Сады Константина Бальмонта

«Я обещаю вам сады…» – пообещал однажды Константин Бальмонт российским читателям.

«Вы обещали нам сады…» – укорял его позже Николай Клюев, перечисляя, что же получили читатели взамен обещанных поэтом садов:

Вот такую апокалиптическую картинку нарисовал народник Николай Клюев, а шел в то время по русской земле год 1911-й. Затем были год 1917-й и последующие, и новый поэт, пришедший на смену старым, сказал как ножом отрезал: «Я знаю: саду цвесть!» И сад, как всем известно, зацвел. Таким образом, правда Бальмонта восторжествовала. Сам Бальмонт, впрочем, предпочитал этим большевистским садам французские буржуазные виноградники.

Вообще же Бальмонту в поэзии повезло. Во-первых – эпоха. В начале века (двадцатого, разумеется) спрос на поэзию резко возрос, стихотворная продукция стала массовой, и самым популярным среди тогдашних поэтических имен значилось имя Бальмонта. Он был первым из русских поэтов, удостоившимся собственного собрания сочинений. Он был первым, чью книгу («Звенья») издали массовым тиражом ценой в рубль, то есть книга была доступна практически любому читателю.

Но везение, как говорится, не бывает на пустом месте. Средненькому поэту может повезти один раз, а далее, сколько бы он ни пыжился, сколько бы ни издал книжек, памяти о нем в народе не сохранится. А вот Бальмонта знают все. И читают, и читать будут. Секрет этого – всего лишь талант. Талант – и ничего более.

 

Самогон

Христианство возлияний не запрещает. А попробуй оно их запрети – моментально во всех приходах русской ортодоксальной церкви не останется ни одного прихожанина. Впрочем, и священников тоже. Тем более что в таинстве евхаристии кровь Христова адекватна кагору, который называют в народе не иначе как церковным вином.

Но сейчас не о вине речь. Речь пойдет о его величестве самогоне. Из наглядных пособий по самогоноварению лучшее – у Леонида Гайдая в его «Самогонщиках», короткометражке 1961 года. Песня Никиты Богословского на стихи Владимира Лифшица (отца поэта Льва Лосева) из этого фильма до сих пор звучит равносильно гимну РФ. Особенно первые два куплета:

Последний куплет печальнее, потому что отражает суровую действительность тех времен, когда песня прозвучала с экрана:

Год еще ничего, ведь по старому Уголовному кодексу (до 1996 года) изготовление самогона каралось двумя годами исправительно-трудовых работ. За повторное его изготовление человек получал два года тюрьмы. Сбыт продукта сулил три года с конфискацией имущества, а повторный сбыт – до пяти лет с конфискацией.

В литературе, особенно довоенной, о самогоне писали многие. Вспоминаю навскидку булгаковское «Самогонное озеро», повесть А. Казачинского «Зеленый фургон», очерк М. Пришвина «Самогон».

Вот коротенький отрывочек из последнего:

В Елецком уезде… самогон изготовляется из ржаной муки. Для этого нужно иметь два чугуна, в нижний кладется мука, верхним этот чугун прикрывается, тут, в верхнем чугуне, собираются пары алкоголя, но по охладительным трубкам стекаются в бутыль.

Техника винокурения постепенно совершенствовалась во время войны, а с момента революции она в деревне стала общедоступной. Почти каждая баба умеет делать самогон, причем качество получается у всех разное, как вообще во всяком кустарном деле. Небывалое распространение получил самогон… благодаря, во-первых, новизне, а во-вторых, крайне угнетенному духовному состоянию крестьянина.

Примечательно, что недавно в том же Елецком уезде… простите, районе… Впрочем, цитирую информацию из газеты «Труд», № 135 за 22.07.2004 г.:

В ДК поселка Солидарность Елецкого района прошло необычное мероприятие. Зал ДК был в черно-красном траурном убранстве, а в центре стоял гроб, убранный венками и цветами. В гробу лежал… новенький самогонный аппарат, недавно конфискованный милиционерами. Вокруг гроба стояли оплакивающие его знакомые всем персонажи. Оркестр играл похоронный марш. После нескольких поминальных речей «передовики» браги проводили в последний путь орудие кустарного алкогольного производства. Похоронная процессия прошла через весь поселок, на окраине которого была вырыта настоящая могила. В нее-то и опустили гроб с «усопшим» навеки аппаратом. Потом состоялись «поминки». Пили чай, знаменитую минеральную воду «Липецкая», компоты из свежих фруктов…

В нашем доме самогон был всегда. Последний раз мой отец гнал его в конце 90-х. До сих пор в квартире моих родителей хранится сваренный из металла бак и длинная металлическая труба, внутри которой пропущена прозрачная стеклянная трубка. Процесс происходил так. Бак с отбродившей брагой ставился на газовую конфорку, выходивший из бака пар конденсировался в стеклянной трубке и каплями стекал в банку. Для получения самогонного конденсата в пространстве между стеклом и металлом циркулировала вода из-под крана. Аппарат по заказу отца был изготовлен в 60-е годы в токарном цехе Экскаваторного завода, где отец проработал до самой пенсии. Интересно – завода уже нет, ликвидировали во времена перестройки, а изделие, произведенное на заводе, живет и здравствует по сей день.

