Великий князь Тверской Михаил Ярославич перед сражением при Бортеневе 22 декабря 1317 года. Рис. В. Курочкина
Великий князь всея Руси
Если кому из читателей доведётся побывать в Великом Новгороде, посоветуем ему непременно подойти к одной из главных святынь Новгородского Кремля — памятнику «Тысячелетие России». Авторы уникального творения художник Михаил Микешин и скульптор Иван Шредер среди 129 фигур выдающихся лиц Отечества изваяли бронзовое изображение Михаила Ярославича, великого князя Тверского и Владимирского. Авторы поместили его между хрестоматийно знаменитыми князьями Александром Ярославичем Невским (1220—1263) и Дмитрием Ивановичем Донским (1350—1389). Эти три знаменитых сына нашей Родины стояли у истоков Русского, Российского государства, и только с исторической памятью об одном из них судьба обошлась несправедливо...
***
1271 год. Северо-Восточная Русь с номинальной столицей Владимиром продолжает раздираться непрерывными княжескими усобицами под неусыпным, внимательным взглядом Орды. Совсем недавно из обширного Переяславльского княжества выделились Тверское княжество, где сел на престол Ярослав Ярославич, брат Александра Невского, и Московское княжество, отданное малолетнему сыну Александра Даниилу (родился в 1261 году).
С севера над тверскими землями нависает Господин Великий Новгород, богатое, свободное, могучее государство, граница которого с Тверью проходила тогда возле современного села Медное.
На западе нарождалось Литовское княжество, в котором главную роль играли ещё язычники, постоянно тревожившие земли восточных соседей грабительскими набегами.
С юга Москву и Тверь подпирала Рязань, многострадальная русская земля, первой принимавшая на себя удары разбойничьих отрядов степняков.
И только с востока тверичи и москвичи бед не ждали, там мирно жили средь лесов костромичи, ярославцы, переяславцы, владимирцы.
А над всеми ими нависала сумрачная скала Орды, могучего, свирепого, непобедимого владетеля Русской земли. Со времен Бату-хана не было никого среди русских князей, кто посмел бы поколебать могущество великого хана, чтимого князьями на Руси за царя...
Зима 1271 года выдалась на Руси суровой, а для Твери ещё и страшной. Возвращаясь из Орды, умер Ярослав Ярославич, великий князь Тверской и Владимирский: «...и везоша его на Тферь епископ Семен, игумени и попове и положиша в церкви святых Космы и Дамиана». Это был не первый и далеко не последний русский князь, смерть которого, как подозревали современники, наступала «ида ис Татар» действием подсыпанного медленно убивающего зелья. В этом деле ордынцы были способными учениками китайских умельцев.
Княжий престол в Твери получил старший сын Ярослава Святослав, зрелый, возрастом 30-32 лет муж. Немного помоложе, очевидно, на 2-3 года, был его брат Михаил. Это были сыновья Ярослава от первой жены, имени которой история не сохранила и которая погибла в 1252 году в сражении под Переяславлем.
И вдруг Михаил, как и отец, тоже умирает. Причина смерти княжича неизвестна и можно только строить на сей счёт догадки.
Вдова Ярослава Ксения Юрьевна, вторая его жена, носившая под сердцем третьего ребёнка, в условиях сложившейся неопределённости своего положения молила Бога, чтобы это был мальчик. Как свидетельствуют некоторые летописные источники, сын Ксении и Ярослава родился на шестую неделю после погребения отца. По оценкам тверских краеведов, это произошло на рубеже сентября—октября 1271 года по современному календарю.
Выбор имени при крещении сына — дело очень важное, и тут не обошлось без духовного наставника Ксении епископа Симеона. Выбрать надо было такого небесного покровителя, который был бы ангелом-хранителем и сына, и её, княгини, у которой росли к тому времени две дочери. По церковным канонам, ближайшим к дате рождения сына ангелом был архангел Михаил Архистратиг (военачальник) всех небесных сил, защитник всех христиан.
Начиная с 1282—1285 годов в летописях исчезает имя Святослава. Может, тихо умер бездетный князь, может, болел пожилой по тогдашним меркам человек, может, снова Орда наказала не очень послушного «уруса» — кто знает?! Вместо него в 1285 году впервые упоминается князь Михаил. Очень симптоматично, что упомянут он в связи с сугубо мирным делом: «заложена бысть на Тфери церковь камена... и преложиша во имя святаго Спаса честного Преображения». Это стало первым в Северо-Восточной Руси событием такого рода после более чем 40-летнего господства Орды. Заметим, что каменное строительство в Москве началось лишь в 1320-х годах.
Исследователи отмечают, что строительство храма свидетельствовало, во-первых, об экономическом подъёме Тверского княжества, во-вторых, об осознании княжеским двором своей военно-политической силы и значимости среди других княжеств, в-третьих, о желании продолжить традиционную руководящую роль, ранее принадлежавшую Переяславлю Залесскому, вотчине Александра Невского, где с 1152 года стоял каменный соборный храм Преображения Христова.
Разумеется, 15-летний князь сам единолично не мог принять такого в высшей степени ответственного решения, поэтому летописи наряду с его именем отмечают в этом событии и мать княгиню «Оксинью» и «преподобнаго Симеона».
С другой стороны, 15 лет — это уже возраст, когда молодой князь по традиции должен участвовать в походах, пусть не самолично руководя боевыми операциями из-за отсутствия опыта, но под бдительным патронажем своих воевод. И действительно, в августе 1285 года на западные земли княжества в районе Олешни, волости епископа Симеона, напали литовцы. Отпором во главе войска тверичей, зубчан, ржевичей, москвичей, дмитровцев, волочан, новоторжцев номинально руководил Михаил. Литовцы были разгромлены, полон отнят, а их князь Довмонт убит.
Через два года великий князь Владимирский Дмитрий Александрович (напомним, сын Александра Невского), по неясным причинам, решил поболее подчинить себе Тверское княжество, однако Михаил «не восхоте покоритися» и начал снаряжать полки. Противники осадили Кашин, за 9 дней «сотвориша страну ту пусту, а Кснятин весь пожгоша и оттоле восхотеша ити к Тфери». Михаил выступил навстречу со своей ратью, которая, видимо, оказалась столь внушительной, что до схватки дело не дошло. Был заключён мир, и Дмитрий возвратился в свой Переяславль.
Надо полагать, именно с этих событий начал расти авторитет Михаила как решительного, но вдумчивого князя, защищающего интересы Твери не только воинской силой, но и разумными компромиссами («сотворя мир», по тогдашней терминологии).
А между тем Тверь крепла. К 1290 году выстроили основное здание Спасо-Преображенского собора, и 8 ноября Симеон освятил его. Княжество получило центральный храм как символ возросшего могущества, как новый молодой центр притяжения.
На рубеже 1291—1292 годов в Орде сменился хан, им стал Тохта. Русские князья снова должны были отъехать в его ставку: кто засвидетельствовать покорность, кто выговорить себе выгоду.
Михаил Ярославич, молодой 21-летний князь, тоже был в Орде и тоже представился новому хану. По всей видимости, факт выделения ханом князю Андрею туменов Тудана (Дюденя) не сразу стал известен ему, поскольку во время страшного разорения 14 русских городов «Дуденевой ратью» Михаила в Твери не было. Нашествие ордынцев и разорение земель русских современники сравнивали по масштабам с нашествием войск Бату в 1238 году. Волна спасающихся жителей хлынула на север, в относительно спокойные места, в том числе в Тверь.
Михаил тайком покидает Орду и спешит домой. Возле Москвы он чуть не попадает в засаду: «...прииде бо близ к Москве, а не быше ему вести, яко на Москве рать татарская, и обретеся некий попин, тот проводил бяше князя на путь мирян». Появление его в родном городе резко изменило обстановку: ни Тудан, ни Андрей не решились идти на Тверь. У Михаила была не только грамота от Тохты на владение своей отчиной, но и авторитет сильного и решительного князя. Каким образом, не будучи великим князем, Михаил добился такого расположения хана, что его брат не решился штурмовать Тверь? Скорее всего, сказалась традиционная политика Орды, основанная на принципе «разделяй и властвуй»: выдав ярлык на великокняжеский стол Андрею, хан держал в резерве наиболее сильного потенциального противника в лице Михаила. Ханы не любили сильных князей...
Сыну шёл 23-й год, и Ксения задумалась о невестке. Где искать достойную жену — это было делом огромной важности. Нам не известно, каковы были поиски, чем руководствовались при этом ответственные люди, перебиравшие в узком кругу при Ксении и новом епископе Андрее возможных кандидаток в супруги Михаилу. Летописи лаконично сообщают, что осенью 1294 года состоялась свадьба Михаила с ростовской княжной Анной Дмитриевной, отец которой, скончавшийся в том же 1294 году, являлся потомком черниговской ветви Рюриковичей. Таким образом, оба супруга имели общих предков, в том числе известного на Руси Михаила Всеволодовича Черниговского, святого Православной церкви, убитого вместе с боярином Фёдором в ставке Бату в 1246 году.
Михаил в эту пору формировался как государственный муж. На следующий год он организует союз (оказавшийся непрочным) Твери, Москвы и Переяславля с Новгородом против общих врагов, но каких конкретно, в договоре предусмотрительно не указывалось. Фактически это была вся Северо-Восточная Русь с Новгородом, и союз этот мог бы стать колоссальной интегрирующей силой, но не стал ею. И не Михаила в том вина, а такова была психология княжеской элиты, когда каждый князь старался искать выгоду только для своей земли.
