Вы не думайте, ребятки, Что все сказки с стариной Показали лихо пятки, Нас обходят стороной, Будто нет уже Добрыни И Алёнушки-красы, Расхитрющих Лис отныне, Мол, враги не рыщут — Псы, Укатился Колобочек, Аж за тридевять земель, Развалился Теремочек, Нет Иванушек, Емель… Нет! На нашей жизни ниве, То красив, а то урод, Честен, храбрый, добрый, лживый, Алчный, гадкий, взбив живот, Всё зеваючи от лени, Трудовой пролья то пот, То, светясь, то — серость тени, Но Герой таки живёт! Есть и Оборотни, верьте; Простодушных и не счесть, Присмотритесь: Ведьмы, Черти И Кащеи даже есть. Чтоб узреть, лететь далёко И не надо нам совсем, Взвившись Соколом высоко! Расскажу-ка я вам всем… ….. Как у города Большого, Возраст чей — седой годок! — Братца знал его Меньшого, Звался просто: «Городок». У Большого в поднебесье Упирали зданья лбы; Всё — салюты, Гимны, песни! А у Меньшего гробы Переулками шагали, Чересчур постна еда… Там — песцы, из пуха шали, На такси, в метро езда! Здесь телеги дикий скрежет Раздирал вон тишь, бья слух! Смех звенел совсем уж реже, Чуть секунд подольше двух… И кино всегда крутили Лишь одно по года три И чихали всё от пыли… Мусор всюду — посмотри! Цвет ли, деревце ль — зачахли: Струй воды на них не льют… Есть в душе ль, в сердцах, очах ли Состраданье? Нет! Уют Громоздят себе лишь вечно, Для другого — нипочём! Без работы и беспечны. — Грабят? Нам што… Мы причём?.. Спят, жуют и точат лясы — Всё без меры, без конца. И пустуют школ здесь классы… К старцу плёвое юнца, Аж с пелёнок, отношенье… Ни «Спасибо!» — за добро, Ни «Пожалуйста!», шипенье С языка лишь… Серебро Копят, пряча в сундучищи; Всё паласы, всё ковры, Всё хрусталь да книжек тыщи… А для ча то средь норы?! Пожиратели чужого, Не творцы тут новизны. — Ну, и што, — в ответ, — такого! — Враз забрешут, все, ух, злы! Всё кичатся благородством, Каждый — де из них сам Князь! Жизни ж цель смердит уродством, Как в душе, вокруг их — грязь. С ног сбивают тараканы, Прут, отъевшись, будто лось, — Не возьмут их и капканы! Мух, мышей как развелось! Ржа железо всё поела, А ковры, меха — те моль. — Ну, а те какое дело? Пусть жуют, их в этом роль! Закоптились окна, стены, Потолки черней всех саж, С болтовни у рта тьма пены; Прут клопы на абордаж Зло на грязные постели — Слышен бойкий топот ног! А короста-то на теле: Счастье, за год смыть бы смог! Да, грязнули и слюнтяи Населяли Городок, Лишь в одном не как лентяи — В том, набить как бы зобок Повкусней и до отвала, А набивши, — почивать Иль трещать, как бы трещала Всех сорок-трещоток рать! Самокритики нет духа, Не знаком в делах отчёт. Рот разинут с дива! Муха — Шмыг! — туда, блины печёт На длиннющем язычище, Раскаленным с болтовни… Где лентяев хлеще сыщешь С головой из головни? Здесь телеги лишь водитель Сможет, коль обнимет лень, Дребезжащую обитель Вдруг поставить, будто пень, За версту до остановки И заснуть, храпя конём! Качаны склонив-головки: — Што ж, и мы тогда соснём!.. — Пассажиры, в томной неге, Скажут, канув разом в сон… Ибо в чревище телеги Как зашли, зачем, пардон, Не допетрили и сами, И куда, к кому тряслись, В окна тычася носами, Распустя под ними слизь?.. Да зачем вдаваться в думы? Может, шли, узрели — плюх! — В транспорт тот, скрипуч, угрюмый, Прислоня — Ах! — к ушкам мух… Здесь ни братства, ни единства Не горит в груди огонь. Как же этакое свинство, Что, казалось, только тронь, — И рассыпится трухою, Быть могло, коптя эфир? Просто, доброю рукою Охранял их Добрый мир Чудо-города Большого От набегов вражьих, мук Их садистских, даст им снова Хлеба, коль его из рук Вырвет вдруг стихия грозно! И утешит в горя ад, И согреет, коль морозно… Он на то и Старший Брат! Снисходителен к Меньшому И надеждою живёт, Что тот к берегу иному Всё ж пристанет, где живот — Нет, не главная обуза, А Порядочность и Труд, Добродетель, сталь союза Радость светлую дают! Потому-то всё и ладно У Большого с сих идей! Не живёт он узко, жадно. Грациозность лебедей И изящество оленей Лишь в походке горожан! Ум — наследство поколений, Чести бьёт краса-фонтан! Слово с делом нераздельны, В мыслях, речи — чистота, И дерзанья беспредельны, Планов стройность, широта! В ореоле каждый Славы, Опьяненья ж чванством нет. Все бои с врагами правы До, естественно, Побед! Потому-то и Парады. В торжества — всегда Салют И веселье! Но награды За заслуги лишь дают. Страсть высокое сознанье! Жизни общий идеал, Труд — мерило пользы, знанья. На воскресник всяк вставал Как на праздник, до восхода Солнца милого луча. На столе есть всё народа. Рукава вон засуча, Он обшарил глубь морскую И ядро Земли толкнул За галактику иную! — Самого шагов там гул Раздавался пионерий… Всяк спортсмен и чемпион! Пред искусством шире двери Всласть распахивал же он. Отдых — суть души и мыслей. Ни те пьяниц, ни воров… Себялюбцев то ж отчислим. Как семейный счастлив кров! Все живут лишь друг для друга, Ум — хозяин лишь один. Потому тепло, коль вьюга, И спокойно. И седин Не обляпают грязищей Невниманья, и дитя Не ударят ввек ручищей… Не живут здесь, мир коптя. Потому и жизнь всем в радость И длиною в триста лет! Труд без денег — душам сладость… А в Меньшом того-то нет. И никчемны потому-то, Примитивны люди здесь, И с дурцою, знамо, круто Их в засоле плесень-спесь. Человек здесь, нет, не пламя, Путь казать другим чтоб в тьме, Как в Большом, где всяк — как Знамя! Сброд лишь стадный с криком «Ме!»; Ни фигуры и ни стати, Сзади тюк и впереди Жира мощного, что в платье, Ну, колода… Подтверди! Вот что значит, жить лишь в брюхо! Уж одышка, нет уж сил… Ввек над пищей вьются мухой… Засосал обжорства ил. Цель рождения забыта, Кем рождались — память «ноль»… Из-за зоба лишь, лишь быта, Превративших в гнид и моль… Но среди кишащей массы Сих обжор, лентяев-гнид Пробралась такая в асы, Что пред ней всех сладок вид! То Абжорга, отпрыск ночи Непонятной и глухой. Не стара — смотрелась — очень, Не была и молодой. В ширину попёрла ростом, Высотой лишь метр и — стоп! Вся покоилась на толстом Ног фундаменте, а лоб — Лишь в полпальца шириною, Космы жёсткие, зол взгляд… Курдючищем — за спиною — То, на чём все-все сидят, Только, будто у мандрила: Всё — сплошной мозоль могуч; Весь обзор загородило, Чуть объёмом меньше туч, Многопудье животища: Обойдёшь ли вряд за час! Что ни зуб, — считай, клычище! Щёлки только вместо глаз — Жир так залил, от прищура, — Где б еду, скамью узреть! Что ни слово, видно: дура. (Не бельмом чтоб миру, — в клеть!). Руки шарят, взять б съестное… Палец в нос по локоть влез… Брёвна-ноги с кривизною. Челюсть мчит наперевес На кусок, где больше толка, А, схватив, на «автомат» Вмиг встаёт жеванья долго, Ух, нос шмыгает же, рад! Платье в клочьях и заплатках, Было чистым только раз — Как надела, а на пятках Обувь — слоем толстым грязь, И в ушах она: травинок Проросли аж прядки, глянь! Пот — не чищенных скотинок: Ввек ходила мимо бань… Речь, как ум, мычит коротко, Слово — что собачий лай. Развита зато лишь глотка, Уж разверзнет, — подавай! Как само землетрясенье — Шаг её и смачный храп, А чихнёт, — то изверженье Что вулкана! С носа — кап! — Вечно клейкая водица, Но Абжорга языком — Хвать её! — и разразится Вмиг довольненьким смешком! А жила она в подвале, Сырость где и темнота Ей отраду доставляли… Лучик солнца-сирота, Чуть свернётся где-то в крендель, Как летит уже, что мяч, В угол — так Абжорга пендель Как поддаст ему! Он — в плач… Но последуем за тушей, Что взбивает улиц