Самый важный вопрос
Мы на даче. Нежнейший теплый денек. Нужно ехать домой, но ехать совсем не хочется. Решили поваляться на дорожку, я легла во дворе на качели, но на меня с яблони упал какой-то мелкий жучок. Испугавшись – вдруг это клещ, ушла в дом. Легла перед телевизором. По первому каналу идет концерт: отрывки из разных лет. После выступления Алсу дочь спрашивает:
– Она что, подстриглась?
– Это давно было, доченька, тринадцать лет назад.
– Меня еще не было?
– Нет.
– А Паша был?
– Был, ему было двенадцать лет.
– А Пугачева с кем была, с Галкиным или Киркоровым?
Вот что делать? Выбрасывать телевизор?
Павел, кстати, к себе в квартиру его даже не покупает за ненадобностью.
Не было бы счастья
Лето проходит, а я совсем забросила дневник. Писать нет настроения или нет того, о чем писать? Не знаю.
Уже купалась-загорала на море. Уже успела про это забыть. Уже радостно работала после отпуска. И даже уже за целых три недели переработалась, что опять охота к морю.
Сегодня рассказываю подруге при муже:
– В моих ближайших планах забрать машину из ремонта, начать все-таки ремонт в квартире и найти время проконсультироваться и заняться серьезной реабилитацией руки. И что же это, – говорю, – со мной такое, что кругом все нуждается в ремонте и реабилитации?
– А зачем ты падаешь и ломаешь руку, разбиваешь машину и покупаешь за сто рублей кота, который рушит квартиру? – задает мне вопрос муж.
И действительно. Зачем?
Падение и авария – неосторожность моя, конечно. Котенок – потакание детскому желанию и увеличение любви в доме. То есть причины разные, а результат один. Как бы разруха.
С другой стороны, падение и авария – это не только плохо, но можно здесь увидеть невооруженным глазом – опять увеличение любви. Трогательнее относился ко мне все это время муж. Моя беспомощность приводила даже к большим телесным контактам – помочь помыться, одеться, обуться, уложить спать поудобней – что-то в этом было такое теплое. Одна машина на двоих – опять увеличение контакта и любви. Прямо диалектика сплошная.
Единство и борьба противоположностей.
Над землей летели лебеди
Моя бабушка всю работу по хозяйству вела сама. Дом у нее был небольшой. То, что называется у нас сейчас «жилой площади» – только комната и кухня. Но были еще сени, или сенцы, их еще называли, с треть всего дома, где хранились и продукты, и какая-то утварь. Подполье с разными соленьями-вареньями и картошкой. Консервировала бабушка то, что сама же вырастила, на своем огороде, который, я так думаю, соток пятьдесят был, не меньше. За домом стайка была, в ней скотина – корова, бычки, свиньи, птица домашняя.
Все это бабушка содержала в порядке и долгие годы без дедушки, который умер в мои шесть лет. А бабушка в деревне продержалась до моих четырнадцати. Потом в город переехала. Мама переехала в город раньше. Сначала много училась и работала, потом работала и старалась выбить побольше соток, чтобы отдыхать, работая на этих сотках. Помню мамину радость, когда первые сотки дали чуть за городом, туда на трамвае можно было добраться и пройти еще километра четыре всего. И бегала она туда с радостью и в субботу, и в воскресенье, а когда урожай требовал полива частого, то и на неделе трудовой день там заканчивала. Потом еще участок дали под строительство дачи. И тот взяла, и первый не сразу сестре уступила. Потому что землю иначе, чем кормилицей, не считали, а уж тяжело не тяжело, с этим не считались.
А мы ни фига работать не умеем. Не мы – я. Ну, во-первых, бабушке с мамой некому было в глянцевых журналах объяснить, что пахать нужно в фитнес-клубе.
А во-вторых, я же уже аж второе поколение с высшим образованием, поэтому извините. Пусть у меня на участке работают те, кто не умеет в «Фейсбук» писать.
Текущие рабочие у нас на даче по делу. Они – фирма, которая 16 лет в нашем околотке колодцы роет.
Выпросила я у мужа все-таки канализацию и водопровод в наш деревенский домик. А то у нас совсем просто было. Вот не прошло и восьми лет, как я начала ныть, а все уже роется.
Вспомнила, еще году в 2008 муж стоял и долго разговаривал с какими-то мужиками за оградою.
– О чем и с кем это ты так долго говорил?
– Про туалет теплый.
– И что они тебе сказали?
– Сказали – надо делать, раз старуха просит.
Вообще-то я уже сейчас, когда только разобрали крыльцо, стала понимать, что просить надо было не теплый туалет, а новый дом побольше, поближе к Москве и в поселке с инфраструктурой.
Какую-то сказку мне это напоминает. Но я о другом.
Оказывается, нельзя женщине смотреть в колодец, пока вода не пойдет. Я приехала, естественное желание посмотреть, что происходит там, где что-то происходит. А парни из Таджикистана как закричат.
– Не подходи сюда, женщина! А то посмотришь, и вода совсем никогда не будет!
Ну и это черт бы с ним!
Еще у нас гости в эти выходные были. Пара образована более пожилым, чем мой муж, парнем и, естественно, более молодой, чем я, девушкой. Более старая, чем я, слава Богу, жива-здорова. Как она относится к новой ячейке общества, я не знаю. А говорю это потому, что по соседству с нами есть еще одна такая вновь образованная пара. У нас за сеткой-рабицей все эти годы сосед Витя с женой Зоей жили. Такая себе обыкновенная парочка. С маленьким домиком, с аккуратным огородиком, с цветами и с теплицами. Приезжали каждые выходные, и, пока мы с друзьями шашлыки жарили, и, чего там скрывать, выпивали, они копошились в своем хозяйстве под музыку Евгения Мартынова. Песня про лебедей часто звучала, помню.
Одной весной мы приехали, а нам сказали соседи, что Зоя в феврале умерла. Что Витя в этом году еще не был ни разу.
Подъезжая к нашей даче на следующие выходные, муж как-то печально произнес:
– Витя, наверно, теперь приезжать не будет.
А я просто так возьми и скажи:
– Да привезет, может, какую женщину через некоторое время.
Когда мы подъехали к воротам, муж говорит, что надо убрать машину – кто-то за нами заехать хочет. Просто разъехаться там невозможно. Наш дом второй после Вити, а Витя же не приезжает, значит, кому-то надо вперед. И, собираясь выходить, вдруг муж произносит:
– Не надо убирать машину, это Витя.
– Один?
– Нет, с женщиной.
Я была уверена, что Женька мой пассаж про женщин обыгрывает и прикалывается. Нет. Витя на самом деле приехал с женщиной. Не один – да и хорошо, говорю я своей подруге, которая тоже в те выходные у нас с мужем гостили.
Мы с ней наблюдали (хорошо, что сетка между огородами прозрачная) как Витя бодро носился по своему участку из угла в угол. Мне показалась, что у него даже усы попушистее стали.
Так вот эта подруга говорит, дословно не помню, приблизительно, что она бы не хотела, чтобы ее муж вот так жил с кем-нибудь после нее. А я сказала, что, наверно, мне было бы или все равно, а может, даже радостно смотреть, как мой родной человек счастлив…
А с чего я вдруг? Не знаю. Не спится.
И еще скажу, что та нашего друга женщина – та, что помоложе, и при живой постарше… Не смотрите, что моложе меня, она хозяйка, видимо, крепкая. Где-то на Волге живет. Так вот она поинтересовалась у меня, глядя на Витины с Зоей теплицы (говорю – с Зоей, потому что со второй так и не познакомилась), мол, что, у вас огурцы просто на грунте совсем не растут?
– Что? – переспросила я.
– Огурцам, говорю, – настойчиво говорит мне молодая приятельница нашего старинного приятеля, – тепла не хватает, что ли?
– Жень, вот что я должна ответить? – обратилась я за помощью к мужу…
Дела сердечные
В эти дела я погружена уже недели четыре. Даже не знаю, с чего начать.
И действительно, с чего вдруг мог начаться сердечный приступ у моего мужа?
Можно, конечно, начать со дня свадьбы, но это потянет на роман, и лет так на пятнадцать тюрьмы обоим – за нанесение тяжких психических увечий. А может, мы уже и наказаны пожизненным совместным проживанием, а может, вознаграждены… Я так и не решила еще – каждый день эмоции. Их какой-то уже постоянный, сложившийся набор, но перепады от плюса к минусу все еще слишком резкие. А в нашем возрасте, похоже, нужно переходить на щадящий режим.
Господи! Что же люди, близкие любящие люди, иногда творят друг с другом!?
Так и все же… Что из последних событий могло его надорвать? Ох, и много что, на самом деле!
Главные виновники – он и я, это понятно. Случилось это в понедельник, после выходных на даче, где муж переколол много дров, скосил газон и порядочно выпил. На следующий день Женя сел за руль. Гаишники, остановив его, обнаружили 0,15 промилле и путем долгих переговоров получили наши «всего» пятнадцать тысяч. Сначала они хотели сто – разговор начинался именно с этой суммы. После столкновения с ГАИ была дорога часа на четыре – стояли просто в жуткой пробке! Все это время я выносила мужу мозг.
На даче с существующим положением дел меня мирили чудесная погода, соловьи и свежий воздух, а вот рэкетиры в форме меня раззадорили. Но против власти не попрешь, так что муж получил и за себя, и за гаишников – двойную порцию. В тот же день, понедельник, муж понервничал на работе. Может, и не нервничал бы, если б не был накручен мною. Во вторник я еле уговорила его лечь в больницу, уговорила уже к вечеру. Раз лег, значит, на самом деле было ему лихо.
Дальше понеслась история болезни с разговорами о срочной операции… Но все же решили дообследовать, вроде можно обойтись и без вмешательства хирургов. История продолжается.
