Выйти из квартиры среди ночи не было никакой возможности. Старушка спала чутко, просыпаясь от любого шороха. Вовка переживал за беднягу в парадной. Он поднялся раньше обычного, захватил с собой фонарик, а также лекарства и бинты на всякий случай, налил воды в бутылку из-под лимонада, и вышел из квартиры. Было темно и тихо. Незнакомец лежал в той же позе, как и вчера. Прошло не так много времени, но все-таки… Он подумал было, что несчастный мертв. Тем более, осматривая его, обратил внимание, что испачкал руки кровью. Но вспомнив занятия по медицине, обязательные в клубе альпинистов, в котором одно время состоял, Вовка нащупал на шее раненного пульс и, убедившись, что тот жив, перенес его в свою фотомастерскую. Недавно он всё-таки уговорил консьержку временно отдать эту комнатку в его распоряжение. Та сюда с тех пор не заглянула ни разу: чулан либо был закрыт снаружи, либо квартирант закрывался там изнутри, проявляя пленку и печатая фотографии.

Он уложил тело на кушетку, осмотрел его, чтобы понять, что бедняга поранил. У того был разбит затылок. Видимо, его оглушили чем-то тяжелым, а грудь была исполосована ножом… Зрелище не для слабонервных, но у Вовки с нервами все было в порядке. Он при желании мог бы стать хорошим хирургом. Проблема в том, что не было у него такого желания, он даже не подумал об этом ни разу. Промыв и обработав раны принесенной с собой кипяченой водой и перекисью водорода, он смазал рваные края йодом, и принялся закрывать их бинтами. Хватило только на то, чтобы наложить повязку на голову. Вовке пришлось вернуться в квартиру за чистой тряпочкой, которая могла бы заменить бинты.

– Вовка, ты уже встал? – он вздрогнул, услышав хриплый голос старухи.

– Уже ухожу, баб Шур! Закрывайтесь! – предупредил он ее и, услышав, как с той стороны двери щёлкнул затвор, подумал, как хорошо, что старуха не проснулась раньше, и он смог вернуться за чистой наволочкой.

Раненый был жив: сердце еле слышно пульсировало, поддерживая тающие силы. Вовка попробовал привести его в чувство, смочил остаток бинта в настойке нашатыря и поднес к носу незнакомца. К нему не сразу вернулось сознание. Наконец, его дыхание стало коротким, прерывистым и тяжёлым. Он с трудом открыл глаза, осмотрелся вокруг и, увидев своего спасителя, тихо-тихо прошептал: «Кто Вы?.. Где я?».

– Ты в безопасности, – ответил на это Вовка, – Меня ты не знаешь, и мое имя тебе ничего не скажет. Что с тобой приключилось-то? Кто ж тебя так разукрасил и за что?

Но раненый снова потерял сознание. Вовка оставил его в покое. Он решил не вызывать ни милицию, ни «Скорую помощь», потому что не хотел быть замешенным в этой тёмной криминальной истории. Действительно, ещё предъявят обвинение в нападении. Он уже однажды нечто подобное переживал. Больше не хотелось. Но и оставлять беднягу без помощи он не мог и решил ухаживать за больным, пока тот не придёт в себя. На тумбочке у кушетки оставил бутылку с кипячёной водой, завёрнутые в фольгу бутерброды и вышел, замкнув чулан и забрав ключи с собой.

После того, как управился с уборкой территории, он первым делом зашёл не домой, а навестил раненого. Тот по-прежнему лежал без сознания. Надо было что-то делать! Он стал лихорадочно вспоминать практические занятия по первой медицинской помощи. Что делают в таких случаях? Дают обезболивающее, снотворное и антибиотики. Он вспомнил, что как-то сильно поранил ногу, спрыгнув с камня в речку у дома. Всегда нырял с этого места, но в тот раз неудачно. Раскроил голень до кости. Крови много потерял. От боли плохо соображал и мало что запомнил. Только истеричные вопли молоденькой медсестры районной поликлиники, куда привели его друзья: «Давайте ему пить, смачивайте ему губы влажной салфеткой, он потерял много крови…»…

Он сбегал в ближайшую аптеку, купил медикаменты и бинтов побольше, лекарства, а также мази, которые, со слов фармацевта, предназначались для заживления гнойных ран. Он снял прежние бинты, наложенные ранним утром. Промыл повреждения легким раствором фурацилина, залил их перекисью водорода, смазал мазью Вишневского, перебинтовал. Справившись с этим, он разбил ампулы, наполнил содержимым шприцы и, вспомнив практические упражнения на подушках на медицинском практикуме в клубе, сделал раненому три инъекции – обезболивающего, снотворного и антибиотика. Последний, кстати, следовало делать четыре раза в день, график уколов ему в аптеке расписали. Следующий укол в шесть вечера. Он как раз успевает сбегать на занятия с Фаиной и перед тем, как самому идти учить Евгению танцам, забежит, чтобы сделать очередной укол. В таком режиме Вовка прожил несколько дней. Раненый если и приходил в себя, то исключительно в отсутствие своего спасителя. Во время его визитов он спал, что облегчало процедуры перевязки, весьма болезненные, кстати, и зловонные оттого, что раны обильно гноились.