1 марта 1978 года самогонный аппарат чудом избежал изъятия органами государственной безопасности. Пока начальник оперативной группы искал в моей библиотеке антисоветчину, из ванной донесся крик одного из его помощников. «Товарищ старший лейтенант, – доложил лейтенант помладше, – обнаружен очаг самогоноварения». А как раз перед тем отец поставил брагу в большой бутыли, чтобы на первомайские праздники выгнать из нее самогон. Счастливый опер связывается с Литейным и докладывает гэбешному руководству: так, мол, и так – преступление налицо. И я вижу, как в процессе доклада физиономия лейтенанта вянет и из счастливой превращается в никакую. «Выливай!» – приказывает он помощнику и бросает телефонную трубку. И послушный его помощник выливает брагу в сортир.

Знал бы ретивый опер, что в 2007 году в городе Черкассы на Украине самогонному аппарату поставят памятник, не выпрыгивал бы, наверное, из штанов в приступе служебной горячки. Черкасский памятник, насколько я знаю, представляет собой скульптурную композицию в виде самого аппарата и расположенной рядом с ним фигуры человека с котом. При чем здесь кот, я не знаю, но, по словам директора предприятия, которое скульптуру установило, цель установки памятника – «пропаганда украинской культуры питья».

А мы чем хуже, спрашиваю я себя. Пьем не так культурно, как украинцы? Нет, товарищи дорогие, надо звонить в правительство и требовать у президента страны, чтобы во всех городах России власти срочно возвели монументы русскому самогонному аппарату. Без кота – черт с ним, с котом! У нас в России коты не пьют, им обычно не остается после хозяев.

 

Свистостополь

В июне собираемся в Свистостополь. Так моя Ульяна называет русский город-герой Севастополь, временно экспроприированный малороссами. Она учится говорить правильно, старается, повторяет по десять раз, а все равно «Свистостополь» да «Свистостополь». Я уже и сам потихоньку перехожу на ее вариант. Он и птичий, и разбойный одновременно. Как Соловей-Разбойник. Это мне очень нравится, когда сразу и разбойный, и птичий.

Немного страшно ехать на Украину. Вон у них, недавно писали в прессе, двое жителей в День космонавтики, 12 апреля, украли восемьдесят девять канализационных люков. Сделали себе подарочек к празднику. А если они украдут полкилометра железнодорожных рельсов перед севастопольским поездом, что тогда? Или ихний президент Ющенко будет ссаживать с поездов всех русских под предлогом, что те под видом отдыхающих и туристов тайно едут в Абхазию, чтобы гнобить оттуда Грузию. Ведь хохол с грузином братья навек в отличие от злодеев русских, и это непреложный исторический факт, от которого никуда не денешься.

Конечно, и среди украинцев есть достойные уважения люди. Михаил Назаренко, например, рассказывает в своем ЖЖ (http://petro-gulak.livejournal.com), что накануне выборов мэра Киева («мера» по-украински) горожанам в почтовый ящик подбрасывали агитационные листовки Николая Катеринчука и его команды, и из них, из этих листовок, о кандидате и соратниках кандидата можно было узнать много чего хорошего:

Алексей был очень любознательным ребенком. Все, что попадало в его руки, разбиралось на детали. <…> Любимым изданием Алексея был «Юный техник». <…> Как одаренный человек, Роман носит очки, много читает. <…> Олег [Бойко] и Николай [Катеринчук] одновременно получили дипломы юристов. <…> Набравшись профессионального опыта, открыли первое собственное дело – юридическую компанию «Моор и Кросондович»…

На этом месте Назаренко задается вопросом: «Почему собственное дело Бойко и Катеринчука называется „Моор и Кросондович“»? Лично я никакой странности в этом не замечаю, не называть же перспективную юридическую контору каким-нибудь «Байкаловым и Синицыным». Или «Лукиным и Успенским». Кто ж пойдет в контору с таким названием решать свои юридические проблемы!

А еще по РТР сообщили: в украинском переводе «Тараса Бульбы» слово «русский» заменили на «український». И Игорь Золотусский, уважаемый мною литературовед, автор биографии Гоголя, прокомментировал это так: «Потому что своих великих писателей у них нет», – и Гоголя они хотят «присвоить и унести в НАТО!».

В общем, не поймешь, кому верить. Наверное, лучше всего просто ехать и ни о чем не думать. Как то самое колесо, которое, неизвестно, докатится до Киева или нет. Ну а уж коль доедет, то непременно порадуется афише украинского спектакля по Гоголю: «Мертвi душi, або Бач, яка кака намальована!»

