащие нашего Департамента.

Но не обольщаюсь ли я на свой счет? Почему меня никто ни о чем не расспрашивал, когда Кэс с Ритой подловили меня на «Платинум сити»? Ну, а ты чего ждал? Ты возомнил себя важной персоной. Твоё честолюбие было задето тем, что тебя, как и всех прочих, других, мигом обратили в куклу. А-а, бродяга! А ты бы хотел особого к себе отношения? Тебе страшно обидно было погибать, как все, безымянным и обезличенным. Тебе непременно нужно было предстать перед дёртиками сотрудником Департамента. Героем. Тьфу!!! А Кэс просто унизил тебя, унизил самым ужасным, болезненным, всесокрушающим способом — равнодушием. Он не поступил, как злодеи из «дайм-новеллз» — дешёвых романов — не стал тебя допрашивать, не стал резать бензопилой, не стал подвешивать на крюке за рёбра, как свиной окорок. Да и зачем допрашивать: что от меня можно узнать? Они знают, что мы начали за ними охоту. Ну и плевать им на это. Ведь это не мы, а они — хозяева положения, они держат за горло всех нас, держат за горло Вселенную. Какая к черту информация им ещё нужна? На какой стадии находятся наши (чьи это наши?) эксперименты по развальцовке «кротовых нор»? Грош им цена после того, как Дёрти создал первый и единственный «лишний» электрон, грош им всем цена. Это мы маемся, это я и другие маемся в поисках информации о делишках зловредного Дёрти и Кэса Чея, это нам Бог велел бегать и суетиться. А Кэс Чей и все они уверены в своей полной победе. По крайней мере, Кэс Чей. Да-а… С таким настроем не выиграть у чёрномундирных папуасов, бродяга…

Я закончил туалет и макияж, натянул на себя латы и прочее барахлишко и перебрался в рубку. Ознакомился с обстановкой. «Харвестер» дрейфовал в нескольких милях от меня. Мы медленно сблизились. Я законсервировал «шевроле», оставил его на попечение автоматики и перелез в грузовик, захватив с собой максимум боеприпасов. Теперь в дрейф лег «Классический каприз», а «харвестер» малой скоростью понёс меня к Переходнику. Проще всего было бы подойти к нему на сёрфе, на «шлюпке», но тогда, может быть, я не смогу попасть внутрь комплекса. «Харвестер» же поможет мне оказаться в «интерьерах» Переходника: я понимал, что контейнер загружался и разгружался, когда звездолёт находился в закрытом доке. Поэтому надеялся, используя причальную программу грузовика, отшвартоваться в доке Переходника и задержаться там буквально на несколько минут, чтоб только успеть сойти с корабля… На какой же бал попаду я? Убить быстро дёртикам меня не удастся. Постараюсь успеть хоть что-то сделать. Но бал может стать кровавым.

Через несколько часов я понял, что координаты объекта, списанные с лэнгвиджей бармена и дежурного клерка — не фикция. Объект мог оказаться и не переходником, но все говорило за: ещё в «шевроле» приборы показывали гравитационные, магнитные аномалии и ярко выраженную анизотропность пространства. Теперь о том же самом кричала аппаратура «харвестера».

…Что заставило меня сделать то, что я сделал? В последний момент я перечеркнул весь свой никудышный план (слишком громко сказано), не доходя до зоны прямой видимости, отвернул от Переходника и пошёл назад к своему звездолёту. Подойдя к «Классическому капризу», сделал то, что нужно было сделать, как только я покинул «Платинум сити». Я ввёл в Мозг «харвестера» координаты одного из наших форпостов в Млечном Пути, а также минимум информации об «эгах» и об их особой опасности и отправил грузовик. Я протаскал «харвестер» с собой, как древние кочевники — второго, «заводного» коня, но так и не решился воспользоваться им…

Чего я испугался? Не знаю. Может быть, давило на психику яйцо, лежавшее в грузовом отсеке, или сыграло роль то, что я не любил шумных эскапад… В общем, «харвестер» я отпустил, и он ушел, ушел безвозвратно. Он прошлепает до форпоста долго, и может получиться так, что я вернусь на Землю раньше, чем наши бравые перехватчики оприходуют его…

Итак, я возвратился. Возвращаться в начале пути — нехорошая примета, ну да мне не привыкать к плохому. Снова короткие сборы, недолгое раздумье — и через полчаса я на штатном сёрфе отвалил от борта «Классического каприза». На этот раз я оставался один на один с открытым космосом гораздо дольше, чем тогда, когда «плыл» к «Платинум сити», так как «шевроле» дрейфовал довольно далеко от Переходника. Космос здесь выглядел более уютно, чем в окрестностях «Платинум сити»: все-таки я находился не в межгалактическом пространстве, а в галактике Маффей 2, и звёзд на небе хватало.

