— Утюг на цепи. — Дуриановый блюз. — Злой рок и кудрявая девица. — Убил носатую обезьяну. — Обувной гений. — Рамбутан, рамбутан! — Стулья для призраков. — Шампунь Джеки Чана.
Знакомство с Малайзией началось с плотной и очень хаотичной очереди на паспортном контроле. Из-за того, что перед нами нагло протискивались все новые и новые туристы, мы почти не продвигались ближе к заветным окошкам. После долгого перелёта это расстраивало почти до слез. Но я всегда считала, что свинское поведение окружающих не является поводом уподобляться им, и мы честно стояли на месте, не пытаясь влезть перед другими людьми. Вторым испытанием стала поездка на автобусе, который тащился сначала по пригородным магистралям, а потом и дорогам столицы около двух часов — пробки, несмотря на позднее время, были жуткие. В Куала Лумпуре было уже темно. Шёл дождь, а мы никак не могли найти свой отель, который, как оказалось, назывался совсем не так, как было указано в бронировании. Тёмная и душная, плохо прибранная комната стала нашим убежищем почти на неделю. Создать в ней уют так и не удалось несмотря на то, что Паша своими руками два раза вымыл пол и вымел всех дохлых тараканов. Отель находился в глубине индийского квартала и был выбран нами исключительно из-за своей дешевизны. Зарешеченное окно нашей комнаты выходило в коридор, где стояла гладильная доска и утюг, прикованный к ней цепью. Обстановка удручала, но бронь была оплачена на неделю вперёд, и это приковывало нас к тараканьему отелю, как пресловутый утюг к доске.
Типичный фасад дома в индийском квартале.
Индийский квартал пестрел разноцветными абайями и платками на радость мусульманским модницам. Здесь можно было купить вкуснейшие печёные лепёшки роти, к которым давали в придачу чечевичный острый соус для макания. Неподалёку располагался китайский квартал. В его аптеках продавали сушёных мышей и ящериц, а на улицах дымились чаны с таинственным варевом. Мы выпили китайского чаю и поели лапши в какой-то тёмной подворотне, но смогли удержаться от покупки кроссовок New Balance и топорной реплики часов Rolex, хоть их и предлагали на каждом углу.
Передвижение по столице было затруднено нашим незнанием особенностей местного транспорта. Сев в поезд, я обнаружила, что мы попали в женский вагон, где мужчинам находиться запрещено. Выскочив на станции, хотели перебежать в более подходящий, но у поезда были другие планы. Он уехал вдаль, а мы остались на перроне ждать следующего, что заняло около часа. Пешком перемещаться было не в пример проще, и дойти до всемирно известных башен-близнецов удалось без особых проблем. Впрочем, через пару дней после прибытия я обнаружила, что шестичасовой перелёт в кондиционированном салоне самолёта не прошёл даром, и осела в номере с тяжёлым насморком. Паша ездил гулять без меня, возвращаясь с лепёшками, курицей с рисом и прочей едой на вынос, что было очень удобно. В Куала Лумпуре мне не нравилось, и выходить на улицу совсем не хотелось. Впрочем, добровольное заточение длилось недолго. Мы вылетели на Пенанг — большой остров на севере страны.
Поездка на Пенанг была незапланированной. Просто попались билеты по такой низкой цене, что их нельзя было не купить. Летать меньше чем за десять долларов нам ещё не приходилось. Хотя есть подозрение, что если бы мы вместо этого поехали на автобусе, то могли добраться и быстрее: удалённость аэропорта от города играла в этом немаловажную роль. Приземлившись, мы быстро нашли нужный городской автобус и уже через полчаса вылезли из него на центральной станции Джорджтауна с красивым названием Комтар. Люди в основном едут сюда, чтобы погулять по улицам старого города, посмотреть граффити, а также отведать местной уличной еды, за которой иногда выстраиваются очереди. Отстояв своё, мы получили по тарелке отменного утиного супа с потрохами.
На Пенанге издавна жило много китайцев. Как известно, пропорционально их количеству увеличиваются шансы отведать в округе вкусной еды. Тем более что традиционные малайзийские блюда представляли собой в основном рис, который ещё в Корее успел изрядно поднадоесть. Но если там он был варёным, то малайцы предпочитают жареный, да к тому же острый. Чего стоит один «наси лемак» — блюдо с говорящим названием «жирный рис»!
Культура уличной еды в Малайзии имеет интересную особенность, с которой я ранее не сталкивалась: торговцы со своими тележками располагаются довольно кучно, и рядом с ними даже организованы сидячие места. Но принадлежат они другим торговцам, а именно тем, что продают напитки и десерты. Заказав порцию еды, покупатель может присесть, но для этого необходимо также приобрести напиток — например, «тэ тарик», крепкий сладкий чай с молоком, который наливают в стакан из чайника, подняв его высоко-высоко над столом. Желающие сэкономить на питье права на сидячие места лишаются и вынуждены обедать, присев неподалёку на бордюр. Конечно, существуют и традиционные кафе, где предлагают и еду, и напитки, но не раз и не два мы сталкивались именно с такой системой обслуживания.
Вид на подъемные краны с набережной.
