О писательстве

Говорят, что в жизни человек должен сделать три главные вещи: построить дом, посадить дерево и родить ребенка. Насчет родить ребенка – по-моему, с этим и инвалид справится; ну, тот, который без рук, без ног на кого-то скок, как в загадке. Выполнение же первых двух пунктов перечня лично для меня связано с великими трудностями.

Теперь перейдем к писательству.

Писатель – это такой человек, который в силу природного неумения создавать вещи собственными руками заимствует для этого руки вымышленных им персонажей. И, ловко манипулируя этими чужими конечностями, он может натворить что угодно, любую пакость: наломать дров, развязать войну, отомстить соседу, убить президента, стать любовником (любовницей) Клеопатры или Эдиты Пьехи. Короче, может чувствовать себя маленьким африканским богом – добрым, мстительным, злым, коварным, это уже зависит от амбиций и темперамента.

Если честно, я завидую людям, которые умеют делать вещи не на бумаге, а в жизни реальной. Вот, например, прихожу я первый раз в издательство «Лимбус-пресс», захожу в кабинет, где сидит классик русской фундаментальной прозы Павел Крусанов, и вижу:

1. Огромный самолет из картона, висящий при входе над потолком.

2. Огромное дерево-араукарию, стоящее в кадке возле стола Павла.

Спрашиваю, Павел мне отвечает. Самолет вырезал из упаковочной тары художник Александр Веселов, большой мастер подобных рукотворений. В «Лимбусе» он главный художник (главный – это такая штатная должность), и практически все книги оформлены лично им. Кстати, делая книгу Сергея Носова «Грачи улетели», он просто скомкал листы бумаги с каким-то текстом, соорудил из этих листов нечто наподобие птицы – крылья, клювик, все как положено, прожег сигаретой дырку, вроде как птичий глаз, сфотографировал, на компьютере пририсовал лапы – и получилось загляденье, а не обложка.

Про араукарию умолчу сознательно; мы, как говорил покойник Веничка Ерофеев, и без араукарии уже лыка не вяжем. Я про тех, кто буквально из ничего – подумаешь, какой-то картон с помойки да бросовая бумага! – делают для нас радость. Про таких, как Александр Веселов. Или О&А Флоренские, способные из дикого хлама изготовить собаку Павлова или чучело Мао Цзэдуна, причем в разрезе.

Да, конечно, это игра, но:

сказано в одном малоизвестном стихотворении.

А писатели? Что писатели! Иногда и они бывают полезны. Когда напишут, например, о хороших людях, умницах, умеющих из обломка швабры, куска картона и того, что называется вдохновением, сотворить веселье и волшебство.

 

Об ангелах

Загадала мне дочка моя Ульяна загадку: «Крылышки мохнатые, ножки волосатые. Папа, кто это, угадай?» Я ей честно сказал: «Не знаю». – «Как не знаешь? – удивилась Ульяна. – Ты подумай, это же очень просто». Я подумал и ответил: «Сдаюсь». – «Это ангел», – сказала дочь. «Вот так новости, – теперь удивился я. – Ну понятно, крылышки, ножки. Но зачем же волосатые и мохнатые?» – «Я не знаю», – сказала дочка.

А я подумал: почему бы и нет? Это как история про селедку: длинная, зеленая, висит на гвозде и плачет. Почему зеленая? Покрасили. Почему висит? Повесили. А плачет потому, что ей больно.

Ладно, пусть будет ангел, согласился я. Никакого святотатства здесь нет. Это как у Корнея Чуковского в его классических «От двух до пяти». Бабушка рассказала внуку: Боженьку прибили к кресту – крепко прибили, гвоздиками! – а Боженька, несмотря на гвоздики, вознесся в небо и улетел. Умный внучек бабуле и отвечает: дураки они, что ли, – гвоздиками?! Надо было винтиками привинчивать.

Логика детей вне религии. И поэтому религией не судима. То же и мохнокрылый ангел, про которого загадала Ульяна.

