Я задремал, а когда очнулся, не поверил своим глазам: впереди, чуть светлее черноты космоса, едва различимо поблёскивало отражённым светом тусклых звёзд грандиозное сооружение. По мере приближения к нему вырисовывались, выявлялись отдельные детали апокалиптической конструкции. Больше всего Переходник смахивал на чудовище, явившееся результатом любовной связи между круглой морской миной и морским же организмом из типа простейших, подкласса лучевиков (радиолярий) — HEXANCISTRA QUADRICUSPIS. Огромный, в несколько миль диаметром, шар ощетинился во все стороны пальцеобразными отростками, вызывающими ассоциации с «усами» — удлиненными цилиндрическими гальваноударными колпаками морской мины. В то же время он смотрелся, как скелет лучевика — кремневый скелет из вложенных друг в друга решётчатых шаров, соединённых радиальными иглами с разветвлениями на концах — энергоприёмниками. Сложный орнамент системы стабилизации, содержавший повторяющиеся пяти- и шестиугольные элементы, словно сетью опутывал шарообразное тело Переходника, еще больше подчеркивая сходство с ажурным скелетом радиолярии.

Я прикидывал, где лучше ошвартовать сёрф, на ходу вспоминая особенности устройства подобных межзвёздных объектов. Казимир рассказывал, что конструкция Переходника содержит достаточно много типовых, давно разработанных и проверенных элементов, какие часто используются при монтаже космических комплексов. Поэтому мое внимание привлекла одна из длиннющих игл энергоприёмника, об устройстве которого я кое-что знал. Я направил к нему сёрф самым что ни на есть черепашьим ходом. То, что виделось издали конической острой сосулькой или иглой, оказалось колоссальным сооружением длиной в несколько сот ярдов и в десятки футов толщиной. Четырёхлепестковая «лилия» венчала иглу. Этот полураскрытый бутон улавливал энергию, передаваемую с обращавшихся вокруг чёрной дыры энергетических спутников, принцип работы которых в общих чертах описал мне Казимир Чаплински. Как-то неуютно и нехорошо становилось мне, и я объяснял это тем, что тот небольшой сектор пространства, где я сейчас находился, пребывал под мощным воздействием двух удивительных объектов: чёрной дыры и Переходника.

Соваться в лепестки энергоприёмника — верная смерть, да через них и не проникнешь внутрь комплекса. Я медленно скользил на сёрфе вдоль конической иглы по направлению к центру шара, высматривая люк, служащий для выхода в открытый космос с целью проведения техобслуживания. Постепенно гигантская сосулька утолщалась, и вот перед самым рифлёным поясом, словно перстень надетым на чудовищный «чёртов палец» и обозначавшим границу зоны искусственной тяжести и невесомости, я, наконец, заметил такую необходимую мне мышиную норку. Аккуратно подведя легкий сёрф к телу иглы и принайтовив его тросиком к торчавшим повсюду рымам и скобам, достал универсальную электронную отмычку и попытался открыть люк. Пришлось повозиться с ним, и только через четверть часа я отомкнул замок и вплыл в неожиданно вместительный шлюз. Отшлюзовавшись, проник внутрь и откинул забрало скафа.

Здесь, внутри сосульки, свирепствовали мощные электромагнитные поля, и меня неприятно беспокоил тот факт, что может не выдержать защита моих часов, флэйминга и лэнгвиджа. До начала зоны с искусственной тяжестью было рукой подать. Достигнув её, с облегчением стащил скаф, пристроил его на хранение в какой-то нише, предварительно опустошив карманы, и остался в привычной мне экипировке, которую на сей раз скрывал форменный комбинезон дёртиков, позаимствованный мною в личном рундуке нехорошего человека Крэйфиша, которого я привел к полному финишу в «харвестере». Наивный, никчемный маскарад, но я не брезговал ничем. Еще одна предосторожность: на всякий случай включил лэнгвидж на запись маршрута, которым проследую в центр Переходника. Это не база дёртиков на Паппетстринге — в этом огромном, как город, чреве ориентироваться будет трудно. Здесь и не «остров отдыха», где масса указателей, автоматическое адресование и прочее, предназначенное для плохо осведомлённых временных гостей, а чисто техническое сооружение, рассчитанное на постоянный персонал, ко всему прочему еще и секретное, и незаконное. На «Платинум сити» и без указателей заблудиться ещё надо суметь: все здания его на виду, пространство открыто. А тут, в лабиринтах, в бесчисленных цилиндрических переходах, галереях и коридорах, словно прогрызенных червем в этом «яблочке с бочком», требуется нить Ариадны. И, как все дороги ведут в Рим, так и эти «червоточины» должны вывести меня к главной «червоточине» — прогрызенному натренированными на грызении гранита науки зубами профессора Дёрти тоннелю в Ужасное Великое Нечто. Нечто, оказавшееся расширяющейся Вселенной, такой, какой когда-то была и наша, родная нам Вселенная…

