Для Паши Арнаутова это было первым серьезным делом после перевода из бойцов СОБРа на должность оперуполномоченного в отдел, которым руководил отец.

В отделе Паша работал без малого пятый месяц, и до сих пор от любых мало-мальски значительных разработок его отодвигали. Делалось это вполне деликатно, но Паша все равно обижался. Понятно, что оперативного опыта у него почти никакого и ребята опасаются, что он по незнанию может наломать дров, но ведь если его так и будут от всего отстранять, то откуда опыт возьмется? Время шло, Паша тихо бесился и уже всерьез начинал думать о том, чтобы свалить из УБОПа в какой-нибудь территориальный отдел, где рядом с ним будут работать такие же, как он сам, начинающие опера и где ни на кого не будет особо давить авторитет его бати. Паша даже начал втихаря подыскивать себе место, но оказалось, что с переводом все не так просто. С «земли» в УБОП мечтали перевестись многие, но чтобы наоборот, да еще не на командную должность, а на самую что ни на есть рядовую – это вызывало недоумение. Причина перевода – нехватка опыта для работы в Управе? Глупость какая-то! Половина главка сейчас укомплектована вчерашними выпускниками Школы милиции, и ничего, как-то держатся, не комплексуют. Может, дело не в отсутствии навыков, а в том, что вы, товарищ, упороли какой-то косяк, из-за которого начальство или коллеги предложили вам искать новое место?

В общем, когда месяц назад в отделе появился Гриша Лютый, ситуация начинала выглядеть тупиковой. Гриша отработал в органах пятнадцать лет, но не в Питере, а на Украине. Когда, по его собственному выражению, «хохлы совсем достали», он воспользовался родственными связями и нашел место в Санкт-Петербурге, старшим опером в одном из районных отделов. Может, так и просидел бы он там до пенсии, но сработал фактор везения: разбираясь с какими-то лохотронщиками, которых притащили в отдел постовые, Лютый встретил парнишку, которого когда-то в Донецке ловил за квартирные кражи. Ныне парнишка числился в розыске за многочисленные подвиги на исторической родине и жил по чужим документам. Стремясь выторговать свободу, паренек рассказал много всякого интересного. По его наводке взяли группу автоугонщиков, изготовителей паспортов и серьезных разбойников-гастролеров. Не говоря уже о всякой шушере вроде скупщиков краденого и мелких сбытчиков наркоты. Процент раскрываемости отделения, в котором трудился Лютый, взлетел на небывалую высоту, а сам Лютый удостоился личного предложения от Арнаутова-старшего, совместно с отделом которого реализовывалась часть информации, сменить место службы.

В арнаутовском отделе Лютого приняли настороженно. Общее мнение выразил Молчун: «Мутный конь. Такими темпами он через полгода в Министерстве станет работать». Паша этого мнения не разделял, Лютый ему с самого начала понравился своей независимостью и профессионализмом. Последнее качество Гриша, в отличие от некоторых коллег, не старался выпячивать. Более того, он доброжелательно и откровенно делился секретами мастерства, не гнушаясь многократно растолковывать вещи, непонятные Паше. Неудивительно, что они стали напарниками. Правда, тот же Молчун пробурчал по этому поводу, что, мол, хитрый хохол выслуживается перед начальником через его сына. Но Паша, выбрав момент, провел с Молчуном разъяснительную беседу, и тот за свои слова извинился.

Лютый всего месяц отработал в отделе, но Паше казалось, что прошло не менее полугода. За четыре недели они успели столько всего! Работали почти круглосуточно и без выходных, но зато результатами можно было гордиться. Подчистили все хвосты по реализации сведений, полученных от лохотронщика, и вышли на след группировки, продающей оружие с армейского склада. Информацию, позволившую зацепиться за оружейников, опять раздобыл Лютый.