На Пенанге было хорошо. Погода, правда, всё время грозила дождём, но в основном издали, и тучи обходили нас стороной. Мы много гуляли и объездили на автобусе весь остров. Влезли на самую высокую гору и спустились с неё так же, как и забрались, пешком, в то время как большинство туристов для этих целей пользовалось фуникулёром. Пока шли наверх, я под впечатлением увиденной где-то рекламы рассматривала землю под ногами в поисках кофейных зёрен, выкаканных циветами. Считается, что эти зверьки выбирают лучшие ягоды, которые покидают их пищеварительный тракт во вполне подходящем для употребления человеком виде. Испражнения разных животных и правда встречались, да вот только кофе среди них не попадалось. Зато мы встретились с огромной сколопендрой, которая со скоростью света удрала в кусты, предварительно пробежав по моему кроссовку. Ещё видели, как высоко над землёй ползёт по стволу дерева большая многоножка, а позже нашли на дороге дохлую змею. Прогулка по такой жаре была серьёзным испытанием, но вид на остров с высоты птичьего полёта стоил всех мучений. По дороге вниз встретили небольшую стаю обезьян, с которыми Паша даже пытался наладить контакт, но вышел самец и прогнал нас обоих, угрожающе оскалив длинные клыки.
В другой день мы поехали в национальный парк. Уже зайдя в автобус, я обнаружила, что на два билета немного не хватает денег. Это было скверно, так как сдачу выдавать не положено, и нужно заранее подготовить точную сумму. Но водитель махнул рукой на эту маленькую недостачу: «Окей! Квенчана-ё!». Только через несколько месяцев, вспомнив эту случайно брошенную им фразу, я подумала, что довольно странно было со стороны местного обратиться ко мне по-корейски. Наверное, за два месяца пребывания в Корее я так насытилась этой страной, что и сама стала похожа на кореянку если не внешне, то как минимум духовно.
Обнаружив, что фрукты в Малайзии несравнимо дешевле корейских, мы стали регулярно покупать их и есть. Чаще всего попадались рамбутаны, которые продавали целыми вязанками, чтобы удобно было нести. Особенно запомнился момент, когда мы выели половинку арбуза с помощью пластиковой карточки «Виза», сидя на пляже и наблюдая, как на горизонте бушует гроза. Обернувшись на резкий звук, я увидела, как в нашу сторону резво бегут два полутораметровых варана. Но они, как выяснилось, просто гонялись друг за другом, и, увидев нас, мгновенно сменили траекторию движения. Впрочем, эти большие ящерицы меня никогда не пугали, а вот по отношению к обезьянам я старалась держаться настороженно. Они славятся своими дурными манерами, и близкий контакт может привести к потере ценных вещей, а то и к травмам. Но обезьян на Пенанге было мало, и мы их практически не видели.
Летом в Малайзии сезон фруктов, и особенно среди них ценится дуриан. Это у нас он имеет дурную репутацию, и большинство людей считает дуриан ужасно зловонным. Правда, что аромат его очень сильный и ни с чем не сравним, но если заранее не настраивать себя на негатив, запах не кажется противным. Хотя он имеет свойство пропитывать всё, и именно поэтому дурианы нельзя проносить во многие отели, а также брать с собой в общественный транспорт. Не каждый захочет ехать, окутанный удушливым облаком, которое испускает спелый фрукт, тем более что многие малайцы любят его уже подгнившим, когда аромат достигает пика. Что касается нас, то на тот момент мы пробовали дуриан лишь в Таиланде, притом в январе. Неудивительно, что он был сухим, пресным и совсем не вкусным: ведь и у нас клубника зимой оставляет желать лучшего! Так что мы решили снова попробовать, какой из себя «король фруктов», как только представится такая возможность. Она не заставила себя долго ждать. Уличный торговец обрадовался, узнав, что мы хотим отведать его товар, и дал бесплатно ещё пару мангостинов: «Если дуриан — король фруктов, то мангостин — королева!» — сказал он. Но их я запомнила плохо: всё затмил собой сладкий, чуть терпкий и очень насыщенный вкус дуриана. Он стоил того, чтобы терпеть не только резкий запах, но и мерзкое послевкусие. Если Бог изобрёл дуриан, то дуриановая отрыжка — задумка Дьявола.
С того дня мы оба стали большими любителями дурианов и старались есть их при любой возможности, несмотря на дороговизну. Из-за засухи сезон начался позже обычного, и цены взлетели. Мы могли себе позволить только самый простую, «деревенскую» разновидность, а более дорогие гибриды, такие как «Мусан Кинг», оставались недоступной роскошью. Эти «мусанги» и другие элитные сорта предлагали туристам за огромные деньги, часто пользуясь их наивностью и подсовывая обычные, беспородные плоды. Мало кто из европейцев разбирается в этих колючих больших шарах настолько, чтобы отличать один сорт от другого. А вот малайцы любят дурианы и готовы часами выбирать подходящий, забраковывая один за другим неудачные варианты, предлагаемые продавцом. Для них существуют и так называемые «дуриановые буфеты», где любой желающий, заплатив фиксированную сумму, может объедаться дурианами разных сортов, пока не пресытится или не лопнет. Жаль, но мы в такой ни разу не попали, хотя и без этого немало съели дурианов.