Конечно, неприятно увидеть на иллюстрации к стихотворению Лермонтова мелькающие в небе полуночи поросшие волосами ноги. Какие уж тут звуки небес с такими устрашающими конечностями. Но если подходить догматически, по учению христианской церкви, картинка эта вполне возможна и ничуть не противоречит догме. У иеромонаха Серафима (Роуза) в «Слове православного богословия об ангелах и бесах» говорится, например, следующее:

В кн. Даниила (гл. 10) мы читаем, что даже при первом своем ослепительном появлении ангел имел человеческий облик, но только такой яркий («лицо его как вид молнии; очи его – как горящие светильники; руки его и ноги его по виду – как блестящая медь»), что он был невыносим для человеческих глаз. Следовательно, внешность ангела такая же, как и у человека, но поскольку ангельское «тело» нематериально и само лицезрение его огненного, сияющего явления может ошеломить любого человека, все еще пребывающего во плоти, явления ангелов, по необходимости, должны быть приспособлены к взирающим на них людям, представляясь менее сияющими и внушающими страх, чем это есть на самом деле.

«Должны быть приспособлены к взирающим на них людям». Волосатые же ноги для человека – вещь вполне органичная, нормальная и нисколько человека не устрашает, поэтому почему бы ангелам не приспособить свое явление при помощью волосатых ног.

Правда, тот же иеромонах Серафим добавляет в своем «Слове» чуть ниже:

Если мы говорим о «телах» ангелов и других духов, мы должны поостеречься приписывать им какие-либо грубые, материальные характеристики.

То есть если волосатость и грубость, как говорится, близнецы-братья, то и все мои досужие рассуждения по поводу волосатых ног – ненужная трата времени и будильника ломаного не стоят. Но это уже предмет для спора: для кого-то волосатость синоним грубости, для кого – величайшее из мужеских достоинств, поэтому предлагаю остановиться и перейти к оздоровительным процедурам.

 

Оказывается, что…

…классик русской литературы Лев Николаевич Толстой подкрашивал свою бороду «серебрянкой», а великий англичанин Чарльз Диккенс золотил себе к Рождеству усы;

…псевдонимом Платонов подписывал свои сочинения не только Андрей Климентов, автор «Котлована» и «Чевенгура»; таким же литературным именем в 1918–1920 годах пользовался Евгений Замятин, автор запрещенного коммунистическими властями фантастического романа «Мы»;

…Ленин в детстве почти не играл с игрушками – не любил – и однажды, получив от няни в подарок игрушечную тройку лошадок, спрятался один в комнате и, пока не оторвал всем лошадкам ноги, не успокоился. А король Испании Филипп II, когда был маленький, развлекался тем, что поджаривал на костре живых обезьян, а если обезьян не было, давил пальцами на стекле мух;

…выражение «к штыку приравнять перо» отнюдь не всегда метафора. Пишущий инструмент действительно мог превращаться в холодное оружие. «Цезарь, обороняясь от своих убийц, проткнул руку Кассия своим стилом», – читаем у античного автора. И между прочим, бандитские стилет и перо – ближайшие родственники орудий писательского ремесла;

…у Сергея Параджанова в домашней библиотеке было всего две книги – довоенное издание «Мойдодыра» и апдайковский «Кентавр» на английском, подписанный и подаренный знаменитому режиссеру не менее знаменитым автором;

…в застойные времена поэту Андрею Вознесенскому долго не разрешали лететь на Северный полюс, боялись, что он там останется навсегда;

…приказом народного комиссара просвещения РСФСР от 24 декабря 1942 года введено обязательное употребление буквы ё в школьной практике;

…Владимир Маяковский первый придумал пить пиво, взявшись за ручку кружки левой рукой, – чтобы свести до минимума контакт с тем участком кружки, к которому чаще всего прикасаются посторонние губы. А еще поэт революции, будучи страстным коллекционером этикеток от винных бутылок, первый придумал способ смачивать их водой, чтобы они лучше отклеивались;

…философ Людвиг Витгенштейн был агентом Кремля, причем в награду за успехи в шпионской службе Кремль ему предложил кафедру марксизма-ленинизма в Казани;

…в 1963 году в одном из флоридских баров была обнаружена часть архива Хемингуэя, включавшая в себя, кроме прочего, один ранее неизвестный роман. Забывчивый писатель оставил свое хозяйство в сумке на вешалке в раздевалке, и архив провисел там благополучно до начала 60-х годов;

…в журнале «Мурзилка» (№ 8 за 1938 год) вместе с портретом Ежова и стихами Джамбула, клеймящими врагов народа, напечатано знаменитое стихотворение Даниила Хармса «Из дома вышел человек». Причем на рисунке к стихотворению изображены люди с голубыми ромбами на одежде (знаки НКВД), глядящие вслед человеку, исчезающему за деревьями леса;