…Паша сидел в черном джипе «Паджеро», припаркованном на тротуаре у ограды сквера, в котором должна была состояться встреча с продавцами оружия. Продавцы опаздывали уже на десять минут, и Паша нервничал, хотя Лютый и предупреждал, что встреча может не состояться. У людей, занятых столь рискованным бизнесом, свои представления о пунктуальности. Запросто могут разок-другой продинамить, чтобы убедиться в отсутствии милицейской засады или каких-нибудь других каверз со стороны покупателей. Последят за местом встречи со стороны, позвонят и перенесут все на завтра. И так до тех пор, пока не уверятся в своей безопасности.

Сам Лютый расположился на скамейке внутри сквера. Сидел и грыз яблочко, ничуть, вроде бы, не интересуясь происходящим вокруг. Сидит себе человек, отдыхает. Паша в который раз подумал, что Лютый умеет совершенно поразительно вписываться в любую окружающую обстановку. Надень на него форму – получится типичный мент или военный. В зэковской робе он будет смотреться правильным «мужиком», имеющим за спиной пару ходок длиной в десять лет. А в костюме с белой рубашкой сойдет за жуликоватого директора торговой компании или помощника депутата. Сейчас на Лютом были дешевая куртка с джинсами и кроссовки, так что с ходу определить его масть было трудно. По мнению Паши, попадание в образ было успешным. Паша попытался представить себя на месте противника, который наверняка уже прибыл и присматривается с расстояния. На его месте Паша не заподозрил бы подвоха. Именно так, как сейчас Лютый, и должен выглядеть серьезный партнер. Не распальцованный бандюган из бывших спортсменов и не засиженный зэк, объявленный в розыск за мокрое. Серьезный человек, занятый прибыльным, но рискованным бизнесом. Гранатометы он берет не для себя, а для других людей, тоже серьезных. И обстоятельства, при которых эти люди применят оружие, волнуют его так же мало, как и каналы, по которым «железо» попало к поставщикам.

Однако пора бы уже им появиться…

Только Паша об этом подумал, как они появились. Не они – он. Среднего роста мордастый мужик в кожаной куртке, пройдя вдоль ограды и мазнув по «Паджеро» настороженным взглядом (Паша порадовался, что на джип повесили липовые номера – машину специально для операции одолжили у одного коммерсанта, который был УБОПу по жизни обязан и не отказывал в таких мелочах), резко завернул в сквер и сел на скамейку к Лютому.

Лютый посмотрел на него, бросил за спину огрызок и слегка потянулся.

– Откуда этот хрен нарисовался, не видел? – шепотом спросил Паша у Молчуна, сидевшего за рулем джипа.

Молчун отрицательно покачал головой.

У Лютого был при себе микрофон, так что весь его разговор с продавцом был слышен в кабине «Паджеро» и писался на цифровой диктофон.

– Здорово! Как дела? – спросил Лютый.

– Пока не родила, – отозвался продавец, которому заочно присвоили кличку Прапор – установить его личность не удалось, но были основания полагать, что он служит на военных складах в окрестностях Гатчины и что именно оттуда уходит продаваемое им оружие.

– Значит, родит! Да расслабься ты! Яблочко хочешь?

– Предпочитаю «капусту».

– «Капуста» имеется. «Железо» привез?

– Привез.

– Покажи!

– Сначала покажи «капусту».

– Ага, значит, утром деньги, вечером стулья. Так?

– Ты даешь деньги, я позову человека. Он отнесет их в машину и принесет «железо».

– А ты, значит, страховочкой остаешься, так?

– Моя голова не стоит восемь штук? – Прапор нервно усмехнулся.

В зеркало Паша видел, как Лютый, обдумав предложение продавца, кивнул и достал телефон. Спустя несколько секунд зазвонил мобильник Арнаутова-младшего. Примерно такое развитие ситуации они и предполагали, когда планировали операцию, но Паша ощутил столь сильный выброс адреналина, что, отцепив трубку от пояса, уронил ее на пол, а подобрав, чуть не нажал отбой вместо кнопки ответа.