 

Святые животные

Одно время у нас в квартире жил волнистый попугай Рома. Дочка моя, Ульяна, как-то спрашивает меня: «Папа, а Рома у нас крещеный?» – «Нет», – отвечаю я. «Ну, я его сейчас покрещу», – говорит Ульяна и крестит Рому воздушным крестиком.

В «Братьях Карамазовых» в уста старца Зосимы Достоевский вкладывает такие слова: «Всякая-то травка, всякая-то букашка, муравей, пчелка золотая, все-то до изумления знают путь свой, не имея ума, тайну Божию свидетельствуют, беспрерывно совершают ее сами… <…> Все, кроме человека, безгрешно, и с ними Христос еще раньше нашего… <…> Вон в лесу скитается страшный медведь, грозный и свирепый, и ничем-то в том не повинный».

Старый мой знакомый Миша Лепехин рассказывал мне об одном сельском священнике, у которого дома в двухтомном «Древнегреческо-русском словаре» (М.: Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1958. Сост. И. X. Дворецкий) завелись клопы, и ничем он их из словаря не мог вывести. Кончилось дело тем, что батюшка закопал словарь в огороде.

В житии Симеона Нового Богослова описан случай (цитирую по книге Т. Горичевой «Святые животные», СПб., 1993): «В монастыре, где святой Симеон был настоятелем, монах Арсений убил двух ворон, которые ели пшеницу. Святой приказал повесить убитых ворон убийце на шею».

Интересно, а узнай о проступке батюшки, заживо похоронившем клопов, его духовный руководитель, отразилось бы это как-то на пастырской карьере священика? Ведь и клоп тварь Божия «и ничем-то в том не повинный».

Кстати, о клопах и священниках, раз уж речь зашла о тех и об этих.

В народе существует поверье: когда дом посетит священник и, окропив жилище святой водой, соберется уходить, нужно подметать за ним следом пол, приговаривая: «Куда поп, туда и клоп». Все клопы после этого перейдут в тот дом, куда священник отправится дальше.

Если это поверье правда, то могу себе представить, какой могучий клоповник окажется в самом последнем доме, если в каждом из предыдущих повторят сакральную фразу.

Святость всех животных неоспорима. Кроме одного-единственного – козла. Ибо он есть дьявол, пусть и в шкуру переодетый, но забывший спрятать свои рога.

 

«Сенсации и замечания госпожи Курдюковой за границею» И. Мятлева

Иван Мятлев был человеком нрава шутливого. Он даже деловые записки умудрялся писать стихами. Вот, например, его записочка князю Вяземскому: «По общем совещании, при общем желании Вас в Знаменском видеть и никого лишением этого удовольствия не обидеть, мы сделали выбор, почтеннейший князь, для сего воскресного дня-с…» и так далее. Мятлев, несмотря на свое высокое положение в обществе (действительный статский советник, камергер, обладатель огромного состояния, владелец нескольких крупных поместий и проч.), имел репутацию шута горохового, юрода, обижаться на которого грех. Он мог на балу в присутствии наследника престола взять у заезжей маркизы букет цветов, искрошить их у себя на тарелке и приподнести в качестве салата адъютанту наследника.

Обыденность он превращал в праздники. Люди умные это понимали и ценили. Лермонтов, например:

Поэма о мадам Курдюковой – самое объемное и значительное поэтическое произведение, оставленное нам в наследство Иваном Мятлевым. Оно было популярно в свое время не менее, чем, скажем, не так давно поэма Леонида Филатова о Федоте-стрельце. «Сенсации и замечания мадам Курдюковой» и по сей день вызывают если не смех, то уж улыбку, во всяком случае.

Вот, послушайте:

Или это:

Или такое:

Догадайтесь, кстати, с трех раз, что такое ла nun и где этот самый (это самое? эта самая?) ла nun у немцев находится?

Можно смело сказать, что Мятлев был прямым предтечей обэриутов. Вот начало его стихотворения «Фантастическая высказка»:

Николай Олейников взял свой образ таракана именно отсюда, из 1833 года, когда мятлевское стихотворение было написано.

Мятлев был человек богатый, имел в Петербурге дом на площади близ Исаакия, дружил с Пушкиным, пытался выторговать у солнца русской поэзии медную статую Екатерины Великой, доставшуюся Пушкину по наследству от гончаровской родни, прославлен Лермонтовым в известном четверостишии и т. д. и т. п. Только такой человек мог позволить себе в серьезном поэтическом деле вольности в духе нынешних Владимира Уфлянда и покойного Олега Григорьева. За что ему наши честь и хвала!

 

Сиськи-масиськи

Мартин Лютер, оказывается, страдал запорами и оборудовал для себя первый в Европе ватерклозет, сидя на котором и написал все свои главные богословские сочинения.

А 1 августа текущего года в 14.00 пополудни я впервые в жизни увидел солнечное затмение. Неполное. Полное, конечно, не показали. Толстая такая долька лимона, которую перед тем, как вывесить в небо, окунули в черную тушь. Было это на Моховой улице в Петербурге возле славного издательства «Домино».

А еще на Моховой открылась недавно рюмочная под названием «Стопка». Все равно что тарелочная с вывеской «Сковорода».