пыль, — За гигантской будто грушей, Чей головки узок шпиль… Как ножищ страшны удары По булыжной мостовой! Сотрясаются гектары, Все собаки с страха — в вой!.. Отлетает штукатурка, В зданьях трещины — в зигзаг… Стёкла лопаются гулко! Прёт, бульдозерный, впрямь, как Нож, она, всё мня, срезая… Зазевался, — инвалид, Долго боль терзает злая… У неё ж — довольный вид! Все скамейки — куча палок, Плюхнет чуть на них курдюк… Воробьёв хватает, галок И с пером — в живот-бурдюк! Всё-то мчится врассыпную От неё, вопя, дрожа, — Кто за дверь с замком стальную, Кто иголками ежа Ощетинится, кто — в небо! В горы, в лес кто свой скачок! Тем в нору стремглав потребно Улизнуть и там — молчок! Как на кладбище, всё тихо, — Всё так вымерло вокруг… Но, о ужас! С петель лихо Рта сорвался голос вдруг У Абжорги и понёсся Над домами, будто гром: — Что не кажите вы носа? Я устала… Путь мой — в дом, Где прописана, в подвале… — Вмиг все радостны, к ней — скок! — И в суму, смеясь, совали, Хлеба чёрствый кто кусок, Кто картошечки в «мундире», Ткани латаный лоскут, А иные — по две гири, Клок газеты, перец крут, Полнаушника и всмятку — Да-да, всмятку! — скорлупу, Чтоб, почёсывая пятку, Ей навар достичь в супу… И бутылки — плюх! — без горла, Сажи горсть… Туда ж — пила, И улитка даже!.. Пёрла Всё, довольная… Жила Этим только подаяньем, Весь в том творческий был труд, Подзадоренный сознаньем, А в ином — страх-лилипут. Шла, качаяся гусыней, Темя — маятник часов, Небосвод коптила синий Дымом курева, засов На который потеряла, Всунув в рот пять папирос Сразу! Вишь, одной ей мало… И, коптя, как паровоз, И пыхтя. его как, паром, Свесив шею журавлём, Самогонным перегаром, — В том была не бобылём! — Аж столбы все опьяняя, И они, что домино, Враз упали б, не земная Коли хватка… Зло — вино! Засосёт в его коль тину, Коль репьём в зацепке с ним, Превратишься враз в скотину С мерзким хрюканьем одним… — А тебе чо? Ты ли бочку Подкатил мне? Знамо, нет! Твоему ли кошелёчку В том урон и смерть монет? — И лицо взынтеллигентя, Вновь к подвалу утюгом По кривой дороги ленте Поползла, глазя кругом, Где бы чем бы поживиться, И чего-то вдруг словя, Замычит песнёшку… Лица: — Ай, похлеще соловья! — Подбодрят, таясь ехидно, Пальцы штопоря в виски: Звук не так звучит рахитно Отдираемой доски! И с того Абжорга пуще Разверзает тухлый рот! И за ней толпища — гуще: Улюлюкает народ, — Он мастак по части оргий! — Гы-гы-гы! — ответный смех… Стоп! Подвал уже Абжорги. Отпугнувши, псов как, всех, Озираяся с опаской: Не шпионил глаз бы чей! — Начала огромной связкой Громыхать дверных ключей… Отперев замков штук тридцать Ровно через пять часов, Боком в дверь как прострелится, Хлоп же тут и — на засов! — Подперев бревном могучим… Славен ум и дураков В том, что двери всё же лучше, Коль под стражею замков. Вот, вздохнув отрадно, на пол — Плюх! — подарки из сумы… Слюнь поток тотчас закапал… Ну её! Давайте мы Оглядим её обитель… Осторожно! Не споткнись! Дом сдаваючи, строитель Вон отходов сбросит вниз С этажей на горы меньше, Чем захламощен был пол Здесь, как будто дикий леший В буйстве пьяном век провёл! Не заденьте стен вы также, Вдруг, споткнувшися о хлам! Ведь обои все из сажи Клеил вечно этот храм, Окропляя их жирами В ненасытнейшей еде… Стёкла — грязь в оконной раме, Что скорей на ощупь, где, Где есть улицы свет, — чуешь… Как сплошной густой туман, Как ремни той конской сбруи ж, Паутины тьма лиан Здесь свисала, в джунглях будто, Иль клубок гремучих змей, И на них, сидя надуто, — Пауков полста семей… Всё засижено, к тому же, На ладошку мухотой… Под ногой ржавеют лужи… Поражает простотой Мебель глаз, привыкший к чуду: Низкий лишь стоял топчан! Перепрыгнем чрез посуду, На полу что вся, и чан — Даже разу то не мыто! — Плесень, накипь — три вершка! Тараканы бродят сыто, Утоляя страсть брюшка… Вереницей муравьишки Тащат мусор, кто куда… Ни чернил здесь нет, ни книжки, Только радио-зуда, Раз что глухо лишь хрипело, И с тех пор всегда — молчок! Ой, тропинка! Встанем смело На неё, и наш шажок Поведёт она! Куда-то? Может, в земли англичан? Вот те раз! Коротковата Как длина её: топчан Поперёк глухой стеною Встал, как голый будто, гол: Нет постели с белизною, Будто всё сжевал скот-вол! Простыней нет, нет матраца, Одеяла не ищи, Лишь подушка, разваляся!.. Ох, сознанье, трепещи От её грязищи, пота, Толщины, как у листка! Как же спать ей здесь охота, Вся скрипит, бокам жестка… Вспять пойдёмте-ка по тропке Меж гор мусора гурьбой… Ой! Чрез шаг порыв торопкий, С вопросительной губой, Мы опять, как сон, прервали, Вон в посуды холм упрясь, В плесневелой что вуали Вся была и вся — как грязь… Вот собака в чём зарыта! Головы допёр качан У Абжорги: от корыта, Где жуёт, шаг — и топчан! И обратно расстоянье Не обуза паре пят: Встал — шажок лишь до жеванья От того, где всласть храпят! — Вся в том дня забота, ночи, Вперемежку — прелесть ляс… — Мчим, братва, к дверям, короче, Отвращенья чтоб не тряс Нас безжалостный вибратор! Ух, ты! Вот уже и дверь… Как взъярённый гладиатор, Как над жертвой хищный зверь, Ртом терзала подаянье Здесь Абжорга! Желваки Скул бугрились! Эй, вниманье: Чтоб с съестным нам в плен щеки Не попасть, как во щи куре, Уж подальше сторонись, Дай обжорства стихнуть буре, Унести слюнищей слизь!.. Ишь, гулянья как ей воздух Взбудоражил аппетит! Даже канул в жвачке роздых: В рот, как в бункер, всё летит — Нет ей мига в том чудесней! Но вот пуст азарт-колчан, И Абжорга с громкой песней Целит тушу на топчан… Но не мыты коли ноги, — Знает то Абжорги лоб! — Нет в постель тогда дороги, И она подушку — хлоп! — На пол, грязною ножищей — То одной, другою — шырк! — О неё: — Вот так-то чище!.. — И, издав довольный фырк, На топчан сама, подушку — Плюх! — Блюду я чистоту. На подушке сладко ушку… Как чихнёт! И в высоту Пыль, лежавшая дородно Слоем, выше аж колен, Как взметнётся сумасбродно, Полонив пространство в плен И глумяся над подвалом! И, осевши всё же вспять, Улеглася одеялом На Абжоргу… — Славно спать Под такой теплыней буду! Неги я, ах, вечный раб… И подруга сласти-блюду! — Вмиг заснула! Мощный храп Громом так жильём пронёсся, Что умчался всяк паук К потолку, не кажет носа Уж обратно — с страха мук… Так и надо им! Порядок Иногда пусть всё ж блюдут, Знает пусть всяк тип прегадок, Что она — Хозяйка тут! И дрожат они… Да что там! Дом трясётся, этажи… Мчатся все, как с эшафота Жертвы, чуть лишь развяжи! — Это, что-й, землетрясенье? — Э-а! Грома, знать, шаги… — Мо ж, к стенам приткнуть поленья? — Чо? Кончай печь пироги: Без собрания не смейте, Даже если дом сгорит! — Но собраний уж по смете Не положено… — Лимит Их весь в месяце исчерпан: Собирались сколь раз… Провести их!.. — Лясы, нерпа Как в воде, свой перепляс Повели на все колена, Что забыли через миг, Что рабами были плена Страха, вызвал что их крик!.. — Значит, в месяце грядущем Быть собранью? — Подождём! — Пересуд хлестал всё пуще, Ливневым аж ли дождём! А под ним — мочиться пыли, В платье грязи залезать… Так и эти — уж забыли, Для чего здесь? Роем рать Болтунов жужжала живо!.. Вкруг — Абжорги цветик-храп Громобойного мотива, Что примкнул ко сну свой трап! Оттянуть же нету силы… А всё вместе — сводный хор, Гимн поющий, сердцу милый, Где все ноты — мерзкий сор!.. Так всегда — и днём, и ночкой Цикл жизнёшки сей пустой Громыхал по кругу бочкой, Взбивши пыли шлейф густой!.. Но юродивый оставим С отвращеньем Городок И раскроем взгляда