– Да не суетись ты, – прошептал Молчун.

Паша сильнее прижал трубку к уху:

– Алло!

– Тащи бабки. Таможня дает добро.

– Понял.

Паша убрал телефон, потер взмокшие ладони о штаны. Мысленно обругал себя: пока служил в СОБРе, и в Чечне успел побывать, и в Питере не один раз участвовал в задержаниях вооруженных преступников – чего же сейчас так мандражирует?

Молчун слегка толкнул его в плечо:

– Иди, все будет нормально.

Проверив в кармане конверт с долларами, одолженными у того же барыги, который предоставил джип, Паша вылез и, изображая этакого костолома, чьи мозги много лет назад остались на борцовском ковре, подошел к скамейке. Хотел отдать конверт Лютому, но Гриша кивнул на Прапора:

– Это теперь его деньги. Почти…

Паша развернулся, протянул конверт Прапору. Прапор поднял руку, чтобы конверт забрать… Поднял и замер. Паша почувствовал, что он смотрит куда-то мимо конверта и видит там нечто такое…

С неожиданной резвостью Прапор вскочил, ударил Пашу головой в живот и бросился к выходу из сквера.

– … твою мать! – метнулся вслед за ним Лютый.

Паша не понял, что именно произошло, но сообразил самое главное: из-за какой-то его оплошности операция провалилась. Он почувствовал себя так, как это бывает после сильного удара в солнечное сплетение: дышать и двигаться вроде бы можно, но очень не хочется. Проще упасть и дождаться, чем все закончится, чем пытаться что-нибудь изменить.

Впрочем, такое состояние длилось недолго. Преступник убегает; его нужно догнать и сломать. Это не оперативные игры, это понятное и привычное дело. Усилием воли сбросив оцепенение, Паша бросился догонять.

Прапор уже выскочил из сквера и теперь бежал вдоль ограды, а навстречу ему вдоль поребрика летела зеленая «пятерка» с распахнутой задней дверцей – явно с целью его подхватить. Бежал Прапор на удивление быстро, а еще и толкнул на Лютого какую-то женщину, так что Гриша сильно отстал. Не успевал и Молчун, выскочивший из «Паджеро».

Паша бросился по газону, в прыжке перемахнул через ограду и, опередив Лютого, успел в последний момент. Готовясь прыгнуть в «пятерку», Прапор притормозил, и в этот момент Паша сшиб его ударом ноги между лопаток. Мордой пропахав по асфальту, Прапор замер, не помышляя о дальнейшем сопротивлении. Машина вильнула от тротуара и прибавила скорость. Задняя дверца захлопнулась, в кабине были видны двое мужчин – водитель и кто-то на заднем сиденье.

Паша кинулся за машиной, на ходу выдергивая из кобуры пистолет. Патрон уже дослан в патронник, так что как только на линии стрельбы будет чисто, можно бить по колесам.

Оглянувшись, Паша увидел, как Молчун с Лютым, навалившись на Прапора, надевают наручники. Одного взяли, но если уйдет машина с товаром, то грош цена такому захвату.

А если «железо» в другой машине?

Паша остановился. Сжимая пистолет двумя руками, занял привычную позицию для стрельбы. Черт, люди! Впереди, по ходу «пятерки», какие-то растерявшиеся пешеходы; нет, чтобы прыгнуть к обочине, спасаясь от летящей машины – замерли на дороге. Пуля, не попавшая по колесам, гарантированно достанется кому-то из них.