А девчонки на даче играли в какую-то веселую игру и кричали: «Кто посерединке, у того пи-пи на резинке!»

Но это все мелочи по сравнению с сообщением в новостях от 21 июля 2008 года. Представляете, арестован международный мошенник Двоскин, он же Слускер, он Альтман! Дела!

Ну и, конечно, узнал новое для себя женское имя: Латифундия. Наверное, в честь латифундий, про которые мы что-то учили в школе.

А на Приозерском шоссе по обочинам понатыканы шесты с объявлениями на кусках картона: «Продается…» – и дальше в столбик: «Огурцы, картошка, черви, дрова».

А у метро «Озерки» женщины кавказской национальности торгуют туниками.

И это еще не все. Представляете, у дочки сносилась за лето вся обувь, а денег нет.

Такие вот сиськи-масиськи, как говорил когда-то, если кто помнит, великий Брежнев.

 

«Сказка о золотом петушке» А. Пушкина

Всякий, конечно, помнит, что пушкинская «Сказка о золотом петушке» заканчивается двойным убийством – царь Дадон жезлом убивает звездочета-волшебника, затем слетевший со шпиля золотой петушок в отместку за смерть хозяина убивает царя. На самом деле Пушкин кое-что все-таки от читателя утаил – некоторые существенные детали, без которых картине недостает реалистических красок.

То, например, что звездочет Ибрагим, сын Абу Аюба – кстати, последнего сподвижника Магомета, – на самом деле не умер, а лишь притворился мертвым. И когда придворная челядь бросилась в погоню за петушком, он тихонько оставил двор и огородами пробрался на берег моря. Там он дал на лапу контрабандистам, и его вечерней фелюгой переправили к берегам Испании. Дальше было еще забавнее. Оказывается, шамаханская-то царица, из-за которой и вспыхнула кровавая сцена ревности при царском дворе, тоже объявилась в Испании. И когда Ибрагим ибн Абу Аюб устроился при мавританском дворе в Гранаде работать по специальности звездочетом, эта дамочка является вдруг к нему и начинает вести шантаж. Если, говорит, не откроешь мне секрет своего бессмертия – а хозяин петушка действительно был бессмертный, – я тебя сдаю с потрохами в местное отделение Интерпола: ты объявлен в международный розыск по делу об убийстве царя Дадона.

Звездочету ничего другого не оставалось как поделиться с царицей своим бессмертием. Ну а та, как старуха из сказки Пушкина о рыбаке и золотой рыбке, конечно же, захотела большего. Попросила отдать ей карту, где указаны все клады земные и сокровища подводных глубин. Откуда она узнала про карту, одному только Аллаху известно, но такая карта тоже у Ибрагима была.

Звездочет, простая душа, отдал ей и карту.

Не прошло и недели, как какой-то из наемных ныряльщиков вместо медного сосуда с сокровищами вытащил для царицы из моря лампу. Ту самую волшебную лампу, в которую Сулейман ибн Дауд упрятал непослушного джинна из сказки «Тысячи и одной ночи». Лампу она тут же открыла, и джинн в благодарность за избавление объявил ее своей повелительницей.

Тогда эта ненасытная стерва попросила джинна не что-нибудь, а запаять благодетеля-звездочета в лампу вместо прежнего ее обитателя и бросить лампу на дно морское. Двум бессмертным, рассудила она, вместе тесно под одним небом.

Дальше… Дальше читайте книгу «Старик Хоттабыч». Продолжение истории Ибрагима, сына Абу Аюба, вы отыщете в ней.

Петушок же бежал в Германию, в город Бремен, и концертировал с бродячими музыкантами. А об этом читайте у братьев Гримм.

 

Слухи

Интересная все же вещь – слухи. Умело ими манипулируя, можно в жизни добиться многого – вплоть до папского престола и президентства. Или одномоментно всего лишиться.

Вот, к примеру, 21 мая 2008 года прошел по вселенной слух про выброс радиоактивного пара на Сосновоборской АЭС. Весь йод в Петербурге и ближайших его окрестностях был раскуплен в одно мгновение. В моем родном издательстве «Домино» всем сотрудникам в приказном порядке было велено растворить четыре капли йода в стакане воды и выпить эту гадость, перекрестившись. Сереже Шикину, издательскому главхуду, из дому позвонила жена и сказала, чтобы после работы он привез домой красного сухого вина, в их районе (около метро «Звездная») в магазинах все вино уже раскупили. На предприятиях и в учреждениях города в этот день практически никто не работал, все спасались от радиации красным сухим вином. Водка тоже пошла в оборот, как же без водки. «Истопник сказал: „Столичная“ очень хороша от стронция». Все кому-то звонили, выясняли подробности, у всех был хороший знакомый физик, который знает наверняка, что случившееся не утка. По всем средствам массовой информации власти тут же дали опровержение. Вообще-то, как говаривал Каганович, у каждой ошибки есть имя, отчество и фамилия. То есть, в принципе, в цивилизованных странах это было бы мощным поводом к смене городского правительства, чего у нас, увы, невозможно. Улетела бы Матвиенко в Тынду восстанавливать поголовье амурских тигров. И даже если бы история с радиацией, на беду, оказалась правдой, власти приложили бы все старания, чтобы погасить слухи – показали бы розовощеких финнов по телевизору, увешанных дозиметрическими приборами (со стрелкой в положении «норма»), воспитательницу детского сада с детьми на фоне мирного сосновоборского неба, каких-нибудь воробышков на столбах или зеркальных карпов в бассейне, нагреваемом от атомной станции.