ставни На Большой, что так высок И изящен в отдаленье, Свет неона излучал, Разум, Труд и Счастья пенье Где — начало из начал Жизни дитятки и деда! Где в Грядущее полёт — Наяву, всегда — Победа! В этом Городе живёт Разный люд, неповторимый, Всех профессий и одежд, Жизни путь их славный, зримый, Нет невеж лишь и невежд, Что для общества обузой Было, будет испокон, Нет обжор здесь с ртищем-лузой… Есть порядок и Закон. Мчит во имя лишь Прогресса, Благоденствия, души Жизни цель по вечным рельсам! Не ленивцы, — мураши Будто все, чьи вереницы Растекают всласть лучи За далёкого границы, Счастья взять чтоб там ключи… Как бы ни был мал, почётен В этом Городе всяк труд, В общем деле важен, плотен. Честь здесь с детства берегут, Братья все, хоть не знакомы Могут быть по смертный час — Долга, Совести законы Непорочны! В дверь стучась Ночью сонной, путник поздний Встретит славный лишь приём! Склоки, шулерство и козни — В бездну канули втроём… Как родник, чисты всех души, Аккуратность — крови часть, Нет, не рвёт зло пошлость уши И не щерит злоба пасть… Потому и жизнь лишь в радость И без страха, и без слёз, Как нектар, влечёт чья сладость! Счастье мчит со всех колёс! И веселье — карнавала Упоительный задор!.. В такт Природа танцевала! Звери кончили раздор… Нету здесь князьков удельных — Друг пред дружкой равен всяк. Жизнь семей течёт в отдельных Лишь квартирах, где косяк Не заденет гордость вашу, Нет у стен аж ли границ… Как курорт — не приукрашу! — Их жильё, лишь мини. Лиц Лучик Счастья в непогоду Нет, не гаснет, как свеча: Не влететь в обитель сроду, Не ударить ей с плеча! Здесь живут братаны моря, Чья подруга — тверди глубь; Мча в космическом просторе, Звёзд целуют сладость губ… Грузят на спину нейтрона Грузов тонны, тот их мчит! Оборонные патроны Не ржавеют, крепок щит! Женщин крашеных здесь нету — Так прелестно естество, Превратившись в сласть-конфету!.. Да, Красы зрим торжество! И мужчин стройней, плечистей, Чем здесь, видывал ли глаз?! Нет умнее и лучистей Взоров всех! Приятно нас Удивит семей ограда: Частокол — детишек семь! — Минимальная отрада… Счастье ластится ко всем, Песнь мурлыча нежной кисой… Не в себя лишь всяк живёт — Духа нету мысли близкой! — Не мякиннейший живот Влез в коробку черепную, Как в пустой дырявый ларь, Важность взбивши напускную, Ум — пинком: — Знай, я-де, Царь! Но семей меж многолюдных, В гуще ржи как васильки, От шагов по жизни трудных, Нет да нет, не велики Вдруг и встретятся семейки… И среди таких одна… Не вина злой чародейки, Что лишь Он — состав — Она, То есть Сын и то есть Мама. Не от чар злых Муж, Отец, Превратясь вдруг в гнуса-хама, Плюнул в глубь их душ, сердец… Не ушёл, как забулдыга, Змию-зелью преклоняясь, От бессвязанности ига Вон свиньёй упавши в грязь… Не застрял в командировке, Нет, не стонет средь больниц… Воровской став другом бровке, Меж стальных не тлеет спиц… Не был он и мимолётен, Незаконное дитя Вдруг оставя… Вечно плотен, Как сияние — светя, Был сам-треть в семье родимой, Почитаем и любим, Честью, Гордостью как зримой, Болью, Радостью был им!.. И не их была провинность, Не его была вина, Жизнь его — саму невинность! — Растерзала что война… Потому и поредела, Как зло вырубленный лес, Их семья… Но нет предела Той надежде, что всё ж чрез Уйму лет, но Он вернётся, — Пусть калекой из калек! — И их Счастье ярче солнца Станет разом и навек! — Так в любви чиста их Верность, Факел тот, что, в тьме светя, Вон паля до праха бренность, Вечной ставши для дитя И жены-красы опорой Меж лишений и обид… Ждут его уж год который И не верят, что убит, Как вещала «Похоронка», Сына сбившей с ног, жену… — Канут в плач вдвоём негромко И клянут, клянут войну, Ненавистницу живого, Встрепенутся: — Надо жить! Чтоб дождаться всё ж родного… И надежда, будто нить, Горя штопает прореху, И в заботах, и в делах, Нет да нет, прильнут вдруг к смеху, Вон сбежа прочь с горя плах! Звали маму сына Анной, Слава — имя сам носил. Та в заботе беспрестанной Всё о нём была, и сил В том не вычерпать до донца, Лишь б не хуже был иных, Лишь бы в Счастья, будто Солнца, Был в лучах всегда прямых! Чтоб не ник он сиротинкой, Заменяла и Отца… Честной вдаль вела тропинкой, Наставляла, в подлеца Иль в никчемности пресерой Шкуру чтоб не смог бы влезть, Жил бы в лучшее лишь с верой, И законом стала б Честь! Не кольнул бы вдруг укором Сердце, острым, как иглой, В жизнь ввела его что сором, Горло Счастья сжав презлой И безмозглою рукою… Нет, законом был наказ Мужа: «Милая, не скрою, На войне всё — без прикрас: Изуродует калекой, Может, жизнь что — и не в жизнь, И прощай тогда навеки! — Сам скажу, мол, отвяжись… Ну, а если пуля точку Жизни вдруг поставит всё ж, Будь не мачехой Сыночку, Друга сердца коль найдёшь…». Не искала! Верность-диво Пронесла за шагом шаг, Как Святыню, горделиво И торжественно, — как Флаг! Стойко бился с вражьей силой Муж! Из ран хлыстала кровь… И в бою соратник — милой Беспредельная Любовь! И подмогой — сына лепет… Встал Великий Город весь! Как войдёт враг в страха трепет!.. Тут Народ и вовсе спесь Сбил захватчику сурово, Напрочь гада раздавил! Но не всяк Защитник крова Жив остался: пасть могил Многих в битве поглотила… И средь них был Анны муж… На портрет чей нежно, мило Смотрит с сыном вечно: уж Исцеленья нету ране… Но — живи, родился коль! Ум её, в труде старанье Изумительную роль В жизни вдовьей всё ж сыграли: Всё-то ладно, всё-то так, Впереди — прекрасней дали! И сынок, как алый мак, Цвёл, красив и строен, статен! Ум впитал и Доброту, Чистоплотность… Начал, кстати, На Парнаса высоту Он взбираться альпинистом, Но, не опытен, пал вниз… С характерным крыльев свистом Вдруг Пегас пронёсся близ!.. Опустился недалече, Щиплет травку на лугу… — Вот на ком взобраться легче, — Слава вскрикнул, — я смогу! — И взлетел на спину диву! Как шарахнется Пегас От испуга, хвост и гриву Разметав! Не на Парнас Лишь помчался дробно, резво, А, напротив, прочь — стрелой, Вон брыкаясь! Как ни трезво Наш наездник удалой Ни держался на спине-то, — Есть и силам ведь предел: Он вдали с Пегаса где-то, Плача слёзно, всё ж слетел! И, вот чудо-совпаденье, Аж по коже холодок!.. — Совершил своё паденье На Абжоргин Городок, А, конкретнее, на кучу Хлама, мусора, с неё В пыль скатился, коей тучу От чиханья взбил! Бельё Всё помялось… Будто в дёгте… — Ха-ха-ха! — вдруг голосок. — Смотрит он: кусая ногти, Как чертёнок невысок, Перед ним хохочет Некто, Поросёнок как, чумаз: — Ой, умора! Человек-то С неба в кучу метко — р-раз! — Было слушать, зреть комично Непонятный образ сей, Не стерпел что Слава, зычно От души весёлой всей Засмеялся сам заливно!.. Ну, и странный ж был дуэт! Ах, неопытный, наивный До чего же наш Поэт!.. То была Абжорги дочка, Зига, чуждое дитя, Для приличий заморочка, В несуразность лишь летя… Будто дикую зверушку Приручить нельзя порой, Так и Зигу-хохотушку Не приманишь ввек домой: Всё б слонялась, где попало, Ни забот и ни тревог… Что на ум ей вдруг взбредало, То к тому тотчас — рывок! О последствиях поступков Ввек не думала она: Натворит что, — тут же в зубках Их окажется сама! И ни планов, на намёток Наперёд, хотя б на час, — Шаг ума дотоль короток, То живёт лишь тем, сейчас Что взыграло, то есть — мигом, А хорош ли он иль плох, — Не высвечивала Зига, В том ума ведь мал всполох… Ногти, волосы от стрижки Жили страшно далеко! Дальше где-то — буки-книжки… Заскорузлое трико И единственное платье Штопке, мылу — не родня; И сама, заметим, кстати, Нет, не мылась, даже дня! Сапоги — те без подмёток! — Отопрели, стёрлись враз — Запах, ржавых что селёдок, Одурманит дико вас… В поле, как травинкой сорной, И росла из ночи в день, Вон влачася беспризорной… Для чего живёт, — то лень Ей подумать и однажды, Да и кто наставит в том, Коль в себя живёт лишь каждый, Став с того давно скотом?! Не спохватится Абжорга, Что-де где блуждает дочь… И сыта ль? Жива ли? Зорко Не просмотрит всю-то ночь, Коли нет её в подвале, И подавно — ясным днём… Лишь побольше б подавали, Коль стопой булыжник мнём! Нет, не топчет ей тропинку В жизнь прекрасную она… Заблуждений паутинку, Нет, не рвёт рука, сильна! И течёт всё самотёком… Есть — отлично! Нет — ну, что ж… Даль не зрится ясным оком, Лишь у носа и — хорош! Но зато на перекрёстках, Всех оплёвывая враз, Уж трубят: они-де в блёстках, Ну, и лучше, мол, всех вас! — Раз свалился, так сыграем? — Как репей, пристал вопрос Меж тем Зиги… — Как? — он краем Вкруг глаза повёл, — навоз… Затхлый, видишь, под ногами?