А машина вот-вот достигнет границы, за которой прицельная стрельба по ней практически невозможна…

Положение спас Топорков, о котором Паша в пылу схватки забыл. Топорков был в служебной «шестерке», косо припаркованной к тротуару, и перекрывал один из двух возможных путей отхода преступников. Точно рассчитав время и расстояние, он врубил заднюю передачу и вылетел наперерез. Звук удара машин растворился в уличном шуме, а водитель «пятерки» выкрутил руль, в последний момент пытаясь избежать столкновения, так что Паше сперва показалось, будто затея не удалась… Удалась! Сцепившись и перегородив встречную полосу, машины остановились. С криком «Да что ж ты, сука, наделал!» Топорков выволок из «пятерки» и скрутил водилу, который после столкновения выглядел слегка очумело и почти не сопротивлялся. Подоспевший Паша захватил заднего пассажира. Подбежал запыхавшийся Лютый: – Взяли? Молодцы! Деньги не потерял?

– Нет, – Паша проверил конверт.

Лютый выдернул из замка зажигания «пятерки» ключи, открыл багажник. У Паши ухнуло сердце: показалось, что внутри нет ничего, кроме запаски с домкратом. Как же так? Значит… Но Лютый, выбросив домкрат на асфальт, склонился над багажником ниже и отогнул края промасленного брезента, который Паша сперва не заметил. Из свертка, тускло отражая солнечный свет, торчали «трубы» ручных противотанковых гранатометов «Муха».

Есть!!!

Лютый усмехнулся и показал Паше большой палец. Потом увидел, что Молчун уже приволок Прапора и, поставив его на колени, держит за скованные сзади руки. Подошел и, наклонившись близко к его лицу, с понятным злорадством сказал:

– Что, моя капуста тебе не нужна? А мне твое железо надо!

Прапор что-то пробурчал и отвернулся. Из носа у него текла кровь, лоб и щеки выглядели так, как будто их обработали наждачной бумагой.

Лютый выпрямился, посмотрел на зевак, столпившихся на тротуаре. Крикнул им:

– Чего стоим? Расходимся, сейчас тут все взорвется!

Кто-то поторопился уйти, но остальные просто попятились от поребрика на два шага и крепче сжали ручки сумок и мешков.

Лютый подошел к Паше, молча сдвинул обшлаг левого рукава его куртки и посмотрел на часы. Паша тоже туда посмотрел. И почувствовал, как краснеет. Вот, значит, в чем он прокололся. Баран! Точно, все мозги оставил в спортзале.

Часы были наградными, с гербом МВД, с гордой надписью «Российская Федерация» золотом по черному циферблату. Наверняка и военным такие же часики выдавали, вот Прапор и въехал с первого взгляда.

– Ты б еще наколку сделал «Смерть бандитам», – сказал Лютый.

Паша высвободил запястье, опустил рукав. Помолчав, извинился. Это у него, как и у отца, получалось с трудом.

– Ну, извини, лопухнулся.

– Понимаешь, Паша, если бы на его месте, – Лютый кивнул в сторону Прапора, – оказался зэчара какой-нибудь, ты бы уже давно был на том свете. Врубаешься?

– Не дави, понял.

– Ну раз понял – иди ищи понятых. Надо здесь побыстрее заканчивать, самое интересное впереди.

* * *

Они знали друг друга с курсантских времен, а значит – целую жизнь.

Пять лет они спали на соседних койках в казарме, ходили в увольнения и бегали в самоволки, передирали друг у друга конспекты. После выпуска, получив назначения в разные округа, пообещали часто писать и обязательно встретиться. С письмами как-то не получилось, на письма времени не хватало, а вот встречаться доводилось им регулярно. В Сирии и Ливане. В Мозамбике. В Афганистане. В Чечне. Последнее время – все чаще в невоюющем мирном Питере.

Училище они закончили одинаково и до начала девяностых годов шли по карьерной лестнице вровень, даже очередные звания получали чуть ли не в один день. Но потом все изменилось. Один так и продолжал неспешное движение вверх, потом и кровью добиваясь очередной высоты, второй же будто заскочил в скоростной лифт. Первый, двадцать три года отслужив в армии, стал полковником, командиром в/ч специального назначения. Второй был тоже полковником, но в отставке, однако имел отношение к таким полутеневым-полулегальным структурам, для которых командир части спецназа даже не пешка в их играх, а в лучшем случае кусочек войлочной тряпочки, приклеенной снизу к пешке, чтобы она легче двигалась по доске и не царапала блестящую полировку.

