Сдав дежурство и отметившись у начальства, Шилов провел «сходку» в своем кабинете. Собрались все, кроме Василевского, оставшегося работать на месте взрыва. Но и он успел застать конец совещания.

– Всем доброго утра. Не ждали? – Василевский занял место рядом с Джексоном.

– Есть чего нового? Водилу привез?

– Водила на два часа домой отпросился, очень уж у него жена психовала.

– Фоторобот нужен сегодня.

– Сделаем.

Шилов оглядел ребят. Василевскому можно дать задание и посложнее, водилой пусть лучше займется Сапожников.

– Значит, так, уточняю задачу. Леня, Витя, – Роман посмотрел на Василевского и Егорова, – дуйте в часть, уточняйте все по этим беглецам. Куда бежали, зачем бежали, с кем… Почему остальные не побежали. Когда получите полные данные всех троих, отзвонитесь Оле. Она их пробьет по базам, мало ли, чего интересного выплывет. Поняли?

– Спасибо тебе, добрый фей, – хмыкнул Леня, а Оля серьезно кивнула и пометила что-то в блокнотике.

Оля работала в отделе недавно. Ее взяли на должность опера, но фактически она исполняла обязанности компьютерщика и секретаря. Искала информацию в базах данных, писала справки и ответы на отдельные поручения, составляла запросы. Иногда привлекалась к опросам свидетелей, если надо было поговорить с женщинами или детьми. Она неоднократно просила, чтобы ее допустили к более серьезным вещам, но пока что все просьбы закончились только тем, что ее пару раз взяли на задержания, когда для поимки злодея нужно было рассредоточиться по улице и ждать его появления, не привлекая внимания. Оба раза Оля более чем серьезно относилась к задаче, хотя все, что от нее требовалось, – это стоять рядом с Шиловым или Джексоном и изображать беззаботно щебечущую подружку.

– Женя, – посмотрел Шилов на Джексона, – ты – то же самое – по врачам.

– Дело мы заводим или район? – спросил Джексон.

– Какой, на хрен, район? Шум уже такой стоит, что в Москве слышно. В семь надо докладывать «первому», а в восемь справка должна уйти в Министерство.

– Кто ее там ночью будет читать? – усмехнулся Егоров. – Лунатики?

– Еще вопросы имеются?

– Дурацкие можно? – уточнил Василевский. – Я по поводу ордена.

– Ты еще про отмену бесплатного проезда спроси. Если больше вопросов нет, то – вперед. Родина требует подвига.

– Как всегда, – вздохнул Джексон, первым направляясь к выходу из кабинета.

* * *

В то время как Шилов проводил совещание, за две тысячи километров от него Скрябин перешагнул порог оперчасти Учреждения УЩ-349/13 – так официально именовалась «ментовская зона». Замначальника оперчасти принял Стаса радушно, напоил кофе и сообщил, что опер, непосредственно курирующий Петрухин отряд, сейчас в отпуске, но кое-что он и сам может сказать. Среди заключенных Петруха имеет определенный авторитет, на контакт с администрацией не идет, успел за драку посидеть в штрафном изоляторе.

– «Греют» его? – спросил Стас.

– Были только две посылки от матери. И переписывается он только с ней. – Глядя в зарешеченное окно просторного, но очень мрачного и холодного кабинета, замнач немного подумал и высказался: – В принципе, может быть, тебе и удастся его разговорить. Есть в нем что-то такое… надломленное. С моим опытом это чувствуется. Прежде чем сюда лететь, могли бы и с нами связаться, мы бы сами попробовали. Или не доверяете?

– Да ну, о чем разговор! Просто когда еще удастся за казенный счет прокатиться? Да и не в нем одном дело. Со мной следачка приехала, ей тоже нужно нескольких человек допросить.

– Следачка? Молоденькая? – Замнач понимающе усмехнулся. – А чего она не пришла?

– Она сперва в «шестерку» ( Женская колония рядом с Нижним Тагилом.) поехала. Завтра, наверное, к вам.

– Ну, мы всегда рады хорошим гостям. С культурной программой помочь? Сам понимаешь, с нами тут многие дружат, так что отдых организовать – не проблема. Хоть в городе, хоть за городом. Денька на три в горы, на базу отдыха – вы как?

– Спасибо. Только мы, наверное, долго у вас не задержимся. – Предложение было заманчивым ровно настолько, насколько и неприемлемым. Хотя… Да нет, никак не получится! Даже предлагать Татьяне это не стоит. Тем более что – Скрябин вспомнил, как они утром позавтракали в гостиничном буфете и разъехались в разные стороны, – вообще непонятно, как она относится к тому, что было ночью. С ним самим все понятно, он уже и не помнит, когда чувствовал себя таким счастливым, как нынешним утром. А вот она как будто о чем-то жалела…

Отогнав эти мысли, Скрябин вернулся к работе:

– Когда с ним можно поговорить?