Вот еще одна сердечная история на внешнем крае мощно закрутившейся воронки судьбы, в которой мне довелось покружиться.
В четверг, перед большими выходными, почему-то я пришла на работу чуть позже и чуть понарядней, чем обычно. Как оказалось, не зря. На крыльце нашего корпуса, во внутреннем дворике, курили дерматолог Наташа и два уролога. Один молодой и симпатичный, второй старше, опытней и вообще – профессор. Пока я парковалась и подходила к ним, молодой ушел. Поздоровавшись, профессор полушутя начал мне жаловаться на моего доктора:
– Мария Ивановна! Ваш Петр, наверно, чего-то не понимает. Я вчера обратился к нему, у меня временный мост сломался, а он меня аж на следующую среду послал. Уж лучше б сразу послал куда следует.
– Ничего себе! Конечно, ничего он не понимает, – немного наигранно поддержала я амбиции профессора. – А что ж Вы мне не позвонили?
Здесь я позволю себе лирическое отступление.
Как врач, занимающийся органом, коих в человеческом организме 32, и всегда существовали протезы, а теперь и импланты, я с некоторых пор стала очень трепетно относиться к тем, кто каждый день в силу своей специальности держит в руках хрупкий сосуд, хранящий жизнь. В больничном парке однажды, перебегая в административный корпус, я увидела инвалидные коляски, платочки на головах онкологических больных и физически ощутила зыбь, которая разделяет человеческое бытие от небытия. Или вот – вызвали на консультацию, в реанимации как-то смотрела пациента. Он был без сознания, без личности. Душа его, скорее всего, сканировала пространство между землей и небом. Лишь приборы регистрировали ослабленные функции органов жизнеобеспечения, некоторые из которых функционировали только благодаря приборам…
Через какое-то время этот пациент пришел на своих ногах, с жалобой на зубную боль. Разве не чудо? А зубы полечим.
Так вот, я совершенно искренне собиралась ускорить помощь профессору, тем более что Вадим Алексеевич (назовем его так), очень уважаемый в кругу коллег, уникальными знаниями и операциями, настоящий профессионал и энтузиаст своего дела.
Тут вдруг возвращается его молодой коллега с огромнейшим и красивейшим букетом цветов. Вадим Алексеевич обрушил на меня просто шквал комплиментов. На восклицание моей медсестры: «Это куда ж я такую красотищу поставлю?» повелевал запастись большими вазами со словами: «Так теперь будет всегда!» Я, конечно, с ушей стряхнула лапшу, но весь этот его балаган был мне приятен. Хотя была смена не того ортопеда, который занимался В.А., я попросила другого врача снять слепки, сама отвезла их в лабораторию к техникам модели, затем позвонила сообщить профессору, что часа через два все сделаем.
Встал вопрос о том, что диски с кардиографией моего мужа нужно отвезти в кардиологический центр. Я сделала все свои дела и уже готова была уезжать, как приходит В. А.
– Мария Ивановна, ну где мои зубы?
Я уже, честно говоря, подзабыла о нем немного:
– Поехали до лаборатории, я Вас в больницу верну, потом поеду в кардиоцентр, – предложила я профессору.
– Не могу позволить, чтобы меня возила женщина. Я сейчас подъеду к крыльцу, а Вы выходите, вместе съездим.
В.А. просто фонтанировал энергией и создавал столько движения и шума, что было легче все сделать так, как он предлагал. Я расслабилась и отдалась обстоятельствам. Профессор же эти обстоятельства начал усугублять. Выехав из лаборатории, он повернул в противоположную сторону от больницы.
– Это Вы каким путем поехали?
– Это я поехал отвезти Вас в кардиоцентр.
– Да Вы что! Я не могу так злоупотреблять Вашим временем.
Профессора понесло. Давно я уже не слышала столько слов про свою красоту и про какие-то «готовности» во имя нее. Из машины я выпрыгивать не стала, но всю дорогу мучилась вопросом, что мужу сказать, с кем ездила. Моя машина стоит во дворе больницы, а что с профессором путешествовала, говорить никак нельзя, учитывая последнюю электрокардиограмму и последние кардиомаркеры. До этого дня я с В.А. только здоровалась и перебрасывалась парой-тройкой слов. Сейчас же он знакомил меня со своей жизнью и, не побоюсь этого слова, с темпераментом. Я узнала на практике, какой он лихой ездок по московским пробкам.
Что он, с его слов, – мастер по трем видам экстремального спорта, но почему-то этому верилось. Что его четвертые тесть и теща его ровесники. Что жене его 26, а любимой дочке 4.
Потом он заблудился в соседнем районе, но зато я узнала все про его трудовой путь, который вполне заслуживал уважения.
Во дворе больницы он заверял меня, что теперь у меня есть персональный водитель и, если мне куда надо, то он и его машина в полном моем распоряжении.
На это я заметила, что персональный водитель, может, и входит в список моих мечт, но то, что это будет профессор, даже в самые наглые мечты никогда не вписывалось.
Собственно, все, и я с этим «все» была полностью согласна… Только не в этом смысле.
Через четыре дня, под конец длинных выходных, на телефон мужа пришло сообщение: «похороны профессора ******* В.А. состоятся 14 июня».
Саша, тот его молодой ученик, что бегал за цветами, рассказал, что случилось все на водоеме, при молодой жене и малютке дочери. Профессор погружался в гидрокостюме и маске. Все видели, как он, выходя из воды, снял маску и сделал взмах головой, как будто воду с волос стряхнуть решил. После сразу и резко ушел под воду. Люди, угадав неладное, через минуту буквально начали нырять, но В.А. не нашли. Нашли его водолазы, уже ночью. При вскрытии в легких не было обнаружено ни грамма воды, и ничего другого – просто внезапная остановка сердца.
Встреча выпускников
Нет!.. Вот такой молодой уже быть нельзя. Ну нельзя!
Даже при том, что еще удерживается ботоксом лоб, еще есть иллюзия, что помогают инъекции гиалуронки, еще скрывают правильные платья то, что хочется скрыть и подчеркивают то, что еще можно (?) подчеркнуть…
Но!!!
Ох уж мне эти «но»! «Но» – это не две буквы. НО – это две цифры, которые стоят рядом, и вторая из них с пугающей скоростью последовательно меняется с меньшей на большую, а когда она милостиво сбросится на ноль, возьмет и поменяется цифра, что стоит впереди, наводя на обладательницу этих почтенных лет еще большую тоску.
Долго мы метались с моей подругой Светкой – лететь или не лететь на двадцатипятилетие окончания института. Дел и обязанностей много, денег, наоборот, мало, но очень хотелось. А еще Сашка взял и сказал: «Девчонки, прилетайте! Кто знает, на вас через пять лет смотреть-то еще можно будет или нет?»
– А давай, – заговорщически сказала я Свете, – представим, что мы такие крутые тетеньки, что нам на сутки слетать на другой конец страны – не фиг делать. Даже по тому ценнику, который выставляют отечественные перевозчики.
– А да-вай! – сказала Светка.
Я могла всего на сутки, потому что у меня на следующий день после встречи с апреля куплены два билета на балет в Большой театр. Большой театр по цене за один билет ни рубля не уступает Аэрофлоту. Надо им подсказать, что есть еще космический туризм и их цены.
А что? И там, и там – посмотреть на звезды. Остались еще в Большом звезды?
Света летела не из дома – из командировки (шепотом: мужу она даже не говорила, что летала на какую-то встречу, подумаешь! Просто вернулась из командировки).
Встретились мы с ней в Шереметьево. До самолета еще оставалось время, и мы разговаривали. Немного о себе. Чуть больше о детях, на двоих у нас их четверо. И все остальное время о мужчинах, на двоих у нас их… Хи-хи. Я шучу. На двоих у нас их двое. Тоже роскошь в наше время. Просто тема вечная.
Тема вечная и неисчерпаемая, а под вино – так и вообще, философская и жизненно важная. До вылета успели посидеть в двух барах и чуть не опоздали на самолет, но пьяненькие пробежки из одного крыла аэропорта в другой веселят и омолаживают.
Тему не договорили, продолжили в самолете. Дяденька, который сидел за мной, сильно нервничал и пихал коленками спинку моего кресла. Сразу я не понимала почему, а вот когда мы проснулись уже на подлете, и Света, видя в стекло иллюминатора наши бескрайние сибирские березово-сосновые леса, вдруг что-то сокровенно заговорила о том, как она любит вот эту – родную, а не Волгоградскую сухую и степную природу, я все поняла – про поля-леса и речки я слова только угадывала. Про мужчин, и что они творят, я слышала каждую букву. То есть свою личную жизнь мы рассказали всем ближайшим рядам. Ну и ладно, пусть гордятся непорочными и многотерпеливыми соотечественницами!
Сашка встречал нас один, но розы купил две! Приятно. Поселил нас в полулюкс какого-то горнолыжного мотеля, на территории которого планировалось мероприятие. Сказал: «Девчонки, высыпайтесь!»
И благородно ушел. Не знаю, как Светик, а я уснула быстро, спрятав в одеяло нос. Как потом выяснилось, разводит хозяин комплекса овец на шашлыки. Запашок, однако.
Овечек так и не увидели, но что они есть, верили. Я боялась, что вся одежда пропахнет. А вот все остальное было чудесно!!!
И заросший травой горнолыжный спуск, и окружающий его сосновый лес, и комфортная теплая погода и… маль-чи-шки!!! Наши мальчики, которые все подъезжали и подъезжали. И все мальчики, мальчики и мальчики. А мы сидим такие три девочки, еще подружка из Новосибирска приехала, пока еще в спортивном, не накрашенные, но с ухоженными волосами (прически-то сделали дома). А мальчики все подъезжают, все нас целуют, обнимают и рассказывают нам, какие мы красивые. А мы заслушались, рты раскрыли и чуть не забыли переодеться. Вспомнили, переоделись, накрасились и вышли опять. И опять все нас целуют, обнимают уже смелее и крепче и еще более восхищенно рассказывают нам про нашу красоту! Ой, как хорошо! Хорошо!!!