Они всегда обращались друг к другу по имени. Когда вместе учились. Когда воевали. Когда, изредка, удавалось встретиться семьями. И для полковника было неприятным потрясением осознать, что, оказывается, в последнее время он все чаще и чаще называет старого друга не иначе как Координатором. Причем называет не в общении с подчиненными, допущенными к решению особых задач, поставленных перед частью – в этих случаях такая секретность являлась, конечно, оправданной, – а называет его Координатором мысленно, про себя. И вздрагивает, когда жена спрашивает, как у старого друга дела, просит передать привет его супруге или безнадежно вздыхает: «Может, он тебя к себе работать возьмет? Сколько можно в этой армии?.. Выслуга с пенсией есть, льготы последние вот-вот отнимут, так, может, хватит романтики? Увольняйся, и хоть на старости лет заживем, как нормальные люди».

Полковник давно перестал быть романтиком. Много лет назад, при выборе профессии, это качество, взращенное на военных книжках и фильмах, сыграло важную роль. Потом оно благополучно перенесло курсантские годы и службу в Туркестанском ВО. Пошатнулось, однако выдержало испытание в Сирии. Но разрушилось в Мозамбике, куда полковника – тогда он был старшим лейтенантом – послали в восемьдесят пятом году.

Нищее государство, за десять лет до этого получившее независимость, было охвачено гражданской войной. Правящая партия ФРЕЛИМО, во главе с большим другом СССР товарищем Саморой Машелом, пыталась удержать власть. Для оказания помощи национальной армии, пресекающей вылазки базирующихся на территории соседней ЮАР отрядов «Мозамбикского национального сопротивления» (МНС), Советский Союз направил военных специалистов. Часть из них – в том числе и будущий Координатор, – прибыла и действовала вполне легально. Другим, призванным выполнить задания особой важности, приходилось маскироваться под европейцев, некогда в избытке населявших страну и до объявления в 1975 году независимости занимавших ключевые посты в экономике. Большинство из них, не согласившись с социалистической ориентацией новой власти, поспешило уехать, но некоторые решились остаться.

Полковник был искренне горд своим особым заданием. Партия и командование оказали ему такое доверие! Больше всего он боялся, что может это доверие не оправдать. О себе и об оставленной в Союзе невесте не думал. Как можно думать о личном, когда на карту поставлены государственные интересы?

Он впрягся в работу с первого дня, как прибыл в страну. Не давал покоя ни себе, ни помощникам. Дело пошло. Случались, конечно, мелкие неудачи, но… Дело пошло!

Пролетело полгода. Ситуация в Мозамбике оставалась тяжелой. Да что там оставалась тяжелой – она ухудшалась с каждой неделей, и полковнику все чаще приходилось отгонять тревожные мысли: неужели их усилия будут напрасны?

Пролетело полгода, в Союзе разворачивалась Перестройка, в Мозамбике гражданская война полыхала уже во всех провинциях, и дело шло к вторжению регулярных частей армии Южно-Африканской Республики. И тут полковник получил информацию, что один из крупных полевых командиров «Национального сопротивления», бригадный генерал Джамба Гонейро, готов перейти на сторону законной власти. Начались долгие и нервные переговоры. Установить связь напрямую не удавалось, приходилось действовать через посредников. Но в конце концов, вроде бы договорились о личной встрече. Полковнику вручили письмо от какого-то дальнего родственника Гонейры – активиста партии ФРЕЛИМО – и благословили на встречу. В последний момент вместе с письмом дали и еще какой-то конверт. Содержимого этого конверта полковник не знал, а в случае малейшей опасности должен был его уничтожить.