… Бр-р! — и в обморок упал… Раскрупнющими шагами, Вновь сознания запал Оживил коль, он уж было Прочь пошёл! Да Зиги плач Поналип к ногам немило, Жалость что вернула вскачь Вновь его!.. — Ну, плакать ладно… — И, вон мусор отгребя, Стало чисто что, парадно! — Он спросил: — Игра тебя Обольщает, но какая? — Впиться в мусор, будто клещ, Перерыв его до края! Кто найдёт получше вещь, Тот игры и победитель! — Пулемётный был ответ. — А, что… в Салки не хотите? — Содрогнувшись, рёк Поэт. — Игр других не знаю боле! — Как?!.. Сейчас же научу! «Ах, как жаль её… до боли! — Жаль больного как врачу…» — Сокрушался он сердечно… Показал все игры вмиг! Были Классики, конечно, Салки, вызвали что крик Удовольствия, отраду! В Кошки-мышки и в Козла Поиграли, с час аж кряду! И Разведчиком ползла С ним она… Потом — Скакалки! Крестик-нолик не забыт… В Городки бросали палки! И Морским был боем сыт Каждый, ставши капитаном… Ввысь взмывал Воздушный змей! Шли гурьбой по дивным странам… — Хорошо как, слышишь, эй! — От восторга аж визжала, Куклу в платье нарядив, — — Каждый день давай-ка, малый, Быть с тобой средь этих див! — Нет, не встал он в чванства позу: Ты не пара мне, мол, знай! Был доволен: сделал пользу! И в душе — блаженство, рай… Смастерил и Карусели! На Качелях покачал… — Взрывы хохота летели Вдаль восторговых начал! — Ты затейник, что ль, в народе? — Нет, Поэтом стать хочу! — Это… сказочника, вроде? — Тот, кому всё по плечу! — Исполнять тотчас желанья? — Благородны коль, то — да! — Так яви же прилежанье В гости следовать туда, Где живу я… — Благодарен! — С неприязнью мусор, хлам Оглядел он вскользь… — Так шпарим! — И чрез миг уж тарарам У своей подвальной двери Подняла такой, стучась, Что стеной помчались щели!.. И ворчанье: — Кто там, ась? — Раздалося, как собаки… В семь глазков втыкался глаз Изнутри: А что за Бяки Сна прервали милый час? Лишь отменно обмусоля Глазом их со всех сторон, Всё ж впустила… — А отколя, Малый, ты и нам урон Не грозит ли сим приходом? — С губ Абжорги — шлёп! — вопрос. — Небом он, хи-хи, нам подан! — Зиги вмиг ответ пророс. От смущенья Слава красен… Чуть глаза сдружились с тьмой, Как шарахнется: «Напрасен, Ах, приход мой в гости мой: Из огня попал вновь в пламя!» — И попятился, как рак… Что имел ввиду, мы с вами Знаем, знамо, уж… Но шаг Уж застрял его в грязище… — Гы-Гы-Гы! Смущёнчик наш… По фигуре вижу, с пищей В дружбе ты… И нам, чай, дашь? — Нет в карманах и пол крошки! — Меж них влезла Зига-клин, — Игры есть, что с мёдом — ложки, Что в сметане — жирный блин! — Ой, быстрее покажи-ка, Сердцу аж ли невтерпёж! — Но чудовищно здесь дико!.. — Как у всех! — ответ был-ёж. — Наведём, тогда, порядок, Нас ведь трое, — сила, чай! — У меня, ох, сил упадок… — И моих, спитой что чай!.. — Долг — помочь больным и хилым, Непорядку — ввек заслон! — От рожденья до могилы Мой, — Поэт сказал, — Закон. — И, запев о том, что «Ухнем!», Выгреб мусор разом весь… И посуда вся на кухне Засияла, вызвав резь В четырёх глазах до боли! Ширь открылась, высота! Насекомых нету боле, Грязи, сажи… Чистота Заняла свой трон, короче, — Вкруг резвился Солнца луч! Тут-то вот пожутче ночи, Грозовых страшнее туч, И вползла на ум мамаши Мысль гадюкою презлой… — Слышь, Поэт, законы наши Приглашать к себе домой Обязуют, был коль гостем, Хоть разочек, ты и сам! — Да-да-да! Блюсти их просим! — Дочь поддакнула, — И срам, Кто нарушит, ненароком… — Ах, Закон мне по душе! — Слава им. В пути далёком С Зигой был чрез миг уже… А Абжорга Городочком Растрезвонила уж весть, Что Поэт ей стал… зятёчком, Ах, сочтя себе за честь!.. Он же с Зигой в скором часе В Город свой пришёл — простор!.. В дверь легонько постучася, — Был здесь дикостью запор! — Ввёл он гостью к маме милой, «Здравствуй! — нежно ей сказал, — Как здоровье есть и было?» — И просил прощенья, ал, Что отсутствовал так долго: «В первый, верь, в последний раз!..» — И в глазах её не волгло Стало мигом, без прикрас! Вновь на гостью взгляд… Загвоздка Для ума — её наряд… — Из театра вы? — Чо? Брось-ка Чушь болтать! — ответ был — яд, Вон хозяевам сознанье Отравивши наповал… — А я родом из-под зданья Городка, что ростом мал!.. — И следила уж ногами По квартире, всё глазя И хватая всё руками, Хоть и грязными — нельзя, Хоть нельзя без разрешенья! Стол узрела — плюх! — за стол. — Подавай-ка, угощенье Гостье, жрать хочу, как вол! — Мы за честь почтим… Но руки И лицо б помыть… — Э! Грязь Вновь налипнет за минутку… Чо я, в воду снова — влазь? Еле всё ж уговорили, В ванну плюхнувши дитя, — В порошке в ней мокла, в мыле, Слёзы лья, ворча, пыхтя… Через час и поотстала Вся короста скорлупой! Устрашась её немало, — Вон из ванны! За спиной Да и спряталася Анны, Дыбом лишь копна волос! — Чо за чёрт со мной был в ванне? — Страх смирить чуть удалось, Как пред зеркалом крутилась: — Хорошо как! Будто пух… — А скажи-ка, сделай милость, — Анна ей, — тот затхлый дух, Из твоих что вьёт сапожек, Платья грязь, рвань — почему? — Мчит ответ без мыслей стёжек: — Потому, что потому… Нынче мода, вишь, такая! — В сапоги и в платье — ныр! — Было уж, да вырывая Эту затхлость, дикость дыр, Слава ей одежды ворох И сапожек в руки — плюх! Возгорела к ним, что порох, Восхищеньем! Даже двух Не прошло секунд, как влезла В то, что глазу — как Салют! — В гости как ходить полезно: Здеся, эва, что дают! Слава сделал ей причёску, Ногти коротко подстриг… Зачастив в тарелку ложку, — — Ах, как вкусно! — впала в крик, — Не сравниться с сухомяткой… Вот бы так всегда едать! — Почесавши ногу пяткой, Завалилась на кровать Белоснежную и тут же Засопела носом в сне… Мама ж Славы страшно тужит: — Раздобыл же гостью мне Ты, Сынок, себе подружку!.. Мой совет, я знаю жизнь, Чтоб не пить ввек горе кружкой, Ты от Зиги отвяжись!.. — Стала ж чистой! Право, жалко, Что всё-всё у них — вверх дном… Воспитать бы!.. — Знай, что палка О конце-то не одном! Волка манит чаща леса, Как его ты не питай… Коль с рожденья не бельмеса Нет в уме, хоть через край Заливай ум в черепную Ввек коробку парой рук, Все усилья лишь впустую: Сварит та пустой лишь звук… Но не пну ту мысль ногою, Что ей надо всё ж помочь, От ума чтоб стать другою, Если в том сама не прочь. В этом я тебе — опора, Не подножка, мой сынок… Вот проснулась Зига… Споро Припустилась за порог Было! Да вернулась сразу, Вспомнив матушки наказ: — В гости ждём вас, нету сказу! — Подмигнул