* * *
Бывало, оттягиваешь максимальное удовольствие, продляя себе и не себе просто удовольствие, по ходу включая все больше воспринимающих чувственных зон и… и э-э-э-э-это о чем я хотела? Я про оргазм.
Ну что-то вспомнилось.
Я просто сейчас оттягиваю себе одно неудовольствие, а именно мне нужно лечь в больницу и из руки своей убрать пластину и восемь здоровенных шурупов, которую я сейчас никак почти не ощущаю, но есть ограничения в движении, небольшие теперь уже, но есть. И все говорят – убрать надо, и если не соберусь до сентября, то потом уже и доктора не станут. Шурупы в кость интегрируются, и убрать их будет трудно, из чего можно сделать вывод, что чем больше я тяну, тем больше травматологи со мной напляшутся, а потом, после того, как наркоз отойдет, и я наошущаюсь. Уже пару раз начальство предупреждала, что лягу в больницу. Меня потом спрашивают, почему я не в больнице:
– Вот когда я сломала руку, так меня в больницу отвезли. А как можно лечь самой, чтобы резали мою драгоценную шкурку (ну может, учитывая предыдущий шов и возраст, теперь уже полудрагоценную), я не понимаю.
Я, видимо, оттягиваю это настолько, что взяла и села в кресло к нашему хирургу стоматологу и попросила удалить зуб, который удалить надо было еще года три назад, но я все не решалась. Да-да, и не смотрите, что я сама стоматолог, когда я пациент – я ужасная трусиха. Там по всему было видно, что удаление будет сложное, так и было. Но надо отдать должное нашему хирургу, справился хорошо и всего минут за тридцать – это вместе с наложением швов. Удаляла пять дней назад, сначала болел, но чуть-чуть, а теперь так разошелся. Сегодня спала на трамале, это уже серьезный препарат и оставался у меня после перелома. Сейчас пойду по больнице еще выпрашивать, если не лекарство, то хотя бы рецепт. Признаков воспаления в лунке нет, просто болит у всех по-разному, и я понимаю, что это результат оттягивания. Такой, что называется, максимальный эффект.
Тут к весне собой занялась, в салоне недалеко от работы акция – «Скинтоник» в полцены. Это вакуумный массаж по телу. Больно так девушка мне его делала. Потом у Наташи лежу на биоревитализации, кто не в курсе – это штук двести подкожных уколов в лицо, шею и декольте. По анестезирующему крему, но все равно больно! Наташа, чтобы меня отвлечь, разговор поддерживает:
– Ты на пианино занимаешься еще?
– Конечно, занимаюсь, такой кайф! Когда новую пьеску разучиваешь, мозги так приятно закипают, я это просто физически чувствую, работают, видимо, те участки мозга, которые раньше не работали. Ай! – вскрикиваю я от очередной инъекции. – Ай-ай, вот скажи, Наташа, зачем я так над собой издеваюсь – тело терзаю, лицо. А чтобы удовольствие получить – иди, Маша, на пианино поиграй.
Крайности
Кому, говорят, война, а кому и мать родна. Приехав после летнего отдыха в Болгарии, где отдохнули очень хорошо, оказались в задыхающейся от торфяных пожаров Москве. Ужас! На самом деле нечем было дышать. Об этом, я думаю, писали много, потому не углубляюсь. И у меня, и у мужа куча недогуленных отпусков благодаря каким-то постановлениям, со следующего года – если не отгулял, то все сгорает, мы были предупреждены, нас пугали чуть ли не принудительным отправлением на отдых. Но люди вряд ли бы смогли это сделать, а вот стихия смогла. Оставлять ребенка в этой газовой камере мы не могли, и потому неделя на даче – под Волоколамск гарь дошла в небольших, по крайней мере, «на нюх», концентрациях. Потом в самолет – и в Ялту. Там отдыхали наши друзья.
Ах, Крым, я совсем уже забыла, что это так красиво и благодатно. Поистине жаль, что это не российская земля теперь. Хотя о политике я думаю меньше всего. Да и какая лично мне разница, если я приехала, всех понимаю, и даже цены ниже – не российские пока еще. Единственное, чтобы туда попасть, у меня должен быть заграничный паспорт. Хотя, конечно, злит, что строятся в Крыму не наши, а «их» олигархи.
Отдыхали в приватной гостинице со своим пляжем, обслуживающего персонала там больше, чем отдыхающих. Кухня домашняя, приготовят все, что попросишь, если что-то нужно, тут же исполнят. Я там, честно говоря, даже барствовала.
– Коля, – капризничала я совершенно по-дурацки, – Коля, яйцо не в мешочек, его переварили.
И Коля приносил мне другое яйцо.
Водный мотоцикл – через десять минут, яхта – завтра закажем, раки – через часа полтора свежие, поменять деньги – по лучшему курсу… «Вы за кукурузой в город? Да что вы, сейчас привезем и сварим». Рассказывая в Москве своим приятелям об обслуживании, я добавила:
– Вот только под носом не вытирали.
– Потому что не просили, – смеется Женька.
Но Ливадийский дворец и другие красоты они привезти не могли, поэтому все-таки перемещались. Цитирую единственную запись, что я там сделала, больше не писалось, и есть мысли, почему. Потому что тогда надо забыть об отдыхе и сидеть только писать. Записывать, как вкусно, как красиво, а реплики друзей! Там вообще ни одного слова упускать нельзя, если начинать это рассказывать. Они все люди творческие, воздушные. Передавать их смыслы мне трудно. И тут только жесткая фиксация событий может что-то объяснить не присутствующим на месте событий. Иначе все будет казаться гротеском и художественным вымыслом. А я записыватель абсолютно реалистического направления.
Вот эта запись.
Уже скоро месяц, как я отдыхаю. В последние годы – непозволительная роскошь. А вот ведь лежу на лежаке, время – около семи утра, я одна на маленьком приватном пляже в городе Ялта. Горизонт словно очерчен циркулем, в поле зрения только бледно-синяя гладь и один небольшой кораблик. Лучи солнца еще робко, а потому приятно касаются кожи… бла-жен-ство! Вот и пролетающая мимо птица, не чайка, по-видимому, утка летит и кричит от восторга. Если б я могла так парить над морем, я бы тоже не удержалась, кричала б дурниной, как кричала вчера, сидя за Любиной спиной на скутере.
Поразительно просто, но Люба всегда умела и умеет добавить ощущений и впечатлений в мою жизнь.
Всего через полтора месяца мне исполнится сорок шесть. А я впервые в жизни ехала на открытом транспортном средстве, без защиты и шлема по отвесам горных дорог вверх и вниз, замирая на каждой петле поворота, коих на крымской дороге через каждые 50 метров. Орала, визжала, потом сама же пугалась, что сильным визгом могу сбить с равновесия своего водителя, поэтому крик пыталась приглушить. А при сдавленном от страха низе живота, сведенных внутренних мышцах бедра и, уж простите, промежности, звуки из меня вырывались трубные, зычные, отрывистые, такие: «у-а-ы-а-о». Лицо в зеркале, Люба говорит, – без слез не взглянешь. Проезжающий народ ржет. В общем, Люба мне эмоций, а я – ей. И еще, если Люба чувствовала, что я расслабляюсь, она начинала прибавлять скорость и делать ленточку, укладывая скутер практически к дороге то вправо, то влево.
– Это намного круче секса, – сказала, слезая со скутера у гостиницы.
– Как же мало тебе надо, – ответила Люба.
Ну да, в запросах я скромней. Всегда была и теперь отстаю. И если раньше – фиг бы с ним, за ее запросами я и не стремилась. То теперь-то она резко поменяла направление мыслей и потянулась к Богу. А кто ж не хочет постичь непостижимое.
В начале лета она пришла ко мне на работу, удалить зуб мудрости. В черном крепдешиновом платьице годов шестидесятых, черных балетках и с черным мужским портфелем, а может, женские тогда такими были.
Полюбила она одеваться с блошиного рынка. Вид теперь ей нужен исключительно смиренный. И в нем она умудряется выглядеть стильно. Но я ж помню, как было еще лет пять назад – джинсы, чем рванее, тем лучше, висят на середине задницы, из-под этого всего – белье дорогущее.
– Люб, мне очень нравится, как ты выглядишь, ну все равно меня удивляет такой резкий перепад… ведь есть же между этими стилями середина.
– Хорошо тебе. Ты всегда на середине. А мне с моими крайностями только так…
Трансляция
Лет уже больше десяти назад, расфантазировавшись по какому-то пьяному поводу, я рассказывала компании, что счастье – это тот же эфир. Что люди обязательно найдут способ этот эфир улавливать и транслировать при помощи приборов. Что этот эфир также покромсают на волны разных диапазонов, и будут у нас (теперь бы я уже сказала – в телефонах, тогда я предполагала это отдельным девайсом) кнопочки, нажимая которые смогут люди получать разные виды счастья.
– В разных диапазонах, на разных длинах волн, будут разложены ощущения счастья – от самых простых человеческих переживаний до самых сложных, – вещала я. – И это будет очень важное открытие, потому что – когда нет конкретной беды, человеку все-таки пристало быть счастливым.
А мы не всегда это умеем. При отсутствии войны и голода достаточную часть времени люди умудряются проводить в каком-то негативном настроении. Нельзя, нельзя, нельзя – казалось мне в этот день. Лично меня в моих же фантазиях больше всего вдохновила кнопочка «получение счастья от работы по дому». Вот непонятен мне этот вид кайфа – «уставшая и счастливая, наслаждаюсь порядком в доме».
– Нет, – прислушивалась я к себе, закрыв глаза, не ощущала.
