На следующий день Вовка, как обычно за последние три месяца, явился к Кроттам, чтобы провести урок танца для их дочери. Дверь ему открыла чопорная банкирша и попросила пройти не в холл, где проходили занятия, а в кабинет супруга. Сердце горе-учителя бешено заколотилось от волнения. Он гадал, что случилось, и, решив, что с танцами в этой семье решили завязать, успокоился и вздохнул с облегчением. Все-таки преподавателя из него не вышло. Рано или поздно ему должны были отказать. Он еще удивлялся, как Кротты его так долго терпели.

Сердитый вид банкира убедил его в том, что он в предположениях не ошибся. Вежливым жестом, в котором, впрочем, не читалось ничего, кроме негодования, он указал на место в том же кресле, что Вовка занимал в свой первый визит. Приглашённый устроился на краешке, словно провинившийся школьник. Как бы он ни был морально готов к отказу от его услуг преподавателя, все-таки это было неприятно и унизительно.

– Молодой человек, я очень Вами недоволен, – исподволь начал отповедь отец его ученицы.

– Я же предупреждал, что никогда не преподавал до этого, и у меня может не получиться, – попытался оправдаться Вовка.

– Да нет, у Вас прекрасно всё получилось! – воздух кабинета сотрясал разгневанный голос Кротта, – Вам удалось вскружить голову чистой наивной девушке, нашей единственной дочери.

От удивления обвиняемый потерял дар речи:

– Я… я не… – мямлил он, но банкир его не слушал.

– Женечка не много видит в своём окружении молодых людей, не избалована мужским вниманием и воспитана в строгих правилах поведения, – вне себя от ярости громыхал его собеседник, – И мне любопытно, чем Вы там с ней таким занимались, что девочка буквально потеряла покой и сон?!

– Ничем особенным… – растерянно лопотал горе-учитель, ожидавший чего угодно, только не такого поворота событий, – Я просто учил Женю танцевать, и всё…

– Утверждать сейчас можно всё, что угодно! – отмёл оправдания обвиняемого банкир, – Евгения не увлеклась бы просто так. Я хорошо знаю свою дочь!

– Но… – Вовка пытался произнести хоть слово в свою защиту. Не дали.

– Никаких «но»! – воскликнул Кротт, – Я не позволю каждому проходимцу так обращаться с самым дорогим мне человеком! Я ответственен за счастье и благополучие своей малышки, а, поскольку, свое счастье она связывает непосредственно с Вами, я обращаюсь к Вам как к благородному человеку и требую взять ее в жёны!

– Позвольте, разве можно такое требовать?! – от неожиданности Вовка даже рассмеялся.

– Он еще насмехается! – негодовал заботливый отец и предупредил потенциального зятя – Запомни, смеётся тот, кто смеётся последним. Наказать тебя за пренебрежение чувствами Женечки я смогу без труда. Думаешь, баба Шура будет в восторге от того, что ты не оправдал наших надежд? А в ЖЭКе надолго ли ты задержишься после того, как я позвоню Марине Станиславовне и выражу недовольство таким работником, как ты?

– Это же нечестно! – Вовке хотелось плакать от негодования, возмущения и обиды, но он сдержал готовые навернуться на глаза слёзы.

– А честно морочить наивной девушке голову?! – вспылил отец его влюблённой ученицы.

– Не морочил я ей голову! Чем Вам это доказать, чтобы поверили? – устало проронил горе-учитель.

– Я верю исключительно словам и чувствам своей дочери, – уточнил банкир, – А она хочет верить, что ты обратишь на неё внимание не только как на ученицу, заметишь и полюбишь красоту ее души, богатый внутренний мир…

Вовка горько хмыкнул. «Богатый внутренний мир»… Что только вкладывает в это понятие его состоятельный собеседник?

– Кстати о богатстве. Я ведь не пара Вашей дочери, – произнёс он вслух, – Кто она и кто я?! Сами посудите… У меня ни гроша за душой…

– Наша семья лишена сословных предрассудков, – слегка успокоившись, заметил банкир, – Нашего состояния хватит на то, чтобы моя дочь и внуки жили в достатке и ни в чём не нуждались. В том числе и Вы, молодой человек. И уж если её выбор пал на Вас, я готов принять Вас в семью таким, какой Вы есть и даже обеспечить Вас начальным капиталом и помочь открыть своё дело, например.