…цены двух первых изданий поэмы в прозе «Москва – Петушки», вышедших в издательстве «Интербук» в 1990 году, устанавливал самолично автор. Экземпляр поэмы в первом издании стоил 3 рубля 62 коп, во втором – 4 рубля 12 коп;

…в качестве Вергилия по кругам ада поэту Евгению Евтушенко предложил свои услуги писатель Виктор Пелевин. «Если вы попадете в ад, – пообещал писатель поэту в приватном разговоре по телефону, – то – уверяю вас – исключительно по ошибке, и даю слово: я вас оттуда вытащу»;

…известная детская писательница Зоя Воскресенская, автор рассказов про маленького Володю Ульянова, на самом деле была советской разведчицей, полковником госбезопасности, и настоящая фамилия ее была Рыбкина, а вовсе не Воскресенская. Так-то!

…некоторое время назад исполнилось 300 лет со дня рождения Андрея Битова, Беллы Ахмадулиной, Резо Габриадзе, Юза Алешковского и Михаила Жванецкого, вместе взятых;

…тираж французского издания воспоминаний Леонида Ильича Брежнева, которые во Франции почему-то не пользовались спросом, был скуплен деятелями ВААПа на деньги, вырученные от продажи французского перевода романа Анатолия Рыбакова «Тяжелый песок», разошедшегося мгновенно. Официально же было заявлено, что Брежнев – самый читаемый во Франции русский автор;

…в Москве, в доме по Армянскому переулку, где когда-то жил Федор Иванович Тютчев, а ныне помещается Российский детский фонд, в 30-е годы была устроена богадельня имени Некрасова. Та самая, которая под видом 2-го дома Старсобеса описана И. Ильфом и Е. Петровым в их знаменитом романе;

…исторический пиджак генерального секретаря (с 1936 по 1941 год) Союза писателей СССР В. П. Ставского, хранящийся как культурная реликвия в историческом музее города Краснодара, на самом деле принадлежал писателю Юрию Либединскому, что удалось выяснить усилиями Краснодарского отделения Общества книголюбов (КООК);

…в 1998 году были выпущены сразу две «Азбуки»: во-первых, это «Азбука секса» Вл. Жириновского и Вл. Юровицкого и, во-вторых, «Новый русский букварь» Е. Метелицы и В. Фоминой, предназначенный специально для новых русских;

…драматург Александр Гладков, автор пьесы «Давным-давно», по которой Эльдар Рязанов поставил «Гусарскую балладу», в своей жизни был осужден дважды. Первый раз – в 1940 году, за кражу раритетов из читального зала Библиотеки им. Ленина, и второй раз в начале 1950-го сроком на 10 лет – за чтение и распространение русского издания «Майн кампф» Гитлера;

…жертвой стихотворения Маршака про человека рассеянного стал в 1947 году министр кинематографии И. Большаков. Во время просмотра в Кремле фильма «Поезд идет на восток» Сталин, увидев сцену с приближающимся к перрону поездом, спросил его: «Это что за остановка?» – «Новосибирск», – ответил министр. «Вот тут я и сойду», – сказал Сталин и ушел из зала;

…Борису Мессереру на юбилей подарили поднос, на котором черной икрой по красной были выложены слова: «Жизнь удалась»;

… «Слово о полку Игореве» написал не кто иной, как сам князь Игорь в 1198 году, когда вступил на Черниговский престол. Это убедительно доказал В. П. Буйначев, нашедший могилу автора и полуистлевший оригинал текста и описавший все это в своей книге «Новое прочтение „Слова о полку Игореве“» (М.: Книжный сад, 1998);

…в Петербурге в частном собрании хранится уникальный экземпляр тульского печатного пряника с текстом книги Брежнева «Целина», глазурованным ручным способом на лицевой стороне выпечки;

…когда поэт Виктор Соснора, будучи на побывке в Америке, обедал вместе с Сергеем Довлатовым в русском ресторане у Вилли Токарева, последний сказал Довлатову: «А дружок-то твой – глухой, слепой, но самый большой шашлык нашел в меню запросто!..»