А слухи – но что есть слухи? Они – тот дым над водой, о котором пела «Дип Пёрпл», любимая группа моей комсомольской юности.

 

Случайность

Однажды летом, возвращаясь в полупустой электричке в город и проезжая мимо станции Верево, надо мной разбился плафон. Именно так, по Чехову, типа «слетела шляпа». Я мирно смотрел в окошко, наблюдая какие-то там пейзажи, как вдруг над моей головой – ба-бах! И холодный стеклянный дождичек окатил меня с головы до ног. То есть из всех плафонов, висящих над головами граждан, разбился один-единственный и над единственным человеком – мной.

А вот случай совсем недавний, середины этого марта. Из Детгиза мне позвонили и сказали, что пришел сигнал моей новой книжки. Я, счастливый, лечу в Детгиз, получаю от директорши экземпляр и, счастливый, по набережной реки Фонтанки шагаю в направлении к Невскому. И буквально не пройдя и ста метров, оказываюсь жертвой лавины, сошедший с ближайшей крыши. Хорошо это был лишь снег, а не глупая ледяная бомба, для которой что я, что мумия – главное, чтобы с летальный исходом.

Я хочу спросить: почему? Почему академик Шкловский, пораженный газетной новостью, тут же сочиняет теорию радиомагнитного излучения звезд, а мне даже простейшей идейки, где занять до получки денег, не приходит после этого в голову?

Значит, для одних, вроде Шкловского (или Ньютона – эпизод с яблоком), случайность как золотое дно. А для Володи, что живет на болоте, она, значит – в лучшем случае – никакая (не роковая, мол, и то хорошо).

Несправедливо, скажу я вам. Несправедливо и наводит на размышления.

Еще был случай в середине 80-х. Сгорела наша дача под Гатчиной. И на месте сгоревшей дачи мы решили построить новую. Нашли бригаду кочующих работяг, договорились о цене – строимся. Уже строители занимались крышей и готовили под нее стропила, когда один из наемных тружеников сверзился с высоты на землю. И не то чтобы он был выпивши (ну конечно, не без этого, ясно дело), просто как-то там ступил мимо досок, ну, короче, упал он вниз. А внизу здоровенный камень, и мужик об этот камень – башкой. Оттащили мы бедолагу в сторону, положили возле столика на скамейку, суетимся, ахи-охи, переживания – не плясать же, когда перед вами труп. А ребята, что с ним работали, два угрюмых человека из Гатчины, достают обеденную пол-литру и собираются товарища поминать. Наливают себе и нам (мы ж хозяева, нам тоже положено) и немного, на дне стакана, для ушедшего из жизни коллеги. Ставят водку перед ним на столе и накрывают ее ломтиком хлеба – как на кладбище во время поминок. И вот тут-то этот Лазарь и воскресает. Берет водку, выпивает ее глотком, потом скатывается кубарем со скамейки. Мы, увидев это чудо, едва не крестимся. А оживший мертвец бодро бегает кругами по огороду. Бодро бегает и говорит без умолку. Только что – никто не может понять, говорит он почему-то по-тарабарски. Это позже, прислушавшись, мы признали в языке – белорусский. И удивительно, что до удара о камень по-белорусски он не знал ничего. Видно, что-то там в голове отщелкнулось, и в подсознии открылось окошечко. Через него-то и полезли наружу забытые голоса предков.

Вот, а я после тех двух случаев ни по-каковски не заговорил, хоть ты лопни. И не придумал никакую теорию, так что Нобелевка мне явно не светит.

 

Стеклянные города будущего

Почему в большинстве русских утопий главный строительный материал – стекло? Ведь начиная, наверное, с Чернышевского, с его хрустального города-сада из четвертого сна Веры Павловны, один за другим вырастают на просторах России стеклянные города будущего. Особенно впечатляющую картину на этот счет дает постоянно цитируемый мной футурист Велимир Хлебников в известной своей кричали (не глагол, а существительное «кричаль», особый вид поэтического рассказа, изобретенный Хлебниковым. – А. Е) «Мы и дома»:

Был выдуман ящик из гнутого стекла, или походная каюта, снабженная дверью, с кольцами, на колесах, со своим обывателем внутри; она ставилась на поезд или пароход, и в ней ее житель, не выходя из нее, совершал путешествие. <…> Когда было решено строить не из случайной единицы кирпича, а с помощью населенной человеком клетки, то стали строить дома-остовы, чтобы обитатели сами заполняли пустые места подвижными стеклянными хижинами, могущими быть перенесенными из одного здания в другое. <…> Каждый город страны, куда прибывал в своем стеклянном ящике владелец, обязан был дать на одном из домов-остовов место для передвижной ящикокомнаты (стеклохаты). И на цепях с визгом поднимался путешественник в оболочке.