Господин Кротт намеренно делал акцент на местоимения «Вы, Вас, Вам», давая тем самым осознать своему озадаченному собеседнику, что всё в его руках и в зависимости от того, какое решение он примет, его могли озолотить, а могли и раздавить, как никчемную букашку. Последняя реплика отца его ученицы походила на деловое соглашение, условия которого были предельно ясны и понятны. Владелец банка был в своей стихии, в которой ему на самом деле не было равных. Вовка был смятён, подавлен, испуган и вместе с тем заинтригован.

– Я понимаю Вашу растерянность, – почти миролюбиво заключил он, – Не торопитесь с ответом. Учтите, о нашем разговоре никто не должен знать, особенно Евгения. Она должна поверить, что сама произвела на Вас неизгладимое впечатление и покорила Ваше сердце и разум. Можете идти!

Вовка был рад покинуть жилище Кроттов. Высокие потолки давили на него, напоминая о том, что он маленький никчемный человечишка, которого каждый такой жлоб, как Кротт, проглотит и не поморщится. Домой он вернулся сам не свой. Баба Шура обратила на это внимание.

– Что случилось, сынок? – она всегда так обращалась к своему постояльцу, когда хотела выразить благодарность за что-либо или, напротив, беспокойство, как сейчас. В любом случае это был знак её расположения и привязанности.

– Ничего, баб Шур… – изобразить беззаботность у Вовки не получилось.

– Не хочешь говорить, не надо! – смирилась она и обиженно продолжила, – Надо будет, сам расскажешь.

Знала бы она, как сейчас её квартирант нуждался в беседе с нею и в её мудром совете! Но он дал банкиру слово не упоминать о причине их разговора.

– Наверное, я простыл, знобит что-то, – оправдывался он.

– Может, чаю с малиной принести? – предложила хозяйка.

– Спасибо, можно. Только я пойду прилягу, попью чай в спальне, – простонал симулянт. Отказ мог бы вызвать долгие уговоры старушки все-таки принять целебный отвар. Проще было согласиться.

– И как ты в таком состоянии на работу завтра пойдёшь? – переживала консьержка, подавая ему кружку с горячим ароматным напитком. – Давай я Марику позвоню, он тебя заменит хотя бы на день? Ты же его выручаешь!

– Не надо, баб Шур, – ответил Вовка, отхлёбывая отвар, – За ночь всё пройдёт! После такого вкусного лекарства не может не полегчать! Вот бы меня в детстве так лечили! Может, я бы тогда лечиться больше любил…

– Редко какой мужчина любит лечиться. Так что методы лечения тут ни при чём. – Заверила его пожилая женщина и спохватилась, глядя на часы в изголовье кровати, – Ладно, не буду тебя напрягать своим присутствием. Отдыхай!

Было ещё очень рано – только девятый час вечера. Раньше в это время ее постоялец уходил на прогулку, возвращаясь с занятий с Женечкой. А сегодня завалился спать. Странно как-то. Схватить простуду в такое время года… Впрочем, чего не случается! Она припомнила, как однажды в разгар лета сама свалилась с гнойной ангиной, а зимой умудрилась отравиться несвежим пирожным, которое не положила в холодильник, полагая, что лакомство не испортится.

Однако постоялец её был здоров, как никогда. Ситуация выбила его из колеи. Ему нужно было всё обдумать, решить, что делать дальше. Собраться с мыслями никак не получалось. Его целиком и полностью заполняло чувство отвращения к его бывшей ученице. Нет, он уважал и ценил её как хорошего и добрейшего человека, но не более того. Ничего личного! Кровь леденела в его жилах, когда воображение рисовало ему Женечку в свадебном платье рядом с собой. Холодная волна отступала, вытесняемая другим, гораздо более привлекательным и желанным образом Фаи. Вовку неудержимо влекло к одной, но его вынуждали выбрать другую. Похоже, права на собственное мнение ему не оставили. Если он проигнорирует предложение Кротта, незамедлительно вылетит из квартиры консьержки, он не сомневался, что баба Шура сама выставит его за дверь, а следом лишится работы. Что ему делать тогда? Как жить? Голова шла кругом от противоречивых мыслей и чувств. Измученный раздирающими сознание мыслями, квартирант бабы Шуры забылся тревожным сном. Она заглянула к нему, чтобы убедиться, что больному полегчало. В спальне было темно и тихо. Было слышно лишь тяжёлое дыхание симулянта, которое женщина списала на высокую температуру. Тот спал, а она верила в целительную силу сна и своего отвара из стебельков и сушёных листьев малины с малиновым же вареньем.