Баба Шура недоумевала, откуда идет неприятный запах. Вовка отводил угрозу разоблачения, убеждая, что где-то или в чулане, или в подвале сдохла мышь. И только дня через два Вовка стал замечать, что края ранок стали розоветь, то есть они постепенно стали затягиваться. Еще через дня два раненый пришел в себя, смог самостоятельно подниматься на кровати, но был ещё очень слаб, страдал головными болями и головокружением, наверное, из-за удара по голове. Они за это короткое время успели подружиться. Раненый рассказал, что с ним стряслось.

Оказалось, это лётчик международного класса Андрей Орлов, оказавшийся в столице проездом. Ожидая свой рейс – в тот вечер в качестве пассажира, потому что летел отдыхать – решил прогуляться по столице, взял такси. С того времени ничего не помнит. Очнулся на руках у Вовки, без денег, билета, документов…

– А родные у тебя есть? – поинтересовался его спаситель.

– Есть, конечно, – ответил летчик.

– Волнуются, наверное, – предположил Вовка.

– Они думают, что я ещё отдыхаю, – решил бедолага.

– В больницу тебе надо, – советовал ему Вовка, – Первую помощь я тебе оказал, как мог. А что там у тебя? Может, переломы какие есть или трещины, сотрясение мозга. Тебе обследование специалистов и лечение край как необходимы. Да и без милиции никак не обойтись. Нужно же тебе документы восстанавливать?

Орлов кивнул в знак согласия.

– Ну, вот… – продолжил Вовка, – Пока в больнице будешь отлёживаться, милиция установлением твоей личности займётся. А я тебе больше ничем помочь не могу…

– Да ты, друг, и так для меня столько всего сделал! Ты меня к жизни вернул! Я теперь твой вечный должник! – рассыпался летчик в благодарностях.

– Мне сейчас на работу надо идти, – разговор состоялся ранним утром, до начала рабочего дня дворника. – Постараюсь сегодня пораньше управиться и заеду за тобой. Отвлеку бабу Шуру, а ты в это время сам сможешь выйти из подъезда? Нет? Не беда – помогу! Такси я закажу.

Глаза испытавшего нападение человека испуганно блеснули.

– Да не переживай ты! – успокоил его Вовка, – Я с тобой поеду. Не на автобусе же и уж тем более не в метро везти тебя в таком состоянии.

Часам к одиннадцати дня Вовка управился. Вернулся домой. Бросил на ходу квартирной хозяйке, которая в тот день дежурила в парадной:

– Баб Шур, сегодня Марик ко мне подходил, просил передать, что Вас вызывает Марина Станиславовна.

Консьержка всполошилась. Неужели свершилось?!

– Я бегом! Ты меня не заменишь? – для приличия поинтересовалась она, одеваясь на ходу, зная безотказный характер своего постояльца.

– Конечно! Только Вы недолго, а то я устал и проголодался… – попросил он её.

Когда дверь подъезда закрылась за нею, он вызвал по телефону такси, вывел из чулана своего раненного друга и помог ему устроиться во дворе на скамейке. Через минут пятнадцать он уже усаживал его в салон автомобиля, а таксиста просил без него не уезжать. Вовка вернулся в парадную, дождался раздосадованную консьержку.

– Балабол твой Марик! Никто меня не вызывал, – разочарованно призналась баба Шура, – Или это ты так зло надо мной подшутил?

– Как Вы могли подумать такое?! – ее постоялец сделал честные-честные глаза и изобразил возмущение, – Ну, я этому шутнику задам! Сейчас он у меня получит!!! Ведь не в первый раз он меня так разыгрывает… – и выбежал из подъезда.

Марик слыл злостным инициатором всевозможных каверз и розыгрышей в их ЖЭКе. У него был соседний с Вовкой участок. Поэтому развести старушку, а потом разыграть недоумение её постояльцу не составило труда. Более того, выглядело правдоподобно и не вызвало подозрений проницательной бабушки.

Орлов в такси уже начал переживать, когда запыхавшийся Вовка открыл дверцу и уселся рядом с ним. Отдышавшись, он объяснил, куда ехать:

– До ближайшей травматологии, пожалуйста. И если можно, поскорее. Мой друг серьезно ранен.

Машина с визгом тронулась с места.

– Заодно устроим тебе экскурсию по столице! Пусть пока только такую, – тараторил Вовка, – Что бы ты там в темноте рассмотрел? Зато теперь – любуйся не хочу! А как поправишься, еще гульнём с тобой так, что на всю жизнь запомнишь!