Проведя на Пенанге почти неделю, мы основательно устали от жары, и вскоре перебрались на автобусе в нагорье Кэмерон, так же известное как Кэмерон Хайлендс. На высоте более тысячи метров над уровнем моря было гораздо прохладнее, чем в низине. Днем мы гуляли, исследуя окружающие горы, а по вечерам сидели в отеле, облачившись в тёплые вещи. Неподалёку находилась целая линия кафе, среди которых мы выбрали самое дешёвое, индийское, и регулярно там ужинали уже давно полюбившимися лепёшками и курицей тандури, запивая снедь вкуснейшим ласси — жидким кисломолочным напитком наподобие айрана. Тут и июль подошёл к концу. Начался август, в первых числах которого я традиционно отмечаю свой День Рождения. В этот раз праздник получился что надо: с утра мы залезли на очередную гору и спустились с другой стороны, выйдя к чайным плантациям. Во времена колониального правления здесь отдыхали британцы, оставив аборигенам в наследие привычку пить чёрный чай и заедать булочками, предварительно намазав их жирными сливками и джемом. Именно этим мы и занялись в кафе с видом на плантации. Чай был довольно сносный, а вот булочки свежестью похвастаться не могли, но мы изрядно проголодались за время ходьбы и съели их с удовольствием.
Обратно шли по шоссе. Здесь-то и поджидал подарок судьбы, припасённый специально к моему Дню Рождения: видно, на резком повороте из грузовика выпал спелый дуриан, да так и остался лежать в канаве. Мы его прихватили с собой и буквально через несколько минут съели, усевшись на придорожный парапет. Дуриан этот был гораздо вкуснее тех, что мы успели попробовать, и есть основания подозревать, что он был из породистых, а не простой деревенской разновидности. Единственное, что вызывало толику сожаления — тот факт, что он был всего один и не очень большой.
Сказочный лес в Кэмерон Хайлендс.
Настало время покидать горный регион. В предпоследний день мы наткнулись на небольшое кафе, которое держали глухонемые китайцы. Все заказы приходилось писать на бумажке, но суть не в этом, а в том, что там подавали замечательные на наш взгляд завтраки. Мы выбрали тосты с джемом и маслом, а также яйца всмятку. И если в отношении тостов сказать особенно нечего, то яйца заслуживают отдельного упоминания. Они были сварены так, что не только желток, но и белок оставался практически жидким. Яйца полагалось разбить в пиалу, сдобрить соевым соусом, а также солью и перцем, и есть ложкой. Вкус был превосходным! Но даже больше яиц запомнилось радушие китайцев, которые, хоть и не могли ничего толком сказать, от всей души старались, чтобы завтрак нам понравился.
К слову, это был не первый случай, когда мы видели такое хорошее отношение со стороны китайцев. В стране помимо них проживают собственно малайцы — мусульманский народ, но при этом и те, и другие, являются малайзийцами, то есть гражданами Малайзии. И, конечно, не следует забывать про индийцев, которых здесь хоть и меньше, чем китайцев, но тоже достаточное количество. Малайзийские мусульмане как правило не были столь же дружелюбными, да и еда их, на наш взгляд слишком резкая и жирная, оставляла желать лучшего. А китайцы сумели, с одной стороны, сохранить свои культурные обычаи и быт, а с другой — хорошо освоиться на новом месте. Так что на территории Малайзии можно было найти самый настоящий Китай с его характерной архитектурой, уличной едой, праздниками и народными традициями.
Следующий переезд на автобусе был в городок со странным названием Баттерворс, названный так не ради масла («butter», анг.), а в честь какого-то Уильяма Джона Баттерворса. Напротив автобусной станции находился причал паромов, идущих до Пенанга. В Баттерворсе вышли мы, а также обманутые туристы, которых пообещали отвезти не просто на Пенанг, а и вовсе в Джоржтаун, до которого по земле было ещё тридцать пять километров. Туристы отчаянно ругались и выходить не хотели, но деваться было некуда. Водитель показывал рукой в сторону причала и убеждал их, что до Джоржтауна рукой подать, и что никакого обмана нет. Среди вовлечённых лиц я заметила девушку с длинными кудрявыми волосами и вспомнила, что видела её днем ранее в магазине. Она принесла обратно пакет незрелой маракуйи и громко возмущалась, как можно продавать такие плохие фрукты. Продавец невозмутимо вернул деньги, а я, скромно потупила глаза, вспомнив, что самолично выбрала и скупила всю спелую маракуйю в этом магазине накануне. Видно, злой рок не оставил кудрявую девицу и в автобусе. Туристы обречённо покатили свои чемоданы, направляясь к парому, а мы пересели в другой автобус и уехали в маленький городок под названием Сунгай Петани, где должны были заниматься уже полюбившимся волонтёрством всю следующую неделю.