История, как известно, не имеет сослагательного наклонения. Но если бы этот родившийся союз был продолжен и после смерти Даниила в 1303 году, то можно было бы ожидать консолидации сил Северо-Восточной Руси против Орды? Несомненно. Но увы, события пошли другим путём.
Яблоком раздора давно был Переяславль, общая вотчина Александровичей.
Развязка наступила вскоре: в 1302 году Иван Дмитриевич Переяславский умер, завещав город Даниилу Московскому. Но ровно через год умер и Даниил, и обстановка резко изменилась: согласно «лестничному» правилу бесспорным претендентом на великокняжеский стол во Владимире стал Михаил Ярославич, а дети Даниила (Юрий, Иван, Борис, Александр, Афанасий) вообще потеряли законное право на него. Именно это обстоятельство лежит в основе кровавой драмы с названием «противоборство Твери и Москвы на протяжении около 200 лет».
Растущее могущество Твери ознаменовалось строительством церквей, городов, укреплением столицы. В 1297 году поставлен городок Старица. Расписывается в 1298 году кафедральный Спасский собор, пишутся иконы, начинается тверское летописание, оказавшее впоследствии сильное влияние на московскую летописную традицию. Годы были разными, были засухи, пожары, мор на скот. В 1297 году Михаил долго болел, в следующем году пожар уничтожил княжеский терем, а сам князь «выкинулся с княгинею в окно». Монахи начинают переписывать книги, и до нас дошла «Хроника» Георгия Амартола с художественными миниатюрами, на одной из которых изображён Михаил. Расцветают ремесло и торговля. В 1299 году у Михаила и Анны появляется первенец — сын Дмитрий, прозванный потом «Грозные Очи», почти через год родилась дочь Федора, а в 1301 году второй сын Александр. Молодые словно навёрстывали упущенные годы...
Прошло чуть более года после смерти Даниила Московского, и летом 1304 года умирает великий князь Андрей Александрович, причина многих злых дел на Руси. Почти сразу великокняжеское окружение переезжает из Владимира в Тверь: бояре не сомневались, кто станет во главе Владимирской Руси, если блюсти старинное «лествичное» правило. А дальше последовало вот что: «И съпростася два князя о великом княжении: князь великыи Михаиле Ярославичъ тферскыи, князь Юрьи Даниловичъ московскыи, поидоша въ Орду въ споре».
Это ключевой момент в развитии последующих событий. «Лествичное» правило в те времена было хоть и слабодействующим, но несомненным Законом для княжеской элиты и вообще для любых слоёв тогдашнего общества. Вспомним, например, переход хозяйства в наследство от отца к старшему сыну. Если говорить о такой категории, как Право, то в те далекие времена оно, как отзвук древнейшей «Русской правды», было одним из немногих его воплощений на фоне всеобщего применения Силы как единственного и последнего средства в разрешении конфликтов. Наиболее полным воплощением Права через Силу являлось правление Орды, среди русских князей оно использовалось тоже нередко.
Какие аргументы были у Юрия Даниловича? Для третейского судьи, каковым был хан, — никаких, кроме денег. Дети Даниила вообще потеряли право на великое княжение, поскольку в случае смерти Михаила великий стол, опять-таки по «лествичному» правилу, переходил к его сыну Дмитрию (Грозные Очи). Слабым утешением было и то, что великим столом до того владели в основном потомки Александра, каковым был и Юрий, но это ни для кого из русских аргументом быть не могло.
Таким образом, все правовые и моральные козыри были у Михаила Тверского. Церковь как хранительница моральных устоев в данном вопросе безоговорочно встала на сторону тверского князя и в лице митрополита Максима уговаривала Юрия не ездить в Орду, отказаться от притязаний на великое княжение Владимирское. Но тот решил сыграть ва-банк, рискнуть, подняв руку на Закон, зная, что в Орде имеют значение Сила и деньги.
Почти год пробыли у хана князья с многочисленной своей челядью. Неизвестно, как проходил процесс спора и получения ярлыка. Мы не знаем, что для хана и его жадных окруженцев стало главным — традиционный порядок владения Владимирским столом, нарушать который в данный момент Орда не захотела, или богатые подношения, сделанные спорщиками, но в которых тверичи оказались более щедрыми. А может быть, обещание Михаила обеспечить без утайки «выход» дани в Орду, что прозвучало впервые в ставке хана?
К зиме 1305 года Михаил Ярославич возвращается в Тверь великим князем Тверским и Владимирским.
Став великим князем, Михаил должен был стать заботливым правителем и хозяином Руси. «В Новгороде в Нижнем черные люди побили бояр. Князь Михаиле Ярославич из Орды, приехав в Новгород в Нижней, изби вечников». Через год Михаил «седе... в Новгороде на столе», то есть Новгород Великий признал его великим князем и принял его наместника.
Но оставался ещё Юрий, так и не признавший Михаила своим «старшим братом» и продолжавший претендовать на княжеский стол в Новгороде. Естественно, защищая Права великого князя, Михаил применил Силу: зимой 1305—1306 года он ходил с войском на Москву, произошло сражение, в результате был заключён мир, на который Юрий пошёл, стиснув зубы. Снова к 1308 году Михаил подступил к Москве, стремясь подчинить Юрия, но особого успеха не добился, хотя опять был заключён мир. Летописцы в этих событиях винят одного Юрия, спорившего с дядей о старейшинстве, а кроме того, отмечали качества чёрной души его, которые возбуждали всеобщую к нему ненависть.
В 1310 году Константинопольский патриарх Нифонт поставил на Руси вместо умершего в 1305 году Максима нового митрополита, уроженца Галицкой земли Петра. Незадолго до этого Михаил, как полагают исследователи, дал согласие на посылку в Константинополь настоятеля из Суздаля Геронтия, имея в виду поставить на Руси своего исконно владимиро-суздальского митрополита, конечно же, сторонника Твери. Попытка не удалась. Не удалась и попытка смещения Петра с его поста на Переяславском соборе в 1310 году, когда тверской епископ Андрей (разумеется, с ведома Михаила) выдвинул обвинения, в которых говорилось о симонии (посвящении в сан за деньги) и об освящении браков между родственниками в 4-ом и 5-ом коленах. Собор поддержал Петра, в результате чего тот обосновался в Москве, и до самой смерти в 1326 году его симпатии были явно не на стороне Михаила и его сыновей. Это было политической неудачей Михаила, поскольку церковь являла собой значительную политическую силу в спорах и конфликтах.
1310 год в судьбу Михаила вошёл годом, когда впервые для русских князей Константинопольский патриарх применил формулу «великий князь всея Руси». Московские князья получили моральное право использовать титул лишь с правления Ивана III, т.е. почти через 200 лет. Титул явился логическим следствием верховного положения Михаила среди остальных князей Северо-Восточной Руси, несмотря на сопротивление Москвы и Новгорода.
В Орде в 1313 году сменился хан, им стал Узбек — роковая для Михаила Ярославича и его детей фигура. Все русские князья волей или неволей должны были прибыть в Сарай. Прибыл туда и Михаил. Источники не сообщают подробности пребывания князя в Орде, известно лишь, что ему пришлось находиться там почти два года.
К осени 1315 года Михаил вернулся в Тверь с приданным ему Узбеком отрядом ордынцев под предводительством Тайтимира, Марыхожа и Индуя. Ничего удивительного в этом факте нет: порядок в стране наводился более эффективно, если была хоть какая-то сила «от царя». Михаил без труда разгромил под Торжком новгородцев. Произошло это в феврале 1316 года. В плен был взят брат Юрия Афанасий, новгородские бояре, а в сам Новгород Михаил направил своих наместников. Непокорливый Новгород был серьезно оскорблён и затаил зло.
Как расценить действия Михаила? Как действия полноправного законного правителя, наказывающего бунтовщиков, возмутителей спокойствия в огромном государстве, которое, по мысли Михаила, должно быть единым, под «одной рукой».
Последовала попытка новгородцев отправить в Орду своих послов, однако тверичи их переловили. В наказание Михаил решил сам повести рать на бунтующий город, подойти к городу незаметно с юга, лесами. Но войско возле Ильменя заблудилось. Может быть, подвели проводники, может быть, внезапно заболевший Михаил не владел обстановкой, но тверичи вынуждены были отступить, не достигнув намеченной цели. Уходя глухими лесными дебрями, с больным князем, ратники поели лошадей, принялись затем за кожу со щитов, потеряли много людей, умерших от голода и вернулись в Тверь сильно ослабленными.
А Юрий меж тем продолжал оставаться в Орде. Как пишет Карамзин, «кланялся, дарил и приобрёл, наконец, столь великую милость, что юный Узбек, дав ему старейшинство между князьями русскими, женил его на своей любимой сестре». Таким образом, Юрий нашёл-таки способ победить «лествичное» право: не силой, а подкупом, коварством и лестью перед ханом.
Утверждать себя великим князем означало разорять тверские земли, а Михаила заставить подчиняться. Юрий с ордынцами и суздальскими князьями подошёл к Костроме, одновременно послав в Новгород ордынца Телебугу для переговоров. Еще не зная всех подробностей, Михаил с ратью пошёл к Костроме, видимо, предполагая примерно наказать строптивца. На переговорах он узнал неприятную новость о передаче ярлыка на великое княжение Юрию. Что бы сделал любой другой князь на его месте? Вынул бы меч и повёл свою рать в бой. Но Михаил думал прежде всего о княжестве, а потому счёл за благо «уступися великаго княжения», после чего вернулся в Тверь и, как сообщают летописи, стал укреплять город. Это означает только одно: зная вероломство Юрия, Михаил решил готовиться к борьбе.