лукаво глаз, И исчезла без «Спасибо!», Саданув ногою дверь! День прошёл… — Сыночек, ты бы К ним сходил… Сходи, проверь! Может, в чём помочь им надо… Вот пошёл… Пришёл! А, глядь, Вновь подвал страшнее ада! Из-под грязи не видать Цвета платья и сапожек: Рвань и сбиты каблуки… Ощетинился, как ёжик: — Отчего вновь пауки, Грязь и хлам, и стены в сале, Солнца зайчика аж нет? — То не мы, они то сами! — Беспардонный был ответ. — Но вы женщины! А это — Лишь опрятность, чистота, Обаянье, сласть-конфета, Скромность, дивность, высота Неба мудрых, дальних мыслей, Грациозность, шаг — полёт! Вы же в затхлости закисли… Ждёте, кто-то уберёт Всё за вас, и чисто будет! Да, ан, нет… И грязь всех дней, Дикость радостно иудят Уж, и нет их вам родней! — Как способны, так умеем! — И у всех так, посмотри! — Встал ответ двуглавым змеем, Тужась, чтоб их стало три! И, к тому ж, мы пол-то слабый… Где на всё найдёшь-то сил? Чай, концы свести нам абы… — Слёз поток как забурлил! Что уж вскоре — по колено, Чуть попозже — под кадык… Сверху — грязи-мути пена… К ним сочувствием проник, И подвал, как будто новый, От уборки сделал враз! — Ах, наш милый, ах, бедовый! — Припустились те аж в пляс… Что, довольный добрым делом, Он притопнул сам ногой!.. Про себя воскликнул смелым Тут он голосом: «Постой! Если каждый раз уборка Им мозолить будет глаз, С них лентяйства сгинет корка, Руки сами, без прикрас, И потянутся к работе, Стражем совесть станет дел И поступков… Черти, лжёте, Что не белым пишет мел!» И в подвал уж зачастили Ноги поступь с тех-то пор!.. И не стало грязи, пыли, Плесень сгинула и сор!.. Но того Абжорге мало, Вот и плачется: — Еда В изобилии бывала, Ах, у нас! Теперь беда… Нету мяса и картошки… Гостенёк, не обессудь: Хлеба даже нету крошки!.. Да, к тому же, часто путь, Что ведёт к родной работе, Немощь наша позаймёт И шипит на нас: «Умрёте: Голод мчится к вам в намёт!.» — Во всё горло с Зигой вместе Да как, страсть, заголосит! — — Ой, да Зигушке-невесте Голод весь испортит вид!.. Ввек и будет холостячкой, Славный кончится наш род… Ох, она душе — болячкой… Ой, неужто да умрёт?! — И опять на час — рыданья, Всхлипы дольше, те — на два… А Поэт от состраданья На ногах стоит едва: Горе стать так придавила… Он о них в заботе весь! «Зига в чистом зрится мило…». — Ах, не плачьте! Будут здесь Хлеб и мясо, крупы, сласти, Сливки, фрукты, аж горой! Вам не кануть в смерти пасти! — Сбегал тотчас же домой И принёс всё то в кошёлке: — Вы отныне спасены! — Те набросились, как волки! Во все стороны слюны Лишь летели едко брызги… Не жуя, глотали кус… Звуки чавканья и взвизги! — Как змеюги был укус Этот вид душе Поэта, Тормошит он в думке чуб: «Раз способны так на это, И другими почему б Им не быть, что — загляденье?! Воспитанье и пример В том помогут, без сомненья! А начну с крутых я мер: Отделю их друг от друга, Подражанье чтоб пресечь, Из заразы вырву круга, Тем ей голову и — с плеч!». — Отпустили бы вы дочку К нам, Абжорга, жить там чтоб И учиться, цвесть цветочку Как? — Та по лбу Зиге — хлоп! — — Аль оглохла? Мчи вприпрыжку! — Потихоньку в смех — сама: «Завлекли-таки мальчишку! Стал от Зиги без ума… Вот что значат чары зелья, Что в питьё ему влила! Три аж года, по поверью, Будет действовать… Дела! Ай, ночным спасибо братьям! Плата их — мне жирный куш… В изобилия объятья Рину, рину! Ты уж муж, Славка, дочери, без часа, — О ладонь ладошку трёт, — Перестану жить несчастно… П-шла, несись, дочка, вперёд, Хвост виляючи собакой, Не смири в пути лишь прыть, Чтоб однажды сворьей дракой Вдруг заняться, укусить!». Маме мысль поведал Слава… — Что ж… Попробуй! — был ответ. И с того же дня орава Книг лила той пользы свет: Оба вслух ей всё читали! Как хозяйкой славной быть, Поучали… К диву дали Обнаружена чуть прыть! Букву первую, коряво Хоть, но вывела рука… — Молодчина, Зига, браво! — Так их радость велика… А уж игры постоянно Слава с нею заводил! Любовалась ими Анна: «Как их вид в отраде мил!». Им рассказывала сказки, Гладя нежною рукой По головкам — лили глазки Счастье тех, аж ли рекой… Ах, на то они и дети, Радость вечная и боль! Зига всё почти на свете Уж умела делать! Ноль — Лишь самой к всему призванья: Не наставишь, — не у дел, Нет к Прекрасному старанья! День впустую пролетел… Ей и так толкуют, эдак, Что, мол, жизнь — всегда Салют! — Надо, чтобы был не редок И лишь творческий в том труд! А она с того лишь — в слёзы… — Вы не любите меня!.. — Как ежа в опасность — поза… — Раз укор страшней ремня, — Те судачат меж собою, — Ей в сравненье б показать Жизни прежней грязь… — Тобою, Знать, повымучилась Мать, Ожидаючи, изрядно… Съезди, Зига, навести! Помоги в труде ей… — Ладно! — И была тотчас в пути… — Дикость вызвать отвращенье Всё ж должно в её душе, И к Прекрасному стремленье Не убить тогда уже! — День проходит, три недели… Нету Зиги! — Аль, беда Сотряслась? — Ой, в самом деле! Ведь бывало города Вон стихия разрушала… — Поспеши-ка, сын мой, в путь! — И, взгоря от спешки ало, Он примчался! Боже! Жуть Бытия была, как прежде… Копошился кто-то в ней, То ли без, а то ль в одежде С визгом-хрюканьем свиней… Наклоняся же пониже, В тьме чтоб лучше разглядеть, Как шарахнется! «Они же! — Потрясенье, будто плеть, Зло секло сознанье Славы, — Все надежды наши в прах!.. В чём же с мамой мы не правы В воспитания делах? Жаль Абжоргу… Дочь-девчонку Жальче, знамо, в сотни раз! — Что в Прекрасного сторонку Ни душа не мчит, ни глаз… Нет к дерьму в них отвращенья! Зига в возрасте невест… Ведь, зачахнет… Нет прощенья Нам, её коль затхлость съест! Дай о возрасте напомню, Воспоя его в стихах! Вознесу её, как ровню! Может, к доброму в бегах И окажется однажды, За собой следя сперва, Быть Красивой чтобы — с жаждой, Чтоб понравиться! И рва, Вон теснящего от дива Затхлость, уж не перейдёт! Осознает, горделива, Что Прекрасное всё — мёд! А его уже отведав, Аль захочешь пресноты? И скалой взметнётся кредо На защиту Красоты!» — Тут же ей стихотворенье И прочёл, вмиг сочиня: — Сладость помню я мгновенья, Коль, в пути загнав коня, Вдруг тебя узрел, о, Зига, Распрекраснейший Цветок! Нет милей нектара ига! Хоть спешил, с коня я — скок! — И, коленопреклонённый, Твой вдыхать стал аромат… Лепесток ал, лист зелёный, Ах, как гладить я вас рад!.. — Гы-гы-гы! Смотри, как складно… — Я цветок… Ой, хи-хи-хи! — Та скребёт ладошку жадно… Эта — резвость, что блохи! Видя радость их, улыбкой И Поэт наш осенён, Подбодрён надеждой зыбкой, Вдохновенно — снова он: — Не отцвёл чтоб ты, цветочек, Не поник вон от жары, Стал воды лить ручеёчек На тебя… И с той поры Ты лебёдушкою стала, Горделива и стройна, Грудью волны рассекала, Белоснежна и вольна! — Ишь, болотная уж птица… — Вновь Абжорга, — Ги-ги-ги! Но уж Зиги взор стремится, — Где по озеру круги Фейерверком — от лебёдки!.. И невольно — взмахи рук… У Поэта стих короткий ль?! Продолжает он: — Но вдруг Целит в диво когти коршун!.. — Ах, как не было б беды! — Зиги взор стал влажен, горше, — — Нету! Рыбкой в глубь воды Плавнички умчат, как ножки, Лишь блеснула чешуя! — Как захлопает в ладошки Зига: — Рада, рада я! «Вот оно, к Добру стремленье! На пути я верном, знать…». — Надоело мне говенье! — Забурчит как Зиги Мать… Вздрогнет та как вдруг — осинкой! Взор, свеча как, и угас… И с Абжоргою скотинкой В грязь обратно улеглась… Шов надежды снова вспорот… Мир весь — будто ада ночь… «Навсегда в наш Чудный Город Зигу я забрать б не прочь… Но нельзя жить без