Далее Хлебников дает индивидуальные образцы домов в городах будущего:

b) Дом-тополь. Состоял из узкой башни, сверху донизуобвитой кольцами из стеклянных кают. <…> Стеклянныйплащ и темный остов придавали ему вид тополя.

c) Подводные дворцы; для говорилен строились подводные дворцы из стеклянных глыб, среди рыб, с видом наморе и подводным выходом на сушу…

m) Дом-поле; в нем полы служат опорой стеклянным покоям, лишенным внутренних стен, где в живописном беспорядке раскинуты стеклянные хижины, шалаши… особо запирающиеся вигвамы и чумы…

А вот описание неосуществленного шедевра революционного зодчества, памятника 3-му Коммунистическому Интернационалу, спроектированного Владимиром Татлиным по заданию Наркомпроса в 1917 году (привожу по книге С. Старкиной «Велимир Хлебников», М.: Молодая гвардия, 2007):

Башня будет представлять собой вращающуюся конструкцию нескольких уровней: нижний уровень – вращающийся куб. Он вращается со скоростью один оборот в год. Это огромное помещение, где будут располагаться органы законодательной власти, проходить заседания интернациональных съездов. Второй уровень – вращающаяся пирамида. Она вращается со скоростью один оборот в месяц, и в ней могут находиться исполнительные органы Интернационала. Наконец, верхний уровень – вращающийся цилиндр, который совершает один оборот в сутки. Там может помещаться пресса. И куб, и пирамида, и цилиндр будут выполнены из стекла, так что каждый гражданин сможет видеть все происходящее там.

Курсив в последней цитате мой.

Перескочим на пятьдесят лет вперед, в год от Рождества Христова 1957-й, когда впервые на журнальных страницах появилась «Туманность Андромеды» Ивана Антоновича Ефремова:

Огромное плоское стеклянное здание горело в отблесках кровавого солнца. Прямо под крышей находилось нечто вроде большого зала собраний. Там застыло в неподвижности множество существ, непохожих на землян, но, несомненно, людей…

Дар Ветер застал девушку-палеонтолога в оживленной беседе с загорелым юношей и вышел на кольцевую площадку, окаймлявшую стеклянную комнату…

Узкий пояс автоматических заводов на границе между земледельческой и лесной зонами ослепительно засверкал на солнце куполами из «лунного» стекла. Суровые формы колоссальных машин смутно виднелись сквозь стены хрустальных зданий…

И так далее, цитировать можно долго. Как видим, урок Чернышевского не пропал даром.

В романе Георгия Мартынова «Гость из бездны» тоже сплошь стеклохаты. В «Каллисто» и «Гианэе» не помню, их просто нет под рукой, но печень даю на съедение, не обошлось без стекла и там.

А вот отрывочек из книги «Полдень, XXII век» братьев Стругацких:

Дорога текла плавно, без толчков… в просветах между ветвями появлялись и исчезали большие стеклянные здания, светлые коттеджи, открытые веранды под блестящими пестрыми навесами.

Стекло, стекло и стекло. Главный элемент будущего – прозрачность. Символ прозрачности – стекло. Прозрачность – значит, открытость. «Нам нечего скрывать друг от друга». Это уже Замятин, его антиутопия «Мы».

Мы живем всегда на виду, вечно омываемые светом… К тому же это облегчает тяжкий и высокий труд Хранителей.

Главное устремление футуристов и примкнувших к ним отечественных фантастов – создание языка будущего. Языка в широком смысле этого слова. То есть языка моды, живописи, поэзии, музыки, общения, театра, архитектуры… Иначе говоря, языка жизни. Но – из материала, который имеется под рукой. Это поэтические попытки строить островки будущего сегодня. Не того будущего, которое действительно будет (мы не знаем, что произойдет завтра: комета ли опалит Землю, заморозит ли ее новый ледниковый период, или человечество само перебьет себя в очередной безумной войне), а искусственного, умом придуманного и представленного, как на подмостках сцены, перед обычно равнодушными зрителями. Будущего, в котором его создателям хочется жить. В этом смысле и первые советские коммунисты были футуристы по жизни – сломали старый подгнивший мир и попытались на груде мусора возвести новый. Кстати, литературные футуристы, Хлебников, Маяковский и их компания, это хорошо чувствовали и тянулись к большевизму, как к родине. Другое дело, что продлилось это недолго.

Действительно, что может быть веселее, чем спроектировать будущее на бумаге. И приужахнуться, как говорится в народных сказках, когда некто, обремененный властью, начнет овеществлять твой проект. Сперва загонит тебя пинками в тобой придуманные стеклобараки, потом начнет преображать землю дешевой силой твоих же рабочих рук.