…писательницу Татьяну Толстую в Америке принимают за вдову Льва Толстого, и она на это нисколько не обижается;

…Сергей Довлатов ничьих дней рождения не помнил, кроме Колиного и Катиного (сына и дочери); да и их он помнил лишь потому, что Коля родился в один день с Гитлером, а Катя – с Пушкиным.

 

Олейников Н

Макар Свирепый был человек свирепый. Улыбался он очень редко, а если уж улыбался, то было это как вспышка магния, и не обходилось без жертв.

Он единственный из русских писателей, кто писал свои знаменитые вещи, никогда не покидая седла. Он даже в транспорте – пароходах, трамваях – передвигался исключительно на коне, и на некоторых чувствительных пассажиров это действовало как слабительное.

Однажды Макара Свирепого послали в командировку в Африку. Он должен был среди местного населения провести подписку на журнал «ЁЖ». Так вот, когда Макару Свирепому, въехавшему верхом на корабль, посоветовали покинуть седло, он на это лишь презрительно усмехнулся и так и плыл до берегов Африки в лошадином стойле.

На самом деле пароход в тот раз до Африки не доплыл. В него ударила молния толщиной с бревно, попала прямиком в капитана, и корабль перевернулся, не выдержав. Поэтому Макару Свирепому пришлось до Африки добираться вплавь. И когда два пограничника-негра увидели его вылезающим из воды, то приняли с перепугу за пресловутого полковника Лоуренса, который неделю назад сжег четырнадцать африканских селений.

Потом, когда выяснилось, что Макар не Лоуренс, а Свирепый, над ошибкой, конечно, долго смеялись, но в первый момент Макару было не до веселья. Выбежавшая на крики толпа привязала его пальмовыми ветками к носорогу и с криком «Пошел назад в Англию!» погнала по направлению к Британскому королевству.

Понятно, что все кончилось хорошо. Макар Свирепый показал африканцам свой ежовый мандат и быстренько убедил всю Африку, что «Еж» – слово, обозначающее все самое лучшее в мире.

С тех пор все хорошее африканцы называют ежом. И даже сладкие финики они стали называть ежевикой.

Когда свирепый Макар Свирепый появлялся в редакции «ЕЖа» с очередным своим сочинением, это всегда вызывало переполох и долгие споры и возражения.

Вот, например, принес он как-то товарищам по редакции рассказ «Блошиный учитель». Про то, как Макар Свирепый побывал в театре и познакомился там с одним человеком. Человек был огромного роста и ел апельсин. Вдруг к этому огромному человеку подходит какой-то маленький старичок и шепотом говорит:

– Алексей Лукич, одолжите мне парочку блох. Я вам во вторник отдам.

А огромный старичку отвечает:

– Парочку? Это можно.

Они выходят ненадолго из зала, потом огромный человек возвращается и усаживается как ни в чем не бывало в кресло.

Зрители, конечно, заволновались, а тощая дама справа даже пересела на другой ряд.

Один Макар Свирепый не испугался. Разговорившись со странной личностью, он выяснил, что блохи у человека не где-нибудь, а в специальной коробочке, потому что он – блошиный учитель и учит этих мелких созданий всяческим акробатическим номерам. Блохи у него ходят по ниточке, качаются на блошиных качелях, играют театральные пьесы. Крохотное с виду создание способно поднимать тяжести, в 80 раз превышающие ее собственный вес.

Когда Макар Свирепый рассказал все это в редакции, среди сотрудников разгорелся спор, можно ли заставить блоху выделывать такие хитрые штуки.

– Можно, – сказал Иван Топорышкин.

– Нельзя, – сказал Сергей Бочков.

– Можно, можно, можно, – сказала тетя Анюта.

– Гав, гав, гав, – сказала собака Пулемет.

Спорили 2 часа 23 минуты и 10 секунд, но так ничего и не решили.

В общем, осталось неясным, правду рассказал Макар Свирепый или все это его глупые выдумки.

Николай Макарович Олейников, он же Макар Свирепый, создавший «ЁЖ» («Ежемесячный журнал»), «ЧИЖ» («Чрезвычайно интересный журнал»), организовавший в конце 20-х годов первые радиопередачи для детей и участвовавший вместе с Евгением Шварцем в создании первых советских детских многосерийных фильмов («Разбудите Леночку», «Леночка и виноград», «На отдыхе»), сам был из донских казаков. Первая газета, в которой он работал литературным редактором, так и называлась – «Красный казак». Газета была стенная, ее печатали на плотной бумаге и расклеивали на тумбах и на заборах. Вряд ли, я думаю, где-нибудь сохранился хотя б один ее экземпляр.