«Счастливая, что кто-то в доме убрался» – было, «уставшая и счастливая после работы» – было, «уставшая и счастливая после фитнеса» – было, «уставшая и счастливая после любовных активити» – было, было, было, было!.. Все это и многое другое было, есть и, надеюсь, будет! Я тут в пятницу даже от одного бытового действа словила приятнейшие ощущения, на волне просто такой была, но об этом позже.
Так вот, конечно, это пьяная и ужасная фантазия, и не приведи Господь, чтобы она осуществилась. Абсолютно допинговая вещь, и нельзя так расслаблять, а потому и рушить психику людей. Напротив, психику людей нужно тренировать, укреплять, закалять и вообще желательно как-то стараться по отношению к ней. Как желательно стараться и по отношению к телу, и к мозгам, и к душе. Ой, к душе особенно, она же где-то совсем рядом с психикой. Хотя все в человеке рядом. Ну ладно, пока это остается личным делом каждого. И слава Богу – хоть какая то иллюзия свободы.
Я уже давно заметила и наверняка где-то об этом писала, что все мои состояния живут во мне какой-то своей жизнью и пользуют меня на свое усмотрение. Еще раз – не я свои состояния использую, а они меня. То рвут мне душу, то иногда вдруг отпустят. Даже жутковато иногда бывает от этого осознания.
И вот для этого, наверно, и нужны те тренинги и приложение сил в сторону психики. Недаром столько сейчас разноплановых специалистов, учений и течений. Но сейчас бы мне хотелось не о них, зачастую дорогих и еще неясно куда приводящих, а о вещах абсолютно естественных, дарованных нам так просто – бытием!
Лето, господа и дамы! Солнце на невероятном небе! И случилась тут со мной совершенно случайно – река Руза!!!
Во вторник утром встретила своих мужа и дочку из Сибири. Вечером приехали на дачу. У мужа до конца недели отпуск. В среду мне рано утром – на работу, там удалось так сместить пациентов, чтобы высвободить четверг – отпросилась на один день. И соседская девочка с Лизой вытащили меня съездить с ними на речку. Мы как-то поначалу, когда дача появилась, разъезжали тут по местным многочисленным водоемам. Но потом то погоды не было, то на дачу свою очень редко приезжали, все по гостям… Как-то не получалось. Да и после морских, относительно чистых вод, на местные как-то не хотелось. Вода запомнилась непрозрачной, и берег у входа в воду представлялся скользким, жидким и противным. А тут дети показали мне место, где все меня вполне удовлетворило и даже возрадовало. На берегу трава, вход в речку покрыт мелкой галькой, глубина нормальная – у берега можно детям поплескаться, чуть дальше уже можно плыть. Почему-то никакого течения. Вода чистая, не холодная, а прохладная ровно настолько, чтобы снять утомление жарой. Я плавала долго, наслаждаясь красотой родных берегов, спросила даже дочь свою: «может, не поедем на море, отдохнем на даче?». Дочь, кстати, согласилась, а вот муж – ни в какую. После речки заехали в магазин, купили мясо на косточке, мы заранее звоним в один фермерский ларек, и там готовят для нас то, что мы попросим. Дома подоспела баня, где я устроила себе целый СПА-салон, не ленясь, обмазывала всю себя всем, что есть. Ведь и это иногда лень делать. А тут – как будто рекой была возвращена энергия на любовь к своему телу.
В пятницу, отдохнувшая, поехала опять в Москву. Выезжала рано, в половину шестого утра, поскольку из-за ремонта дорог, если чуть опоздать, можно встать в гигантскую пробку. После пациентов пришел еще по делу знакомый, который отметил, что я хорошо выгляжу и опрометчиво добавил: «Для матери взрослого сына очень хорошо». Хотела сделать замечание, мол, что-нибудь одно – или выгляжу, или мать взрослого сына. Но, вспомнив, что я непричесанная, ненакрашенная, с красным от активных масок лицом, не стала заострять на себе внимание, переключившись на дело.
С работы – опять на дачу, а это сто двадцать километров. Немного хотелось спать. Позвонила Ляльке, рассказала ей про Рузу.
– Что это ты такая восторженная? Я вот зубы себе, наконец, сделала, всем нравится, а меня не радует ничего! Даже не знаю, что бы меня сейчас так могло воодушевить, как тебя речка.
Ну да, у Ляльки сейчас все настолько в шоколаде, что и река, и зубы – это все малозначительно и неважно. И хорошо, Лялечка, я и за тебя радуюсь сильно-сильно и обязательно вышлю тебе этот текст, чтобы ты хоть за меня порадовалась. Ну мы ж подружки уже сколько лет, хотя и подружки могут исходить от зависти друг к другу… Ну мы ж не будем, мы же умные люди!!! Хотя бываем и дуры, но это так, в качестве исключения, чтобы подтвердить основное.
На дачу поехала через фермерский магазин, а он недалеко от того берега, на котором я вчера купалась. Я вспомнила, что в багажнике спортивная сумка, в ней купальник. Переоделась в машине, и опять счастье! Купалась радостно, как ребенок, ныряла с головой. Улыбалась сама себе, речке, небу, облакам и всем деревьям по берегам!
Вернулась возбужденная, знала, что едут гости. Взялась подметать и мыть пол. Потом мой взгляд упал на электроплиту. И возмутилась я, что приезжавшая уже за лето два раза помощница по хозяйству ее не очистила. Мой муж, а он в этом деле больше меня разбирается, сказал, что ее не очистить уже, а нужно просто выкинуть и купить новую. А на меня снизошло то счастье, которого я раньше не знала!
Вспомнив, что в летней кухне стоит «шуманит», я надела перчатки и в каком-то забытье предалась процессу. Я поливала всю электроплиту раствором, усиленно терла жесткой губкой, смывала водой, опять поливала шуманитом и снова водой. И не то чтобы я всю ее очистила, могла бы, наверно, и отчистить, просто я… Ну, извините меня за это слово, я кончила раньше.
Поставила бедную, но отмытую печку сушиться. Внутри меня были какие-то смутные подозрения, что сделала ерунду. Но так бывает (не помню, где-то когда-то я это чувствовала), знаешь, что делаешь неправильно, но действо увлекает… природа, блин!
Вечером с трех ногтей свалилось свежее покрытие – шеллак.
Утром ничего неподозревающий гость включил плиту, плита прощально щелкнула и вырубила свет во всем доме.
– Коротнула?! – недовольно зыркнул на меня муж.
– Я ж тебе говорил, что можно просто выкинуть, так и шуманит бы еще был!
Я уж не стала говорить, что и на шеллак не пришлось бы тратить время и деньги. Но не кажется ли вам, что иррациональное – это то, что тоже как-то подчеркивает ощущения. И, честное слово, это – небольшая цена за случайно полученный кайф. Некоторые из-за этого судьбы рушат свои и тех, кто рядом. А те, кому повезло быть правителем (или не повезло в данном контексте), сметают судьбы миллионов.
Речкой я заманила на один день сына. И в субботу я, Лиза, Павел и гостья наша поехали на импровизированный пляж. Подойдя к берегу, сын усмехнулся:
– Нет, это ты сильно, мам, сказала, что с такой речкой и моря не надо!
– Надо тебе, да? Ну это ты просто молодой еще. Нет в тебе этой щемоты в груди от ощущения родины. Это пройдет, сынок, вместе с молодостью. Что это, залысины у тебя, что ли? – запустила я пятерню в его густые волосы и, чуть сдвинув челку набок, увидела нечто новое.
– Да, и седина уже есть от жизни такой! – отвечал Павел.
– И у отца, и у деда твоего седина появилась рано, так что это – не от жизни – это у вас наследственное.
Давай сначала ты, я за Лизой посмотрю, а потом наоборот.
И сын мой поплыл на середину реки кролем – с шести и до двенадцати лет он занимался профессиональным плаванием, красиво очень поплыл, разливая по мне волны любви и гордости.
Вот, собственно, и все. Не знаю, смогла ли я кому-то хоть на какую-то минимальную долю единицы того, в чем можно измерить счастье, ретранслировать свое состояние, но, прочитав, хотя бы не ругайтесь на меня, что зря потратили время.
Про Савелия и Ангелушу
Она еще была совсем молодой Ангелицей, ей еще не было пятисот лет. Когда Ангелята достигают пятисот лет, они только идут в Ангельский детский садик. И выглядят так, как рисовал младенцев Рафаэль.
Вот и наша была вся пухлая, в перетяжках. Может, передать мысль кому-то на расстоянии она уже могла, но лепет, исходивший из ее уст, был такой младенческий – очень приятный и малопонятный. Люди его чувствовали просто как положительное настроение в себе, настежь распахнутое сердце, а еще это ощущение вызывало заливистый громкий смех. Но как же редко долетал этот сигнал до взрослых! Детишки же еще хорошо слышали ее, а некоторые, очень добрые и веселые детки, могли нашу Ангелицу даже видеть. Видели ее потому, что укрываться и показываться людям она только училась, играя с детьми в прятки. Она любила играть только со смешливыми детишками. Однажды вдруг она взяла и показалась очень грубому и невоспитанному мальчику. Вот же достался, по каким-то поломанным генам, характер ребеночку. На вид ему было лет уже 9, а скорее, он просто так крупно выглядел потому, что упругость попки и глубина перетяжки у него была явно больше, чем у АнгеЛуши. Только если все перетяжки и все одутловатости у нашей Луши были ей необыкновенно к лицу, то мальчик с поломанными генами своими размерами вообще, а ручек в частности, просто пугал иногда и взрослых людей. Мальчик всегда ходил по улице со взглядом исподлобья, со сжатыми губами и стиснутыми кулаками. Однажды мальчик пускал со старшим товарищем воздушного змея, бежал за этим змеем и так весело смеялся, что АнгеЛуша ошиблась и показалась недоброму мальчику. Она бегала с мальчишками за змеем, ее голос переливался перезвоном, как будто перепевая в более высоком диапазоне смех мальчишки.