Уступчивость тверского князя Юрий понял по-своему: ему показалось, что Михаила можно принудить к подчинению. Поэтому, поднакопив сил за счёт «понизовских князей», Юрий и ханский посол Кавгадый с огромным войском, повозками, шатрами вторгся в пределы Тверского княжества у Клина. И началось разорение. Грабители шли широким фронтом от Клина к Волоку Ламскому, захватывая громадную добычу и пленных, оставляя за собой сожжённые волости. После Волока, повернув на север, каратели взяли направление на Торжок, планируя соединиться с новгородцами и разбить Михаила в подходящем месте. Новгородцы, подговорённые Телебугой и самим Юрием, начали уже разорять северные территории княжества. Казалось, от Михаила на этот раз отвернулась сама судьба.
Однако тверской князь как настоящий стратег не стал ждать развития событий. Быстрым маршем он подошёл к Торжку и наголову разбил новгородское войско.
Вернувшись в Тверь, Михаил стал готовиться к решающей схватке, которая неминуемо должна была состояться. Подойдя на 15 вёрст к Твери, Юрий с Кавгадыем затеяли переговоры, надеясь, что Михаил, испугавшись, примет их условия. «И не бысть межи ими мира», сообщают летописи.
Поняв бесплодность попыток, союзники решили уходить.
Подождав прихода кашинцев, Михаил в местности Бортенево дал бой:
«...и сступишася обои полки и бе сеча зла и много голов паде около великаго князя Юрья Даниловича. А брата его князя Бориса и княгиню его руками яша и приведоша в Тферь...». На поле боя Кавгадый приказал своим конникам стяги «поврещи», что означало признание поражения.
Бортеневское сражение не попало в учебники истории, как это произошло с Ледовым побоищем 1242 года и Куликовской битвой 1380 года. А ведь это были события одного масштаба. Но такова судьба отечественной истории, долгое время после Ивана III сочинявшейся тенденциозными московскими летописцами. Наверное, пришла пора помещать дату 22 декабря 1317 года во все учебники, ибо впервые русские нанесли чувствительное поражение на поле боя и ордынцам.
Юрий бежал в Новгород «в мале дружине». Потом было перемирие, уход Кавгадыя «с честию» от Михаила, загадочная смерть в Твери злосчастной супруги Юрия Кончаки и продолжающийся спор о великом княжении. Спор этот можно было разрешить лишь у хана.
В создавшемся положении Михаил посылает в феврале 1318 года в Орду в качестве заложника сына Константина, а в Москву — посольство с мирными предложениями. Это ещё раз подтверждает высокий государственный ум тверского князя, желавшего решать дела миром, если появлялась хоть малейшая возможность.
В ответ Михаил получил жестокий отказ: в Москве послов убили «лютой смертью», а из Орды пришло известие, что Узбек захотел уморить Константина голодом. Но приближённые отговорили хана, посоветовав вызвать в ставку самого князя. Летом 1318 года на Руси появился посол от хана Ахмыл, передавший Михаилу приказ явиться быстро в Орде через месяц, «аще ли не будеши, то уже воименовал рать на тя и на твои городы...»
Угроза прозвучала чётко и нешуточно, нашествие татар было ужасом тех времён, ни с чем не сравнимым и беспощадным, и не было сил у каждого отдельного княжества в Северо-Восточной Руси отразить нападение.
На совете с участием воевод, епископа и сыновей Михаилу советовали отказаться от поездки, с большой вероятностью предрекая неправедный суд и далее погибель. В ответ сыновьям и жене были произнесены слова, вошедшие практически во все летописные источники, дошедшие до нашего времени как своеобразный гимн высокому порыву любви к Отечеству, за которое не страшно и не жаль отдать жизнь: «Видите, чада моя, яко не требует вас царь детей моих и ни иногого которого, разве меня, но моея главы хощет. Аще бо аз где уклонюся, то вотчина моя вся в полону будет; множество христиан избиени будут. Аще ли после того умрети же и есть, то лучше ми есть ныне положити душу свою за многие душа».
Вот так — лучше одному умереть, чем дать на погибель души многих. Воистину звучит нам из далёкого прошлого голос благородного русича, идущего на бой за Отечество. Философской меркой Михаил взвешивает свою судьбу: всё равно придётся когда-нибудь умирать, так уж лучше сейчас погибнуть за правое дело. Возможно ли было такое услышать из уст любого другого русского князя?
К сентябрю 1318 года Михаил прибыл в ставку Узбека. Потом был неправедный суд, где главными обвинителями стали Юрий Московский и Кавгадый, спасавший перед ханом свою репутацию, побитую «урусами» в сражении под Бортеневом. В летописях Кавгадыя характеризовали так: «сам бо судья и сутяжен, то и же и лживый послух бываше». Главными обвинениями, выдвинутыми против Михаила, стали следующие: «Царевы дани не дал еси, противу посла бился еси, а княгиню Юрьеву повелел еси уморити».
По требованию обвинителей, Узбек вынес смертный приговор. Слуги Михаила уговаривали его бежать: «се, господине, проводницы и кони готови, уклонися на горы, живот получиши», но он остался непреклонен, не желая в этом случае «дружину свою оставя в такой беде».
22 ноября 1318 года «Кавгадый же и князь Юрий послаша убийцы, а сами в торгу сседоша с коней, близ бо бяше в торгу, яко каменей доврещи. Убийцы же, яко дивии зверие, немилостивии кровопийцы, разгнавше всю дружину блаженнаго, вскочивше в вежу, обретоше его стояща». Михаил все время суда был с колодой на шее. Озверев, ворвавшаяся толпа схватила за эту колоду, ударила его о стену шатра так сильно, что стена проломилась. Михаил вскочил, но на него навалились, «повергоша» на землю, стали бить ногами. Руководивший ими некий Романец из свиты Юрия выхватил нож, ударил Михаилу в рёбра и извлёк сердце князя...
Так погиб гордый русский князь, усиления которого очень боялась Орда.
В 1549 году, уже при Иване Грозном, Православная Церковь на своём соборе закрепила святость Михаила Ярославича, причислив его клику святых под именем Михаила Благоверного. Через 30 лет Андрей Курбский в письме Ивану Грозному упрекал всю московскую ветвь Рюриковичей, что она привыкла «кровь братии своей пить, как у некоторых издавна вошло в обычай: ибо первый дерзнул так сделать Юрий Московский, будучи в Орде, выступив против святого великого князя Михаила Тверского, а потом и прочие, чьи дела еще свежи в памяти и были на наших глазах».
Каждый год 5 декабря тверичи поминают своего далёкого предка князя Михаила Ярославича, поразительный светлый образ которого согревает душу русского человека во все времена зла, ненависти и коварства. Высокая нравственность, духовный подвиг, истинный патриотизм Михаила Ярославича показывают, кто есть настоящий «отечестволюбец» в русской истории.
Слово о тверском льве
Летопись даёт ему такую характеристику: «Сии же князь бяше был телом велик, бе бо крепок, и сановит, и смышлен, взор имел грозен и преудивлен лише человека, боголюбив, любя чин церковныи, пение церковное, и честь подавааше Божиим служителем священником, милостив зело убогим». Не часто подобное описание личности князя можно встретить в источниках.
В тверскую историю Михаил Александрович (1333—1399) вошёл как воин. Сражаться ему пришлось с младых лет, и благодаря его энергии, чувству долга перед родным княжеством ему удалось сохранить Тверь в качестве самостоятельного государственного образования в составе Северо-Восточной Руси.
Отец Александр Михайлович оставил ему в удел город Микулин. В 1365 году на Руси был мор, от чумы умерли многие родственники Михаила. В данной ситуации он сумел сконцентрировать в своих руках власть и влияние на политику других удельных князей, посматривающих в сторону Москвы, опоясанной в 1365—1366 годах каменной стеной с башнями. Основой политики Москвы со времён Ивана Калиты являлось стремление к ликвидации независимых княжеств, как это произошло с Ростовом, Стародубом, Галичем. Тверь в глазах Дмитрия Ивановича и его двора была постоянной занозой, в особенности из-за усиливающихся связей её с Литвой.
В 1368 году, после смерти великого князя Тверского Василия Михайловича, дяди Михаила Александровича, жившего по большей части не в Твери, а в Кашине, по «лествичному» правилу великим князем Тверским стал Михаил Александрович Микулинский. Однако на Кашин претендовала и Москва, которая никак не хотела усиления соперника.
Зимой 1368 года Москва отвоевала у Литвы Ржев. Пришла очередь, по мнению москвичей, наказать и Тверь. Князь Дмитрий совместно с митрополитом Алексием призвали Михаила в Москву на переговоры, дав клятву обеспечить ему безопасность, однако «сдумав на него совет зол».
Поверив слову пастыря (а митрополит пользовался большим авторитетом), Михаил с боярами прибыл в Москву на переговоры, в которых Тверь не пошла на уступки. Потеряв терпение, москвичи по приказу Дмитрия всех тверичей и самого князя «изымали, а что были бояре около него, тех всех поимали и розно розвели», нарушив тем самым слово церковного пастыря. По-современному, гостей арестовали.