– Можно сейчас. Но лучше, конечно, вечером.

– Что, Петр Олегович изволят почивать?

– Петр Олегыч изволят трудиться. Танк делают. Т-90.

– Хм, это как? Для побега?

– Для армии. У нас договор с танковым заводом, уже два года. Иностранцы шум подняли: «В России опять используют труд заключенных». А на самом деле они, – хозяин кабинет кивнул на окно, – только рады. И при деле, и кое-что зарабатывают… Ну так что, зовем сейчас?

Скрябин утвердительно кивнул, и замначальника снял рубку внутреннего телефона. Отдав распоряжение, он еще минут двадцать посидел со Скрябиным, а потом запер сейф и поднялся из-за стола:

– Беседуйте, не буду вам мешать. Если хочешь, можешь кофе его угостить. И бутербродами – я сейчас скажу, чтобы их принесли из нашей столовой…

Войдя в кабинет, Петруха хотел доложить по всей форме, что осужденный такой-то, статья такая-то, срок двадцать лет, явился… Но узнал Стаса и замер, недоверчиво глядя, как он хозяйничает у маленького стола, на котором дымились две кружки кофе и стояла тарелка с бутербродами.

– Здорово, Петруха, – Скрябин, продолжая размешивать сахар, через плечо посмотрел на бывшего коллегу; а он сильно изменился! Заметно похудел, слегка осунулся, но главное – взгляд. Глаза у него… В общем, разговор действительно может получиться толковый. – Заходи, присаживайся. Я в гостинице позавтракать как следует не успел. Составишь компанию? Колбаса свежая, так что бери, не стесняйся…

Петруха напряженно опустился на жесткий стул, снял с головы и бросил на стол кепку. Со свистящей ненавистью в голосе сказал:

– Что ж ты меня, сука, так дешево подставляешь? Пацаны запах унюхают – в «барабаны» запишут.

– Да ладно тебе! – махнул рукой Стас, ставя перед ним кружку и кладя бутерброд. – Все знают, как ты героически молчал на следствии и на суде.

Петруха посмотрел на угощение, как на яд, и плотнее прижался к спинке стула.

– А если бы я тебя подставить хотел, – продолжил Стас, – то я бы, наверное, придумал что-нибудь посущественнее. Как ты считаешь?

Петруха промолчал, отводя взгляд.

– Как сидится?

– Сядь, посиди – узнаешь.

– Говорят, ты в авторитете.

– Я всегда в авторитете! – Заявлено было громко, но словам не хватало внутренней убежденности.

– И с воли помогают?

– А ты у «кума» забыл об этом спросить?

– Спросил, конечно. Две дачки за полгода, и те – от матери. Больше она не может, пенсия не позволяет.

– Мать не трожь, сволочь!

– Ты меня не сволочи. Или забыл, как мою мать прирезать хотели?

– Это все Утюг. Он напрочь отмороженный был…

– А ты, значит, ласковый? У меня живот до сих пор болит.

– Чего, посчитаться приехал? Ну давай, мочи! – В Петрухином голосе промелькнули нотки истерики, и Скрябин поморщился:

– Дурак ты! Ты свое уже огреб…

– Еще мораль мне читать будешь!

– Мораль тебе нужно было в детстве читать, сейчас поздно. У меня к тебе деловой разговор. Ты ведь неплохим опером был когда-то. Что к чему и как делается, понимаешь. Время подумать у тебя было. Короче, мне нужен взрывник.

Петруха медленно покачал головой и отвел взгляд.

– Чибис мертв, Дядя Вася тоже, – продолжал Стас. – Не осталось твоих никого. Карташов вряд ли в бегах, скорее всего, давно закопали. Те, кто наверху, про тебя забыли. Никто твоего геройства не оценил. Что, скажешь, не так? Использовали, как туалетную бумагу, и выкинули. Можешь не верить, но ни со следствием, ни с судом никто даже не попробовал насчет тебя договориться. Ну, ты это и сам понял по приговору.

– Ладно, хорош!

– У меня друга убили, – Скрябин навалился локтями на стол. – Ты за своих мазу тянешь, я – за своих. Должен меня понимать.

– Соловьев случайно попал. Шилова убирали.

– Это понятно. Кто убирал?

Петруха как-то обреченно покачал головой:

– Я не знаю. Из Москвы шли приказы, Карташов был на связи.

– Исполнял кто?

– Допустим, я кое-что вспомню. Что мне за это будет?

– Что ты хочешь?