И когда Луша, доверяя этой радости, вышла из-за шторки параллельного мира в мир людской, глаза мальчика, уперевшись в Лушу, вдруг остекленели и посуровели, как будто не было секунду назад никакой радости.
– Ты кто? – схватил Савелий АнгеЛушу за правое крылышко. АнгеЛуша от неожиданности мало того, что забыла дематериализовать крылышко, а еще и дернула крылом, зажатым у нехорошего мальчишки в руке, и вывихнула суставчик в нем.
Ох, как долго и тщательно создается ангельская материя! Пока одна душа полностью очистится, не одно столетие проходит. Очистившись до света горного хрусталя, поселится в свободной ангельской скорлупке. Потом в ней под воздействием космических высокоэнергетических явлений начинает прорастать не материальная, а больше интеллектуально и психо-эмоционально выстроенная, неплотная, прозрачная ангельская ткань. Людям она не видна до тех пор, пока ангелы не выходят в человеком заселенную параллель. Этому их обучают в горнем детском саду и небесной школе. А малышам-ангелам разрешено резвиться с малышами-людьми – это очень полезно и для дальнейшего развития людей и для развития ангелов. Ангелы помнят, что все-все на свете люди когда-то были добрыми, невинными и непорочными детьми. И потому умеют помогать и сострадать даже самым отъявленным негодяям. Люди же в большинстве своем забывают картинки из детства и вперед всего забывают свои игры с АнгеЛушами и Ангелятами.
Вот и повзрослевший Савелий не помнил свою первую встречу с Лушей.
Луша же запомнила ее на всю жизнь. Может, не на всю свою ангельскую, но на жизнь Савелия Лушиной памяти хватит. Не было у нее ни боли, ни досады от той встречи, Ангелам неизвестны эти невысокие чувства, у них же нет нервной ткани – они плетение из духа, силы и смирения. А вот крылышко Луши, хоть и зажило и функционировало в полете нормально, но, если Луша спускалась на землю и шла ножками, крылышко немного свисало, и кончик его волочился по земле. Это придавало всему Лушиному облику немного печали. А печальный ребенок-ангел – это уж совсем как-то грустно…
Луша стала часто спускаться на землю потому, что всей своей детской душой почувствовала ответственность за угрюмого мальчика Савелия. Она приходила к нему и днем и ночью. Ночью сядет возле него на кровати и лепечет ему ангельско-младенческие баюшки-улюлюшки. У Савелия тогда расслаблялось лицо, губы расплывались в улыбке и наконец-то разжимались кулачки. Сны он тогда видел самые сказочные и добрые. А утро начиналось как обычно, с какого-нибудь незаслуженного тычка не очень счастливой по жизни мамы. И обидного слова бабушки, которая припомнит спозаранку отца Савелия – и давай ему выговаривать свои обиды, словно маленький сын – за взрослого отца в ответе. Савелий не понимал и половины из бабушкиных слов. Но все они были неприятные и ложились на Савелия, как бабушкины или мамины шлепки по одному месту.
А в школе Савелий слышал в свою сторону только: «толстый» или еще хуже – «толстый урод». А это уже требовало ответа, и ответ этот приходил обидчику в виде ударов неслабых Савельевых кулачков. Потом в школу вызывали родителей Савелия и мама, рассвирепев, начинала этот порочный круг заново. Ничего с этим Луша наша поделать не могла, ее волн и вибраций хватало только на тех ребятишек, кто был с ней сонастроен. Там, где царила злость, Луша пока была бессильна.
Да, она смягчала удары Савелия, становясь между нападавшим и другим ребенком, защищая таким образом и ребенка, и Савелия. Потому что сила удара Савелия могла привести ой к какой беде… Еще АнгеЛуша садилась на плечо к его маме и пыталась транслировать ей волны добра. И получалось у нее иногда, и обнимала тогда Савелия мама. А Савелий, не привыкший к маминым ласкам, в объятиях не расслаблялся, а сжимался в комочек, как ежик, почуявший опасность…
Луша не унывала, она знала, что за днем всегда следует ночь. И ночью она укрывала своим мягким крылом Савелия. И ночью он опять расслаблялся, улыбался, смеялся и смотрел очень-очень добрые сказки во сне.
Удивительные вещи стали происходить с Савелием: вырастая, он все чаще отказывался от бабушкиных харчей, раз уж они подавались вместе с упреком в его прожорливости. В школе он все чаще не реагировал, а только снисходительно улыбался на неприятные выкрики в свой адрес. А маму он вообще стал любить всем своим разбуженным сердцем. Он понял, что маме нужен мужчина и его любовь. И с детской наивностью страстно желал скорее стать мужчиной, чтобы любить и защищать свою маму от всех бед и неприятностей. От этой любви к маме и ответственности за нее Савелий стал стараться и в учебе. Никто из учителей, одноклассников и соседей не мог понять, как на их глазах этот угрюмый толстый мальчик превратился в высокого, красивого стройного парня с умным, добрым, интеллигентным взглядом. В этом дворе и школе таких если и видели, то скорее по телевизору…
Савелий вырос и увез и маму, и бабушку из этого двора, в более богатую, а главное, более добрую жизнь. Влюбился, женился и стал счастливым отцом: нарожали они с любимой женой трех счастливых ребятишек…
А Луша уже не могла играть с ним, она уже пошла в Ангельский детский сад, а там расписание и строгая дисциплина. И, кстати, крылышко Лушино выправилось и не волочилось больше по земле. Потому что так Ангелы и вылечиваются: поможешь другому – излечишь себя. А может, так вылечиваются не только Ангелы?
Швейцарский сыр
У подружки дочь выходит замуж. Когда-то она не поехала со мной в Таиланд и, пока я отдыхала, девочка познакомилась с парнем. Роман был очень бурным, теперь вот свадьба.
«У тебя есть платье на свадьбу моей дочери?» – вопрошает подруга.
«Есть, я его не на свадьбу покупала, все думала: и куда же я такую красоту надену».
Спустя некоторое время я стала сомневаться в этом платье, а позднее мы вспомнили про миланские распродажи и поехали в… Швейцарию.
Просто самолет туда оказался дешевле, а от Лугано до Милана около 70 километров. И под Лугано расположен известный аутлет. Короче, очередной шопинг. Я в этом году разошлась в этом плане. А так как культура эта для меня новая, то и результаты всех этих шопингов пока меня больше огорчают, чем радуют: шкаф набивается, а носить по-прежнему нечего. Но этот разговор не всем будет интересен.
Слава Богу, выполнили главную задачу: купили в Милане платье и все, что нужно невесте.
Я и подруга купили себе платья на свадьбу, в которых туда, естественно, не пойдем – не нравятся. Зачем покупали? В магазине нравилось. А сейчас смотрим на платья, друг на друга и понимаем – не пойдем! В Москве что-нибудь купим.
Так вот, живя в окруженном горами Лугано на берегу прозрачного озера, я очень переживала, что, находясь в такой нереальной красоте, мы, по большому счету, видели только плечики с одеждой и примерочные кабинки.
Но проведение исправило эту ошибку. Обратный наш самолет вылетал из Цюриха. Мы настроили навигатор, который нарисовал нам 2 часа 45 минут в пути, а потом выдал, что найдена дорога на 11 минут короче. Подруга подтвердила второй вариант, и мы поехали. Я впервые села за руль в чужой стране в этой поездке. Я вообще люблю, когда меня водят везде за ручку, когда я могу расслабиться и не думать, как ехать, куда и даже зачем. Если честно, я даже блюда в ресторане не люблю выбирать, предпочитаю, чтобы выбор сделал муж. Он закажет за двоих, а я потом забираю что вкуснее, муж привык.
А тут из нас троих за руль только я могла сесть – подруга уже давно ездит с водителем, а у дочери ее в то время еще не было водительских прав. Благодаря этой поездке у меня появился новый навык – могу ездить по Европе. Очень собой горжусь.
Это красиво – ехать по Швейцарии. Но описать эту красоту я смогла бы, если б имела возможность пропитаться ею, отреагировать всей своей впечатлительной натурой, но когда ты ведешь машину по неизвестной дороге, следишь за дорогой и одновременно за навигатором – ни на что другое внимания не хватает. Какие уж тут красоты!
Еду, смотрю, а горы совсем перед нами.
– Как офигительно, – говорю, – когда ехали в Лугано, горы как-то больше по бокам были.
– Так же все было, – возражает подруга. – Просто ты была в напряжении и не могла замечать все это.
Я и поверила… То, что мы оказались высоко в горах, все поняли только тогда, когда за окном вместо травы показался снег. Температура за бортом, судя по приборам, поменялась с плюс тридцати до плюс девяти, а потом еще упала – до четырех градусов. И вообще я к своему ужасу обнаружила, что давно уже еду по серпантину, которого больше всего боялась…
Сил нет описывать нашу истерику, которая включала в себя и тихую стадию, и стадию бешеного смеха, и немного покрикивания друг на друга. Я просто зажалась и решила пройти это испытание. Когда мы спустились с горы, особенно когда показалась трава, мы уже были так расслаблены, что даже остановились и купили у швейцарской женщины домашний сыр и колбасу. Когда мы покупали продукты, мы придирчиво смотрели на ценники. Каждый кусочек стоил 12–17 евро, и среди этого даже мы пытались выбрать дешевле. Когда наши деньги улетали на платья и босоножки, мы не задумывались об экономии, а на домашний сыр из молока коровы, которая пасется в швейцарских горах, мы поскупились.
Потом, правда, когда мы этот волшебный сыр в машине попробовали, поняли, что мало купили и стали припоминать, кому можно было бы привезти столь приятные и полезные подарки. «Ладно, подумаешь, мы теперь сюда хоть каждый день можем за сыром ездить… Вон я теперь какой опытный водитель… Дорогу знаем!» – успокаивали мы друг друга.
