Вечером у меня зазвонил телефон. Уже давно никто не звонил. Я думал, что вымерли все. Такая скука. И вдруг…

Оказалось, старый друг меня вспомнил. Тыщу лет его не видел. С тех пор как он занялся бизнесом, наши пути разошлись. А тут приглашает в гости. Я чуть не ебнулся — с какой стати?

Ладно, согласился приехать. Время хоть и позднее уже, но трамваи еще ходят. Надоело, честное слово, дома сидеть. Захотелось мне слегка развеяться.

Поехал один: моя то каждый день на работе до поздна. Устроилась в зоомагазин и одновременно увлеклась не на шутку зоофилией. Ее теперь от зверей хуй оторвешь.

Я ехал в трамвае к товарищу, чья фамилия, между прочим, Заморочкин. Две тетки вцепились друг в дружку, орали что-то за политику, царапались, драли волосы.

На спинке моего сидения нацарапано «Ленин жив» и нарисована большая звезда. Мужик, сидевший рядом со мной, такой же тип, как и многие прочие граждане пассажиры, одетый в коричневую старенькую шубку и кроликовую шапку, сходу обратился ко мне запанибрата. Стал рассказывать эпизоды своей сложной жизни.

Только что оказывается с поминок едет. Хоронил мать-старушку. Она одна жила в покинутой деревне. Пришли два негодяя, забрали пенсию, ее убили, дом спалили.

На поминках были: сестра, дочка, зять. У зятя два отца. Один интересный такой мужик лет шестидесяти с большой бородой, веселый, прикольный. На голове ходит, смешит всех, истории разные рассказывает и постоянно материться. Что характерно, хуй, пизда, ебтвоюмать — это от него только и слышно, не взирая на женщин.

Короче, наш человекю.

А второй отец зятя — большой начальник или бизнесмен. Хуй его знает, кто он на самом деле. Босс какой-то. Толстый такой, как боров, и всем вечно недовольный. Нажрался за столом и сидит слюни пускает. Потом начинает хрюкать, после рычать.

Кому такое понравится? Тем более на поминках.

Я ему говорю, когда выпили уже прилично: «Ты кончай тут, слушай, ядом дышать. Люди сидят культурно поминают, а ты хуйней страдаешь — хрюкаешь, рычишь, слюни пускаешь. Неприятно на тебя глядеть даже со стороны. Вроде, солидный человек.»

Не перестал, братан. Неа… Не доходит до животного. Тогда я подскакиваю — раз ему в ебальник. Толстомордый такой, прикинь, угрюмый. Ну, скотина натуральная. Набычившись так сидит и тяжело дышит, падла. Только бубнит недовольно: бу-бу-бу…

Залил ему, братан, морду кровью. Он встать не может. Пузо-то огромное, и жопу оторвать не в силах. Я воспользовался. Еще ему по харе — бам-бам… ебать ту Люсю! Он только му-му… Му-му ебет, короче. И шуршит, как хуй в коробке. Ах, ты, бутер, думаю, свинья ебаная, ты хер за мясо не считаешь! Все мы люди. У меня тоже батя был младший сержант Золотых. Он геройски погиб в бою под Яйцевым. Брательника моего убили старшего. Его ребята-каратисты отоварили. Отбили печень, почки. Изо рта у него пахло гнилью перед смертью.

Теперь жизнь эта все веселей. Раньше все было дешево, а на хуй мне эта свобода?

А этот боров, слушай, все шуршит что-то непонятное. Ну, думаю, мразь! Тут народ поминает, а он все портит, тварюга.

Так получи же! Хрясь! Тресь! После еще бутылкой по кумполу. Короче, в итоге он отключился. Верке, моей сеструхе, было уже хорошо. Нинка, дочка, в ауте. Зятя искать негде. А первый отец зятя, Захарыч, наш человек, ходил на голове и рассказывал прикольные байки исключительно матом.

Тогда я хватаю со стола нож и ну этого босса ковырять. Колол, колол, а рука устала. Жир так и брызгал.

Братан, веришь-нет, я кромсал его, резал на части, отрезал щеки, нос, уши — все кидал в общак на закусь. Пойми, пойла-то оставалось еще много, а со жратвой было плохо. Пожалели бабы денег.

Эх, выколол ему, скоту, глаза, кастрировал чорта и в оконцовке подпалил урода…

* * *

Я приехал к Заморочкину, которого не видел сто лет. Мы выпили. Говорить собственно было не о чем. Скука. Выпили еще. Заморочкин стал жаловаться: сыну пять лет, а он не сказал еще ни слова.

Я утешил: ничего мол, композитор Драгомыжский тоже до шестилет молчал, все думали, что идиот растет, а первой его фразой было: «Эх, съел бы я сейчас грибочков.» Поел и тут же начал сочинять гениальную музыку.

Друг мой скучал — дела шли плохо. Увлекся салутаном да эйфедрином. Посадил печень, сердце. Он довольно быстро напился и ушел спать на четвереньках.

Мы с женой друга допили эту водку «Звезда России». Она ничего, мягкая. По телику показывали какие-то мерзкие хари. Потом дрочились остопиздевшие Леонтьев, Киркоров, Маккартни. Я одел бутылку пива из горла и думаю: «Ебаная Настя!». Что делать, если моя увлеклась серьезно зоофилией. Я не осуждаю, ни боже мой. Пусть. Ее дела. Бывает. У каждого свои убеждения.

Я осмотрелся. Увидел, что жена Заморочкина куда-то свалила. Пить больше было нечего. Скука. Тоска зеленая. Надо было линять пока еще трамваи ходили.

Олег Разумовский.