В 1925 году Олейников приезжает в Ленинград, вернее, его привозят сюда Шварц со Слонимским, ездившие на заработки в Кузбасс, где Олейников работал в местном журнале «Забой». Справка, с которой он прибыл на невские берега, сообщала:

Сим удостоверяется, что гр. Олейников Николай Макарович действительно красивый. Дана для поступления в Академию художеств.

Ни в какую академию писатель, конечно, поступать и не думал, а устроился работать в журнал «Новый Робинзон», выпускавшийся С. Маршаком и Б. Житковым. Потом он работает с теми же Маршаком и Житковым в Детском отделе Госиздата, располагавшемся на Невском проспекте в доме бывшей компании «Зингер» (ныне Дом книги). С 1928 года Олейников вместе с Шварцем редактируют «ЁЖ» и «ЧИЖ».

Стала хрестоматийной история о том, как молодые авторы Г. Белых и Л. Пантелеев принесли в Детский отдел Госиздата свою повесть «Республика ШКИД».

Первое, что они увидели в коридоре редакции, – это двух бегущих мимо них на четвереньках людей.

«Что вам угодно, юноши?» – спросил один из четвероногих.

«Маршака… Олейникова… Шварца…» – неуверенно ответил им Пантелеев.

Тогда один из стоящих на четвереньках подает писателю руку со словами: «Очень приятно… Олейников!»

Вторым был автор тогда еще не написанных «Дракона», «Тени» и «Обыкновенного чуда».

«График на фиг» – таким плакатом встречал посетителей редакторский кабинет «ЕЖа». А когда ленинградская кондитерская фабрика имени Самойловой решила выпустить новый сорт конфет и назвать их «ЁЖ» – в честь журнала, – то Олейников по просьбе работников фабрики написал для конфетной обертки следующие стихи:

Наконец-то мы дошли до стихов.

Сам Олейников поэтом себя никогда не считал. Стихи он начал сочинять уже будучи в Ленинграде, по подначке того же Шварца.

Хотя всегда был активным пропагандистом поэзии. У него была даже собственная коллекция стихотворных произведений, наиболее ему созвучных по духу.

Сами понимаете, что пародия, литературная мистификация и игра, которыми буквально пропитана стихотворная стихия Олейникова, – для автора не что иное, как жизнь. Или, может быть, защита от жизни, от тех ее уродливых проявлений, сводящих человека с ума.

Прочитайте олейниковских «Жука-антисемита», «Блоху мадам Петрову», знаменитого «Таракана», пародирующего лебядкинский стиль, «Муху», «Перемену фамилии». Да хотя бы эти вот строчки из стихотворного «Послания»:

Слышится голос Козьмы Пруткова, видятся глубокомысленные морщины на его высоколобом челе.

Известно – чтобы обезопасить себя от пошлости и уродства мира, надо вознести их на пьедестал трагедии. Представить хамоватую тетку Федрой или, скажем, Юдифью. Мелкого уличного подонка – Гарибальди или хотя бы Зорро. Даже обыкновенного докучного таракана сделать венцом творения. Смех развенчивает и уничтожает не хуже, чем пуля или электрический стул. К несчастью, он не спасает автора.

Олейников погиб, как и многие. Арестован в 1937 году, обвинен в контрреволюционной деятельности и расстрелян. Смех кончился, власть унылых людей надвинулась на человека вплотную. Впереди были годы мрака. Погибли его друзья: от болезни – Борис Житков, от ареста – Хармс и Введенский.

Та пучина тараканьих страстей, от которой он убегал в стихах, настигла его в жизни и отомстила.

Заканчиваю свой очерк словами, сказанными о Николае Олейникове его другом Евгением Шварцем:

Это был человек демонический. Он был умен, силен, а главное – страстен. Со страстью любил он дело, друзей, женщин и – по роковой сущности страсти – так же сильно трезвел и ненавидел, как только что любил… И в страсти, и в трезвости своей был он заразителен. И ничего не прощал. Если бы, скажем, слушал он музыку, то в требовательности своей не простил бы музыканту, что он перелистывает ноты и в этот момент не играет… Был он необыкновенно одарен. Гениален, если говорить смело.