Я начал спуск в преисподнюю, с некоторым удовлетворением отмечая неуловимое сходство внутренности иглы с башней «Гарлэнд боллз», хотя они имели совершенно разные функции. Тут центральная часть была занята жгутом энерговодов, изолированным от стенок центрального ствола специальными муфтами чудовищных размеров со множеством радиаторов охлаждения. Таким образом, места для столь понравившейся мне в башне «Гарлэнд боллз» романтической «стремянки» не осталось. Но бездислокационный металл широко использовался и здесь, и во всем чувствовался тот же самый конструкторский почерк, пусть даже и машинный.

Не решаясь воспользоваться лифтом, чтобы не делать лишнего шума, я неторопливо продвигался «вниз» (низом теперь, в условиях искусственной тяжести был геометрический центр Переходника). Скудная надпись подсказала мне, что я миновал оболочку наружного шара.

Как только представилась возможность, я поспешил убраться подальше от энерговодов. Миновав несколько концентричных многослойных стволов-оболочек, вышел на внешнюю по отношению к игле галерею. Прилепившись к цилиндрической поверхности иглы, она вела во внутренний решётчатый шар, перемежаясь бесчисленными переходами и мостиками. Этот внутренний шар, будучи в несколько раз меньше первого, располагался концентрично наружной сфере, словно проткнутый со всех сторон вязальными спицами пальцеобразных отростков и игл мохнатый шерстяной клубок. Я понял, что роль несущей конструкции выполняла внешняя сфера, а малый шар как бы висел внутри нее на «спицах». Но внутренний решётчатый шар отнюдь не являлся сферой-заглушкой из металла с идеальной проводимостью: заглушка скрывалась внутри него.

Вектор силы тяжести сразу за оболочкой наружной сферы поменялся и, начав движение по галерее, я почувствовал себя легко и свободно, как будто ступал по горизонтальной поверхности. Пересекая огромное пространство между внешней сферой и малым шаром, наконец увидел первого живого человека, если можно назвать человеком дёртика: он шёл по мостику, висевшему ниже и проходившему перпендикулярно галерее, по которой двигался я. Расстояние между нами было довольно приличным и я, не смущаясь, уверенно шагал вперед. Мы посмотрели друг на друга, легонько кивнули головами, и он продолжил путь по своим делам, а я — по своим. Вскоре мне попались на глаза еще несколько дёртиков, поодиночке и небольшими, в два-три человека, группками, перемещавшихся в разных направлениях по галереям и мостикам. Мне надоело напрягаться и внутренне подбираться при каждой такой встрече и я перестал обращать на дёртиков внимание. Они, по-моему, тоже не интересовались мной. Но я понимал, что такая индифферентность с их стороны ко мне объяснялась тем, что пока мы находились в третьестепенных помещениях Переходника. Однако маскарад работал, и это мне нравилось.

Так я достиг малого шара. Пронизывая его оболочку насквозь, игла энерговода уходила ещё дальше вглубь. Тут я понял, что несколько ошибался насчет конструкции Переходника. На самом деле внутренний шар, связанный с внешним трубчатыми каркасами пальцеобразных отростков и игл, составлял с ним единое целое, образуя жёсткую пространственную конструкцию.