Поневоле мысли вращались вокруг Переходника, вокруг межпространственного тоннеля. У меня не хватало подготовки, чтобы вообразить технические тонкости устройства «форточки» в чуждую нам расширяющуюся Вселенную. Понятия, которыми с лёгкостью оперировал Казимир, я пытался перевести в простые предметные аналогии, привлекая на помощь своё убогое воображение.

Вдруг мне пришло в голову, что Переходник — это блеф, розыгрыш, мистификация. У любого тоннеля есть два конца, и каждый из них содержит массу различного оборудования, приборов и прочего. Взять хотя бы тоннель под Ла-Маншем, упомянутый в качестве банального примера в разговоре со мной Эдвином Хабблом. Ясно и фаллоусу, что свой конец обустраивали англичане, а французы, естественно, свой. Мысль тривиальная, пошлая, мелкая. Именно такая она и есть. Если говорить и рассуждать о тоннеле под Ла-Маншем. А вот если представить тоннель из нашей, сжимающейся Вселенной, в их, расширяющуюся, то поневоле задаёшься вопросом: а кто же оформил другой конец тоннеля? Ведь там нет ни англичан, ни французов. Правда, если верить Вилеру, то есть там и англичане и французы, только немножечко не такие, как у нас. (Я бы предпочел, чтоб этим делом занимались тамошние англичане). Пусть так. Но откуда им знать, что в данном месте в данное время профессор Дёрти собрался осчастливить обе Вселенные? Пока тоннеля нет, им об этом не сообщить, а не сообщив, не «построишь» тоннеля. Вот так. Я логически доказал невозможность осуществления пространственной связи с иным Миром. Я даже вспотел, осознав свое «открытие». Куда же ты идешь тогда, бродяга, что ожидаешь встретить у чёрта на рогах в таком случае?..

Так… Моей фантазии явно не хватало, чтобы построить двусторонний тоннель. Тогда я попытался взять реванш, представив в наглядных образах действие эффекта Казимира, примененного для предотвращения гравитационного схлопывания строящегося тоннеля. Это мне удавалось гораздо лучше, как я самонадеянно полагал. По словам Казимира, между двумя металлическими пластинами происходит понижение энергии вакуума. Я вообразил сосуд с жидкостью, например, с водой, в которую вертикально опущены параллельные металлические пластины. Поверхностное натяжение воды здесь моделирует упругость вакуума. При определённом расстоянии между пластинами мениск располагается ниже уровня жидкости, что хорошо заметно даже невооружённым глазом. При уменьшении зазора между пластинами мениск опускается всё ниже и ниже. Ещё нагляднее использовать для подобного опыта капиллярную трубку. Чтобы поднять мениск в трубке до уровня жидкости в сосуде, необходимо приложить к жидкости дополнительное давление. Здесь избыточное давление, прикладываемое к жидкости, играет роль гравитационной энергии коллапса, «схлопывания» тоннеля. Её компенсирует отрицательная энергия вакуума, в этом простеньком опыте иллюстрируемая разностью уровней жидкости в сосуде и в капиллярной трубке. Трудно, но в принципе возможно вообразить действие эффекта Казимира в вакууме, окружённом сферой из металла с идеальной проводимостью…

Гораздо хуже я представлял процесс «растаскивания» образовавшейся первоначальной воронки до макроразмеров. Ведь как только расстояние между пластинами (диаметр сферы) начнёт увеличиваться, сразу же начнут снижаться компенсаторные способности вакуума. Неразрешимое противоречие. Что же, тоннель обречен оставаться исчезающе малой, неизмеримо тонкой трубочкой, совершенно непригодной для переброски макротел? Удовлетворение от такой практической реализации межпространственного тоннеля должно быть столь же незначительным, сколь незначителен, ничтожен диаметр этой трубочки…