 

Оправданный Брюсов

Шел Саша по шоссе и читал книжку. Книжка называлась «Цветаева», Саша назывался Етоев. Шоссе было в районе Девяткино, это такая окраина бывшего города Ленинграда, где в дикие советские годы (вторая половина 70-х) жил выжитый за черту города книжный спекулятивный рынок. Книжку я у кого-то выменял, это была машинопись (как писали тогда в протоколах обыска, «книга, размноженная машинописным способом»): тонкие листы полупрозрачной бумаги, одетые в коричневый переплет. В томик входила цветаевская мемуарная проза – «Герой труда» и «Нездешний вечер», в то время недоступные в СССР. Вот тогда-то, прочитав «Героя труда», я как-то отвернулся от Брюсова, безоговорочно поверив Цветаевой в ее резкой и пристрастной оценке. Плюс еще старания Мандельштама, не нашедшего у поэта Брюсова ни одной стихотворной строчки, достойной вечности.

Теперь-то я понимаю, что юношеская наивность – порок, слепая вера кумирам приводит к несвободе и чванству: «Я не стану это читать, мои боги сказали, что это скверно».

Словом, как написал М&Б, двуликий янус новой русской поэзии:

Закурсивленное мною «тебе» (в оригинале курсива нет) в данном случае означает «Цветаевой». Ребус, ею для меня приготовленный и подаренный в виде машинописной книжки, разрешил Мирослав Немиров, самый первый осумасшедшевший из безумцев, как он сам себя называет в жизни. Вот что он отыскал у Брюсова, бывшего героя труда:

Это «Песня австралийского аборигена».

«Все, – сказал я себе, когда эту песню спел, – Валерий Брюсов прощен». Прежний максимализм изжит, книжка «Герой труда» отправлена на дальнюю полку, пусть пока пососедствует с лауреатами Сталинских премий.

P. S. Кстати, а вам известно, что остров Нетландия в «Питере Пэне» берет начало из Neverland – так сто лет назад называлась малонаселенная северная и западная часть австралийского штата Квинсленд?

 

О посмертных приключениях тела поэта Бродского

Совершенно фантастическую историю о посмертных приключениях тела Бродского рассказал Илья Кутик, малоизвестный русский поэт, живущий ныне в Америке.

Идея перезахоронения тела Бродского на кладбище Сан-Микеле в Венеции, по слухам, взята из стихотворного послания Андрею Сергееву 1974 года:

Вдову поэта, итальянку Марию Соццани-Бродскую, это вполне устраивало, и в июне 1997-го, спустя почти полтора года после смерти и временного упокоения на кладбище Тринити-Черч в Нью-Йорке, гроб с останками грузят в самолет, направляющийся в Италию. Вот тут-то и начинается чертовщина. Гроб в полете вдруг возьми и откройся. Кутик в связи с этим напоминает, что крышки американских гробов крепятся шурупами и болтами и открыться не могут даже от перепадов высоты и давления. Тем не менее физические законы в случае с перезахораниваемым поэтом работать отказывались. Когда уже в Венеции гроб грузили на катафалк, металлом обитая домовина переломилась надвое, и останки пришлось перекладывать в новый гроб. Доставленное на гондолах на остров Мертвых тело по первоначальному плану собирались упокоить на русской стороне кладбища между могилами Дягилева и Стравинского, но кладбищенское начальство разрешение на это не дало, поскольку покойник не был крещен в православную веру. Далее цитирую Кутика:

Гроб стоит, люди стоят, ждут. Начались метания, часа два шли переговоры. В результате принимается решение похоронить его на евангелистской стороне кладбища. Там нет свободных мест, в то время как на русской – никаких проблем. Тем не менее место нашли – в ногах у Эзры Паунда.

Но покойный Паунд, бывший не только большим поэтом, но и откровенным антисемитом, видимо, не стерпел будущего соседства и выкопать могилу не разрешил («Начали копать – прут черепа да кости, хоронить невозможно»).

В конце концов, – сожалеет Кутик, – бедного Иосифа Александровича в новом гробу отнесли к стене, за которой воют электропилы и прочая техника, положив ему бутылку его любимого виски и пачку любимых сигарет, захоронили практически на поверхности, едва присыпав землей.