Петруха усмехнулся:

– Миллион долларов и вертолет с полным баком.

– А бабу не надо? Могу предложить надувную. – Стас закурил, качнулся на стуле, пустил дым в высокий пожелтевший потолок. – Правда, на твой срок их не один десяток потребуется. Знаешь, когда я сюда собрался лететь, меня все отговаривали. И я теперь начинаю думать, что они были правы… Дурак ты, Петруха. Я больше не приеду. И никто не приедет. Так что второго шанса договориться не будет. Придется сидеть свои двадцать лет до звонка. Сколько тебе будет, когда выйдешь? Если выйдешь, конечно… Пятьдесят? Здоровье ни к черту, денег нет, жилья нет, никому ты не нужен… Давай, сиди! Страдай за «благо воровское». А взрывника мы и без тебя сможем взять. Ты ж понимаешь, что он не остановится и за кордон не рванет. Рано или поздно, но мы его вычислим. С таким послужным списком и с такими приметами – сколько он еще сможет прятаться? – Про приметы Стас сказал почти наугад, вспомнив показания опера из «наружки», который видел, как к машине Романа утром в день взрыва подходил какой-то бомжара в темных очках…

Про приметы Стас сказал наугад – и почувствовал, что попал. Именно эта фраза заставила Петруху дернуть щекой и как-то очень суетливо, немотивированно перевести взгляд на окно.

– Так что можешь молчать, – отхлебнув остывшего кофе, сказал Стас. – Утешайся собственной стойкостью. Не забудь похвастаться, когда вернешься в отряд: менты, гады, кололи, но я им ничего не сказал.

– Мне нужно УДО,( Женская колония рядом с Нижним Тагилом.) – решился Петруха, придвигаясь ближе к столу.

– Ну, маханул! Года еще не прошло… Две трети всяко отсидеть придется.

– Тринадцать – это не двадцать.

– Как ты себе это представляешь? Через тринадцать лет меня уже в системе не будет. И все начальство десять раз поменяется.

– Ничего, этих не будет – другие придут. Я тут к «хозяину» присмотрелся – он нормальный мужик. Ты с ним поговори, пусть отметочку в деле поставит. Глядишь, она потом и зачтется.

– Вербовать начнут.

– Ничего, это мои проблемы.

– Хорошо, поговорю. Но это смотря что сольешь.

– Что знаю, то и солью.

– Я тебя слушаю.

– Взрывник со стороны был. Мастер! Чибис как-то по пьянке гордился, что половину «глухарей» по взрывам в городе можно смело на него вешать. Погоняло – Румын. Где искать – не знаю, но Чибис его бабе завидовал. Она работает официанткой в «Астории». Чибису не дала, а с Румыном – все что угодно. Чибис потом охреневал: и чего она в этом уроде нашла? – Упомянув про уродство, Петруха испытующе посмотрел Стасу в лицо и продолжил: – Он ведь одноглазый, ему глаз взрывом выбило.

Скрябин кивнул, словно подтверждая слова Петрухи. Одновременно лихорадочно думал: если лицо пострадало, то и рукам наверняка доставалось… Рискнуть?

– У него не только рожа, но и клешни все покарябаны. Правильно?

– Верно, – Петруха кивнул. – Так сразу в глаза не бросается, но вообще заметно, если присмотреться.

– И пальца одного нет…

– Нет, пальцы у него все вроде целы. Были, по крайней мере, при мне. Может, после меня? Или это ты так меня проверяешь?

– Неважно. Как официантку зовут?

– Мальвина.

– Шутишь?

– Нет, они ее так называли.

– Ладно. Что еще?

– Все. Честно, все.

– Ладно… Ты чего кофе не пьешь?

– Чаю завари лучше.

Стас пожал плечами, встал, подошел к маленькому столику. Включил электрический чайник, насыпал в кружку заварки.

– Письмо матери передашь? – спросил Петруха. – И на словах, что все нормально.

– Передам.

– Ее только жалко.

– А остальных?

– Да кого жалеть, за что? Жизнь вообще, знаешь, она штука волчья. Кто сильнее, тот и прав. Мне вот не повезло…

– Это Сереге Соловьеву не повезло. А ты жив.

Петруха долго не отвечал. Сидел, смотрел в пол, покусывал ногти. Потом махнул рукой:

– Да ладно, старый, не гони порожняк. Всем все ясно…

* * *

Железнодорожный состав, несколько дней назад сформированный на сортировочной станции под Душанбе, благополучно пересек территории Узбекистана и Казахстана и миновал наконец границу России.

Первая длительная остановка была под Омском. Состав загнали на запасные пути и оставили то ли до вечера, то ли утра – никто точно не знал, когда дадут разрешение продолжить движение. Поезд выбился из расписания, и диспетчерам приходилось выискивать «окна» в плотном графике.