Навигатор продолжал косячить, и ехали мы вместо двух с половиной часов – шесть. Чудом не опоздали на самолет, и то благодаря мужчине из конторы, который забирал наш автомобиль. Он довез нас с чемоданами прямо к нужным выходам. Когда мы заходили в аэропорт, над нами висели две потрясающие радуги. Таких реально насыщенных цветом радуг я не видела никогда. Все цвета были настолько яркие и четкие, от красного до фиолетового, и такими жирными широкими полосами. Такую радугу раньше я видела только на картинке.
Взлетали в грозу. Было жутко страшно. Я такой ужас испытывала впервые, за иллюминатором бесились молнии, гремел гром, крылья тряслись и скрежетали, казалось, что самолет трещит по швам. Люди в салоне обнимались, рыдали, кто-то пил коньяк. Я молилась вслух и, кажется, очень громко.
«Ну что ж, – думала я, – в конце концов, Бог нас спасал до последнего». Мы же все-таки спросили дорогу, которую навигатор упорно от нас скрывал. Когда мы вопреки навигатору поехали в другую сторону, он честно минуты три нас упрашивал развернуться, где возможно, и, только поняв, что мы его не слушаемся, перепланировал маршрут и вывез нас, наконец, на нормальную трассу.
Самолет набрал высоту, вылетел из опасной зоны. Прекратились эти страшные звуки в обшивке самолета. Улеглась паника.
Глаза мои сами собой закрылись, и я четко увидела нос летящего самолета, раздваивающуюся дорогу перед ним, себя за штурвалом и поняла, что навигатор не показывает, по какому пути лететь, а сама я, куда лететь, не знаю!!!
Сильно дернувшись, я проснулась, потом какой-то неприятный и липкий ужас еще долго стекал у меня по внутренней поверхности организма.
Домой я добралась на такси, в пять утра. Дома никого не было – муж с дочерью уехали в Сибирь к бабушке с дедушкой. Я почувствовала себя одиноко, почему-то разревелась, воткнула в цифровое пианино наушники и сыграла себе бетховенский хит «К Элизе», две части которого звучат уже в моем исполнении, по мнению тех, кому выслала записанное видео, вполне узнаваемо.
О, Djohn!
Когда получили фотографии от местных фотографов, я сначала возмутилась, что за психоделики нужно принимать, чтобы так красить и без того яркую действительность. А вышла на улицу, глянула по сторонам – нет, все так и есть. Вот такой голубизны небо, вот такой бирюзовости море, вот таких ярко-зеленых красок зелень и всех известных расцветок цветы. И щедрое в этой местности на свет и тепло солнце делает эти цвета еще ярче и насыщеннее. Хотя казалось – ну куда уж! И, наверно, большого труда стоит людям поддерживать эту яркость, поливая и обихаживая этот огромный парк и утром, и днем, и вечером. Ну, раз не наврали фотографы с красками, то не наврали и с лицом, так и есть – улыбчивое, взрослеющее и круглое… Ох, уж мне эта система «все включено»!
Сейчас, когда я пишу, солнце еще не поднялось над горой, оттенки спокойнее. И цикады спокойнее, днем они не кричат, а, скорее, каркают, как армия голодных птенцов, я поначалу так и думала, потому что столько грома от цикад не могла себе предположить. Просто постоянные аплодисменты, переходящие в овацию, какая-то природная истерика и восторг.
Сейчас мы в Турции. Местность называется Фет-хие. Мы отдыхаем в отеле, который занимает, судя по описанию в интернете, 370 гектаров. 370 га – это же так много, опять наврали, наверно, тут никому верить нельзя. Всю территорию я еще не обошла и, наверно, не обойду. Неважно. С трех сторон нас окружают горы. С юго-востока отель жмется к горе (могу ошибаться, это я по солнцу ориентируюсь), ее лучше всех видно, и потому она воспринимается самой красивой и торжественной. Гора то утопает в зелени, а то вдруг вырвется упрямо отвесной каменистой вертикалью, а потом, опять смягчившись, образует пологий склон и дает приют естественным зеленым насаждениям, в основном это сосны.
Территория отеля от моря поднимается вверх и потому отовсюду, где ни присядешь, ни приляжешь, видно море, а если повернуться спиной к морю, то горы. Из-за этого невозможно отказать себе в вечернем ресторане. Расположены рестораны все очень выгодно в плане видов, и вот я сяду и смотрю через море на западную гору, где начинает прятаться солнце. Солнце станет вдруг оранжевым и мелким. «Нет-нет, ну что вы? Это не я вас тут сегодня жарило нещадно. Я мягкое и пушистое, как облачко. И нет меня вовсе», и так бочком-бочком за горку совсем уйдет, оставляя на прощание широкую полосу мягкого красного свечения – «отдыхайте до завтра, насладитесь прохладой, и посмотрите уже на тех, кто рядом».
Смотрим, смеемся много, отдыхаем от работы и от тяжелых эмоций.
Муж мой к вечеру только оживает – жарко ему. Днем вижу его только в море или в комнате, развлекает себя здесь походами в турецкую баню и СПА.
«На улице сорок примерно, у них написано 28. Мерили, спрашиваю, температуру? Нет, отвечают – мы из Интернета берем», сами в Интернет врут и сами с него списывают. Приду в номер свой в самую жару, только прилягу, уборщицам в их помещениях тоже становится жарко. Они идут по комнатам с кондиционерами отдыхать, опять гонят меня в самое пекло. Ухожу, жалко же людей, я-то могу в море сидеть или в бассейне, а им запрещено. Да и без уборки нельзя – полотенца все мокрые, не сохнут на влажном воздухе, в ванной по колено воды, Маша так душ принимает».
Это мой муж с другом по телефону разговаривает – рассказывает, как наслаждается отдыхом.
Лизе здесь рай, их зона так и называется – «paradise», аниматоры их забирают в 10 утра, и у них очень насыщенная программа на каждый день, которая расписана подробно в буклетах, родители могут забрать детей обратно в любое удобное время. Программа расписана до 22.30. Собственно ради Лизы Турция и была выбрана. Такой анимации нет нигде, где мы знаем, может, просто чего не знаем…
На пятый-шестой примерно день хватила меня тут оса за безымянный палец левой руки. Вот подохла же сама потом, но оставила свое жало во мне. И я также: поднакоплю, бывает, яду и знаю, что умираю как разумный человек, но буду отдавать этот яд мужу. Не лучше этой осы, хуже даже – «зу-зу-зу…» ужас!!!
Так вот, к вечеру отекла рука, три пальца и вся тыльная сторона ладони. Ой, так я на нее два дня налюбоваться не могла. Рука стала такая, как у юной девочки – кожа вся припухла, разровнялась, разгладилась.
Сижу в ресторане, разглядываю руки, сравниваю их в пользу укушенной, обнаружила на них по пигментному пятну. Мужу показываю:
– Видишь, пигменты на руках вылезли возрастные?
Муж внимательно руки осмотрел:
– Нет, не вижу.
– Не видишь? Ага-а, видимо, так это и компенсируется. Я пятнами покрываюсь, а у тебя зрение падает.
– Ну ты тогда сильно не покрывайся, пожалуйста, чтоб я совсем не ослеп!
– Да я вроде стараюсь.
Рука была красивая, но дня два-три чесалась очень. Левая рука чешется к деньгам, говорят.
В этой местности есть такая штука – параглайдинг. Снизу смотришь, так плавно летят люди, с каким-то подобием парашюта. И все, кто прыгал, убеждают, что не страшно.
Я решила попробовать. Сначала все решили и заплатили за троих, но я вошла в Интернет и прочитала, что с сердечными заболеваниями нельзя.
Вот почему меня это не насторожило?
Мы с Лизой поехали. В первый назначенный день прыгнуть не получилось, нам объяснили, что ветер в горах поднялся – меня брали, а Лизе посоветовали в другой день, ну тогда и я в другой день!
Надо запомнить – это случилось 19 августа 2012 года.
Это – это что-то!!!
Из отеля нас забрали шестерых – мы с Лизой и семья из четырех человек: мама, папа и два брата, лет девяти и восемнадцати. Из них прыгать собирались только старший брат и муж. Узнав, что мы с Лизой будем прыгать, мама с младшим братом тоже решились, но когда приехали в офис, им сказали, что оборудование рассчитано и сегодня не получится. С намерением прыгнуть в другой день они остались купаться на городском пляже.
Сначала была дорога на ту гору, с которой нужно было прыгать, она заняла больше часа времени, и последние 20 минут пути я уже понимала, что никуда я не прыгну от страха… И обратно я по этой дороге на этом разваливающемся автобусе не поеду ни-за-что!!! Что мне придется жить в горах, слиться тут с их местными жителями – горными козлами и козлицами. И пытаться когда-нибудь спуститься к людям…
Узкая дорога, вниз ухают обрывы, автобус весь скрипит, как телега, и на некоторых подъемах он напрягается так, что казалось – ему не хватит тяги, и мы сейчас поедем вниз, ну или полетим вбок. А по этим бокам еще и ржавые несчастные машины попадались, подтверждая неслучайность моих мыслей… Слава Богу, Лиза спала.
На горе я была обуреваема сильными чувствами и восторга, и страха уже не за себя, а за дочь. Как я могла такое ей позволить? Хотя от многих слышали, что прыгают дети и помладше Лизы. Да и сейчас с нами приехала турецкая семья, там дети трех и пяти лет, все будут прыгать.
– Как тебя зовут? – подошел ко мне один из инструкторов.
– Маша.
Парень уже обвивал меня ремнями и щелкал надежными креплениями. И, уверенно нацепив мне шлем на голову, заключил:
– Ты ужье готова, Маша!
Смотрю, рядом и Лизу уже облачили, у них уже разложено крыло.