Галерея прервалась, дальше шла глухая заделка стенок иглы с оболочкой внутреннего шара. Все правильно, ведь уже недалеко энергопотребитель. По боковой лестнице я спустился с галереи и стал пробираться по лабиринтам коридоров внутри оболочки полого малого шара. Вся она была занята многочисленными служебными, жилыми, вспомогательными и другими помещениями. Дёртики попадались всё чаще, но я нагло игнорировал мимолетные взгляды, бросаемые в мою сторону, и с умным видом продолжал блуждать по коридорам, не решаясь спросить у кого-нибудь из «местных» дорогу.

Минут через двадцать я вышел к овальной стенке ближайшего цилиндрического пальцеобразного отростка, который, как и игла энерговода, вёл к центру. Отыскал люк, отомкнул его и очутился в гигантской трубе, где коммуникации и оборудование плотно облепили стены, но не выступали далеко от них и были огорожены по всей длине трубы концентричной крупноячеистой сеткой. Лишь огромные подпружиненные габариты — усы и роликовые ограничители — выступали за сетку. Я догадался, что попал в своего рода транспортный тоннель для грузовых звездолётов, тех самых «харвестеров», что должны подаваться по нему под разгрузку элементов сферы, изготовленных из металла с идеальной проводимостью, и под погрузку «эгов» — яиц с консервированным пространством. Я вернулся в коридор, задраил люк и стал искать другой «палец»: пока мне не нужен грузовой лаз, а нужен ход к аппаратным и приборным отсекам, которые непременно должны находиться рядом со сферой-заглушкой.

Мне повезло: в следующем «пальце» оказалось сразу несколько «пассажирских», пешеходных коридоров. Но скоро радость омрачилась неприятным открытием: в конце каждого из них у входа за границу оболочки внутреннего полого шара дежурили по четыре дёртика. Я заметил, как пару раз они потребовали личные кодированные карточки у тех, кто хотел пройти в двери. Все это я пронаблюдал, не привлекая к себе особого внимания. Так. На прорыв идти рановато, пошуметь еще успеем. Пришлось вернуться в тоннель и топать прямо по сетке. Прогулка затянулась. Я дошёл до самого конца и упёрся в громадный торцовый люк, перекрывающий трубу. Нечего было и думать открыть его: осмотрев всё кругом, я понял, что входы электронных замков и аппаратура управления приводами люка находятся изнутри. Ну и хорошо. Открывая такую большую «дверку», произвел бы ещё больший шум.

Чертыхаясь, вернулся немного назад и, как мелкий воришка, взломал банальный висячий замок, запиравший изнутри сетки вход к каким-то усилителям, понизителям или трансформаторам. Пролез за сетку и, методично осматривая стены, после многих трудов обнаружил едва заметный лючок. Не может же он выходить в полость внутреннего шара, размышлял я, ковыряясь с запорами. Он находится довольно далеко от его оболочки и в то же время почти рядом от громадного люка в грузовой терминал, который явно должен примыкать к сфере-заглушке. А это значит, что я нахожусь сейчас на уровне аппаратных и приборных отсеков Переходника, совсем близко от его святая святых. Еще несколько минут, посвященных слесарному делу и, пролезши в люк, я увидел, что попал в технический или ремонтный отсек. В правой торцевой стене длинного помещения имелась пара больших корабельного типа иллюминаторов, а у левой я заметил нечто вроде нарамника перископа или триплекса, встроенного в переборку полукруглого эркера. Подбежал сперва к иллюминатору и, не открывая его, припал лицом к толстенному стеклу.

Вот оно что! Оказывается я находился уже в третьем по счёту концентрическом шаре и наблюдал из иллюминатора внутреннюю поверхность полого решетчатого шара, который я вначале определял для себя как «малый» или «внутренний». Сколько же их, этих вложенных друг в друга, словно матрешки, полых шаров окружают сферу-заглушку, прикрывающую входную воронку таинственного межпространственного тоннеля?