Лётчик старался улыбаться, но у него это плохо получалось, так как беспокоили открытые раны, и было больно находиться в сидячем положении.

Вскоре такси подъехало к высокому забору и воротам клиники.

– Приехали, – сообщил он, – дальше меня не пропустят. Проезд только для «Скорых».

– Ничего, сами как-нибудь дойдём, – ответил Вовка, расплачиваясь.

Он довёл друга до Приёмного покоя. Дождался дежурного врача, рассказал ему всё, как нашёл раненого, в каком состоянии он находился, как его лечил…

– Почему сразу не вызвали «Скорую»?! – сурово поинтересовался хирург, – Вы понимаете, человек мог погибнуть…

– Он мне жизнь спас, – вступился за приятеля раненый, – перевязки, уколы делал. Боюсь, на «Скорой» меня бы тогда не довезли…

– Да, он был очень слаб… – подтвердил Вовка, – он и сейчас-то еле доехал. Всю дорогу переживал, что он в обморок свалится от слабости и боли.

– Так вот в чём причина твоей необычайной веселости?! – догадался Орлов.

– Вы недооцениваете возможности современной реанимации, – заверил их доктор и, смягчившись, добавил, – Это как раз тот случай, что лучше поздно, чем никогда.

– Его можно навещать? А то у него, как я понял, в Москве никого нет. Родные и близкие далеко и ещё не знают, что с ним приключилось.

– Можно, конечно, – разрешил врач, – Часы посещения больных, указаны на входной двери в отделение. Придете в другое время, Вас попросту не пустят.

– Скажите, он серьезно ранен? – Вовка шёпотом задал ему этот вопрос и даже отвёл собеседника в сторону. Его мучили сомнения, что он что-то сделал неправильно, и по его вине человек останется инвалидом.

Медработник вник в подтекст вопроса:

– Определённо сказать пока ничего не могу, но мне очевидно одно: его жизни уже ничего не угрожает. Вы всё сделали правильно на том уровне, на котором могли оказать ему первую медицинскую помощь. Конечно, он изначально нуждался в обследовании и диагностике травм. Не стоило так рисковать. Одно неверное движение, аллергия на препарат, шоковое состояние – что угодно могло привести к летальному исходу потерпевшего, и Вас на самом деле могли бы обвинить в убийстве. Надеюсь, для Вас это станет хорошим уроком на будущее.

С души Вовки как будто свалился тяжеленный камень. Теперь за Орлова он был спокоен.

– У меня к Вам будет ещё одна большая просьба, – обратился он к хирургу, – Ради Бога не упоминайте обо мне в милиции. Я всё равно ничего не знаю. Нападавших я не видел. Обнаружил Андрея спустя несколько часов, наверное, а первую помощь смог оказать еще позднее. Понимаете, я квартиру снимаю. И если хозяйка узнает, что я всё-таки ввязался в это дело, она меня запросто на улицу выгонит. А идти мне некуда…

Доктор пообещал не говорить о нём следователю, который будет вести дело о нападении на Орлова. Похоже, парень не врёт. Он поймал себя на мысли о том, от каких подчас нелепостей зависит человеческая жизнь. Есть, оказывается, люди, для которых важнее собственное спокойствие и благополучие.

Вовка вернулся домой со спокойной душой. Переоделся – пора было к Фаине на занятия. Она разработала целую программу по подготовке неуча к поступлению. Если теорию он усваивал неплохо, то с практикой дела обстояли худо. Возлюбленный студентки инъяза был не редкость безграмотен, а диктанты каждый раз приводили её в состояние шока.

– Боже мой! – удивлялась она, – Ну как можно так изощряться?! Как слышу, так и пишу?!

Ее ученику не нравились подобные разговоры, но он терпел их ради возможности побыть с ней рядом, наедине. Фаина жила с мамой. Ее отец погиб, когда она ещё была маленькой, оставив им эту квартиру в центре столицы и доброе имя. Большего преподаватель ВУЗа не смог заработать за свою недолгую жизнь. Мама Фаины – Светлана Ивановна – работала врачом в районной поликлинике и на «Скорой помощи». Часто бывала на ночных дежурствах, как сегодня. И вообще редко бывала дома. Неудивительно, что подруга ещё не успела познакомить с ней своего ученика. Когда она принималась с жаром объяснять ему, почему слово следует писать так, а не иначе, он не слышал её, а любовался своей очаровательной учительницей. Для себя он давно уяснил, что никакого студента из него не получится и распрощался с мечтой поступить в ВУЗ, получить высшее образование. Он общеобразовательную школу-то еле-еле закончил. Педагоги с закрытыми глазами нарисовали ему тройки по всем предметам, прекрасно понимая, что держать его в школе бесполезно. Тем более что выпускник к тому времени уже сам зарабатывал себе на жизнь в кафетерии Жоржеты.