Только убоясь приближающегося посольства из Орды во главе с Чарыком, Дмитрий нехотя отпустил тверичей: Орда не любила самоуправства, к тому же она была заинтересована в сохранении противовеса сильной Москве, каковым являлась Тверь.
Историки по-разному оценивали этот неприглядный факт биографии владыки Алексия. Митрополит Платон пишет о нём с укоризной, называя вещи своими именами. Карамзин полагает, что Алексий уступил воле бояр Дмитрия. С.М. Соловьёв вообще не распространяется об этом, а церковная литература этот факт замалчивает. «Вероятно, просто дело нужно объяснять в том смысле, что и на солнце бывают пятна», — пишет известный историк церкви А.В. Карташёв.
Можно себе представить гнев оскорблённого гордого тверского князя, на свободу которого покусился равный ему по положению князь московский. А потому «...положи то в измену и про то имеаше размирие к князю к великому, паче же на митрополита жаловашеся, к нему же веру имел паче всех». С этого года началась семилетняя война Твери с Москвой.
Постоянным союзником Михаила в борьбе с Дмитрием стал Ольгерд, великий князь Литовский, женатый на сестре Михаила Ульяне. Несколько раз союзники подходили к Москве, но взять её, защищённую каменной стеной, не смогли. Много сил и денег затратили оба соперника в Орде, чтобы заполучить ярлык на великое княжение Владимирское. Временами борьба шла на равных, и чаша весов колебалась в пользу той или иной стороны только в случае поддержки Сарая. Характерен поступок Михаила в 1371 году: он отказался от помощи ордынского войска в борьбе за великое княжение, мысля одолеть Дмитрия своей силой. Л.В. Черепнин полагает, что отказ Михаила от ордынской помощи был продиктован тем, что он не хотел в очередной раз разорения Русской земли, это подорвало бы авторитет князя на Руси. В очередной раз можно констатировать, что соображения морального порядка в проведении политики в тверском княжеском доме имели больший вес, нежели чем в московском.
Однако не следует думать, что Михаил Александрович был мягок и добр. Это был сын своего века, а потому бывал и жесток, как, впрочем, все другие деятели русской истории, включая Александра Невского, Петра I и других. В 1372 году тверичи осадили Торжок, воюя с новгородцами. Был конец мая. «Новгородцы и новоторжцы, похваляясь своей силой и мужеством, вооружась, выехали из города биться с великим князем Михаилом» (перевод В. Исакова). Но разгром был полный. Посад Торжка подожгли, а ветер разнёс огонь по всему городу, который сгорел почти весь. Жителей побили, взяли в плен, имущество разграбили и увезли в Тверь. Долго ещё Торжок помнил этот погром.
Однако неразрешённые противоречия должны были рано или поздно вылиться в решительную схватку. К 1375 году Москва оказалась крепче Твери и в экономическом, и в военном, и в политическом отношениях. Поводом для последней кампании послужило появление в Твери Ивана Вельяминова, сына последнего тысяцкого на Москве, должность которого Дмитрий незадолго перед тем упразднил, и купца-сурожанина Некомата «с послом с Ажихожею из Орды с бесерменскою лестию». Эти люди подробно рассказали о планах Москвы. Михаил сразу же послал их в Орду свидетельствовать об этом, а сам отправился в Литву за военной помощью.
Но в этот раз Михаил не получил помощи ни от Литвы, ни от Орды, и Тверь оказалась один на один практически со всей Северо-Восточной Русью, чьи войска Дмитрий привёл 5 августа 1375 года под стены Твери. 8 августа начался штурм, но тверичи, обороняясь, разрушили осадные башни. Сам Михаил бился с врагом у Волжских ворот кремля (на правом берегу Волги против нынешнего памятника Афанасию Никитину — Б.Е.). На тьмацкой стороне кремля сражение достигло такого накала, что был убит московский боярин Семён Добрынский. Бои шли и вне города: «много людей биша с городка нового Даниловского», расположенного в 10 верстах к западу. Осада длилась месяц. И только когда в подмогу Дмитрию пришли подкрепления из Новгорода и Смоленска, Михаил решил идти на мировую. 3 сентября осада была снята, и Михаил вынужден был подписать мир, согласно которому он признавал себя «молодшим» братом московского князя, согласившись на независимость от Твери города Кашина.
В 1380 году на Куликовском поле на западном берегу Дона объединённое войско русских князей под руководством Дмитрия Ивановича Московского разбило ордынцев темника Мамая, предотвратив тем самым разгром Руси, подобный нашествиям Бату, Неврюя или Дюденя. Участвовали ли в битве тверичи? Формально, по договору, «молодший» брат Михаил обязан был помочь войсками Дмитрию. Источники об этом свидетельствуют по-разному: Никоновская летопись говорит об участии в битве войска племянника Михаила Ивана Холмского, а также Василия Кашинского. Историки А. Пресняков и А. Экземплярский отрицают этот факт, считая сведения летописи более поздней припиской. М. Тихомиров уверен в участии лишь кашинской дружины, поскольку Кашин фактически с 1375 года был для Москвы вассальным удельным княжеством. В глазах современников, можно полагать, сражение с Мамаем было рядовым событием среди других часто проходящих сражений многих князей с многими другими противниками, поэтому жертвовать своей силой во имя интересов векового противника Михаилу не было никакого интереса. Общерусского интереса у князей в те времена не существовало вообще.
Характерно не это. В 1382 году хан Тохтамыш внезапно подошёл к Москве и обманом взял город.
Открыли ворота сами горожане, поверив ложным обещаниям хана. Дмитрий в это время собирал войска на окраинах своего княжества, митрополит Киприан убежал в Тверь, не без оснований считая, что это самое безопасное место. Разграбив Москву, Переяславль и окрестности, Тохтамыш ушёл. И вот тут для Михаила наступил, как казалось, самый благоприятный момент для броска на разгромленный, брошенный князем город, защитить которого было некому.
Однако тверской лев не прыгнул, не ударил в спину. Может быть, сказались увещевания Киприана с прибывшим в Тверь и обладавшим общерусской известностью Сергием Радонежским, поборником мира между князьями. Может быть, сыграли свою роль другие факторы морального плана. Никто в точности не знает, почему Михаил Тверской, как и его дед Михаил Ярославич, не воспользовались коварными методами завоевания на Руси верховной власти.
Дмитрий Донской умер в 1389 году. Его сын Василий предпринял попытки смягчить противоречия с Тверью, на что Михаил как разумный государственный муж пошёл с охотой, занимаясь при этом делами княжества. Летом 1390 года укрепляется Старица (летописный Новый Городок. — Б. Е.). В 1394 году в Твери была обновлена крепостная стена. Одновременно Михаил закрепил мирные отношения с Москвой, женив сына Фёдора на дочери московского боярина Фёдора Кошки, постоянно осуществлял контакты с новым великим князем Литовским Витовтом. Тверь крепла и экономически, и политически, а договор 1375 года фактически потерял свою силу. Грамота 1396 года между князьями именовала Михаила уже «братом», то есть Москва признала де-юре равенство Твери.
С 1375 года княжение Михаила Александровича стало благоприятным для культуры Твери. Исследователь Г. Попов доказал, что в его времена осуществлялись культурные связи Твери с Византией, чему свидетельством пребывание монахов с Афона в городе Любовен (Люблин) в устье Тьмаки.
В августе 1399 года великий князь Тверской Михаил Александрович тяжко заболел. Чуя приближение смерти, этот сильный человек, проживший в трудах, боях и заботах 66 лет, отдав необходимые завещания и указав в соборной церкви Святого Спаса место своего погребения, вышел к народу. Летопись гласит: «Он же к ним поклонися смиреномудриа и любве образ показа, прощения от всех них прашааша глаголя: «Братие! Простите мя и благословите вси». Они же, яко едиными усты со восклицанием плачюще и глаголюще: «Бог простит тя, добрыи наш княже господине!» Такого единения народа с князем Тверь не знала со времён его великого деда Михаила Ярославича. Не знала она его и потом. «И много плача бе всему граду в тои день», сообщает летопись. Было это 26 августа 1399 года. На следующий день состоялись похороны князя при большом стечении народа.
Прошло 670 лет. Взорван храм Спаса. Подорвана память о великих мужах тверских, прах которых, возможно, ещё отыщут археологи на Соборной площади. И тогда далёкие потомки, может быть, окажут большее внимание тем, кто в жестокие времена более всего думал об Отечестве, справедливости и правде. Как сказано про Михаила Алекандровича: «... паче же всего любяше суд прав, не на лица судити, боярам не потакаша».
Князь Холмский, воевода московский
К числу прославленных полководцев эпохи Ивана III относится наш полузабытый земляк князь Даниил Дмитриевич Холмский, потомок Михаила Ярославича Тверского.
Во времена последнего тверского князя Михаила Борисовича удельные князья его княжества набирали силу и начинали переходить к более сильному господину — Ивану Васильевичу Московскому, Ивану III. Считается, что одним из первых в 1460-х годах перешёл на службу в Москву Даниил Дмитриевич Холмский, «князь-изгой», старший брат которого Михаил Дмитриевич владел Холмом (на территории современного Зубцовского района — Б.Е.) и не пожелал, по всей видимости, делиться с братьями своим уделом.
Год рождения Даниила неизвестен, но если предположить, что к Ивану III он перешел в 25—30-летнем возрасте, а возможно, и в более молодом, то родился он в 1430-х или начале 1440-х годов.