Несмотря на это, когда баба Шура проснулась утром, Вовки уже не было дома. Его постель, как она того требовала, была аккуратно заправлена, а комната пуста. Консьержка решила, что больному на самом деле стало лучше. Чутьё подсказывало ей, что проблема не только в плохом самочувствии. Он вернулся от Кроттов сам не свой. Неужто от его услуг отказались, а ее протеже их разочаровал? Баба Шура задалась целью это незамедлительно выяснить и еле дождалась десяти утра – времени, когда к соседям можно было постучаться, не опасаясь, что те ещё спят.

Дверь ей открыла Нона Аркадьевна, немного удивлённая столь ранним визитом соседки, но она всё же пригласила её пройти в столовую.

– Кофе? По-турецки, с солью? – предложила она.

Консьержка охотно согласилась, хотя была большой любительницей чая. Но соседка варила превосходный кофе, каждый раз удивляя гостью новым рецептом его приготовления. Она несколько лет прожила с супругом в Стамбуле, когда тот набирался опыта в качестве служащего в одном из заграничных филиалов банка, впоследствии выкупленного им. Баба Шура не думала раньше, что кофе можно готовить по-разному. Ей очень нравилось глиссе. А вот с солью она еще не пробовала. Необычный вкус терпкого напитка не разочаровал.

– О! Ни у кого никогда не пила такого изумительного кофе, – призналась консьержка, – И я уверена, не доведётся.

Банкирша улыбнулась, похвала ей была приятна, но она промолчала, ожидая, когда гостья приступит к рассказу, что заставило её явиться в столь ранний час. Баба Шура поймала вопросительный взгляд больших чёрных глаз и пояснила, зачем пришла:

– Племянник вчера пришёл от вас сам не свой. Сказал, что плохо себя чувствует. И действительно, его весь вечер знобило. Даже к своей этой с высотки не пошёл. Но от меня не скрылось, что парень явно чем-то расстроен. Вот я грешным делом и подумала, неужели он не оправдал ваших надежд, и господин Кротт отказал ему от места? – изложила она свои переживания.

Нона Аркадьевна многозначительно улыбнулась:

– Ваш племянник не так прост, как кажется. Наверное, весь в вас, уважаемая тётушка, – подколола она гостью, – У мужа действительно с ним вчера был серьёзный разговор. О чём они говорили, я не знаю и даже не смею догадываться. Не удивлюсь, если обожающий свою дочь отец решил ускорить ход событий, которые мы с Вами так хитроумно подстроили.

– То есть, – догадалась неглупая старушка, – он поставил Вовку перед фактом: или женишься, или потеряешь всё?

– Всё может быть! – уклончиво ответила банкирша, – Нам, как любящим родителям, невыносимо наблюдать, как Женечка страдает от неразделённой любви.

– Я подыграю господину Кротту. Не переставая, буду расписывать, какое богатое приданое даёт за дочерью банкир, – интриганка сверкнула глазами, радуясь осенившей её идее, – Материальную мотивацию при решении жениться трудно переоценить, а браки по расчёту самые крепкие!

– Так и быть, будете на их свадьбе посажённой матерью, – в знак благодарности за услугу, – разрешила банкирша.

К этому времени Вовка справился с уборкой территории и, не заходя домой, сразу отправился к Фаине. Он испытывал необходимость увидеть её, поговорить с ней. Влюблённый нажал на кнопку звонка. Дверь открыла Светлана Ивановна.

– На ловца и зверь бежит, – многозначительно заметила она и пригласила пройти, – Фаины нет дома, у неё последний экзамен. Как раз кстати. Я давно хотела с Вами поговорить.

У Вовки захватило дух: неужели и здесь то же самое, что у Кроттов? Предчувствие не обмануло. Однако разговор принял совершенно другой оборот, чем он ожидал.