На месте встречи полковника ждала засада из «мэнээсовцев». Раненый, он все-таки успел сжечь оба конверта. А потом попал в руки врага и три дня провел в земляной яме. На поверхность его поднимали лишь для того, чтобы подвергнуть очередной серии пыток. Африканцы оказались очень изощренны в этом виде искусства, и он, не помня себя от боли, что-то им рассказал. Но рассказал, видно, не много, раз его не прикончили – держали живым, надеясь выпытать и остальное.

Рано или поздно так бы и произошло, но на исходе третьих суток плена охрана допустила ошибку. Полковник убил двух африканцев, угнал «Виллис» и добрался до городка Шокве, где дислоцировались бригада армии Мозамбика, в составе которой были и военные советники из СССР. Последнее, что запомнил он, прежде чем потерять сознание и вывалиться из-за руля «Виллиса», было лицо Координатора и его слова:

– Степа, живой?! Мы уж думали…

Полковника без заминки переправили в СССР. Подлечили, наградили, дали длительный отпуск. В отпуске он сыграл свадьбу. После медового месяца получил новое назначение – в Белоруссию, где ничто не напоминало об африканском кошмаре. Втянулся в службу, проводил свободное время с женой, обсуждал с товарищами новую политику партии и посмеивался над объявленной Горбачевым борьбой с алкоголизмом. Земляная яма и чернокожие палачи снились все реже и реже.

Спустя год он случайно узнал, что вскоре после него установить контакт с Джамбой Гонейро пытался еще один офицер. Он погиб, секретное письмо попало в руки врагов, в стане «Сопротивления» случился раскол. С Гонейро расправились, но перед этим он сам успел прикончить кого-то из лидеров «Сопротивления».

Потом полковник узнал еще кое-что. И еще. Так, по мелочи. Но этих мелочей оказалось достаточно, чтобы раскрылись глаза.

Две недели он ходил сам не свой, потом подал рапорт в Афган. Логики в таком поступке было немного. Хотя – как посмотреть… Жена узнала об этом последней. Рыдала. Грозилась уйти. Он уехал.

Спустя год там и встретился с Координатором. После Африки они не виделись и даже не переписывались. Полковник слышал, что старый друг теперь служит в Москве, даже телефон его кто-то давал, да все руки не дошли позвонить. А тут Координатор как-то вечером сам пришел в его комнату в «бочке» – так называли временный жилой модуль.

Выпили разведенного спирта. После четвертого тоста Координатор спросил:

– Ты зачем все время лезешь под пули? О твоем геройстве здесь только мертвый не знает. Объясни мне, что происходит. Мозамбик?..

– Меня тогда специально подставили. Правильно? Было нужно, чтобы этот чертов конверт оказался у негров. И оказался так, чтобы они поверили в то, что там написано. Правильно? Чтобы они поверили и перегрызлись между собой. А этот долбаный вождь, на встречу с которым меня отправили, про меня ни ухом ни рылом не знал и вовсе не собирался вступать в коммунисты. Правильно?

Координатор долго не отвечал. И не поднимал глаз. Потом ответил. Вроде бы убедительно:

– Правильно. Только мне тогда ничего об этом известно не было.

– Ничего?

– Степа, не сходи с ума. Кто я тогда был, чтобы со мной такие операции обсуждали? Такой же старлей, как и ты. Тем более мы вместе учились. Я уже потом сам догадался, когда Генка Ерасов погиб. Он на два курса младше нас учился, ты его, может быть, помнишь… Считается, что благодаря этой операции было отсрочено наступление регулярных сил ЮАР и серьезно ослаблены позиции МНС. Мы офицеры, Степа. У нас работа такая – Родину защищать. Войны без потерь не бывает. Ценой одной жизни были спасены тысячи. Согласись, что для боевых действий это очень хорошее соотношение.

Будущий полковник молчал.

Будущий Координатор, наполнив стаканы, спросил:

– Если бы ты был генералом, и от тебя зависело принятие такого решения, ты бы его принял?

