Зима любит душу, а лето — тело. Во всяком случае, от тела летом никуда не деться, оно выпирает и заголяется, заявляя о своих правах. Поскольку уходящий век уничтожил множество табу, тело добилось своего освобождения и заявило о себе как о модной теме. О нем слагают песни, его раскрашивают художники. Те же, кто не умеет ни петь, ни рисовать, потянулись на голые пляжи.

Голый пляж дает не меньше пищи для размышлений, чем музей восковых фигур. Прошлым летом я посетил несколько таких «музеев»: в Калифорнии, на итальянском острове Эльба, в берлинском пригороде на Ваннзи и, наконец, в бывшем русском Крыму.

Обнажение тела есть, в сущности, обнажение культуры, каждая культура раздевается по-своему. Так, американцы, обнажаясь, начинают гораздо больше шутить, чем они это делают в одетом виде, и вспоминают все те анекдоты, которые когда-то слышали в школе. При этом они не теряют своей деловитости и очень подробно натирают себя кремом против ожогов, что не мешает им в конце концов обгореть самым безобразным образом. Тогда они показывают друг на друга пальцами и хохоча говорят, что они стали красными, как лобстеры. И хотя это шутка, они в самом деле напоминают лобстеров — из «подтаявшего» по краям на солнце пластилина.

На острове Эльба, что вовсе не похож на каменистую пустыню, которая рисуется воображению при воспоминании о ссылке Наполеона, а представляет собой субтропическую оранжерею с роскошными пляжами, нудисты захватили самый экзотический пляж среди скал. Итальянский голый человек, кем бы он ни был, мужчиной или женщиной, по своей натуре показушник, и он/она делает так, чтобы его/ее видели во всей красе, во всем развороте и восхищались. Итальянские гениталии обоих полов источают чистейшую влагу Высокого Ренессанса. При этом, в отличие от американцев, итальянцы не обгорают, а покрываются таким ровным загаром цвета швейцарского шоколада, что их нельзя не хотеть съесть.

Ваннзи — озеро славных традиций. На его берегах в 1943 году прошла знаменитая конференция нацистской элиты, где была принята программа окончательного истребления евреев. А уже через два года, в победоносном 1945-м, Ваннзи было переполнено немецкими трупами. По свидетельствам очевидцев, русские солдаты тут же ловили рыбу, а американские — почему-то не ловили, но зато катались на парусных лодках. Каждому — свое.

Теперь в Ваннзи трупов нет, и утонуть в озере очень трудно, потому что немецкие спасательные команды такие эффективные, что они начинают спасать людей еще до того, как те начинают тонуть. Поскольку у немцев все упорядочено, голый пляж у них доведен до совершенства, и на нем хорошо видно, кто есть кто и с какими ценностями мы покидаем XX век.

Они лежат рядами, штабелями, как бревна, подставив рыжевато-веснушчатые тела далеко не итальянскому солнцу. У немцев давнишняя культура нудизма, им не надо шутить, раздеваясь. Но если присмотреться, то «бревна» все-таки разные и выделяется несколько категорий.

Преобладают семейные добродетели. Голые папы с голыми мамами играют в песочек с голыми детками. Эти голые детки никогда не будут интересоваться человеческой анатомией, потому что они ее выучили еще до школы, и голая женщина для них то же самое, что голая коза или голая рыба.

А вот голая мама играет в бадминтон с голой пятнадцатилетней дочкой — эта игра их сближает, ветер сдувает волан, но в этой игре они отнюдь не одни.

На них усиленно взирает иная категория посетителей голого пляжа — разновозрастные мужчины с отличительной особенностью: темными очками. Это вуаёры, те, кто подглядывают. В отличие от простых «бревен», они (это в общем-то радует) интересуются анатомией, что и видно. Кстати, о «видно». Категорию вуаёров дополняют их единомышленники с противоположным знаком: эксгибиционисты. Мужского и женского пола, их можно быстро определить потому, что они лежат неспокойно: все время крутятся и переворачиваются, как будто на сковородке. При этом заглядывают вам в глаза, жалостно и зазывно одновременно.

Если у берега ящик с пивом, значит, рядом молодежная компания. Они — тоже не совсем «бревна». Они пришли на пляж, разнополые, позабавиться своими телами. Среди них почему-то никогда нет красавиц.

Гомосексуалисты, бритые, как новобранцы, с серьгами, любят парами стоять в воде по шейку. Из воды выходят неохотно.

Профессиональные нудисты (их не так много) видны даже не по загару, а по выгоревшим волосам на руках, ногах, голове. Они так натуральны без одежды, что кажутся одетыми в комбинезоны.

Много одиноких женщин. Без определенного возраста, все, как одна, в очках с диоптриями, они лежат на животе и читают, читают. Эти читательницы убеждены, что они никого не ждут, но подсознательно они ждут своего Годо, который однажды выйдет из пены Ваннзи. Стоит же им натянуть хотя бы трусы, как они становятся постройнее, попривлекательнее.

«У нас в Германии в последнее время стены тюрьм стали делать прозрачными, не то что у вас в России, — сказала мне молодая берлинская славистка в рассуждении о голом пляже, — но стали ли заключенные от этого счастливей?»

Так что же, они от этого стали несчастней? Просто отмена любого табу, включая табу на голое тело, снимая одни проблемы, порождает другие. Есть некое равновесие проблем, которое и формирует жизнь человечества. И все ж прозрачная тюрьма лучше российской лягавки.

Ялта, наверное, самый сексуальный курорт в Европе. Он создан не для отдыха, а для непрерывной гульбы, бешено разматывающихся романов, бессонных ночей, опасных связей. В воздухе пахнет духами, грехом и самшитом. На дискотеках там пляшут так, как будто пляшут в последний раз. Веселые визги голых купальщиц — такая же неотъемлемая часть ялтинской ночи, как цикады, шум моря, звездное небо. Если после ночного купания вы проводите девушку домой и пожелаете ей спокойной ночи, она заснет с мыслью, что вы импотент. Главное, лишь бы выдержало сердце, потому что пьянство и секс в Ялте так переплетены, что одного без другого не бывает.

В конце концов, что значила Ялта в сознании русского человека? Это были наши родные субтропики, тоненькая, как бикини, полоска виноградно-кипарисной земли, и каждая хилая пальма на ялтинской набережной вселяла странное чувство гордости за то, что в бесконечно северной стране есть свое теплое место, а следовательно, стереотип страны разрушен, и это успокаивало, убаюкивало, и жизнь казалась почему-то менее страшной.

На главной площади Ялты по-прежнему стоит одетый в теплое не по сезону пальто товарищ Ленин. Обливаясь гранитным потом, он ведет крымчан в какое-то загадочное будущее.

С облупившимся носом в стоптанных тапках я иду по дикому пляжу. Дикий пляж — крымский аналог нудистского, но это особое место. Там нет ни спасателей, ни законов. Там можно заплывать так далеко в море, как только захочется. Там бегают дикие собаки (одна попробовала меня укусить, но вовремя одумалась), там пьют на диком солнце теплую вонючую водку и даже у всех на глазах занимаются любовью.

Я рот открыл от такой вольницы. И было ясно, что бывшая территория СССР — это и есть дикий пляж, и еще должно пройти немало времени, прежде чем дикие собаки станут ручными, а люди — цивилизованными.