Зная, что будем находиться в Малайзии целый месяц, мы решили, что неплохо будет поближе познакомиться с местным народом и его традициями. В интернете Паша наткнулся на блог, который вела китаянка по имени Зин Тон Чоу вместе со своим партнёром Фредом. Они придумали устроить что-то типа эко-фермы, куда могли бы приезжать люди, разделяющие их ценности, и помогать. Идея была в том, чтобы выращивать органические овощи и фрукты, а также разводить кур, стараясь ограничивать использование промышленных кормов. За полтора года существования проекта в гостях у Зин и Фреда побывало больше шестидесяти волонтёров. Совместными усилиями они разбили сад, сделали печку из глины, засадили рисом пруд и построили новые курятники. А в качестве базы ребята использовали участок и деревенский дом, принадлежащие двоюродным дедушке и бабушке Зин. При этом дедушку и бабушку все почему-то звали дядюшкой и тётушкой. Мы написали Зин письмо по электронной почте, и та с радостью согласилась нас принять. Удивительно, но очень легко вот так, за тысячи километров от дома, найти людей, которые скажут: «Приезжай!», и ты можешь жить у них и делиться всем, что есть, и получать взамен то же самое. И в этом уравнении не участвуют деньги. До сих пор не перестаю удивляться, насколько это просто, легко, и главное, очень хорошо. Для нас, городских жителей, это бесценный опыт погружения в чужую культуру, иначе просто недоступный.
Зин встретила нас на автобусной станции и отвезла в дом. К сожалению, во время нашего визита Фред уехал на время во Францию. Так что познакомиться с ним не вышло. А с Зин поладили быстро и даже стали звать её ласково Зинаидой. Когда-то давно, ещё до Второй мировой, прадед Зин приехал в Малайзию из Китая вместе со своей семьёй, спасаясь от голода. Он был человеком не самым бедным и сумел открыть табачную фабрику. Работали на ней все домочадцы, включая детей — за еду, притом принудительно, по пятнадцать часов в день. Иначе им грозили побои. «Это были жестокие времена» — сказала Зин: «Сейчас всё гораздо лучше». В итоге прадед оставив фабрику и вернулся на Родину, где и умер. Семейство вздохнуло с облегчением.
В первый день мы успели немного. Сначала заселились в небольшую комнатку прямо под крышей дома. Обстановка была крайне простой: на полу лежал матрас, а над ним висела москитная сетка. В другой части комнаты находился старый комод с рабочей одеждой, оставленной волонтёрами. Также имелся стул и небольшой вентилятор, а ещё окно, из которого открывался вид во двор, частично заслонённый раскидистым рамбутановым деревом. Наша комната была единственной на втором этаже. Внизу находились комнаты Зин, дядюшки и тётушки, а также их сына, который очень много работал и дома бывал редко. Также внизу были кухня и просторная гостиная с обеденным столом, телевизором и домашним алтарём, как это принято у китайцев. Между вторым и первым этажом не было потолка, за исключением комнаты Зин, которая являлась пристройкой к основному зданию.
Была в доме и ванная комната, в которой унитаз был не подключён к канализации, и вода просто вытекала из него на пол. Стоял он скорее для красоты, и ходить в туалет нужно было во двор, в будку. В ванной мылись с помощью ковшика из большого глиняного горшка, который наполнялся из крана, подключённого к колодцу. Вода была холодной, но в Малайзии в августе так жарко, что другой и не требуется. Помывшись с дороги, мы переоделись и пошли помогать Зин по хозяйству.
Сразу за домом располагались курятники. Суммарное количество кур составляло что-то около двухсот голов. Самые маленькие цыплята жили обособленно, чтобы их не затаптывали другие куры и не отнимали еду. Через стенку от них находился лазарет для больных птиц. В просторной клетке сидело всего три курицы, одна из которых была слепой, другая — хромой, а у третьей была вывернута набок шея, и вся она была нескладная и выглядела очень несчастной. Больных кормили отдельно, особенно тщательно измельчая еду, а ещё для них был организован обогрев в виде лампы. Птицы жались к ней и друг к другу днем и ночью. Остальные делили между собой три просторных курятника. Гомон стоял невообразимый! Днем все взрослые и здоровые птицы свободно гуляли по двору, и лишь ночью Зин запирала их, чтобы защитить от хищников.
Среди цыплят был один, самый маленький, но тем не менее выдающийся экземпляр, которого Зинаида звала «Тугосеря». У него были большие проблемы с опорожнением кишечника, вызванные какой-то врождённой непроходимостью, и большую часть времени это создание отчаянно тужилось. Его гузку ежедневно смазывали маслом, и хоть это практически не помогало делу, цыплёнок всё равно был активен и охотно клевал корм. Мы прониклись сочувствием и тоже, как и Зин, регулярно подходили проверить, всё ли нормально с маленьким пройдохой. Она вообще бережно и с любовью относилась ко всем птицам, с которыми постоянно разговаривала, повторяя тоненьким голосом: «Ко-ко-ко-ко-ко-ко». Слыша это кудахтанье, мы знали, что Зинаида ходит где-то в районе курятников.