Перешел к противоположной стене и приник к нарамнику триплекса. И сразу понял, что передо мной крутой бок сферы-заглушки. Она была составлена из хитроумно сочлененных элементов, чем-то напоминавших пластины старинных переменных конденсаторов. Минуты через полторы я догадался, что такая конструкция позволяла заглушке сжиматься и «разбухать», сохраняя идеальную сферическую форму. Я утвердился в своем предположении после того, как повернув триплекс вправо, разглядел мощный телескопический шток, к концу которого крепился один из многих пространственных секторов сферы-заглушки. Поворачивая триплекс, увидел и другой шток, и третий. Их оси совпадали с осями цилиндрических пальцеобразных отростков, выступавших над поверхностью внешнего решётчатого шара. Я уже собирался оставить наблюдение и поискать дорогу в аппаратные и, может быть, внутрь заглушки. Но что-то меня задержало, как и тогда, в мрачном бункере на Паппетсринге, когда я собирался уходить через воздуховод. Я не оторвался от триплекса, а словно повинуясь чьему-то властному приказу, навёл его на ближайший телескопический шток и с полминуты внимательно наблюдал за ним.

Бог мой! Соединённое со сферой-заглушкой первое колено штока двигалось, еле-еле заметно, но двигалось, перемещалось, постепенно вползая в другое, большего диаметра. Как завороженный, следил я за перемещением штока, за неотвратимо распухающей, как колобок на дьявольских дрожжах, сферой-заглушкой, и вдруг, так же как в лесу Паппетстринга, как в бункере, как в африканском павильоне у Казимира, тошнотворная волна обволокла меня, мерзкий саспенс сковал мои члены, рвотные спазмы начали выворачивать желудок, а в позвоночник словно ударила молния. Я отпрянул от триплекса и, шатаясь как пьяный, отступил от эркера вглубь помещения.

Мне полегчало, но пришло ощущение, будто я куда-то не успеваю, куда-то опаздываю. Быстро пересёк комнату и вышел в коридор, все время загибавшийся влево. Правая его стена была почти голой, лишь иногда попадались круглые, типа морских корабельных, задраенные иллюминаторы. Беспричинная тревога подгоняла меня вперёд, неведомо куда.

Я вломился в первую попавшуюся на левой стороне коридора дверь, приготовившись начать разговоры на языке пуль, но за нею не было ни одной живой души. Помещение оказалось холодильником, и здесь обретались только мертвые души. Какой-то садист подвесил на специальных тросах множество человеческих трупов. Они висели на разной высоте, в два яруса, в порядке, который можно было назвать шахматным, висели так плотно, что мне снова стало нехорошо. Я тупо взирал на жуткий «мортуарий»; синюшные, как у плохо откормленных, дистрофичных бройлеров, ноги подвешенных почти касались моего лица.

Внезапно некая чушь всплыла в памяти. Мне вспомнился автомобильный завод, куда я как-то попал на экскурсию. И там, в производственных помещениях, какой-то умник похвалялся, что придумал остроумную штучку для экономии заводских площадей. Она заключалась в том, что одежда рабочих закрывалась целлофановыми или полиэтиленовыми чехлами, а затем на тросах поднималась к потолку. Шкафы для одежды, таким образом, становились ненужными, площадь цеха использовалась более эффективно. Похоже, что здешний умник дал бы сто очков вперед тому, с автозавода.

Холодильник казался не очень большим. Он тянулся в длину параллельно коридору, и я прошел его насквозь почти весь, ежась от холода и созерцая шапки инея на толстенных коллекторах, как вдруг дверь, к которой я направлялся, отворилась. Я застыл на полушаге, а в холодильную камеру, кряхтя, медленно вступил дёртик в типичном форменном комбинезоне, но в странном головном уборе, напоминавшем клобук монаха.

Как лавровый венок шею кумира или хомут шею раба, его шею обвивала мёртвая женщина. Скорее все же как хомут, потому что запястья красивых женских рук были притянуты многослойными ременными вязками к коленям безвольно свисавших вниз длинных точёных ног покойницы, и вязки непонятно почему напомнили мне перевязь лошадиного хомута. Великолепные золотистые распущенные волосы женщины закрывали лицо и почти доставали до пола.

Дёртик увидел меня, что-то буркнул, свалил свою ношу прямо на пол и, не обращая на меня внимания, стал деловито готовить мёртвое тело к подъему.

Бог мой! У меня все поплыло перед глазами. В распростёртой на заиндевевшем нечистом полу женщине я узнал Риту Холдмитайт.