И еще одна примечательная подробность: тогдашний президент Ельцин прислал в Венецию на похороны Бродского шесть кубометров (!) желтых роз. Михаил же Барышников, которому было поручено возложить эти розы на могилу поэта Бродского, перепутал и все шесть кубометров возложил на могилу антисемита Паунда.

Уж не знаю, кто из двух великих покойников смеялся громче – Эзра Паунд или Иосиф Бродский, – но, согласитесь, повод для смеха был.

 

Открытие Индии

Главное открытие Индии для русского человека было сделано в 1917 году, когда индусская делегация приехала со специальным воззванием в Петроград, и прибывшие слезно просили новое Временное правительство срочно освободить их, индусов, из-под каблука англичан. Что было оглашено публично в Александрийском театре на большом Народном собрании в присутствии Верховного главнокомандующего всех сухопутных и морских сил Российской Республики господина Керенского осенью 1917 года незадолго до большевистского переворота.

Лет двадцать тому назад писатель Валерий Залотуха написал «революционную хронику» «Великий поход за освобождение Индии», посвященную «красноармейцам, командирам и комиссарам Первого особого ордена Красного Знамени революционного кавалерийского корпуса им. В. И. Ленина», отправленного в 1920 году с секретной миссией освободить Индийские штаты. Роману-хронике предпосланы несколько вступительных строчек:

Все тайное однажды становится явным. Пришло время узнать самую большую и самую сокровенную тайну великой русской революции. Она настолько невероятна, что у кого-то может вызвать сомнения. Сомневающимся придется вспомнить слова вождя революции Владимира Ильича Ленина, сказанные им накануне этих пока еще никому не известных событий: «Путь на Париж и Лондон лежит через города Афганистана, Пенджаба и Бенгалии».

Я бы принимал роман В. Залотухи за обычную историческую фантазию, не прочитай опубликованные недавно публицистические заметки Пришвина из газеты «Воля народа», с которой писатель сотрудничал в 1917 году. Рассказ про индусскую декларацию я передаю по сообщению Пришвина. Но самый здесь пикантный момент – именно большевики и никто другой использовали призыв индийцев для поддержания своего липового авторитета.

Пришвин по этому поводу вспоминает случай из своей жизни. В Елецком уезде летом 1917 года местный говорун Федька по прозвищу Большевик ормя орал на крестьянских сходках, призывая крестьян срочно поделить землю, уничтожить хозяйства людей зажиточных и забрать их добро себе. Так вот, этот самый Федька, когда увидел, что мужики не очень-то поддаются на его большевистскую агитацию, выдал им решающий аргумент:

– Не думайте, что наши враги – немцы, нет, германцыприятели наши, а враги наши англичане, нам с англичанамивоевать нужно, и тогда за нами двинется Индия… Земнойшар, товарищи, создан для борьбы, за нас индейцы, не робейте, индейцы с нами, а Индия еще больше России.

До того заговорил, – пишет Пришвин далее, – что хорошие степенные люди и те ошалели.

– Дружнее, товарищи, не робей, за нас индейцы.

То есть, если что, только свистни, и сразу на боевых слонах выскочит индийская кавалерия и затопчет к едрене фене контрреволюционную шушеру.

Косвенное подтверждение правды залотуховского романа дает давняя, 1918 года, статья Велимира Хлебникова «Индо-русский союз», где в пунктах-параграфах излагаются первоочередные задачи русско-азиатского братства. Вот некоторые из хлебниковских параграфов:

1. Общество ставит своей целью защиту берегов Азии от морских разбойников и создание единой морской границы.

<…>

4. Пока во всех государствах пролетарии не взяли власть, государства можно разделить на государства-пролетарии и государства-буржуа.

5. К угнетаемым государствам относятся великие народы материка Азия (Китай, Индия, Персия, Россия, Сиам, Афганистан).

<…>

8. Из пепла великой войны родится единая Азия.

Далее, отдельно, вне пунктов:

Начиная нашу жизнь, мы вырываем Индию из великобританских когтей. Индия – ты свободна!

Значит, если однажды Индия помогла большевикам победить, то и большевики в ответ, в качестве благодарности за победу, вполне могли отправить на помощь братьям-индусам секретный кавалерийский корпус.