Наравне с геморроем, любимым заболеванием интеллигенции до сих пор остается боль за народ. Однако это вопрос гигиены и профилактики. На родине я практически никогда не испытываю боль за народ. В ранней юности, бывало, испытывал. С годами прошло.

Но, когда в январе я гуляю на острове Капри между виллами Круппа и Горького, среди мимоз, лимонов, красных рождественских звезд, бугенвиля, бамбука, приморских сосен, банановых пальм, когда вплываю, ложась на дно лодки, под низкие своды Лазурного грота, когда, жмурясь от солнца, лезу в гору навстречу разрушенной вилле императора Тиберия, который правил Римом с Капри в то время, как распинали Иисуса Христа, когда любуюсь длинноногой скалой в виде природной арки, когда ем сердца артишоков, спагетти с frutti di mare в местной траттории, беседуя с рыбаками о жизни и о любви, или захожу в церковь Святого Михаила, окруженную кактусами, или в часовню Святого Петра, что неподалеку от автобусной остановки, тогда я опять начинаю испытывать боль за народ.

Точнее сказать, за разные народы.

Я испытываю боль за итальянский народ, потому что он так избалован своими красотами, своими охуенными колокольнями, что ему стало трудно выезжать за границу.

Я испытываю боль за черствый, буржуазный, не умеющий по-славянски дружить народ Франции.

Я тревожусь за американский народ, которому запретили курить в общественных местах и который никак не решит свои расовые проблемы.

Я испытываю боль за английский народ, потому что он живет, действительно, в плохом климате.

Я переживаю за немецкий народ, потому что на нем, по-моему, лежит грех.

Я испытываю боль за китайский народ, потому что китайцы угнетают терпеливый, длинноухий народ Тибета.

Я испытываю боль за голландцев, потому что у них нет гор, за швейцарцев, потому что у них нет моря, и за венгров, у которых — шаром покати.

Я волнуюсь за чешский народ, потому что он пьет слишком много пива.

Я испытываю боль за алжирский народ и другие кровожадные народы мира, которые истребляют самих себя.

Я испытываю боль за дагомейский, киргизский, болгарский, корейский народы, ибо плохо их знаю и ленюсь узнать лучше.

Я страдаю за мексиканский и индийский народы, потому что у них культура сильнее цивилизации.

Я испытываю боль за канадский народ, потому что у них цивилизация сильнее культуры.

Я испытываю боль за белорусский и украинский народы, потому что они — соседи.

Я испытываю боль за армянский народ, потому что его порезали турки в 1915 году, но и смуглые руки турецких боевиков, уставшие от резни, мне тоже жалко до слез.

Я испытываю боль за лапландский народ, эскимосов и чукчей, потому что они не умеют пить.

Я испытываю боль за японский народ, потому что он тоже пить не умеет.

Я жалею червей, жрущих трупы.

Я нервничаю за еврейский народ, потому что с ним всю жизнь поступают некрасиво.

Я испытываю боль за татаро-монгольский народ, потому что русские беспощадно разгромили его на Куликовом поле, и за древнегреческий народ, потому что его фактически не стало.

Я испытываю боль за сенегальский народ, который я давно не навещал и, признаться, не помню в лицо.

Я испытываю боль за фрейдистские, униатские, мясоедские, мармонские, лесбиянские, скорпионские, неметапсихозные, гастритные, педофильские, половецкие, маниакально-депрессивные народы, потому они до сих пор не обрели самостоятельность.

Я испытываю боль за христианский и буддистский народы, потому что они не попадут в мусульманский рай.

Сердце болит за народы третьего мира, за существ других измерений, за мелких бесов, самоубийц, вурдалаков, сусликов, домовладельцев, раненых птиц.

На острове Капри цветет миндаль. Всех очень жалко.

И за русский народ я испытываю боль. Все-таки не чужие люди. Я испытываю боль за русский народ, потому что он вял и сир, а я излучаю энергию. Когда-нибудь я поделюсь с ним своей энергией. Но еще не настало время.