Мы на вершине, на широкой, выложенной тротуарной плиткой площадке, там десять метров для разбега и… широкая пропасть – очень красиво и очень страшно!!!
Лиза моя с инструктором делают несколько шагов… И… по-ле-те-ла моя девочка, да еще не вниз, а вверх! А я еще минуту чувствовала, как в животе по местам раскладываются мои, казалось, оторвавшиеся внутренности.
О Господи! Ну, теперь и мне бы скорее прыгнуть, чтобы знать, что это не смертельно.
При мне турчанка проводила двух своих детей, сама же в разбеге затормозила – их накрыло крылом, и все стропы перепутались. Распутывали, мой инструктор им помогал, я поняла, что он у них главный, он проводил всех из нашего автобуса и только потом подошел ко мне.
– Ну, Маша, вы готова?
– Да я уже без крыла готова туда сигануть, давайте быстрее, догоним мою дочь!
– Спокойно, Маша, всье нормално. Во-он ваша дочь, – ведет он рукой вперед и вверх. – Во-он – оранжевый крыло видишь?
– Вижу. Как вас зовут?
– Джон.
– Очень приятно. Летим же, Джон!
– Не торопись, Маша. Мы ждем ветер. Я скажу – беги, ты, Маша, бежишь. Я скажу – садись и ты, Маша, садись. Хорошо, Маша?
– Я постараюсь, Джон.
Это сейчас я думаю – откуда бы взяться Джону в Турции, а тогда мне было ни до чего, поэтому не знаю, кто он, откуда. Или нездешний, или не Джон. Кое-что он мне про себя рассказал в полете, но это позже. Сам рассказывал, мне было не до вопросов, мне, честное слово, было не до вопросов, вообще. И это сейчас я вспоминаю, что интонации Джона были глубоки и интимны, но что возьмешь с парализованного партнера, прости, Джон!
Джон пристегнул меня к себе и разговаривал с подошедшим к нам парнем, говорили они по-турецки, я не заметила, как этот парень дернул мои ремни на себя, мне показалось, что я сделала два шага, и мы взлетели.
Потоки воздуха трепали нас и тащили вверх. Вверх, в голову, поднялась моя душа, распирая ее ужасом и выталкивая глаза из орбит.
– Садись, Маша. Маша, садись.
– Я сижу, Джон, о Боже мой! Боже мой! Как мне страшно…
– Ближе ко мне садись, Маша.
Оказывается, сесть нужно было глубже, в пристегнутое ко мне кресло.
– О-О, Джон, а мы можем лететь вниз?!
– Подожди, Маша, здесь немножко турбуленс!
– Не пугай меня, а то я уже не очень живая.
Минуты через три я начала привыкать к ситуации и уже имела способность оглядеться вокруг.
О Господи!!! Солнце было ниже нас!!! Садящееся, оно, отражаясь в море, выстелило целый переливающейся золотом тракт! И все это под нами… острова… утопающая в зелени горная Ривьера… О Божье созидание!!! Как же ты прекрасно!!! Все это великолепие было нескончаемым… Я уже не понимала, от страха или красоты я слабею и постанываю: «о, Джон!»
– Ты умеешь кричать, Маша? Кричи!
– Зачем?
– Ты летишь, Маша!!!
– О, да. Я лечу!
– Сколько тебе лет, Маша?
– Не спрашивай меня, пожалуйста, об этом… Дай хоть здесь забыть эти беспощадные цифры. Разве птицы знают, сколько им лет, Джон?
Мы так хорошо и ровно планировали над горами, я уже полурасслабленно улыбалась. И даже, вспомнив про фото, взялась фотографировать.
Джон опять спросил про возраст, не дал мне моих лет, сказал, что ему 38 (я ответно восхитилась, я, честно, думала – ему лет тридцать), рассказал мне, что женат, что дочкам три года старшей и шесть месяцев младшей. В общем, любуясь низлежащими ландшафтами, я была в состоянии поддерживать беседу…
Джон снял с меня шлем:
– Он сейчас тебе не нужен.
Что-то отстегнул от боковых стропил, опять возбудив во мне страшок:
– Что ты там отстегиваешь, Джон? Ничего не трогай и не меняй, я тебя прошу.
Джон, довольный, смеялся:
– Покажи мне, как ты кричишь, Маша!
Передо мной нарисовалась камера.
– Ты покричишь, Маша?
– Нет, Джон, мне все нравится, но что ж я буду кричать? Я врач, культурная, интеллигентная женщина. Я никогда не кричу.
Но парень свое дело знал хорошо. Он уложил крыло на бок, и мы пошли кружить по центробежной… И я дала Джону, что он просил, я дала ему такую некультурную трель визгом!!!
Джон успокоил сначала крыло, дал проораться мне уже словами:
– Что ты делаешь! Не делай так больше, пожалуйста! Я не могу так… О-о!!! Как я могла на это согласиться!!! Зачем? А-ааа, Джон, пожалуйста!
– Ты должна почувствовать полет! Это хорошо, Маша. Это оргазм. Это секс, ты должна понять!
– Зачем, Джон! Зачем ты меня с неба опускаешь на землю!? Я в первый раз лечу, Джон! А что ты, думаешь, я к своим без половины ста годам, не знаю о сексе? Может, для тебя это сравнимо, сколько раз в день ты летаешь?
– Пять…
– Ну вот! А для меня это несравнимо, Джон. Ровно настолько раз, сколько я этим сексом занималась. Потому что лечу я в первый раз и точно больше никогда! Никогда, слышишь! Ведь ты даже не представляешь, как мне хорошо! Джон, мне так хорошо… мне так хорошо, Джон… Что вот именно так мне, идиотке, и надо.
Знал ли Джон, что я цитировала еврейский анекдот, я не знаю, но, просмеявшись, Джон опять взялся за свое… Он работал, ему нужно было продать мне эффектное видео и фото. Когда он не шалил, я даже ему позировала, видимо, уже привыкая к полету. Но Джон не давал мне долго отдыхать, он дразнил меня, как мышь ленивую кошку.
– Покружимся, Маша?
– Не-ет!
– Тогда я – спать.
И смеясь, опять немного меня поворачивал… Доповорачивал…
Мы приближались к земле, уже были хорошо различимы домики с бассейнами, я уже убедила Джона просто ровненько лететь. Но организм мой решил отреагировать на все предшествующее… И наш с Джоном секс-не-секс мог закончиться не очень красиво с моей стороны.
– Джон, мы можем приземлиться быстро? меня тошнит…
– Маша, мы можем летать еще минут десять или пятнадцать.
– Нет, не можем, Джон!
– Хорошо, как ты хочешь, Маша.
Сели быстро и мягко, Джон двумя движениями освободил меня от ремней и замков, ко мне бежала моя Лиза.
– Как ты, доченька?
– Хорошо, мне понравилось летать. Я только что прилетела.
Стоит, моргает, лицо спокойное. Хорошо. Я села на траву, перевела дух. Тошнота улеглась. Волоча за собой огромные рюкзаки с экипировкой, подошел Джон, протягивает мне бутылку:
– Маша, хочешь воды? – Джон сел рядом.
– Нет, пока еще, нет. Боюсь спровоцировать.
Мы посмотрели друг на друга и повалились в разные стороны на траву в беспричинном приступе смеха.
«Спасибо тебе, Джон! И хоть это был не секс, признаюсь – вот так меня еще никто!» – я закрывала лицо руками, но говорила, что хотела.
В офисе уже сидели люди из нашей команды и смотрели в мониторы, им демонстрировали отснятое видео.
– Аааа-ииииии! – зазвенел по всей комнате поросячий визг.
Это Джон включил мой полет и довольно откинулся на стуле. Женщина, та что собиралась лететь в следующий раз, встрепенулась:
– Это что, так страшно?
– Нет, это Маша на камеру работает.
Все-таки Джон профессионал, не отпугивает клиентуру. В мониторе перекошенное ужасом лицо, оглушительный фальцет и Джон со своим «кричи, Маша, кричи».
Женщина посмотрела на меня вопросительно:
– Там страшно или…?
– Ну не на столько, это Джон просил от меня огней, – мы уже с ним так по-свойски перемигивались.
На мониторе во всю стену показывали полет Лизы и ее безмятежное лицо.
– Вон, посмотрите – ребенок спокоен. Джон, я беру видео и свое, и дочки.
– Фото будешь смотреть?
– Нет, дома посмотрю.
Видео и фото я посмотрю в Москве. А здесь я весь следующий день смотрела в небо. И я уже видела, что кто-то летит спокойно, а кто-то – ух, как неспокойно… И все это зависит от желания, как мне сказали, клиента. Джон меня не спрашивал. Может, и хорошо – наошущалась! И я в своем «больше никогда» уже не совсем уверена. Просто в следующий раз обедать не надо перед полетом, и очень страшно ехать на гору. Но это, как говорится, «полюбишь кататься, полюбишь и саночки возить». Ездят же ребята в гору по пять раз в день.
О, Джон! – 2
Еще позавчера я растекалась по лежаку, и в пустое пространство моей головы вплывали мысли о безграничности счастья – «границ нет счастью, границ нет мне…»
Еще вчера я выискивала Лизку в бассейне, чтобы поскорее переодеть ее в сухое и не опоздать на такси. А когда нашла, подумала, что не ее надо вытаскивать, а самой упасть в бассейн, прямо в брюках и шляпе, лечь на дно и ждать, когда такси уедет без нас.
Еще сегодня утром я лежала в кровати на границе сна и реальности, в приятном чувствовании, что лежу, завернутая в саму себя, – лопаются там на свободных пространствах узлы и веревки, ремни и канаты, которые сжимают наши души… А мы шире, мы точно шире себя и своего тела…
Все еще спали, когда я встала и включила видео с нашими полетами…
Летать мне долго не дали. Позвонил сын и спросил отца… Если так рано нужен отец в выходной день, совершенно естественно спросить:
– Что случилось?