Со скрежетом приоткрылась сдвижная дверь грузового вагона, и на землю спрыгнул крепкого телосложения угрюмый таджик в джинсовом костюме. Он постоял, озираясь по сторонам, потом направился вдоль путей к административным зданиям станции.

Купив карточку, он отыскал таксофон и достал из кармана засаленную бумажку с десятизначным федеральным номером мобильного телефона. Для конспирации некоторые цифры были переставлены местами, и, забыв об этом, таджик сперва набрал не тот номер. Ответила женщина. Он выругался и дал отбой. Набрал заново. Теперь долго не отвечали. Он ждал, считая гудки и поглядывая по сторонам. Наконец в трубке прозвучал мужской голос…

Кальян спешил на важную встречу и гнал джип по трамвайным путям, когда подал голос лежащий в кармане дверцы мобильник. Мелодия была незнакомая, не такая, как на двух трубках, которыми он пользовался постоянно, так что он сперва даже не понял, что это за звуки. По радио, что ли? Или какой-то раззява забыл телефон?

Сообразив, мысленно выругался и схватил аппарат, купленный на прошлой неделе и зарегистрированный на чужой паспорт. Номер был известен только одному человеку, так что если это не ошибочное соединение, то это звонок, которого он ждет с воскресенья и о котором уже стал беспокоиться. Согласно договоренности, пока груз не достиг границы России, за него отвечали поставщики. Но как только он границу пересекал, вся ответственность ложилась на Кальяна. На него и на группу сопровождения. Но что могут четыре человека, пусть даже вооруженные «калашами» и пулеметом? Железнодорожных воров отпугнуть. Если накатит система – неважно, государственная или криминальная, – им останется только сдаться или геройски погибнуть. И спрос за это будет с Кальяна.

Он схватил аппарат:

– Да! – и ухмыльнулся, услышав пароль. Наконец-то дождался!

Прижав телефон к уху плечом, Кальян вел разговор и продолжал гнать по трамвайным путям, объезжая длинную пробку на Пискаревском:

– Бале… Хуб асти? Хольат четоур аст?.. Хуб… Хуб… Ба худо, бародар!

Результатом короткой беседы он остался доволен.

* * *

Поисковая группа была последней, которая отрабатывала участок вдоль московской трассы. По каким-то причинам – начальству видней, по каким, – направление было признано неперспективным, и всех остальных перебросили на северо-восток, ближе к Ладоге, уделив особое внимание железнодорожным путям.

На исходе третьего часа поисков старший группы наметанным глазом углядел рядом со стволом упавшего дерева что-то странное, подошел и обнаружил труп, частично прикрытый землей. Судя по остаткам одежды, это был взрослый мужчина. Сказать что-то более определенное было сложно: почти все мягкие ткани давно сгнили.

– Сколько он, по-твоему, тут загорает? – спросил радист.

– Не меньше года. – старший группы подумал, что когда-то труп был целиком засыпан землей, но снегопад и дожди размыли почву, открыв то, что не успело сгнить, а зверье и птицы подчистили кости.

– Шофер какой-то, наверное, – радист кивнул в сторону трассы, пролегавшей в полукилометре от них. – Замочили и бросили. Может, его того?…

– Чего – того?

– Ну, типа мы ничего не видели. Прикопаем его – и вперед. На хрена он нам сдался?

Старший отрицательно покачал головой. Заманчиво, конечно, пройти мимо. Будь они вдвоем с радистом – так бы можно было и сделать. Но в группе еще пять человек, и кто-нибудь наверняка стуканет командирам. А какой будет их реакция – предсказать невозможно.

– Вызывай «Иртыша», – сказал старший. – И не топчитесь здесь, чего, «двухсотых», что ли, не видели?

Через полчаса на место прибыл «Иртыш» – руководивший розыскной операцией майор. Оценив ситуацию, он связался с милицией, и к вечеру подтянулась оперативно-следственная группа в составе опера, двух экспертов и прокурорского следака.

Поначалу работали спустя рукава. Труп старый, лежит, наверное, с прошлой осени, «привозной». Ни следов, ни свидетелей. Похоже на огнестрел, но не факт; возможно, что и в морге не сумеют точно определить причину смерти. Придется слать кучу запросов, проверять по картотекам пропавших без вести. А когда получится установить личность – если это вообще когда-то получится, – то к раскрытию это вряд ли приблизит…

Так что с осмотром не переламывались, старались побыстрее закончить, но все изменилось, когда эксперт обнаружил под трупом часы.

Отчистив от грязи, он прочитал на корпусе наградную надпись: «Полковнику Карташову А. И. от министра внутренних дел».