В летописных источниках Даниил сразу предстаёт перед нами как воевода: «В лето 6976. Князь великий Иван Васильевичь посылал под Казань царевичя Каисыма, да с ним послал воевод своих князя Данила Дмитриевичи да князя Ивана Васильевичя Стригу и двор князя великого, и сташа у Волгы втаи» (Софийская 1-я летопись). Если учесть, что Иван III давал такие должности не просто за княжеское звание, то, видимо, Даниил зарекомендовал себя к тому времени способным военным деятелем.
Весной 1471 года Иван III занялся новгородским вопросом. Новгородом в те годы фактически управляла Марфа Борецкая, вдова посадника, сформировавшая кружок единомышленников — противников подчинения Москве, ориентированных на союз с Казимиром Литовским. Противоречия вылились в вооруженную борьбу, в которую по приказу Ивана III были втянуты военные силы Твери и Пскова. 31 мая воевода Василий Фёдорович Образец со своей ратью пошел на Двину с целью отнять её у Новгорода, 6 июня рать Даниила Холмского в 12 тысяч человек двинулась к Ильменю, 13 июня под началом князя Василия Оболенского-Стриги рать пошла на Мсту. Летописи свидетельствуют, что в походе участвовали и воеводы великого князя Тверского Михаила Борисовича: князь Юрий Андреевич Дорогобужский и Иван Никитич Жито. Всем было приказано жечь селения, убивать без разбора старых и малых, грабить имущество.
Но главные события были впереди. Иван III приказал Даниилу Холмскому идти за Шелонь на соединение с псковичами, чтобы потом атаковать сам Новгород. Ещё не переправившись на другой берег, Даниил поразился величине новгородского войска, подошедшего к Шелони: оно насчитывало от 30 до 40 тысяч против 6 тысяч у Холмского. Однако разница, и существенная, была совсем в другом: новгородцы привели ополчение, а у Холмского было профессиональное войско, «кованая рать».
Войско Холмского бросилось в воду, переправилось на другой берег и ударило по новгородцам, которые «не стояли и часу» — их «обратили в тыл». Они скакали без памяти и топтали друг друга, гонимые, истребляемые победителем, утомив коней, бросались в воду, в тину болотную, не находили пути в лесах своих, тонули или умирали от ран, пишет Карамзин.
Убито было 12 тысяч, 1700 ратников взято в плен. Разгром Новгорода был полный, его ждало разорение, но власти откупились 15,5 тысячами рублей серебром, отдали много земель, а также часть своих свобод.
В 1473—1474 годах между Иваном III и Даниилом Холмским произошло что-то неприятное: то ли великий князь заподозрил нечто в поведении своего удачливого воеводы, то ли сам Даниил совершил какой- то не вполне верноподданнический шаг. Известно лишь, что московский боярин Иван Никитич Воронцов обязался уплатить Ивану III залог в 250 рублей (огромная сумма в те времена!) как поручительство за князя Даниила на случай его отъезда или измены. Заметим, что формально любой боярин, тем более удельный князь, ещё мог перейти на службу к другому господину. Но деньги не понадобились: Холмский остался в Москве, Иван III пожаловал ему титул боярина.
В том же 1474 году Иван III посылал Холмского на помощь Пскову против немцев «с многою силой». До 80-х годов Даниил служил наместником во Владимире. В эти годы он женился на дочери Ивана Ивановича Заболоцкого Василисе, а когда подросла дочь — выдал её замуж за видного боярина Ивана Владимировича Ховрина. Росли у него и два сына — Семён и Василий, оба впоследствии бояре.
Его старший брат Михаил Холмский продолжал оставаться верным сподвижником великого князя Тверского Михаила Борисовича до самого поражения Твери в 1485 году.
Широкая известность Даниила Дмитриевича подтвердилась во времена стояния на Угре, когда хан Ахмат предпринял последнюю попытку подчинить Русь, «похваляся разорити святыя церкви и все православие пленити, а самого великого князя, яко же при Батый было...» Войска стояли на Уфе всю осень до ноября, когда хан принял решение не искушать судьбу.
Костомаров утверждает, что Иван III по природе своей не был храбр. Карамзин отмечает государственное мышление великого князя, который «имел славолюбие не воина, но государя». В один из моментов неопределённого стояния войск Иван III решил побывать в Москве, но там возник ропот, и князь побоялся восстания, выехал из столицы в Красное Село, приказав сыну Ивану немедленно прибыть туда. Сын отказался, ибо был при войске. Раздражённый отец приказал Даниилу Холмскому силой привезти сына, но и Холмский решил ослушаться и не употреблять силу, когда княжич ответил ему: «Лучше здесь погибну, чем поеду к отцу» (Костомаров). Этот поступок, по свидетельству летописцев, убедил Ивана III не отступать от Угры.
А на востоке снова зашевелилась Казань. Москва в 1482 и 1485 годах посылала туда войска, но вековой неприятель не унимался. В 1486 году под Казань снова были посланы воеводы Оболенский и Тулуп, но и в 1487 году понадобилось вмешательство Ивана III. «Были посланы крупные силы во главе с князьями Д.Д. Холмским, И.А. Дорогобужским, А.В. Оболенским, С.И. Ряполовским и другими» (Зимин).
Казань была взята, крамольников казнили, а участников похода Иван III щедро «изжаловал». Забегая вперёд, скажем, что Казань окончательно была покорена внуком Ивана III Иваном Грозным через 70 с лишним лет.
Сведения о Данииле Дмитриевиче исчезают под 1495—1496 годами. На страницах летописей появляются имена его сыновей Семёна Даниловича по прозвищу Мынында, умершего в 1501 году, и Василия Даниловича, зятя самого Ивана III (его дочь Федосья была женой Василия).
Последний до самой смерти в 1524 году был в заточении. Предполагают, что он слишком явно высказывал претензии на владение Тверью, чего сын Ивана III Василий не потерпел.
По одним сведениям, Даниил Дмитриевич умер в 1493 году, по другим — в 1495 году глубоким стариком, оставив по себе память как о полководце Ивана III.
Битва на речке, на Ведроше
Прошло уже 500 с лишним лет с того времени, как окрепнувшее Московское государство Ивана III остановило стратегическую экспансию Великого княжества Литовского на восток. Точку в этом русские полки поставили 14 июля 1500 года.
Нараставшим противоречиям между Литвой и Московским великим княжеством нужен был только толчок, чтобы разразиться войной, причём Иван III, зная своё могущество, готов был уцепиться за любой прецедент. Таковым оказалось инспирированное тайными московскими доброжелателями сообщение, которое в летописных источниках звучит так: «В лето 7008 (1500 год — Б.Е.) прииде весть к велику князю Ивану Васильевичю всеа Руси, что зять его Александр Литовскыи учял нудити тщерь его Елену, а свою великую княгиню от греческого закона к римскому закону через крестное целование и через свою утвержёную грамоту». Н.И. Костомаров в своих сочинениях приводит письмо Елены к отцу, где она фактически уличает его во лжи и обвиняет, что «Король, его мать, братья, зятья, сестры, паны-рада, вся земля — все надеялись, что со мною из Москвы в Литву пришло всё доброе, вечный мир, любовь кровная, дружба помощь на поганство; а ныне, государь отец, видят все, что со мной всё лихо к ним пришло: война, рать, осада, сожжение городов и волостей; проливается христианская кровь, жёны остаются вдовами, дети сиротами, плен, плач, крик, вопль. Вот каково жалованое, какова твоя любовь ко мне...»
Но Ивану III, сколачивающему Московское государство мечом, кровью и деньгами, было не до дочерних эмоций — надо было возвращать древние русские земли в лоно «третьего Рима», земли, захваченные ранее не менее честолюбивыми великими князьями литовскими.
3 мая 1500 года Иван послал войско во главе с воеводой боярином Яковом Захарьичем в «Литовскую землю», и оно взяло Путивль. Чуть позднее великий князь приказал начать военные действия на всём протяжении русско-литовской границы. Города сдавались один за другим: Радогощ, Гомель, Новгород-Северский; на службу к Москве переходили князья Трубецкие, Мосальские; население, в основном православное, открывало городские ворота. На прицеле был Смоленск, и в его направлении, к Дорогобужу, Иван стал сосредотачивать основные силы. Воевода Юрий Захарьич Кошкин взял Дорогобуж. Над Смоленском нависла угроза падения, что для Литвы было бы равносильно катастрофе.
В летописи эти события описываются кратко: «Слышав же то (т.е. падение Дорогобужа — Б.Е.) князь великы Александр Литовскыи и собра силу многу, и посла на Юрья на Захаричя воевод своих многих панов и гетманов, со многими людми. И князь великыи Иван Васильевич всеа Руси послал к Юрью на помощь воеводу боярина своего князя Данила Васильевичя Щеня с тверскою силою. И снидошася воеводы великого князя Ивана Васильевичя с литовскими воеводами и на Миткове поле на речке на Ведроши месяца июля 14 в вторник, на память святого апостола Акылы, и бысть преже ими бои велик и сечя зла».