– Наверняка я Вас, молодой человек, огорчу своей речью, – предупредила гостя Светлана Ивановна, – Но считаю необходимым расставить точки над «i». Видите ли, я нахожу, что Вы совсем не пара моей дочери. Вы с ней абсолютно разные. Малообразованный дворник без роду и племени и выпускница престижного университета, из хорошей семьи, с блестящим будущим… Я, как мать, прошу Вас, не губите его! Что Вы можете ей дать?

Ей, привыкшей к иным условиям быта, чем Вы? Она будет рядом с Вами из жалости, как истинная самаритянка, будет вытягивать до своего уровня. Вопрос в том, дотянетесь ли? Откровенно говоря, сомневаюсь.

– Спасибо за откровенность, – выдавил из себя Вовка. – Мне непонятно, чем я мог вызвать такую ненависть. За что Вы меня так ненавидите?

– Да не ненависть это вовсе. Просто не вижу вас вместе со своей дочерью. Вы ей не пара, понимаете? – объяснила мама избранницы.

– То есть я её не достоин? – уточнил поклонник Фаины.

– Как это Вы догадались?! – съязвила потенциальная теща.

– А если мы любим друг друга? И Вы сейчас рушите счастье своей дочери?

– не сдавался Вовка.

– Я Вас умоляю – счастье дочери известного учёного и малограмотного уборщика – вещи несовместимые! – заверила его мама избранницы и продолжила доверительно, – Я надеюсь, Вы проявите благоразумие и оставите мою дочь в покое. Больше мне Вам сказать нечего.

Снова резкий поворот судьбы. Богатейшие Кротты настаивали на том, чтобы он женился на их дочери и не видели в этом ничего предосудительного. Семью Фаины никак нельзя было назвать обеспеченной – они с матерью, скорее, выживали, нежели жили в своё удовольствие, но мать возлюбленной нашла, что он в качестве зятя ей не подходит… Где тут логика? Или он чего-то не понимает? Ладно, он ещё утрёт этой зарвавшейся интеллигентке нос, взяв в жёны дочь банкира с солидным приданым. Они ещё будут локти кусать!

Ситуация прояснилась самым неожиданным образом. Теперь он знал, как поступить. Домой вернулся ближе к обеду. Долго не выходил из ванны, как будто пытаясь размягчить в горячей воде чёрствое по отношению к Женечке сердце. На самом деле просто отдыхая от выпавшего за последние сутки испытания. Теплая вода помогала вернуть хорошее расположение духа. А оно сейчас было ему ой как необходимо! Надо было набраться решимости, чтобы нанести банкиру оговоренный визит и дать ответ на полученное вчера предложение.

Речь Светланы Ивановны больно ранила самолюбие Вовки, и он больше времени, чем обычно уделил своей внешности. Гладко выбрился, уложил свои непослушные слегка вьющиеся вихры с помощью старушкиного мусса для укладки волос. Выгладил единственную имеющуюся в гардеробе рубашку, подарок Жабы и некогда купленные ею же брюки из дорогой чёрной шерсти. Консьержка с удивлением наблюдала за приготовлениями квартиранта.

– Куда это ты собираешься? Никак на свидание? – пытала она его.

– Не совсем. Меня просил зайти господин Кротт. Вот, хочу соответствовать… – утолил любопытство квартирной хозяйки её постоялец.

– Глаз не отвести! Женечке ты понравишься в таком наряде. Они не устоит против такого красавца! Разглядел девушку на выданье, никак? – закинула удочку баба Шура, – Что с того, что красотой и умом не блещет?! Не броская внешность украшает женщину. Красота имеет свойство увядать. И что останется? А женечкино приданое со временем станет ещё больше: все-таки единственная наследница владельца банка.

– И Вы туда же! – в сердцах бросил Вовка и с нескрываемым отвращением заметил, – Голова кружится, как подумаю о том, что она может стать моей женой…

– Это от счастья, а от счастья не умирают! – по-своему объяснила это консьержка.

Вовка закатил глаза, пытаясь смирить накатившую волну ярости. Справившись с эмоциями, он обратился к хозяйке:

– Мне пора. Когда вернусь, не знаю, – и вышел в парадную.