Луна была справа. Она побледнела и мёртвым светом серебрила крыши домов. В узких улочках было темно. В часы тяжёлых раздумий, в часы нестерпимого одиночества Генрих любил ночные прогулки. Он тихо крался вдоль стен и внезапным появлением пугал одиноких прохожих, которые шарахались в сторону, принимая его за бандита, и он смеялся им вслед. Зашёл в кабак с головой дикого кабана вместо вывески, что первым попался ему на пути. Светильня, брошенная в миску с маслом, тускло светила. Несколько пьяных молча сидели в углу, должно быть, уже не в силах подняться. Кабатчик мирно дремал. Король развязал кошелёк, долго звенел в нём монетами и заказал кружку пива. На звон монет никто не поднял головы. Кабатчик, очнувшись, нацедил ему пива и, казалось, снова уснул. Генрих выпил только до половины, ещё раз позвенел в кошельке и продолжал свой обычный обход.

В двух или трёх кабаках было то же. Только в четвёртом, ближе к окраине, было густо от винных паров и табачного дыма. Огонь светильни дымил и дрожал. Запоздалые пьяницы сидели за всеми столами и стояли у стойки, но пили немногие, верно, успев пропить последнее пенни. Его величество, как всегда, остановился у стойки, у всех на глазах развязал кошелёк, долго звенел, перебирая монеты, и спросил пива. Кое-кто шевельнулся, повернул голову и уставился в его широкую спину. Генрих чувствовал пьяные взгляды. Они веселили его. Пил пиво небольшими глотками и делал между ними большой перерыв. За его спиной послышалось ворчанье и шум. Государь напрягся, но продолжал стоять как ни в чём не бывало, только рука, державшая кружку, нервно дрожала, и он поставил её. За спиной послышались шаги, тяжёлые, но осторожные. Вдруг чья-то рука тронула его за плечо и грубый голос сказал:

— Что, приятель, как видно, разбогател. Так угощай честную компанию.

Монарх не оборачивался и напряжённо молчал.

Рука надавила плечо:

— Тебе что говорят! Ты глухой?

Тогда повернулся проворно и хлёстко ударил в челюсть справа и вверх, как его ещё в юные годы учил наставник по рукопашной борьбе. Крепыш в густой бороде повалился как сноп и затих. Человек двадцать надвинулись на него, стоя плечо в плечо, сверкая злыми глазами, готовые броситься. Выхватил из ножен кинжал и приказал негромко, но грозно:

— Назад. — И вдруг крикнул: — Назад! Я — король!

Толпа невольно сделала шаг назад.

Кабатчик неприметно выбрался из-за стойки, выскользнул вон, ударил в колокол, висевший на этот случай над дверью, и завизжал:

— Стража! Стража! Сюда!

Казалось, чернь зарычала, как дикий зверь, готовый броситься и разорвать на куски. Генрих не двигался и прикидывал, как на охоте, кого первого свалит ударом кинжала под самые рёбра, кто будет вторым.

Кабатчик вопил:

— Эй, стража, стража! Сюда!

Толпа двинулась и вдруг застыла на месте.

Раздался цокот копыт и тяжёлая поступь солдатских сапог. Кто-то спрыгнул с седла и, подавая, видимо, повод, сказал:

— Подержи.

Вошёл офицер, в кирасе и каске, совсем молодой. Двое копейщиков застыли у входа. Люди расступились. Офицер вздрогнул, вытянулся и отдал честь:

— К вашим услугам, милорд!

Испуганное сборище отступило и вжалось в углы. Генрих вложил кинжал в ножны, швырнул кабатчику золотую монету и молча вышел на воздух.

Луна ушла за дома. Факел пылал в руке стражника.

Офицер подбежал сзади и растерянно спросил несколько раз:

— Прикажете взять?

Генрих бросил через плечо:

— Оставь.

Офицер подскочил, схватился за стремя. Кто-то поддержал его сзади. Генрих тяжело поднялся в седло и молча тронул коня. Офицер вёл его под уздцы. Сзади шагали копейщики.

Король спешился у ограды дворца и молча вошёл в потайную калитку.

Офицер пробормотал ему в спину:

— К вашим услугам, милорд...

Генрих сделал вид, что проверяет посты, проскользнул во дворец, и никем не замеченный, проскользнул в свою спальню.

Рыжая голова приподнялась с подушки навстречу ему.

Он быстро разделся и лёг.