На участке также находился сад, и росли в нем разные деревья, кусты и травы — все и не счесть! Кокосовые пальмы, ямс, лаймовые деревья, драконов фрукт, лемонграсс, папайя! Кроме рамбутанового дерева, было и хлебное, а ещё в саду росла амбарелла — диковинный фрукт, напоминающий по вкусу помесь лимона и незрелого яблока. В первый день мы только и успели, что ознакомиться со всей территорией и полить растения из шланга, как настала пора полдничать. Дядюшка, стоило присесть за стол на веранде, принялся поить всех вкуснейшим китайским чаем и потчевать рамбутанами, а тётушка приносила из кухни то конфеты, то домашнюю выпечку. По-английски они почти не говорили, но если тётушка молча улыбалась, то дядюшка бомбардировал нас отдельными словами, которые зачем-то повторял по два раза: «Чай-чай!» — и наливал очередную пиалу, или «Ешь-ешь!» — и вручал спелый рамбутан, предварительно очистив его от кожуры. Гостеприимство семейства Чоу радовало нас изо дня в день, и мы по возможности старались отвечать тем же.
Каждый день петухи будили нас в шесть утра своими истошными воплями, и каждый день в девять утра, а ещё в шесть вечера мы задавали всем курам корм, обычно вместе с Зин, но иногда с дядюшкой или одни. Нужно было сперва сходить с мешками к соседу, торговцу зеленью, и забрать с его заднего двора гору обрезков, негодных для продажи. Их впоследствии нужно было как следует изрубить с помощью мачете и наполнить травой три ведра примерно на треть каждое. Дальше в ведра забрасывались объедки, которые дядюшке отдавали бесплатно на рынке: в основном рис и лапша. Сверху высыпался черпак промышленного корма, по одному в каждое ведро, а ещё в два ведра из трёх мы добавляли кокосовый жмых. Его также отдавали торговцы после того, как выжимали масло. Цыплята и больные куры этот жмых не получали, так как он был для них слишком грубой пищей. Аккуратно перемешав содержимое, мы заносили ведра в курятники и опорожняли в кормушки. Голодные куры толкались и мешали процессу, и надо было следить, чтобы не клюнули случайно в руку, когда рассыпаешь корм. Также мы наблюдали за поведением пернатых, и если кто-то из них не спешил клевать, а сидел, нахохлившись, в углу, то это был верный признак, что птица заболела, и её нужно поместить в лазарет, иначе зараза могла распространиться на остальных. На третий день курица со свёрнутой шеей умерла, несмотря на все попытки Зин её накормить и полечить традиционными китайскими шариками на основе трав, и её место заняла другая, простывшая из-за дождя. Из клюва у неё капало, и большую часть времени несчастная птица жалась к тёплой лампе.
Иногда мы работали в саду, например, собирая созревшую амбареллу, которая от незрелой отличалась только размером. Иногда приходилось заниматься более неприятными делами, как, например, на второй день — когда пришлось вычистить все курятники, отскребая вонючий помёт от досок. Но любая работа была в радость, потому что мы её делали вместе с Зин, которая к делу всегда подходила с энтузиазмом и не тяготилась никаким трудом, даже самым противным.
Дядюшка увлекался массажем, который делал всем желающим, притом денег не просил, и плата оставалась на усмотрение каждого клиента. Кто-то приносил в дом гостинцы, кто-то давал деньги, а самые бедные либо жадные пользовались его услугами задарма. Зинаида задумала построить специальную беседку для массажа, чтобы было где развернуться, да дело не клеилось: не было подходящих стройматериалов, как и средств на них. Но тут выручил дядя (другой, не дядюшка), у которого от строительства осталась куча досок. Он приехал за нами на большом новом пикапе и отвёз в свой дом, где всё его семейство принялось грузить доски в кузов и громко, как положено у китайцев, галдеть. Дом был на вид довольно богатый, судя по общему убранству, а также большому аляповатому фонтану, установленному во дворе. Доски были под стать дому — сделаны из дорогого дерева твёрдого сорта. До этого у Зин были лишь старые гнилые палеты, из которых она как-то ухитрилась сложить две секции пола в будущей беседке, ну а теперь можно было заменить их качественным покрытием! После того, как галдящие китайцы напоили гостей чаем, дядя повёз нас вместе с досками обратно. Но на этом его щедрость не закончилась: пикап заехал на парковку возле кафе, где предлагали местные десерты. Каждому принесли по здоровенной плошке строганого льда, который тут едят как мороженое, как и много где в Азии. Но в Россию, в отличие от японских суши, эта привычка никогда не придёт, а всё потому, что у нас зимой очень холодно. Строганый лёд напоминает снег, и какой русский будет платить за то, что и так лежит на улицах бесплатно! Наш лёд был пропитан сиропом, а также увенчан здоровенной долькой дуриана. Было тяжело осилить столько мороженого сразу, несмотря на жаркий день. Зинаида от десерта и вовсе отказалась: китайцы верят, что женщинам в их «особые дни» не стоит есть холодное. Зато Паша не осрамился, налегая на свою порцию изо всех сил. Дядя удивился такой прыти и сказал, что может отвезти нас в другое кафе, где мороженое «во-от такое», и показал раздвинутыми руками, какое — как рыбак показывает размер выловленной им крупной рыбы. Но мы уже наелись до отвала и хотели домой, к дядюшкиному чаю.