Историки оценивают силы сторон примерно равными — по 40 тысяч человек. Русскими войсками командовали 16 воевод, причём главным Большим полком командовал Данила Щеня, а сторожевым — Юрий Кошкин, выделенный в засаду. Значительную часть Большого полка, как единодушно указывают все источники, составляли тверичи. Можно прикинуть, какова была их численность. Известно, что небольшие по территории и населению княжества могли выставить не более 10—15 тысяч профессиональных и полупрофессиональных ратников, а большее число достигалось мобилизацией «пешцев» — народного ополчения. Хотя к 1500 году Тверское княжество ещё сохранило военно-экономический потенциал прежних князей, но выделить более 15—20 тысяч воинов оно не смогло. Тем не менее, надо считать, что в бою на Ведроши тверичи сыграли основную боевую роль.
По многим источникам историки реконструировали ход знаменитого боя. Литовский гетман Константин Острожский 14 июля подошёл к Дорогобужу с запада и узнал от разведки, что войско воеводы Кошкина небольшое, но «третьего же дни» к нему пришло подкрепление с другими воеводами. Гетман не поверил этому и двинул войска от деревушки Лопатино к речке Ведроши.
Русские войска располагались в 5 км западнее Дорогобужа на Митьковом поле, в засаду Щеня приказал стать Кошкину. Замысел был таков: преднамеренным отступлением передового полка через мост заманить противника за Ведрошу, затем навалиться на него Большим полком, а с тыла — засадным.
Литовцы с ходу атаковали передовой полк, который стал медленно отступать за речку. Атакующие увлеклись, предвкушая победу, перешли мост, фактически разбив полк русских. Затем военные действия временно прекратились, противники "стояша" по обе стороны другой речки — Тросны. Наконец, гетман решился перейти мост основными силами и ударить на Большой полк Щени. Выбрав удобный момент, во фланг ударил засадный полк. Сражение продолжалось шесть часов, в результате литовцы не выдержали и начали отходить. Но тут русские смогли разрушить мост через Тросну, что помогло им уничтожить оставшуюся здесь часть литовского войска. Окончательно врага добивали уже чуть южнее, на речке Полме. Гетман и литовские воеводы были взяты в плен, погиб цвет литовского воинства.
На Москве весть о победе встретили с ликованием — победили векового, удачливого, храброго противника. Иван III специально послал к нашим воеводам «спросить о их здравии». Это было высшей наградой: ведь тогда не было орденов и медалей. А «первое слово» посланцу велено было передать боярину Даниилу Васильевичу Щене, предводителю «тверской силы».
Победа на речке Ведроше стала первым шагом к возвращению Смоленска в 1514 году. В этом есть и вклад тверичей.
Даниил Васильевич Щеня умер в 1515 году, при сыне Ивана III Василии. Род Щенятевых продолжал поставлять воевод и в конце XVI века, оставив по себе в русской истории добрую память.
Иван Исаевич Болотников, предводитель казаков и крестьян
В Заволжском районе Твери, возле станции Дорошиха, одна из неприметных улиц носит имя Болотникова. В Смутное время начала XVII века Иван Исаевич был заметной фигурой в Российском государстве. Но недолго: ярким метеором пролетел он на военно-политическом небосклоне и угас.
На протяжении XV и XVI веков селом Телятевым, что под Кашином, владели потомки великого князя Тверского Михаила Александровича, в конечном счёте — потомки Михаила Ярославича. Князья Телятевские не были знамениты и ничем особенным ни в тверской, ни в российской истории себя не проявили.
У князя Андрея Андреевича Телятевского, боярина царя Бориса Годунова, служил в военных холопах Ивашка Болотников. Год рождения его неизвестен. Молодые годы Ивана описываются по-разному: якобы в детстве его захватили татары в одном из набегов (Брокгауз и Ефрон, Костомаров) и продали туркам; другие (например, П. Березов, 1957 г.) утверждают, что Иван «бежал от крепостного гнёта к вольным казакам на юг», и там его полонили татары, продав туркам; Р. Скрынников приводит свидетельство К. Буссова, иностранного наёмника, в 1606—1607 годах лично знавшего Болотникова и служившего при нём в Калуге: Болотников атаманил на Волге, грабя суда купцов, в том числе и иностранных. Таким образом, Иван Исаевич в молодые годы представляется неким тверским Стенькой Разиным. Все источники, однако, однозначно утверждают о турецком плене Болотникова, в котором нашему земляку досталась горькая доля галерного гребца. Сколько лет Иван Исаевич сидел на цепи, принимая удары плетью, нам неизвестно, как переносил он турецкое рабство — можно только догадываться.
Основными соперниками турок на море были венецианцы. В одном из морских сражений турки потерпели поражение, венецианцы освободили православного Ивана, несмотря на различие в религии (православие на Западе воспринималось как ересь). Бывший атаман жил в Венеции, мечтая возвратиться на родину. Это было время Годунова, Шуйского, Смуты, Лжедмитрия I. Болотников ничего об этом на чужбине не знал, никогда не видел ни новых царей, ни лжецарей.
Ему поневоле пришлось изучать чужие нравы, язык, заботиться о пропитании.
Пешком, через Германию и Польшу, Иван всё же решился уходить на Русь. Пока он шёл, убили самозванца Гришку Отрепьева и избрали на Руси царём Василия Шуйского. К весне 1606 года Иван Исаевич дошёл до городка Самбор в Западной Польше и узнал, что здесь обосновался «царевич» Дмитрий, созывая воинство для похода на Русь с целью завладеть своим троном.
Это был новый самозванец — Михаил Андреевич Молчанов, Вяземский помещик средней руки (Р. Скрынников), при Лжедмитрии I (т.е. при Гришке Отрепьеве) добившийся его благосклонности из-за участия в убийстве Фёдора Годунова и его матери царицы Марии и в других распутных Гришкиных делах. Помощником нового Лжедмитрия стал присланный в Путивль воевода князь Г.П. Шаховской, происходивший из захудалого ярославского княжеского рода. Именем «Дмитрия» Шаховской обещал путивлянам царскую милость. Оба авантюриста начали рискованную игру. На них и наткнулся ни о чём не ведавший, ни о чём не подозревавший недавний турецкий раб, бывший волжский атаман, военный холоп князей Телятевских Иван Болотников.
Много повидавший в жизни мужественный человек, владевший европейскими языками, статный, уверенный в себе воин обратил внимание Молчанова. У лжецаревича не было ни войск, ни денег, зато была украденная в Москве, ещё при Гришке Отрепьеве, государственная печать, были артистические задатки и хорошие способности пускать пыль в глаза. Искренне поверившему в «царевича» Ивану Исаевичу Молчанов выдал грамоту, в которой Болотников назначался «большим воеводой». Грамота была скреплена большой государственной печатью. Как тут усомниться в царском происхождении «царевича»?!
Ивану выдали 60 дукатов, саблю, шубу (якобы с царевичева плеча) и послали к Шаховскому в Путивль для сбора войск против «узурпатора» царя Василия Шуйского. Набралось около 12 тысяч ратников. Кроме него во главе восставших путивляне поставили сына боярского Истому Пашкова. Правительство Шуйского собрало против них войско в 50—60 тысяч, включая иностранных наёмников.
В июле войска Лжедмитрия, то есть Болотникова и Пашкова, направились к Ельцу через городок Кромы (ныне в Орловской области). По пути рассылались «прелестные грамоты», призывы примкнуть к восставшим, всюду распространяли слух, что Болотников сам видел живого царевича. Этот момент историки описывают по-разному.
Дореволюционные: «К Болотникову стали являться целыми толпами беглые холопы, преступники, ушедшие от казни, и казаки... Поход начался, как и следовало ожидать, грабежами и убийствами. Царская рать, высланная против мятежников, была разбита и рассеялась» (О.И. Лашкевич, 1894). Советские: «Тысячи беглых крестьян становились под знамёна Болотникова, горя желанием расправиться со своими угнетателями» (П. Березов, 1957). Последний приводит цитату из воззвания Болотникова: «...гостей и всех торговых людей побивати и животы их грабити», которая свидетельствует, увы, скорее об атаманском складе ума предводителя, нежели чем о прозорливом вожде всего народа. Пограбить, пожечь, показнить — стандартное поведение почти всех вождей-атаманов на Руси, включая Разина, Булавина, Пугачёва, а потом и, на более высоком уровне, Ульянова.
Костомаров пишет, что грамоты Ивана Исаевича возымели действие, как пожар, в городах Венёв, Тула, Кашира, Алексин, Калуга, Руза, Можайск, Орёл, Дорогобуж, Зубцов, Ржев, Старица, Владимир, в некоторых поволжских городах. Только Казань и Нижний Новгород, где был старостой Козьма Минин, держались ещё за Шуйского.
Без особых помех войско Болотникова двигалось к Москве. К 22 октября 1606 года он был уже в Коломенском, что в 7 верстах от Москвы. Здесь по приказу Ивана Исаевича был построен острог (полевая крепость) и начался новый интенсивный процесс рассылки грамот, возбуждающих чернь против высших сословий с призывом убивать и грабить их всех без различий и присягать законному «царевичу».
От войска Болотникова отпочковывались отдельные шайки, терроризировавшие округу и фактически державшие Москву в осаде. Положение Шуйского и его правительства становилось тревожным.
Численность войска, подступившего к Москве, современники оценивали в 100—187 тысяч человек, но эти данные, скорее всего, завышены, и реальное число составляло 20—30 тысяч.
Соратники Болотникова Пашков и Ляпунов укрепились у Серпуховских ворот, Болотников возле Коломны. Падение столицы ожидалось со дня на день: армии у Шуйского не было, казна пуста, хлебные запасы иссякли, надвигался более грозный противник — голод. Царя поддерживала только церковь во главе с патриархом Гермогеном, а также несколько крупных городов: Тверь, Нижний Новгород, Смоленск, Новгород Великий. Это и помогло царю выстоять перед Болотниковым, хотя в Москву постоянно проникали лазутчики с «прелестными» письмами от «царевича Дмитрия».
