Толпа любовь мою винит, И между тем она согласна, Что мной избранная прекрасна. О чем же буйная шумит? Ужели чувство — преступленье? Ужели должен я просить, Как подаянья, позволенья И ненавидеть, и любить? «Она твоею быть не может!» Я знаю сам и не хочу Покой души ее тревожить, И чувство в сердце заключу. Сдержу желаний пылких волю, Мятежный жар сомну в крови, Но и в забвенье не позволю Прорваться слову о любви. И не узнает, не услышит Она о тайне от меня — Что ею только сердце дышит, Что ею только мил свет дня. Но для чего же мне неволить Влеченье чистое мое И молчаливо не позволить Мне любоваться на нее? Но для чего же мне украдкой Волшебных взглядов не ловить, Не услаждаться речью сладкой, Дыханья уст ее не пить?.. О, сколько раз в толпе бесстрастной, Томимый жаждой красоты, Я. не сводил очей с прекрасной, Лелея светлые мечты! Сдержав тревожное дыханье, Забыв себя, забыв людей, Я погружался в созерцанье Любви возвышенной моей. Минуты чудные! Казалось, Перед возвышенной душой Мне небо света открывалось С своею вечной красотой. О, только лишь художник-гений, Ловя чудесный идеал, В часы божественных видений Подобный образ создавал! И помню я: как тополь стройный, Во цвете лет, облечена Красой и гордой, и спокойной, Стояла царственно она. Волнисто-чудной диадимой, В гирлянде жемчуга и роз, Вился изгиб неуловимый Благоухающих волос. Сияло мыслию высокой Ее лилейное чело, И все лицо, как день Востока, И ясно было, и светло. Во влаге блещущей эмали, Под дымкой шелковых ресниц, Глаза пленительно сияли Красою северных зарниц. И переменно отражались На них мечты живой игрой: То блеском полдня разгорались, То в сумрак ночи погружались, Блистая звездною слезой. А эти розы щек живые! А эти — прелесть, красота, Любви созданье — огневые, Нектарно-влажные уста! Могучей силы чарованья На них положена печать, И может их одно лобзанье И вдунуть жизнь, и жизнь отнять. А плеч роскошные разбеги В сиянье млечной белизны! А груди пышной, полной неги, Две чародейские волны! В них жизнь всю полноту излила, А прелесть формы обвела… А страсти пламенная сила Их горделиво подняла… Все, все в ней было обольщенье, И мне казалось, что она Олимпа древнего явленье, Героподобная жена [108] !