Большую часть времени, проведённого в доме Зин, мы строили беседку из досок, привезённых с дядиной помощью. Работать в жару тяжело. Древесина была такой твёрдой, что приходилось под каждый гвоздь сначала просверливать отверстие, иначе доски могли расколоться. Ворочать их, длинные и громоздкие, было трудно, и мы втроём выбивались из сил, купаясь в собственном поту. Если бы не циркулярная пила, имевшаяся у Зин, работа бы вообще не продвигалась, а так за четыре дня мы успели положить весь пол. Параллельно разбирали старые палеты. Добытые таким образом гвозди складывали отдельно, чтобы дядюшка мог их продать как металлолом. Он вообще старался как можно большему количеству вещей подарить вторую жизнь и многое утилизировал, забирая у соседей всякий ненужный хлам. Брал и отработанное машинное масло, лишь бы не выливали его в реку. Таким маслом, стоявшим без дела в сарае, мы пропитали старые гнилые доски в основании беседки, чтобы они не так страдали от влаги. Но не всем вещам нашлось применение: например, старый домик для духов так и остался лежать на заднем дворе.
Иногда, когда мы работали в беседке, приезжал отец Зин. Он раньше имел бизнес по продаже древесины, и за два года разбогател и смог купить для своей семьи очень большой и красивый дом. Но потом быстро прогорел и лишился своего богатства. С тех пор о прежних временах напоминает только шикарный дом, а в целом семья Зин живёт очень скромно. Отец не располагает средствами, чтобы поддерживать Зинаиду финансово, но старается помогать, чем может. Два дня он стриг траву, которая сильно разрослась на участке, и иногда заходил к нам в беседку на перекур.
Однажды с утра Зинаида уехала по своим делам, а мы, не зная, чем заняться, решили собрать с амбарелловых деревьев гусениц и прочих вредителей, пожирающих листья. Никакие пестициды здесь в хозяйстве не использовались, поэтому для жучков и червячков было раздолье, и это грозило гибелью урожая амбареллы. Некоторые гусеницы были на вид очень страшными и волосатыми, и с ними требовалось соблюдать осторожность: одно касание, и участок кожи размером со спичечный коробок покрывался волдырями. Другие гусеницы и жуки не были столь опасными, но зато активно сопротивлялись и пытались убежать. Так что борьба с насекомыми и их личинками растянулась аж до самого обеда. Когда мы вернулись с полным ведёрком, чтобы показать дядюшке чудовищную гусеницу с красной головой и рогами, оказалось, что в доме гость.
Это был дядюшкин приятель — малаец по имени Тан, бывший полицейский и притом буддист. Он с энтузиазмом принялся рассказывать о себе. Например, жаловался, что в полиции служить тяжело: «Все дают деньги, а брать нельзя». Только нельзя не потому, что таков закон, а потому что он буддист. А ещё этот своеобразный человек на пенсии развлекался охотой: «В буддизме положено, что убивать ради потехи нельзя, а можно только для еды. Поэтому что убил, то надо съесть. Я однажды убил носатую обезьяну, и ту пришлось съесть, потому что иначе нельзя». Это неловкое оправдание своих дурных наклонностей не произвело на нас особого впечатления. Пока я слушала откровения бывшего полицейского, Паша сорвал немного свежего лемонграсса и заварил чай. Мы стали пить его и отдыхать, пока дядюшка с возгласами: «Ешь! Ешь!» подсовывал то свежий рамбутан, то печенье.
Дядюшка Чоу и его сосед с гостинцами.
К дядюшке постоянно приходили разные люди. Например, частенько заходил сосед, торговец фруктами, и каждый раз приносил гостинцы: то корзину с мангостинами, а то и спелый дуриан. Узнав, что мы очень любим их, он пообещал принести ещё, и на следующий день притащил целых два крупных и спелых плода. Один из них дядюшка разделил между всеми присутствующими, а второй целиком отдал нам, как ценителям. Сезон ещё не закончился, и дурианы были потрясающе вкусными, хоть и излишне, на мой взгляд, духовитыми. За это Зинаида их не любила и практически не ела, в отличие от нас с дядюшкой. Впрочем, не все соседи были одинаковы хороши. Некоторых, таких как старенькая соседка и её муж, Зин недолюбливала, потому что они ничего никогда не приносили, зато очень много ели и всегда пытались что-то унести с собой. Но дядюшка и жадных соседей привечал со своим обычным радушием, невзирая на отсутствие взаимности.
Дядюшка был человеком удивительным. Его гостеприимство не знало пределов, и большую часть времени он был занят тем, что творил добро. Делалось это стремительно: чашки то и дело наполнялись свежезаваренным чаем, рамбутаны очищались и настойчиво вручались гостям. Конфеты то и дело кочевали по столу, потому что дядюшка перекладывал их с места на место: вдруг они привлекут чьё-то внимание и будут съедены? Гостеприимство не ограничивалось рамками стола, и сад с огородом тоже использовались дядюшкой для причинения добра. Вот он пытается длинным шестом сшибить плод хлебного дерева, а вот выкапывает клубень ямса, чтобы тётушка могла приготовить его с рисом и попотчевать нас. Услышав, что мы интересуемся лягушкой, которая громко квакала по вечерам, дядюшка взял фонарь и большой сачок, и повёл нас ночью на пруд, чтобы поймать это шумное земноводное и показать всем. Но лягушка удрала, хоть он и очень ловко орудовал сачком. Тогда дядюшка полез на крышу, чтобы нарвать рамбутанов, утверждая, что в темноте они вкуснее. Со словами: «Рамбутан-рамбутан!» он вручил каждому спелый плод, а потом ещё один, и ещё, и на каждом разрывал кожицу своими сильными пальцами, чтобы было удобно есть.