Начались переговоры, закончившиеся ничем. 15 ноября 1606 года повстанцы начали штурм Замоскворечья возле Серпуховских ворот. И в самый ключевой момент, как это было нередко в нашей истории, случилась измена.
Повстанцы уже ворвались внутрь защитных укреплений против Серпуховских ворот, возведённых под началом племянника царя Михаила Скопина-Шуйского, как вдруг Ляпунов со своими рязанцами переметнулся на сторону царя. Дворянам оказалось не по пути с чернью (впоследствии Шуйский всех их за это наградил). Восставшие отступили. Через две недели изменил и Пашков, в отряде которого также находились мелкие дворяне, вольные казаки, служилые люди, да и сам Пашков был мелким помещиком, проявившим способности военачальника и организатора. Исследователи не исключают, что в его измене Болотникову присутствовал и личностный элемент.
Измена немногочисленных отрядов Ляпунова и Пашкова, с военной точки зрения, не была опасна, но она внесла замешательство в ряды восставших. 2 декабря 1606 года войска Михаила Скопина-Шуйского нанесли поражение войскам Болотникова, в плен взяли более 20 тысяч человек, убитых было не более тысячи, следовательно, самой битвы как таковой и не произошло. Болотников с верными людьми отступил, оставив Скопину весь свой лагерь. Как отмечают источники, он заперся в Калуге, куда с ним пришло «всяких людей огненного бою (с ружьями) болши десяти тысячь».
Вскоре под Калугу прибыл Скопин с воеводами Иваном Шуйским и Фёдором Мстиславским, «приказавшие сжечь деревянные стены города и «поимать» вора Ивашку Болотникова». Но повстанцы сделали подкоп, взорвав гору из дров, затем совершили удачную вылазку из крепости, продолжив «сидение» в Калуге.
В мае 1607 года на помощь своему бывшему холопу подошёл оппозиционный Шуйскому князь А.А. Телятевский, который вместе с повстанцами отогнал армию Скопина из-под Калуги. За время сидения в Калуге Иван Болотников посылал письма в Польшу к новому Лжедмитрию II с просьбой о помощи, прося его лично поспешить к Москве «так как дело только в том, чтобы тут увидели его особу воочию». Что-то не усматривается здесь русского патриотизма «крестьянского вождя», как его рисовали советские историки.
Получив информацию об этом, Шуйский 21 мая 1607 года выступил из Москвы с огромным войском. Недалеко от Каширы, на реке Восме, 5 июня 1607 года произошло сражение, в результате которого Болотников потерпел поражение и заперся в Туле. «В битве на Восме погиб цвет повстанческой армии — отряды донских, волжских и терских казаков, казачьи сотни из Путивля и Рыльска», — пишет Р. Скрынников.
12 июня Михаил Скопин подступил к Туле, 30 июня в его лагерь прибыл сам царь Василий Шуйский. Тула была в то время мощной крепостью с каменным кремлём и внешним поясом городских укреплений. Уязвима она была в одном: город располагался в низине, и его можно было затопить. Эту идею царю подал муромский помещик Иван Кровков. Начались работы. Защитники Тулы совершали удачные вылазки, командиры «гарнизона» Иван Болотников, князь Андрей Телятевский, князья Шаховской и Масальский, вождь путивлян Ю. Беззубцев, командир служилых иноземцев литвин С. Кохановский, атаман казаков Фёдор Нагиба подбадривали войска и оказывали осаждающим яростное сопротивление. Царь организовал осаду так, что к городу перестало поступать продовольствие. Вскоре наступил голод. Жители поедали собак, кошек, падаль на улицах, лошадиные, бычьи и коровьи шкуры. Болотников всё продолжал звать на помощь «царевича» Дмитрия.
Осаждавшие перекрыли реку Упу, вода вошла в город, запасы соли были сразу уничтожены, подмоченное зерно уже было не спасти. Город стоял фактически посреди образовавшегося огромного озера. Из него стали уходить и сдаваться Шуйскому менее стойкие повстанцы, народ замышлял схватить Болотникова и Шаховского и сдать их царю. Положение стало невыносимым, и вожди восставших пошли на переговоры с царём при условии сохранения всем повстанцам жизни. Шуйский находился тоже в незавидном положении, его подталкивали внешние и внутримосковские обстоятельства, и он принял условия Болотникова: поклялся на кресте с обещанием помилования всех осаждённых.
10 октября 1607 года крепость Тула пала. Тульских сидельцев привели к крестному целованию (присяге) за царя Василия Шуйского. Повстанцы были разбросаны в разные концы страны.
В феврале 1608 года царь приказал выслать Болотникова в Каргополь. Если бы не Лжедмитрий II, подошедший вскоре к Москве и захвативший полстраны, может быть, и остался бы Иван Исаевич в живых. В опасной для себя обстановке царь тайно приказал ослепить Ивана, а затем «посадить в воду», то есть утопить, что и было сделано. Так закончил свой жизненный путь наш земляк, предводитель черни, сын своего времени Иван Исаевич Болотников. Но с его смертью Смута в России не закончилась.
Судьба его противников и сподвижников была различной. Князя Шаховского сослали в монастырь на Кубинское озеро, С. Кохановского — в Казань, атамана Ф. Нагибу и других — в «поморские города». Остались в живых князья Телятевский и Масальский. В марте 1610 года внезапно (полагают, что от отравления по приказу царя) умирает Михаил Скопин-Шуйский. В том же году, 17 июля, царь Василий Шуйский свергается дворянами с престола и насильно постригается в монахи, а на Москве воцаряется «семибоярщина». Шуйского с братьями отправляют в Варшаву, где он должен был по случаю взятия Смоленска публично покорно целовать руку королю Сигизмунду. Потом его заточили в Гостынский замок, где он и умер в 1612 году. Лишь в 1653 году прах Василия Шуйского перевезли в Москву, в Архангельский собор.
До воцарения Романовых оставалось три года...
Не забудем день Бородина!
7 сентября 1812 года под Москвой произошла страшная битва, фактически поставившая крест на планах Наполеона покорить Россию.
При Бородине силы французов превосходили русских: у Наполеона было 130—135 тысяч пехоты и кавалерии при 587 орудиях, у Кутузова — 120 тысяч человек при 640 орудиях.
Битва длилась 12 часов.
Бородинское поле занимало по фронту 8 километров. Наполеон после сражения за Шевардинский редут, в результате которого Багратион отошёл на основные позиции, решил атаковать в лоб, на батарею Раевского и деревню Семеновское. В ночь на 7 сентября император отдал приказ по армии, текст которого очень характерен и который в 1941 году частично скопировал Гитлер: «Воины! Вот сражение, которого вы так желали. Победа в руках ваших: она нужна нам. Она доставит нам изобилие, хорошие зимние квартиры и скорое возвращение в Отечество! Действуйте так, как действовали вы под Аустерлицем, при Фридланде, Витебске и под Смоленском, и позднее потомство вспомнит с гордостью о подвигах ваших в этот день и скажет о вас: и он был в великой битве под стенами Москвы!»
В 6 часов утра дивизии Дессе и Компана из корпуса Даву атаковали южную флешь сводно-гренадерской дивизии Воронцова. Атака была отбита, французы отошли в Утицкий лес. Это была проба сил.
В 6.30 утра — вторая атака и снова на южную флешь, которую французы сумели взять, но Багратион двинул на помощь Воронцову батальоны дивизии Неверовского, и флеши отбили. Вторая попытка Даву взять эти флеши обошлась дорого: неприятель понёс большие потери, самого маршала контузило. Наполеон направил в помощь Даву конницу Мюрата и корпус Нея. Увидя опасность, Кутузов послал в помощь Багратиону гвардейские Измайловский, Литовский и Финляндский полки из своего резерва.
В 7.30 утра последовала третья атака корпусов Даву и Нея.
Дивизию Неверовского потеснили, но на помощь пришли 8 батальонов Раевского и кирасирская дивизия. К 9 часам после жестокого штыкового боя русская пехота при поддержке кирасир выбила французов из южных флешей.
В 9.20 — четвёртая атака на флеши, на полуразрушенные русские укрепления шли 5 дивизий. Флеши были взяты с большими потерями, два полка французов ворвались в Семеновское. Но Багратион ударил в штыки, Кутузов приказал Платову и корпусу Уварова нанести удар по левому флангу и тылу французов, а Багратиону отдал часть сил из своего резерва. Французы после натиска русских отступили, успеха на южном фланге не было.
Пятую атаку французы направили в центр — на Курганную высоту. Здесь разгорелись яростные бои, все подступы и склоны высоты были устланы телами неприятеля, русские стояли насмерть, солдаты Дохтурова не раз вступали в рукопашную. Снова и снова войска Даву и Нея с кавалерией атаковали Багратионовы флеши, но снова и снова были отбиты.
В 10.30 последовала шестая атака на Багратионовы флеши войск Даву, Нея и Жюно. Несмотря на упорство, храбрость и неоднократные атаки французов, они были отброшены ветеранами Багговута, Коновницына, артиллеристами Раевского.
В 11.00, перегруппировавшись, Даву, Ней и Жюно бросили свои дивизии в седьмую атаку на Багратионовы флеши, но и она была отбита.