прописки… Если б ей… Женою стать! О, то выход — верный, близкий!» — Вы отдайте, — просит мать, — Зигу в жёны мне навечно! В первый ж раз я полюбил Нежно, преданно, сердечно, Ах, её! И свет не мил, Коли Зигушки нет рядом… — Гы-гы-гы! — ладони трёт Та с каким-то странным взглядом, Вон скривя в улыбке рот…, — — Ах, согласная я очень! — Губы лижет языком… «Зелья дух, я знаю, прочен!», — — Дочь, ступай с моим зятьком, Не забудь лишь мать родную! Чай, здоровья, много сил Отдала, взрастить б такую… — В гости жду! — Вдаль уносил Зигу наш Поэт на добрых, Сильных, ласковых руках… И не видел, будто кобры, У Абжорги зла в глазах… О решенье с мамой дома Поделился он тотчас… Той оно — раскатом грома! Ливнем слёз — до красных глаз… — Аль невестушек здесь мало, Всем-то, всем тебе под стать?! — Не одна бы горевала В том заботливая мать, С молоком и алой кровью Коль в дитя вложила б всю Душу! Зная же сыновью Самоотверженность, — В бою Этом, вижу, храбр и честен Ты, — сказала, — до конца… — Не позор твоей я Чести, Полководец, и Отца! — Он в ответ, её целуя. Гладя ласковой рукой, — — Что ж, с тобой в бои пойду я, Жить-то иначе на кой?! — Вновь отмыли Зигу в ванне… Разодели, хоть куда! И порою утра ранней — В ЗАГС счастливая езда! Ибо звался ЗАГС тот «Счастье», Спайкой он роднил колец, И Любви вздымал вал страсти, Верность, Искренность сердец! — Ввек живите друг для друга, Для детей и для людей! — Там сказали им, — Хоть туго Средь иных вам будет дней… В дом уж мужем и женою Возвратилися они… И летели чередою Их семейной жизни дни! Помогали Зиге дружно, Ровней быть чтоб ей во всём, Спрос был строг, где это нужно, И с умом, чтоб карасём Ей не быть, как перед щукой, Не отбить охоту враз — Овладеть такой наукой, Что для жизни — Радость глаз! Прошлым тоже не корили: Заметёшь вдруг в душу сор! С ней считались… Это крылья Дало ей, чтоб выше гор Прежних — мусора и хлама — Вознестися, их презря, Вновь не кануть в грязи яму!.. Разгоралася заря Их ребёночка рожденья… Девять месяцев подряд Ждали, ждали с нетерпеньем! И счастливейший обряд Был исполнен тёмной ночкой… Славой, Гимном коей — крик, Издан был что милой дочкой! Взором, слухом всяк приник К Диву дивному, Отраде, Что на свете нет милей!.. Благородства дали ради Имя тут же Анна ей. Аня, Анечка, Анюта — Та же Аннушка! — росла Не по дням, а по минутам, И иного ремесла И не ведала, не знала… Стал осознанным уж труд Зиги-мамы, чем немало Счастья нёс ей… С этим тут И пришло к ней вдруг желанье Навестить опять подвал, И порядок, со стараньем, Навести там, коль внавал — Грязи снова, снова пыли… Слава, Аня и Она Моментально там и были! Точно! Хламищем полна Вновь обитель, будто свалка… Ани волос встал дыбьём! Зиги лик — краснее мака… Утешает: — Приберём! — Слава их, — И будет чисто. («Ох, до коих это пор?!..») — Убирают дружно, быстро! И не видят, будто вор, Льёт Абжорга в кружки что-то… — Пересохло, чай, — гы-гы! — В горле, милыя, с работы? Пейте! — Выпили. Круги Замелькали пред глазами!.. Помутился ясный ум… — Вот сейчас бы мне сказали, Не живи здесь, Зига, шум Подняла такой бы ярый, Что со страха умер б всяк! — Зига вдруг, — Порядок старый, Ах, мне нравится-то как! Блещет глаз Абжорги дико! — Да! Здесь жизня хороша Будет с дочкой… — Слышь, иди-ка В Город чудный свой, душа… — Но твоё ведь там жилище, В нём — родимая семья! Не собакой же зарыщешь Ты бездомной… Аню я На погибель не оставлю! Совесть съест… Простит ли дочь, Взрослой ставши, Счастья травлю И была что жизнь, как ночь? — Не вернусь! — твердит упрямо, — Дочь не жди и не отдам! Воспитаем — я и мама, — И носы утрём в том вам! — Убежденье — воспитанья Метод Славы был всегда. — Что ж, — сказал при расставанье, — Не пришла бы к нам беда… — Не нанёс им оскорбленья, Не ударил вон сплеча, Не ругнулся с раздраженья! — Трезвый ум, хоть горяча Сердца кровь, был чист и ясен. Только в дом уж возвратясь, Ощутил, что стал несчастен — Поглотила горя грязь… «Замок жизни строил чудный, Им одним лишь и дышал! Но его волны вдруг мутный Смыл морской громадный вал! — Поглотила вон пучина…». — Не об стенку ж головой Биться, сын! А не причина ль В том, о матери родной Подсказало что ей сердце Позаботиться, ведь дочь?! Может, хворь той — злее перца, Что блюсти себя невмочь?! Вдруг в жилище том порядок Порешила навести, Стал душе, возможно, гадок… Навещай! Я на пути В том не вырасту забором… Там ведь дочь — родная кровь! И жена. — И шагом скорым К ним явился Слава вновь, Две объёмные кошёлки Разной снеди прихватя. Как взыграют глазки-щёлки У Абжорги! — Вот дитя И полакомится малость, А то хлеб всё да вода… Да и тех чуть-чуть осталось… Ах, с продуктами беда! — Вскачь на кухню поспешила!.. Слава с Анечкой играл… Ах, как весело, как мило! Ведь Нектар — ребёнок мал — И улыбка восхищенья! Непорочность! Прямота Мыслей… Нет ему сравненья! С видом блудного кота, Вон облизываясь густо, Тёща вышла вскоре к ним: — Принеси опять, уж пусто! Мы, тем часом, … поедим! И с тех пор носил папаша Им продукты каждый день… — Легковата, зять, поклажа — Две кошёлки… Али лень Дочь растить тебе родную? Ах, ты лодырь! Ах, ты сак!.. — Что вы! — взваливал крутую Гору на спину — рюкзак — Он с тех пор уже вдобавок К тем кошёлкам, резво нёс… Видно, был велик в том навык! У порога, будто пёс, Тут же ластилась Абжорга… Всё на кухню с Зигой враз Уносила, от восторга Вон сияя! — А ты нас И не жди, зятёчек, скоро… Ни раз, два — готов обед! Тут же — щёлк! — на два запора Дверь на кухню… — Наш привет! «Знать, стараются вкуснее Приготовить дочке! — рёк, — Странно только, — стал грустнее, — Отчего же впалость щёк И под глазками большие Синецветные круги?.. Губки, некогда лихие, На улыбку уж туги… Где твоя непринуждённость, Неумолчность, игр запой? Грусть одна и отчуждённость…» — Не больна ль ты, что с тобой, Ненаглядная картинка? — Аню спрашивал не раз… Никла вмиг та, как травинка Без дождя… Из кухни глаз Вдруг высовывался резко: — Носишь пищи мало, знать! — И захлопывалась с треском Моментально дверь опять! — Странно… Был б который боров Уж откормлен! — «Шу-шу-шу!..» — Вновь за дверью… — Аньки норов В том причина, я скажу! Вон неделю уж парашу Носим… Ишь, воротит нос! — Свежим суп давать и кашу Надо ведь! — Те злее ос: — Не боись! Мы на помойку Не повыплесним… Съедим! Через пару дней иль тройку… Нет, не сгинет суп-родим! — Буду Анечку отныне Я кормить лишь только сам! Встали твёрже вдруг твердыни: — Не позволим! — голосам Будто громкость всю ввернули… Истеричный вопль и визг! И вдруг стихли… Будто пули Продырявили их вдрызг! Заболели моментально Поголовно: мол, убил! Слава к маме машинально С горем прибыл… Быстрых крыл Та заботы, состраданья Не сдержала частый взмах! И до звёздочек взгоранья, До цикад ночных и птах Уж была перед подвалом И стучала с сыном в дверь… Та же скрипом диким, ржавым Час не скрипнула, поверь! Лишь шушуканье глушила, Топот ног, скрип топчана… Видно, гости — громом, шилом Для хозяев! Включена На попятный ход уж думка… Да загрохал вдруг запор За запором долго, гулко… Дверь открылась… Боже! Взор Беспорядком ошарашен… Кто-то тряпкой с головой Был укрыт — вдох част… Ух, страшен Вид, как будто — домовой! У дверей Абжорга с Зигой; Насторожен блудный взгляд… — Увлеклась, — одна, — я книгой И не слышу, что стучат… — Приболела я, — другая, — С непогоды и от дел… Сон уж, сватья дорогая, Колесом и завертел!.. — Ничего! Теперь, — ответ им. — Вашу участь облегчу. Пусть