Дядюшкина доброта распространялась не только на людей. Животные тоже были согреты лучами его милосердия. Из жалости дядюшка взял к себе несколько, а точнее шестеро собак, из которых пятеро были здоровенными беспородными псинами, а одна — маленьким плешивым пекинесом. У каждой собаки была своя история появления в доме Чоу. Например, лохматый разноцветный пёс Дореми с вислыми ушами, отдалённо напоминающий сенбернара, пришёл от соседа и поселился в гараже, всем своим видом выражая уныние и безнадёжность. Соседа такая ситуация вполне устроила, тем более что дядюшка взял на себя обязанность кормить животное. Облезлого пекинеса Хэппи, пробравшегося в чужой двор, попросили забрать соседи-мусульмане, которые по религиозным причинам касаться собаки не могли. Дядюшка никогда не видел пекинесов и сказал: «Животное заберу, но это не собака, а кошка». Долгое время он был уверен, что стал владельцем кошки, пока Зин не убедила его в обратном.
Практически все собаки, включая любимого пекинеса, вид имели неприглядный и напоминали зомби. Если более молодые Фокси и Чика были здоровы и всего лишь воняли и чесались от блох, то, например, самый старый пёс, Сенпай, пребывал в удручающем состоянии. Его тело было покрыто расчёсами и болячками, да так густо, что казалось, на нем нет живого мечта. Практически всё время, свободное от сна, пёс яростно чесался и скрёбся когтями, раздирая раны, которые издавали удушливую вонь. Другая старая собака, чьё имя я запамятовала (помню лишь, что по-китайски кличка означает «губы»), пахла не сильно лучше, ну а лидировал в этой троице вонючек пекинес Хэппи, практически слепой, глухой и еле таскавший лапы. Дядюшка исправно кормил и ласкал всех животных, но не проявлял интереса к их гигиене и здоровью, считая, что собаки в состоянии позаботиться о себе сами. К счастью, родители Зин, обеспокоившись состоянием Сенпая, купили в аптеке лечебный спрей, и под его воздействием раны стали потихоньку заживать.
В определённый момент мы почувствовали желание сделать для дядюшки что-то хорошее, но долго не могли придумать, что именно. Чуть позже подходящая возможность подвернулась сама собой. Паша собирался в город, чтобы купить зубную пасту, а также починить прохудившиеся кроссовки. А днем ранее он сделал фото, разложив на бетонных ступеньках листья хлебного дерева и рамбутана, дополнив композицию полной чайной чашечкой с дядюшкиного стола. Получившаяся фотография, как нам показалось, передавала атмосферу гостеприимного дома, и мы решили её распечатать и вручить главе семейства Чоу.
В городе Зин сначала завезла нас на рынок, где работал её знакомый китаец по фамилии Яп, уже много лет занимающийся починкой обуви. Обувных дел мастер — явление в современной Малайзии редкое, и в городе их было всего двое. Яп показал нам разные ботинки, уже подклеенные и прошитые его собственными руками, и обещал, что Пашиным кроссовкам не будет сносу. И даже попозировал немного для фото сначала с молотком, а потом с кроссовкой в руках, и при этом хитро улыбался. В помещении за его спиной китайский брадобрей намыливал шею очередному клиенту, стоя с опасной бритвой в руке. Оставив кроссовки в распоряжении обувного гения, мы отправились в магазин, а потом и в фотомастерскую. Вежливые мусульманки в цветастых платках тут же распечатали фотографию, к которой мы также приобрели красивую рамку. Вечером за ужином Зинаида сообщила дядюшке с тётушкой, что мы хотим вручить им подарок. Получив пакет, дядюшка распаковал его, выражая лицом полное ошеломление, и увиденный натюрморт поразил его в самое сердце. Дядюшка то поднимал фотографию вверх, то опускал, и всё время что-то громко кричал по-китайски, а потом даже встал на колени и три раза произнёс: «Ще ще!», что означало «Спасибо!», и в итоге осторожно водрузил рамку на семейный алтарь. Зинаида перевела, что он очень рад, и что никто раньше такого для него не делал, и это драгоценность, что не купишь за деньги. Чуть позже дядюшка сфотографировал наш подарок на свой телефон и показывал его каждому встреченному им человеку, громко выражая свой восторг. Такая реакция превосходила всё, что мы могли ожидать, и оставалось только радоваться, что удалось хоть немного отплатить дядюшке за его доброту.
Тётушка занята любимым делом на кухне.