В последний момент старый друг изменил интонацию, и вопрос прозвучал как утверждение.

Будущий полковник молча выпил.

– И еще… Решение уже принято, и не позднее февраля мы отсюда уйдем. Осталось немного, так что постарайся… без глупостей. Оставь прошлое в прошлом и начинай жить. Мне бы очень не хотелось сопровождать твой цинковый гроб и рассказывать Лене, как ты геройски исполнил интернациональный долг перед братским афганским народом.

– Тебе его сопровождать не придется. – Будущий полковник высказался в том смысле, что, мол, и без тебя найдется, кому доставить тело на родину, но Координатор предпочел сделать вид, что истолковал фразу по-своему.

– Вот и отлично! – Улыбнувшись, он чокнулся своим стаканом со стоящим на столе стаканом товарища.

– Кстати, откуда ты про февраль знаешь?

– Это уже все знают.

– Да? Я пока что не слышал. Похоже, что как раз ты точно станешь генералом.

– Не уверен, – Координатор посмотрел на полковника очень трезвым взглядом. – Дома начинается такая интересная жизнь, что красные лампасы меня в последнее время привлекают не слишком…

К стоящему на отшибе поселковому магазину подкатил армейский микроавтобус «УАЗ», за округлые формы кузова прозванный «батоном» или «таблеткой». Кроме полковника в машине был только сержант-водитель. Полковник сидел в пассажирском салоне за столиком, на котором была разложена карта с обозначенными районами поиска дезертиров и схемой движений розыскных групп.

– Леша, сходи, купи чего-нибудь, – распорядился полковник, кутаясь в накинутый на плечи камуфляжный бушлат: несмотря на то что в «УАЗе» было жарко натоплено, его сильно знобило: бессонная ночь наложилась на простуду и старые раны.

Водитель выпрыгнул из автобуса, ушел в магазин. Только после этого из черной «Волги», стоявшей у противоположного угла здания, вышел Координатор. От военного в нем остались только выправка да офицерский голос. Меся дорогими ботинками грязь, он дошел до «таблетки». С легкой брезгливостью дернул тугую ручку и открыл заскрипевшую дверь пассажирского отсека автобуса. Залез и сел на скамейку, подобрав длинные полы черного плаща и поддернув брюки с острыми стрелками.

Они поздоровались, и Координатор нетерпеливо спросил:

– Что у тебя?

– Точной информацией не обладаю. Могу только предполагать, что их подтолкнула на побег Калининградская операция.

– Фактор случайности, – поморщился Координатор, глядя в окно. – Кто мог знать, что автобус перекроет цель?

– В автобусе дети были…

– Не дави на мозоль, Степа. Они не салобоны, знали, где служат. Кто инициатор побега?

– Думаю, Ремезов. Последние дни он выглядел хмурым…

– А ты куда смотрел?

– Валя! Знал бы прикуп…

– А должен был знать, Степа. Если они куда-нибудь придут… Если они что-нибудь расскажут… Тебя привлекут к самой суровой ответственности. Ты понимаешь, о чем я?

– Ладно, не первый год замужем.

– Как бы не в последний. Найди их, Степа, иначе я ничего не смогу для тебя сделать. Какая помощь нужна?

– Горючка для вертушек.

– Я дам команду. Пока все? Держи меня в курсе. Удачи!

Выйдя из автобуса, Координатор придержал дверь:

– Да, как там Лена?

– Все нормально.

– Генка поступил? Ну, бывай!

* * *

Как ни поторапливал Лютый, а все равно на месте задержания оружейников провозились до темноты. В том числе из-за Паши, который слишком долго писал свой первый в жизни протокол осмотра. Помогавший ему Лютый оглянулся, отыскивая водилу «пятерки». Тормознул проходившего мимо Топоркова:

– Слушай, а где хозяин машины?

– Так увезли уже.