На поле боя лежали уже десятки тысяч убитых людей, лошадей, амуниция. «Упорство русских приобрело ужасный, зловещий характер», — писал впоследствии французский офицер, участник сражения.
Наполеон произвёл перегруппировку сил, сосредоточив против Багратиона 40 тысяч солдат и 400 орудий против 20 тысяч и 300 орудий.
Восьмая атака: напряжённые штыковые схватки, ожесточённая артиллерийская дуэль, огромные потери с обеих сторон — и французы захватили флеши. Багратион лично повёл остатки своих войск в атаку, но был смертельно ранен, а принявший командование Коновницын, не имея сил, отвёл войска за Семеновский овраг.
Но дальше Наполеон не прошёл, общее положение русских практически осталась прежним, фронт не был прорван.
Разгорелось сражение за батарею Раевского в центре позиций Кутузова, которую обороняли дивизии Лихачёва, Капцевича, Остермана-Толстого, Преображенский и Семёновский гвардейские полки и кирасиры. На них двинулись пехота Брусье, Морана и Жерара и кавалерия Коленкура, Груши и Латур-Мобура. Наступала кульминация. Было уже 3 часа пополудни, но решающего успеха Наполеон не имел.
Особенно кровавыми были схватки у Большого редута. Французы ворвались на него, и перед их глазами предстала ужасающая картина: редут был похож на огнедышащий кратер, здесь и там лежали горы трупов, на полуразрушенных брустверах были разбиты все бойницы, и при вспышках выстрелов можно было различить только одни жерла пушек... Русские стояли насмерть.
Генералы ходили лично в атаку, подбадривая солдат. Но всё-таки редут пал.
Французы понесли огромные, ужаснувшие их потери. Русские немного отошли, генералы советовали Наполеону ввести в бой гвардию, но он отказался.
Дождавшись темноты, император приказал отвести свои войска в исходное положение, оставив все захваченные флеши и редуты и окровавленное поле битвы. Потери были огромные: больше 50 тысяч солдат и 47 генералов. Русские потеряли около 58 тысяч человек.
Очевидцы рассказывают («История лейб-гвардии Московского полка»): «Многие из сражавшихся побросали своё оружие, сцеплялись друг с другом, раздирали друг другу рты, душили один другого в тесных объятиях и вместе падали мёртвыми. Артиллерия скакала по трупам, как по бревенчатой мостовой, втискивая трупы в землю, упитанную кровью... Изувеченные люди и лошади лежали группами, раненые брели к перевязочным пунктам, покуда могли, а выбившись из сил, падали, но не на землю, а на трупы павших раньше. Чугун и железо отказывались служить мщению людей; раскалённые пушки не могли выдерживать пороха и лопались с треском, поражая заряжавших их артиллеристов; ядра с визгом ударясь о землю, выбрасывали вверх кусты и взрывали поля, как плугом...»
Характерная деталь: французы сумели взять в плен только 700 русских, многие из них были ранены. Граф Сегюр из свиты Наполеона писал: «Истинно то, что они казались более твёрдыми в перенесении боли, чем французы».
Бородино — великая моральная победа русского народа над европейским диктатором. Это было началом заката военной славы Наполеона.
Из уроженцев тверской земли наиболее знаменит Александр Сеславин из Ржевского уезда, адъютант Барклая де Толли. После оставления Москвы он создавал летучие отряды для диверсионных действий в тылу французов. Именно его отряд первым заметил выход войск Наполеона из Москвы и сообщил об этом Кутузову. Похоронен генерал Сеславин под Ржевом на крутом берегу Волги.
Участниками Бородинского сражения были командир батальона лейб-гвардии Преображенского полка Никанор Свечин из-под Вышнего Волочка, командир 17-й пехотной дивизии, затем 2-го корпуса генерал-лейтенант Захар Олсуфьев из Корчевского уезда, а также тысячи солдат и сотни малоизвестных офицеров — наших земляков.
Адмирал из Вышнего Волочка
В Восточно-Сибирском море есть группа островов: Котельный, Фаддеевский, Новая Сибирь, Большой Ляховский, объединённые под общим названием — острова Анжу. Оказывается, это наш земляк, хотя и с французской фамилией.
В XVIII веке в Россию на государеву службу прибывали многие иностранцы — тут энергичным людям с Запада всегда находилось место. Дед героя нашего повествования приехал из провинции Анжу во Франции, его сын Фёдор стал врачом в городке Вышний Волочёк, а внук родился в 1796 году и получил при крещении имя Пётр.
В 1801 году Фёдор Анжу получил право приобрести потомственное дворянство, видимо, за безупречную службу. Он тут же воспользовался этим и определил малолетнего сына Петра в Морской шляхетский корпус. Годы учёбы и воспитания ничем особенным не отличались — были как у всех. В 1815 году Пётр производится в мичманы с назначением служить на фрегате «Австроил», а через пять лет получает звание «лейтенант» и назначается начальником полярной (Устьянской) экспедиции, направляемой для изучения и описания малознакомых в те времена берегов Сибири. Пётр Анжу впервые произвёл подробную опись и составил точные, на основании астрономически определённых пунктов, карты сибирского побережья от Оленёка до Индигирки и ближайших островов. Вот как появились на карте острова Анжу.
В 1824 году эта работа была успешно закончена, Петру Фёдоровичу присвоили офицерское звание «капитан-лейтенант». Опытного морского офицера ценили, а потому прикомандировали к военно-учёной экспедиции Ф.Ф. Берга, задачей которой было описание северо-восточного берега Каспийского моря и западного берега Аральского моря. К 1827 году и эту работу Пётр Анжу выполнил блестяще.
В Греции в эти годы полыхала национально-освободительная борьба против турок. В 1827 году в Лондоне Россия, Франция и Англия подписали конвенцию о предоставлении Греции автономии, но турки отказались выполнить требования союзников, имея в качестве аргумента достаточно сильные армию и флот. Союзники решили направить мощную соединённую эскадру в Средиземное море с целью оказать на Турцию давление. Общее командование осуществлял английский вице-адмирал Э. Кодрингтон, русской эскадрой (4 линкора, 4 фрегата) командовал контр-адмирал Л.П. Гейден. У союзников насчитывалось 10 линкоров, 10 фрегатов, 7 корветов, всего 1276 орудий. Турецкая эскадра, стоявшая в Наваринской бухте на западе полуострова Пелопоннес, насчитывала 3 линкора, 23 фрегата, 40 корветов и бригов с 2200 орудиями.
Турки убили двух парламентёров, и тогда флагман союзников выбросил сигнал «атака». Русская эскадра в кильватерном строю атаковала левое полукольцо турецкого флота, вкруговую расположившегося между Пелопоннесом и островом Сфагия в Наваринской бухте. Русские корабли — линкоры «Азов» (флагман), «Гангут», «Иезекииль», «Александр Невский», фрегаты «Елена», «Проворный», «Кастор», «Константин» — приняли на себя главный удар турок и уничтожили большую часть их кораблей.
Прославился «Азов» под командованием капитана 1-го ранга М.П. Лазарева: он уничтожил 5 турецких кораблей, в том числе флагман, за что «Азову» впервые в русском флоте был присвоен кормовой Георгиевский знаменный флаг. Между прочим, в составе его экипажа участвовал в сражении другой наш земляк мичман В.А. Корнилов из Старицкого уезда, а также знаменитые впоследствии лейтенант П.С. Нахимов и гардемарин В.И. Истомин.
Сразу за «Азовом» в кильватере следовал «Гангут» под командованием капитана 2-го ранга Авинова, помощником которого служил Пётр Анжу. Экипаж «Гангута» тоже сражался героически, уничтожив самостоятельно два корабля и вместе с «Иезекиилем» ещё один корабль турок. Участник сражения Владимир Броневский, офицер «Азова», в 1829 году в «Военном журнале» писал: «В жару битвы палубы наших кораблей представляли зрелище одинаково ужасное: без мундиров, с завязанными или заткнутыми ушами, дабы вовсе не оглохнуть, те люди, которые за несколько минут казались кроткими и добрыми, теперь казались бешеными... Томимые жаром, жаждою и усталостью, матросы окачивались морскою водою, прикладывались к ядрам и держали свинцовые пули во рту и тем освежали горящие губы и запёкшийся язык... Турки защищались с остервенением до последней возможности и вообще предпочитали смерть плену...»
Пётр Анжу в бою был ранен в голову, но оставался в строю до конца сражения. За мужество он был награждён орденом св. Георгия 4-й степени, греческим орденом Спасителя Золотого Креста, а также годовым окладом жалованья.
Русская эскадра, не потеряв ни одного корабля, с победой возвратилась на родину. Пётр Анжу назначается командиром фрегата «Екатерина», потом корабля «Фершампенуаз», а с 1830 года командует отрядом из трёх фрегатов в учебных плаваниях с гардемаринами. За рвение и успехи по службе в 1844 году Анжу присваивается звание «контр-адмирал», он назначается «капитаном над Кронштадтским портом».
Военная энциклопедия Сытина (1911) сообщает: «В дальнейшем служба Анжу протекала в административных и учебных учреждениях морского министерства. Он состоял непременным членом морского учёного комитета, председателем временного комитета для составления нового портового регламента и комитета для составления полного постановления о призах. В 1857 году избран в почётные члены Морского учёного комитета».
Умер Пётр Фёдорович в чине адмирала в 1869 году, похоронен в Петербурге на Смоленском кладбище.