Мы живем всегда на виду, вечно омываемые светом… К тому же это облегчаеттяжкий и высокий труд Хранителей.

 

Стремянка Иаковлева

Однажды моей коллеге по редакторской службе в питерском издательстве «Домино» Елене Владимировне Гуляевой компьютер предложил заменить «лестницу Иаковлеву» на «стремянку». Елену Владимировну, понятно, замена не удовлетворила, и лестницу она оставила лестницей.

А вот писатель Валерий Михайлович Воскобойников рассказывал, как его, сошедшего с поезда на платформе какого-то сибирского города, представили встречающим детям как автора «Старика Хоттабыча». Такой замене писатель был страшно рад.

О похожем случае, происшедшим с Сергеем Носовым, я уже писал (см. «Носов, который Носов»). Напоминаю: на встрече с гимназистами одной из петербургских гимназий его перепутали с автором Незнайки. Смолчал при этом самозванец лже-Носов и принял незаконные почести или же возмутился, вынудив тем самым устроителей вечера краснеть из-за собственного невежества, об этом история умалчивает. Лично я бы промолчал в тряпочку – лестно все-таки хоть час в жизни побыть в шкуре какого-никакого, а все же классика нашей детской литературы.

А в договоре с Детгизом на издание «Страны багровых туч» (Договор № 12529 от 19 ноября 1958 г.) в тексте договора авторы повести указаны как Стругацкий Аркадий Потапович и Стругацкий Борис Потапович (см. Неизвестные Стругацкие. Письма. Рабочие дневники 1942–1962 гг. М.: ACT, 2008. С. 342).

Там же, в «Неизвестных Стругацких», приводится отрывок из офф-лайн-интервью Бориса Стругацкого.

«Уважаемый Борис Невтонович…» – обращается к Стругацкому читатель из Киева.

«Это здорово! – отвечает писатель. – Невтоновичем меня еще никто не называл. „Старик Невтоныч“ – это звучит недурно!»

Лично мне в подобных заменах видится Божественный умысел. Господь Бог, будучи охочим на розыгрыши и вообще стариком веселым, проверяет таким способом нас, людей, на вшивость, сиречь угрюмость. Угрюмых метит, и на Страшном суде Петр-ключник посылает их на курсы повышения чувства юмора. Там им читают Зощенко, Ильфа и Петрова, Фазиля Искандера, Уильяма Сарояна, Юрия Коваля, а тех, кому эта наука что об стенку горох, объявляют особо опасными грешниками и отправляют в ад слушать лекцию профессора Вунюкова о методах психологического воздействия на стручок гороха с целью повышения его плодоносности, длящуюся до скончания века.

И напоследок, возвращаясь из адских глубин на землю, еще об одной замене:

Ее придумала моя дочь Ульяна. Она особо не церемонится с классикой, да и чего с ней церемониться, в самом деле, – поэзия ведь не фарфоровая персона, а живая, очень даже современная дама, которая нисколечко не боится вольного обращения.

 

«Суер-Выер» Ю. Коваля

Есть писатели славы громкой. Как колокол. Или как медный таз. И есть писатели тихой славы. Слава громкая – часто слава короткая: грохнет в потолок пробкой в банкетном зале бывшего великокняжеского дворца, погуляет эхом по телеэкранам и уйдет, как уходит в форточку из курилки табачный дым. Тихая – слава долгая. Поэтесса Татьяна Бек сказала о писателе Ковале: «Слово Юрия Коваля будет всегда, пока есть кириллица, речь вообще и жизнь на Земле».

Я давно люблю книги Юрия Коваля, лет уже без малого сорок, с «Недопеска» и «Чистого Дора», попавших мне руки примерно в середине 1970-х. Изданные как детские, его книги написаны для всех читательских возрастов, все в них легкое и волшебное – и предметы, и голоса зверей, и деревья, и цветы полевые, и слова, которыми говорят звери и люди, птицы и дождевая вода.

Обыденность в его книгах объединилась с волшебной сказкой.

Вот топор, забытый в лесу, он не просто отыщется под кустами, а блеснет в тени, как глубинная рыба («Чистый Дор»). А сама глубинная рыба – ночная скользкая осенняя рыба налим – блеснет на вас маленьким, как божья коровка, глазом, а потом ворочается всю ночь, никак не может уснуть, шевелит узорными плавниками, похожими на полевые цветы («Ночные налимы»). Наверное, это и называется зрением художника – увидеть глаза налима, понять его ночную бессонницу.

«Чистый Дор», «Недопесок», «Алый», «Листобой», «Картофельная собака», «Кепка с карасями», «Приключения Васи Куролесова», «Пять похищенных монахов», «Самая легкая лодка в мире», «Полынные сказки», «Шамайка», «Суер-Выер»… Вот неполный список сочиненного Юрием Ковалем. Это книги, и в каждой – живая жизнь, и к каждой хочется возвращаться. А еще есть песни, фильмы по его книгам, есть художник Юрий Коваль. Есть много хороших слов, которые про него сказали многие хорошие люди.