– Настя там нарушила в вашем районе что-то, у нее права на полгода хотят забрать… Есть кому позвонить?
– А денег дать нельзя?
– Да она уже поругалась с ними, с ней уже не разговаривают. Я уже сам с одним гаишником по телефону говорил, сказал, сейчас приеду…
– Я позвоню Саше.
Саша трубку не взял – или спит, или не в Москве.
Я к Насте ближе – бужу мужа, беру деньги, надеваю спортивный костюм…
Вроде все делала быстро… И все равно, когда с первого своего светофора звонила сыну, он уже подъехал к ним… Но я уже тоже поехала… А не надо было… Вот так напрасно… на гаишников тратить самые вкусные, пропитанные южным солнцем, куски своей души…
Въезжаю на круг, сразу вижу людей в форме и Настю. Пытаюсь съехать с круга на видимую парковку, но не заметила шлагбаум, и поэтому у меня получился не очень понятный маневр… Теперь уже меня останавливают.
– Что-то я не понял ход Ваших мыслей. Вы куда ехали?
– К Вам, к девочке вот.
– А Вы тоже к Насте, а Вам она кто?
– Девушка Пашки моего, – показываю я инспектору рукой на машину сына.
– Вы Пашкина мама? Ну давайте я на Ваши права посмотрю… Расписались они уже?
– Нет, но любит ее… Будем брать.
– Смотрите, истеричная очень, я б не стал…
– Ну давайте пока текущую проблему решим без лишений, я помогу детям спокойствием и деньгами… – я была улыбчива и совершенно искренна расположена не к гаишникам, нет! К людям, просто к людям!
– В машину идите садитесь, там уже Ваш Пашка.
Я улыбнулась Насте по пути к ведомственной машине, села в нее, представилась человеку в форме, попросила сына выйти…
Потом уже я поняла, что сразу начала с суммы несколько большей, чем требовала ситуация. Такой ширины душа! И еще – не включенные мозги. Не могла иначе…
Надо собраться… Это Москва, она требует концентрации… Адекватности…
P.S. Совершенно неприличное звуковое сопровождение моих полетов, но картинка красивая… Если доведется… еще полечу… Где теперь уже так наойкаешься?..
И еще…
В этом тексте много, казалась бы, лишних точек… Они не лишние, они прочувствованные… Можно, конечно, и их преобразовать в слова. Но зачем???
Растворенная
Разозлил тут меня один человек. Вот думаю, поеду в отпуск и напишу рассказ, где выставлю этого человека во всей его некрасивости и непривлекательности, как внешней, так и внутренней. И бряцали уже в моей голове, как оружие, заготовки, наполненные гневом и жестокой иронией. Я хотела разоблачить в лице этого человека алчность, изворотливость, бесчестие, а также желание иметь и пользовать людей под маской дружбы, подхалимство, мздоимство и многие, многие человеческие пороки, которыми мне казался этот человек переполнен. Но тут я совершенно неожиданно попала в Рай!.. Место, где мы отдыхали в Болгарии, очень красивое. Домики наши стояли на высоком холме, вписанные в зелень национального заповедника, над мысом, выходящим в море. Глазу, куда ни глянь – радость неописуемая от сочетания ярко-зеленого и всех оттенков синего. Уху – восторг от щебетания, жужжания, стрекотания, чирикания, а ночью от зычных криков жаб и, наверно, каких-то сычей. Душе от всего этого – радостный праздник и услада.
Утром, как я всегда стараюсь делать в отпуске, пробегаю километров пять вдоль побережья, затем купаюсь в море. И вот – мерный шум прибоя, легкий теплый ветерок и ласковое утреннее солнце успокоили мои нервы, растворили всю злость и вытащили на поверхность моих мыслей спокойную гармонию. Чувства, переполнявшие меня, вдруг переплавились и стали опять добрыми по отношению к бытию, в том числе к человеку, с которым я знакома 25 лет, а около 20 лет мы дружим. Со многими, впрочем, «но»… Но что в наше время без «но»? Этак можно всеми расшвыряться, да с кем останешься? И вообще, судя по опыту и по данным внешних разведок, люди нам встречаются для того, чтобы нас же и «зеркалить». Раз уж мы можем быть в непосредственной близости столько лет, значит – есть и во мне все то, на что я так бурно отреагировала в другом человеке. Да уж, свои грехи отмолить бы и простить бы самой себе. Но сейчас разбираться с качествами плохими, злыми и хоть в какой-то мере неприятными не хочется. «Там где есть ненависть – сей любовь», – сказал кто-то, с кем я абсолютно согласна. Я с удовольствием брошу зерна этого чудесного, но капризного растения в свои разрыхленные злостью мозги. Тем более что этому человеку, какой бы он ни был, я во многом обязана. И вообще из всех лексик мне предпочтительнее нежно-романтическая – люблю слова, которыми щебечут влюбленные. Поэтому в очередной раз признаюсь человеку в любви и скажу, что жизнь наша складывалась так, что волей-неволей во многом он мне помог, за что я очень благодарна. А пока… Пока любовь, любовь, любовь. О чем бы мне таком прощебетать?
Немного жаль, что я ничего не записывала, будучи молодой, когда желание любить и быть любимой носили другой, более телесный характер. С другой стороны – хорошо, что не записывала, некогда было – жила на полную катушку. Сейчас вот записываю. Сейчас для меня любовь – это то, что есть или нет во мне.
Я временами могу узнавать любовь во всем и всех, что и кто меня окружает. Почему нет? Почему не приравнять улыбку, дружеский взгляд или дежурное приветствие к любви? В таком состоянии, если уметь его сохранять, легче и жить, и работать, и отдыхать. Да, это настроение нестойко и далеко убегает при любом неосторожно сказанном слове, при любом, даже маленьком, приступе злости уныния или испуга. Любовь этого не любит. Любовь предполагает доверие и слияние с объектом любви. С одной стороны, со всем срастись невозможно, с другой – не принимая и отталкивая от себя что-то или кого-то, ограничиваешь себя же в любви. Потому что им, непонятым и непринятым, может, больше всего моя любовь и нужна. Шучу, конечно, туплю и глуплю, но настроение примерно такое.
Настроение, состояние близко к йоговскому или даже дзен сплошной – глубина покоя. Я тут много общаюсь с молодой женщиной, чуть за тридцать. Она очень часто употребляет словосочетание «не понимаю, как так можно жить». Оно употребляет его так часто, по отношению практически ко всему, так что хочется остановить ее и сказать, что для того, чтобы что-то понимать, надо научиться для начала принимать жизнь в различных ее проявлениях, а там глядишь, и понимание подтянется. Но я не говорю ничего, молча слушаю все «непонятия». В спор вступать, поучать – лень. Да и чему я кого могу научить? Те пятнадцать лет, которые нас разделяют – это то время-пространство, где она еще, возможно, получит свои уроки. И учитель рядом хороший, не даст умереть в незнании. Сейчас непонятна ей будет моя готовность радоваться безмятежности вне страстей, вне печалей, страданий и наслаждений, даруемых мужчинами. Меня в ее возрасте тоже бы не успокоил морской бриз. А солоноватый воздух и жаркое солнце, напротив, разбудили бы во мне потаенные желания, которыми были наполнены голова, грудь и живот… Душа тогда все время хотела чего-то, выпрашивала, как маленький ребенок. Бывало, что и довыпрашивалась, конечно.
Слияние с объектами любви со мной случались, хорошие состояния, скажу я вам.
Исчезаешь также, видимо, как исчезает сахарок в стакане с чаем.
И также меняешь свойства человека, в котором растворилась, как сахар меняет вкус напитка. Сладенький такой становится человек! И сама – растворенная, невесомая, взвешенная, воздушная, послушная!
Хо-ро-шо!
Хорошо? По-разному, на самом деле. Вначале – да, пока есть ангельское благословление, пока есть восторг и экстаз от этого погружения в реальность другого. Каждый день и каждый час в той реальности – открытие другого и обновление себя. А мир! Каким волшебным становится мир вокруг!
Со временем, правда, становится душновато и тесновато, начинает чего-то не хватать. Восторг легко и незаметно заменяется на претензии. От страха потерять экстаз начинаешь напрягать человека, в котором растворился. Он соответственно начинает тебя отторгать как чужеродный элемент. Нормальная реакция здоровой иммунной системы. Если защита не в порядке – есть риск заболевания собственной личности или несвоевременной ее гибели. Все распадается на фракции. Болезненный процесс доставания себя из другого: вновь приобретаешь «вес» в виде самосознания, «вес», который тебе в принципе и не очень нужен. Начинается зримая или незримая война миров. Война с перемириями. Если ее пережить, то найдутся способы мирного сосуществования при условии всех достигнутых договоренностей с противником и с самой собой. Вот и вся любовь. Но без нее никак. Да и не вся, конечно. Дальше просто сложно и не так весело. Чтобы все описать, нужны мозги Достоевского, мне такие не достались. Я по верхам, по цветочкам, аки бабочка, крылышками бяк-бяк…
У тибетских монахов я читала, что влюбленность нам дается для того, чтобы люди узнали, как нужно любить жизнь. Читала давно, а вспомнила сейчас. В такой красоте, где я – все любовь. Здесь на холме очень близко небо, в котором нестрашно раствориться. Хочется в море раствориться или просто в пространстве, никак его не нарушая. Я ма-аленькая, в таком большом объеме если и буду присутствовать, то в гомеопатической дозе, и точно ничего не испорчу.
Потом соберусь в себя и поеду любить жизнь в Москве. С новой догадкой, что в жизни тех, кого люблю, я присутствовать могу, но в малом разведении. Теперь вот и в книжном варианте в этом мире присутствовать могу. Книг много, и здесь я в малом разведении. А тем, кто эти записки дочитал до конца, – привет!