– Нормально! А кто мне в протоколе крестик поставит?

– Он тебе в отделе распишется. – Топорков продемонстрировал опечатанный бумажными лентами брезентовый сверток с гранатометами: – Во, упаковал, как заказную бандероль.

– Да не тряси ты, бисова душа, они же шмальнут.

– Гранатометы просто так не стреляют, их взводить надо.

– Ну тебе виднее. Я на флоте конюхом служил. – Лютый протянул Топоркову ключи от «пятерки». – Ладно, ты гони их тачку, а я с Пашкой поеду. Молчун, кстати, где, уже смылся?

– Да, погнал джип отдавать. И баксы.

– Моргнуть не успеешь, как вы все разбегаетесь. Ну шо за народ?

Услышав шум останавливающейся машины, Лютый и Топорков обернулись. Оказалось, приехал Арнаутов-старший.

– Все, я поскакал, – Топорков удобнее перехватил сверток. – Дровосека ведь Громов вызывал, наверняка пистон вставил. А он теперь нам… Не хочу в этом участвовать. Все, давай, в отделе увидимся.

– Давай…

Ловко разминувшись с Арнаутовым, Топорков смылся.

– Здоровеньки булы, Николай Иванович! – приветствовал Арнаутова Лютый.

Вместо ответа начальник отдела объявил:

– Проверка из Москвы едет. Воскресенье, блин… Что тут у вас?

– Да вот, закруглились. На базу собираемся.

– А это что? – Арнаутов указал на разбитый багажник служебной «шестерки».

– Это? Да они что-то почувствовали, Николай Иванович, и смыться решили. У нас другого выхода не было…

– Что почувствовали?

– Да понимаете…

– Я засветился, – Паша выступил из темноты за спиной Лютого. – Часы забыл снять наградные.

Железный Дровосек скривился, как от зубной боли:

– А чего фуражку не надел? Или, лучше, всю форму?

– Ну ошибся я, виноват! Что мне теперь, застрелиться?

– Ты голос мне не показывай. Быстро обратно в отряд пойдешь, двери лбом вышибать.

– Да и пойду!

– Хватит, Паша. – Лютый встал между отцом и сыном. – Иваныч, проехали. С кем не бывает? Это я недоглядел.

– Он головой думать должен, а не только есть.

– Да научим его, все будет путем!

Через плечо Лютого Железный Дровосек посмотрел в лицо Паше, еще раз дернул щекой и отвернулся, массируя область сердца:

– Ладно, дорабатывайте, а я домой. Нехорошо мне что-то…

Направившись к своей «Волге», Арнаутов на полдороге остановился и достал сотовый телефон. Долго смотрел на него, потом вздохнул и набрал домашний номер Кожуриной.

– Да, я слушаю, – ответила она после первого же гудка. Кроме ее голоса был слышен звук включенного телевизора: шел какой-то концерт, Верка Сердючка пела: «А я не знаю почему, но ты мне нравишься…»

– Привет, это я.

Звук телевизора плавно угас. Было слышно, как Татьяна положила «лентяйку». Только после этого сухо ответила:

– Здравствуй.

– Не хочешь в гости позвать?

– Зачем?

– Давно не виделись.

– И что?

– Я соскучился…

– Прикажешь мне теперь от радости зайчиком прыгать? Извини, мне завтра рано вставать. – Татьяна положила трубку.

Арнаутов посмотрел на погасший дисплей мобильника. Звонить больше некому. Домой ехать не хочется. В отдел, что ли, отправиться? Там он опять полается с Пашкой, а ребятам, которые честно отработали в выходной день и теперь надеются немного расслабиться, распив пару бутылок под нехитрую закусь и разговоры на рабочие темы, будет только мешать.

Сильно хлопнув дверью, Железный Дровосек сел в машину и сказал в ответ на вопросительный взгляд водителя:

– Домой. Только тормозни у магазина какого-нибудь…