сноха зимой и летом К знанья тянется лучу, Посижу пока я с внучкой; Ты — здоровье подлатай, В жизни важная ведь штучка! Мне ж хлопот твоих — подай! Вот и дело не застрянет, Как телега, влезши в грязь… И вниманья больше Ане… Не она ль под тряпкой? — Ась? Это… это… — глазки-щёлки Заметались, вон собья Вдруг друг дружку, будто волки, — С ног овец… — Не знаю я! Это… родственник неблизкий… Да! Далёкий-дальний брат… — Издала довольно взвизги! — Кхе! Наведываться рад… А обмотанный тряпицей, Чтоб гостям не знать лица, Лишь тех взор к Анюте, — птицей Будто блудная лиса, Вдруг в курятнике узрета, Как за дверь метнётся вскачь! Вслед Абжорги шёпот: «Эта, Тот — помеха… Сам ведь зряч! Вот смотаются отселя, — Кхе! — тогда вновь приходи… Это самое веселье — Гы! — отрада для груди…». Покорёжен хоть гримасой Отвращенья, но — молчок! — Каждый гость чрез четверть часа Уж вертелся, как волчок, Наводя порядка глянец… И усилья в том не зря: Чистота пустилась в танец, Вспыхнув, утра что заря! — Перед ней хозяев стадо Сбилось в кучу, вон дивясь Новью, слаще шоколада: — Ишь, гы-гы, смоталась грязь!.. — Как прекрасно! — возглас Ани Птичкой выпорхнул, запел! Холм игрушек срыт с стараньем Ею вмиг. — Ах, уйма дел И моих вокруг толпится! — И, передничек надев, Куклам вымыла всем лица, Накормила — под напев Песни той, где говорится, Что-де встану по утру, Солнца луч чуть возгорится, И всё в доме приберу! Жадно впитывала губкой, Что показывалось ей, Всё порхая вкруг голубкой И цепляясь, что репей: — Ведь взрасту, хозяйкой буду! — Папа с нею рисовал… Сказок казывал полуду — Суть внимал ребёнок мал. Игры — копия серьёзной Жизни были, но — с смешком, Но с лукавинкой занозной, Быстро то, а то пешком, С ароматом чувств глубоких… Что так жить хотелось лишь! Не в чаду страстей убогих, Не во тьме норы, как мышь. В бирюзовом поднебесье! Под ногами — изумруд! Счастья, Радости лишь песни! Доброта — да! Честь — да! Труд. А Абжорга спозаранку Отправлялась по гостям, Хлеба съевши вмиг буханку, И, парку поддав страстям, Новостями день кичится: — Так держу в руках родню, Ходят что по половице Лишь одной сто раз по дню! Наказала им порядок Навести там за собой — Распустились! Нрав их гадок, Гниды, гниды предо мной!.. И спешит зевак орава, Глазом, носом — скользь! — в подвал: — Эх-ма! Чисто! — Странно, право… — Так их! — кто-то поддавал… Зига, — та слонялась где-то, Занимаясь чем-то, что ль… Коль придёт вдруг, — ни привета Никому и ласки — «ноль». Не проверит, чист ли ворот У рубашки муженька, Может, шов с натуги вспорот, Дырка щерится носка? Нет, не выбьет носик дочке. Не до стирки ей колгот, Не посмотрит ноготочки И не чует, смыть чтоб пот… Лишь пустые разговоры, Интересы — примитив, Болтовни вздымает горы, Холм ещё вон навалив… Нет для жизни мил-намёток, Не семейный в мыслях кров, Общий путь идей короток, Будто вдруг — бездонный ров… Так что Слава наш женатый Был, скорее не женат. Но кулак тяжеловатый Был жене казать не рад, Ибо метод воспитанья На сознательности рос, Не стоял разрушить зданье Это, мига аж, вопрос. Потому и жил надеждой На ум-разум он жены, Зло подтруненный невеждой… (Трунить любят все, сильны!). Плохо, что Абжорга дочке Не была, как другу — друг, Чтоб росли ума росточки — То сознательный недуг! Отторгала Зигу рьяно От свекрови, мужа вон: — Подпадать под власть их рано! На руках пусть носит он! Ты вдруг выучишься скоро! Он никто же будет, «ноль»… Молода ты! — уговора, Глядь, съедала разум моль… Потому-то Зига с мамой Всё — шу-шу! — в углу своём… Та — трясёт щёк брюзглой рамой: — Хорошо как нам вдвоём! «Жаль, что вкусное Анютке Попадает, вишь, теперь…» — И вот в долечки минутки Хищным взглядом, будто зверь, Вновь сверкнув, в кефир Абжорга Зелья «братцев» подлила… — Пей, родныя! Пей без торга! Пей до дна — все в том дела! Он, кефир, желудку польза… — Ну, и выпил тут же всяк. Анну сразу корчей поза Вон измучила… Иссяк Сил родник у Славы быстро, Аня — плюх! — и не встаёт — Это — в сердце будто выстрел! Тут с тревогой задаёт Анна свой вопрос: — Не свежий, Знать, давнишний был кефир? — Ты дыши, — ей Зига, — реже, Чтоб оставить этот мир! — Ишь, какая ведь живуча! — Вторит ей Абжорга вслед… Нет, не так громами туча Оглушает всех, о нет, Оглушили как сознанье Эти дикие слова, Ни ума, ни состраданья Где нет! Анны голова И склонилась, как цветочек, Вдруг засохший без воды… — Ах, за что мне так, сыночек, Полны горечи сады? — И в сознанье промелькнули Жизни тяжкие года… Как роились грозно пули! Гибли люди, города… Голод как хватал за горло, Починить как нечем рвань… Как в трудах, как лошадь, пёрла, Упадёшь, себе же: встань! Как упала. бездыханна, «Похоронку» получа На любовь свою ты, Анна, Николая — силача… Как одна пчелой жужжала В доме, в поле, с сиротой — Сыном — вымахал немало От заботушки от той! А заваливало в шахте, — Аль забудешь? — сколько раз… На военной были вахте. Там болезнь и сотряслась… И погранзаставы будни: Контрабанду зорко зришь, Не хитрили как бы блудни! Слёзы, слёзы, слёзы в тишь У сыночка изголовья, Коль вдруг ногу поломал: «Лучше мне б ты, боль сыновья! Он дитя, он вечно мал…». Всё жила в него, лелея Мысль, что Счастье он найдёт… И вот на! Аль тяжелее Есть для матери где гнёт, Как не горе сына злое! И его огромный груз Анне плечи давит вдвое И страшнее змей укус… Потому-то подкосились Ноги — топоньки её, Очи слёзные закрылись И померкло бытиё… Руки сына чуть успели Маму быстро подхватить! А не то бы, в самом деле, Порвалася жизни нить… Полоснув презренья взглядом, Не тая горючих слёз, — — За добро, — сказал он, — ядом Отплатили вы! — Унёс Тут же бережно и нежно Маму в Город он родной, — И за доченькой, конечно, Я вернусь сейчас стрелой! Но здоровья состоянье Анны хуже стало вдруг… И исполнить уж желанья — Вырвать дочь из грязных рук — Он не смог, печаля очи… Чтобы даром хлеб не есть, Он с утра в труде до ночи, Не марал лицо и Честь, Хлопотливых дел возище, Впрягшись, уж один он вёз, Тяжкой в нём поклажей — пища, Чистоты за ним обоз, На прицепе — стирка, стирка, Сушка следом и утюг, И с иглою — штопка, дырка Взгляд коль нагло бросит вдруг! Посещает скороходом Он с рецептом сеть аптек… А Парнас, как будто мёдом, Манит… Манит! Но ведь бег С возом в гору невозможен… А везти его — Свят-долг! Чуток к маме, осторожен, Не расстроить чтобы… Толк Он в делах, уж без подсказа, Знает: вечно не одно Дело делает, а сразу Три-четыре заводно… Потому порядок прежний Занимал в квартире трон. Расцветал у мамы нежный Взгляд на сына: «Славен он!.. Не пропал мой труд напрасно: Жизнь прожить уж сможет сам Честно, правильно, прекрасно…». К золотистым волосам Сына рук прикосновенье Материнских, будто мёд, Негой, Счастьем опьяненье… И он их в свои берёт И целует все мозоли, Что вросли уже навек, От душевной плачет боли, Что её последний век Догорает жизни… Если Жизнь свою отдать б ей смог, Чтоб продлить её, то с песней Сделал б тотчас, пав у ног И целуя каждый пальчик!.. Но то сказка, то мечты… — А ты кушал, спал, мой мальчик? Поливал, небось, цветы… Да, они живые тоже И на ласку — не ежи. Их со мной в могилы ложе Лишь живыми положи… — Мама! Что ты… — Я спокойна, Что уж ты не пропадёшь, Жизнь пройдя свою достойно. Но вот мне, что в сердце нож, Видеть вдребезги разбитым Счастье, Славик мой, твоё, Что свет-Солнце, — будто битум, Или скрыло вороньё… «И тебе покоя нету, Сострадательная мать… Внучку б нянчить, сласть-конфету! Зреть, как