Тётушка тоже осталась довольна подарком, хоть и не кричала и не галдела, а только улыбалась своей очаровательной полуулыбкой китайской Моны Лизы. По-английски она не говорила совсем, да и не пыталась. Если дядюшка знал несколько слов, позволяющих ему эффективнее творить добро в отношении иностранцев, то она просто была милой и недостаток общения компенсировала кулинарными талантами. За восемь дней, что мы находились в их доме, тётушка ни разу не повторилась, каждый день выставляя на стол новые и новые блюда. Готовила она просто превосходно, и мы с благодарностью принимали плоды её трудов, а после всегда мыли посуду. Ели, как принято у китайцев, рассевшись вокруг круглого стола. Каждому давали тарелку с горячим варёным рисом, а в центре стояли разные миски и плошки с едой, как варёной, так и жареной, и тушёной. Отдельно — мисочка с соевым соусом и ещё тарелочка с солёно-сушёной, вонючей и очень костлявой рыбой, без которой дядюшка, по словам Зин, не мог жить. Мы отведали эту рыбу лишь однажды, и то из вежливости, и были уверены, что китайцам стоит попробовать жирную астраханскую воблу, и тогда они не смогут есть свою рыбёшку без слез. Тётушка каждый день готовила то курицу, то свинину, то рыбу, и всё это в разных сочетаниях с овощами и травами. Особенно мне запомнился паровой омлет с листьями каффир-лайма, очень нежный и ароматный. Кости и прочие объедки было принято складывать прямо на стол. При этом все присутствующие, кроме дядюшки, ели ложкой и вилкой, а не палочками. В Малайзии большинство людей привыкло есть по-европейски, ну а дядюшка просто чтил свои китайские традиции и с палочками в руках выглядел очень органично.
Тётушка, единственная из всего семейства, была особой суеверной. Однажды я помогала ей сворачивать бумагу, тиснёную золотом и серебром, особым образом, чтобы получилось что-то вроде фантика. Китайцы покупают такую бумагу целыми пачками и используют для своих церемоний, а точнее просто сжигают. Есть поверье, что в загробном мире, где томятся духи предков, много жадных чиновников. Бумага символизирует деньги, которые посредством сжигания переправляются к умершим, чтобы те жили хорошо, подкупали кого надо и, главное, не беспокоили живых. Более продвинутый народ сжигает не только фантики, но и бумажные деньги, конечно, ненастоящие, и ещё массу всякого добра: мобильные телефоны, одежду и даже дома, и всё это тоже сделано из бумаги. Совместными усилиями мы свернули целых два мешка золотых и серебряных фантиков, чтобы тётушка могла как следует ублажить своих умерших родных.
Я сворачиваю фантики для тётушки, сидя на террасе.
Не только тётушка сворачивала фантики в ту пору. Вся китайская диаспора в городе готовилась праздновать на фестивале голодных духов. Китайцы верят, что в определённое время года духи умерших могут проникать в наш мир. В эту пору положено совершать различные ритуалы, чтобы эти голодные призраки поскорее возвращались обратно и не тревожили живущих. На алтари возлагаются разные дары, в основном еда, и повсюду жгут бумагу. Духов всячески задабривают и даже развлекают традиционной китайской оперой. Вечером, когда Зинаида уехала ужинать со своими родителями, дядюшка отвёз нас на фестиваль. Перед сценой стояло пять пустых стульев, предназначенных для призраков. Их надлежало порадовать спектаклем, чтобы те возвращались в свой загробный мир побыстрее. Дядюшка жестами объяснил, что сидеть на этих стульях людям запрещено. Впрочем, мероприятие особой популярностью не пользовалось, и кроме нас оперу пришло слушать человек пять. Ярко одетые артисты с густо загримированными лицами выходили и разыгрывали сценки, размахивая длинными рукавами. Большинство не знало слов, и им подсказывал суфлёр. Китайская опера совсем не похожа на итальянскую: её скорее не поют, а читают речитативом, и говорят при этом тонкими голосами. Что касается музыкального сопровождения, то здесь лидируют ударные инструменты. Сюжеты довольно злободневные: дружба, любовь и семейные отношения. Пока мы стояли и смотрели представление, какая-то девочка лет пяти подбежала и стащила два из пяти призрачных стульев. Мы не поняли, навлекла ли она на себя таким образом гнев духов, или нет.
Дядюшка провёл нас по всей территории фестиваля и показал разные места. Где-то складывали подношения для призраков, а где-то сидели китайские тётеньки и сворачивали золочёные фантики. Не зная, что ещё показать или сказать, глава семейства Чоу купил три ломтя горячего сладкого пирога с орешками и все отдал нам. Когда мы ехали домой, пирог грел мне ладонь, а сердце — воспоминания о прошедшей неделе и тёплое отношение всех, кого нам довелось встретить, особенно дядюшки. И я даже вспомнила, как по-китайски будет «вкусно», и сказала ему, а тот обрадовался и засмеялся.
На следующий день мы распрощались с семейством Чоу и уехали на автобусе в Куала Лумпур. Мимо проносились многочисленные плантации масличных пальм, которыми славится Малайзия. С рекламных щитов улыбался Джеки Чан с флаконом шампуня в руках. Проведя ночь в столице, мы отправились в аэропорт и через несколько часов уже летели на остров Суматра.