«Я твердо знаю одно, – сказал про Юрия Коваля Ролан Быков, – таких писателей мало, они очень редки. Их самих надо записывать в Красную книгу, а то совсем переведутся и исчезнут».

«В ней есть сказка, – написал поэт Арсений Тарковский о повести „Самая легкая лодка в мире“, – а сказка, которая живет в нас с детства, никогда не умирает».

А Белла Ахмадулина, предваряя первое книжное издание «Суера-Выера», заканчивает свое посвящение так: «Я обращаю ко всем читателям Юрия Коваля его же, для меня утешительные, слова: ВЕСЕЛЬЕ СЕРДЕЧНОЕ».

«Суер-Выер» – последняя книга Юрия Коваля, последняя и посмертная.

Это роман особый, роман-игра. Собственно, он и романом-то не является; роман – это что-то матерое, что-то очень сюжетное, многомудрое, величественное, как Лев Толстой. Пергамент – так определяет жанр своего сочинения автор.

Что такое пергамент? Как известно из археологии, пергамент есть гладко выделанная кожа животных, употреблявшаяся в древности для письма. (А в старых словарях есть добавка: «Ныне же идет преимущественно на барабаны».)

Итак – «в древности». То есть мы с вами как бы читатели будущего и держим в своих руках некую музейную редкость, чудом избежавшую труса, голода (раз из кожи), нашествия со– и иноплеменников и так далее. Что-то утрачено, что-то не поддается прочтению, где-то вкралась ошибка – может быть, переписчика, может быть, самого писца, отвлекшегося по причине принятия ежевечерней порции корвалола.

А к древности – отношение бережное. Можно комментировать, делать примечания, давать сноски, но нельзя ничего менять – теряется аромат времени, пища для желудка ума, материал по психологии творчества. Если «вдруг» написано через «ю» («вдрюг»), «со лба» – «собла» и древний автор, раскачиваясь на стуле, осознает «гулбину» своего падения, то этого уже не исправишь.

Любая мелочь, на которую в обыкновенной книге (если такие вообще бывают!) порой не обращаешь внимания, здесь, в пергаменте, играет роль важную, как в оркестре, где умри какая-нибудь маленькая сопелка, флейточка или английский рожок – и музыка перекосится и рухнет, превратившись в трамвайный шум.

Теперь о самой игре, о ее незамысловатых правилах.

Правила очень простые.

Вот корабль, вот море и острова. Надо плыть по этому морю и открывать эти самые острова. Заносить открытые острова в кадастр и плыть дальше. А в свободное от открывания островов время заниматься обычными судовыми делами: пришивать пуговицы, развязывать морские узлы, косить траву вокруг бизань-мачты, варить моллюсков.

Да, чуть не забыли сказать про самое главное: кто в игре победитель и какая ему с этого выгода.

С победителем просто. Кто первый доберется до острова Истины, тот и выиграл. И в награду ему, естественно, достается Истина.

Правда, странное дело – выиграть-то он вроде бы выиграл, но идет себе этот выигравший по острову Истины, кругом ее, естественно, до хрена, идет он себе, значит, идет, разглядывает лица девушек и деревьев, перья птиц и товарные вагоны, хозблоки и профиль Данте – а за ним (!) тихонечко движется океан. И сокращается островок, съедается, убивает его идущий своими собственными шагами; обернется, дойдя до края, – а сзади уже вода. И впереди и сзади.

Вот такие интересные игры встречаются иногда в пергаментах.

Говоря по правде, игра эта очень древняя. В нее играли еще в те времена, когда мир держался на трех китах, а земля была плоская и загадочная, как рыба вобла.

О путешествиях и невиданных островах писали древние греки и Лукиан, Плиний и Марко Поло. Они описаны у древних китайцев в «Каталоге гор и морей» и в путешествиях Синдбада из «Тысячи и одной ночи», в кельтском эпосе и русских народных сказках.

Острова, на которых живут циклопы и тененоги, псоглавцы и царь Салтан; а еще – ипопеды, то есть люди с копытами вместо ног; а еще – бородатые женщины и люди без рта, пьющие через специальную трубочку; а еще – Робинзон Крузо, капитан Немо и Максим Горький. Все они описаны, зарисованы и выставлены на народное обозрение – в сушеном или заспиртованном виде.

Идешь, смотришь, щупаешь, пьешь, закусываешь, берешь еще.

И вроде бы как даже приелось.

Но вдруг из-за какой-нибудь сухой груши выходят два человека: матрос Юрий Коваль и мэтр Франсуа Рабле. Смеются и тебе говорят: ну что, говорят, плывем?

Ты даже не спрашиваешь куда, потому что и так понятно: в руке у мэтра Рабле початая Божественная Бутылка, а матрос Юрий Коваль уже щелкает по ней ногтем, и Бутылка отвечает звонким человеческим голосом: «ТРИНК».