стала б помогать По хозяйству по-хозяйски, За советом пья совет, На тебя нацеля глазки В упоении! Но нет… Не соратницей — снохою В рвенье, встретила жена, Облилося сердце кровью: Напрочь чуждая она… И позорище — Абжорга — И посмешище семьи, Что лишь ест — в тисках восторга, И блаженство — плен скамьи… Воспитать дочурку надо Так, чтоб — копией тебе, Мама милая, отрада!» — Слава шепчет сам себе… Но покинуть он больную Мать не может и на миг, Чтобы доченьку родную «Там» воспитывать. И сник… — Не печалься! — слышит тут же, Видит: это Голубок! — Ты меня кормил ведь в стужу, Не был дня мой пуст зобок И теперь силён я, быстрый! Собирай подарки, слышь, К ней примчу, как будто выстрел! — И собрал всё Славик лишь Как, то взяв, взметнулась птица В поднебесье и уж — стук! — Стук! Стук! Стук! — в окно стучится Грязь-подвала, что паук Аж забился в угол дальний… И свободен стал проход! Настежь ставни! И у Ани На плече уж скоролёт! Глазки — краски что салюта И улыбка — Солнца свет! — Рада, рада так Анюта, Что и сказу даже нет!.. — Коль не будешь в жизни умной Благородной, — Голубок Ей воркует, — а безумной И лентяйкой, гадкой, впрок Помни, ты не будешь Анной — Так сказал мне папа твой, Не прильнёшь вовек желанной… Сердцем чуй и головой Благородную дорогу Чтоб по ней одной идти, Не продав души пороку… — Хорошо! Быстрей лети! Уж Абжорги топот слышен… Коль поймает, тут же съест! — Голубок взвивался выше, Выше, прочь от диких мест!.. И напрасно вскачь вдогонку Припустилось было зло, — Закололо лишь печёнку — Так ему не повезло! Скрежетнув зубами дико Вновь ввалилась в свой подвал, Разразясь громами крика, Кто, мол, права ей давал Чужаков впускать в «хватеру»? И из рук гостинцы — хвать! — Вдруг всучил тебе холеру? — Стала быстро всё жевать Вскоре всё и проглотила… И забила вон окно С раздраженья жара-пыла, Стало, ночью как, темно… Стало жутко, стало глухо Хоть кричи, снаружи звук Не уловит чутко ухо, И, вдобавок, злой паук Позаткал окошко сеткой… Тут Абжорга, взяв топор, И с улыбкой едкой-едкой, Как грабитель, будто вор Вышла, стукнула снаружи, — И почтовый вмиг повис Ящик, шире, а не уже Лишь казённого — дивись! — И на нём гласит табличка «Для падаркаф Ани сей Ящек. Складывай-ка, птичка! Вновь лети с силёнки всей!». Но дитя о том не знало… Голубок, вон удивлён, Всё сложил в него навалом, Улетал! И — вновь тут он! Но рукой Абжорга — жалом Проникала сквозь металл, И опять внутри тощало… «Чтой-то ящек слишком мал… Шарить в нём я не устала…» Наполнялся утром вновь! Было мебели немало Уж — на деньги эта новь Платья разные, обувка… Телевизоры, часы… Животов и щёк раздувка, Серьги, кольца — для красы… Для Абжорги и для Зиги Аня рваненьких колгот Не снимала… Нет ей книги… Сласть-кусок минует рот… На запоре гардеробы, Всё ковры, да на полу… И коронки высшей пробы! Своему уму хвалу Воздают, лья всем-то в уши Что они-де лучше всех! Кто в сомненье, — будто клуши, Налетают без помех! Но всё ж правды мы не скроем Ново всё — опять же раз, Мнётся, рвётся, пыли слоем Всё покроется чрез час… Посади, как говорится Хрюню толечко за стол… И несла, носила птица В клюве, лапках, будто вол!.. Радость светлую — игрушку Папа слал с ним каждый раз, Но ни глазу и ни ушку Дочке то не всласть: экстаз Так Абжоргова испуга Клокотал, что, мол, в тоске Вдруг да вспомнит папу-друга! — Что игрушки вмиг в песке Зарывались, смяты пяткой… И у Золушки сняла Чудо-туфельки прегадкой Злой рукой, хоть та мала… С Красной Шапочки шапчонку Сбив, надела на себя, Песнь драла во всю силёнку, Бок ногтищами скребя!.. Полоснула автогеном По гармошке — нету той! Крокодил вмиг в слёзы — Гена… Ключик спёрла Золотой Из кармашка Буратины… Чебурашки уши — хвать! — И ну с ярой силой, львиной, Начала их злобно рвать! То узрел вдруг Голубочек Подлетая к Городку… И хоть мал его росточек, Он, подобный кипятку Вмиг спикировал и в темя Клюнул Жлобе! Целит в глаз… Но Абжорга, выждав время, Изловчась, за хвост как — Р-раз! — И защитника поймала И трепещущего — в рот… Испугалась вдруг немало: «Кто ж теперь добра припрёт?» Но уж поздно! Птички нету… Папа ждёт-пождёт, томясь… Слышит вдруг: — Кручину эту Я стряхну с тебя, что грязь! — То игрушка Верблюжонок Детства друг, вдруг говорит, — Ты не извергом силёнок Был моих, и бодр мой вид! Ты для Анечки подарки Мне на два горба навьючь! — От улыбки, цвет как яркий, — Папа стал, и взор — что луч! И махал, махал рукою Долго, долго он вослед… А Абжорга: «Что такое Там идёт ко мне и бед Не несёт ли?» — заспешила В затхлый свой шмыгнуть подвал, Перед коим уж премило Верблюжоночек стоял! Тут Абжорга осмелела И, погладя свой живот, Облизнулась: «Это дело!» — И подарки вмиг берёт И на кухню тащит прытко «Птицу съела — кхе! — не зря… Сья скотина мне убытки Возместит сполна!» — ноздря Аж раздулась от отрады, — — Аньку видеть хошь, чай, скот? — И впустила… Встрече рады, Обнялись те… Друг ведь — мёд! И смеялись, и играли Кушать даже не хотя! Вёз легко по кругу в дали… Как сияло же дитя! — Будь же имени достойна Своего всегда, во всём! Папа будет жить спокойно. — Как тоскую я о нём! — И слезищи — крупным градом… — Прекратить сейчас же вздор! — Рык из кухни с ярым взглядом, П-шла, скотина! Шаг свой скор Возвращай мне с новым вьюком! — Верблюжонок и убёг. И вернулся, чтобы мукам Ани встать всем поперёк Но подарка из поклажи Не дала Абжорга вновь Ей и хлеба вдоволь даже… — Ничего, моя любовь Род к лишеньям мой привычен Не убьёт, верь, голод нас, Ведь при мне есть необычен Провиантовый запас! — И потряс двумя горбами, Вкусно Аню угостя… И с весёлыми глазами Заиграло вновь дитя! И растёт опять на диво Не по дням, а по часам! На неё Абжорга криво Смотрит: «Эва, чудеса!» — И подглядывает тайно Роста дивного секрет… И скрежещет чрезвычайно: «Чёрта ль вырастишь, о нет! Я запасец заимею — Кхе! — сама таперя тот…» — И средь ночки сонной змеем К Верблюжоночку ползёт… И крадёт то диво, мигом На свою спинищу — плюх! — Приросло то тут же игом, Аж от счастья спёрло дух! Пострадавший утром рано Спохватился — нет горбов! Вместо них — сплошная рана… Умереть он был готов! Всё искал, искал повсюду, Но их нет да нет нигде… — Как же жить без них я буду, Преклоняяся беде?! — Улыбалася ехидно Слёзкам тем Абжорга всласть: «Кхе! Под платьем их не видно… Это мне, что яства-сласть!» — Всё жевала бесконечно… — «Без запаса не могу!» — И запас горбов, конечно, Всё давил… Согнул в дугу! Что идя, почти что носом По земле чертила уж… Исподлобья — взгляд раскосый… Пару грязных, жирных туш — Рук — несла всегда спинища, На пупке — храпя, коль спит… Запах курева, винища… Отвратительнейший вид! Вслух во сне — всё дрязги, споры… Песнь при том всегда слышна Про «златыя», знамо, горы, Реки, «полныя вина»! — И притопнет в такт ногою, И рукою поведёт!.. «Разговор во сне с собою Вдруг меня да подведёт?» — Озиралася нервозно… Изловчилася рука, И как — хвать! — бежать уж поздно, За загривок паука… И на цепь его мгновенно Посадила, прошипев: — Знай, умрёшь ты непременно Без еды, ведь голод — лев! — Рот коль мой не будешь на ночь Заплетать в паучью сеть, А заткёшь, так, мил-Иваныч, Муху будешь уж иметь! — Делать нечего: за дело! — Коль смыкала очи ночь… И спала Абжорга смело, Опасенья гнавши прочь! Это странное желанье Вдруг подслушал невзначай Верблюжонок, со стараньем Что горбы искал… — Кончай, Эй, дремать, друг-муравьище! — (Был спасён когда-то тот, Зло Абжорговой ножищей Вдруг придавлен…) — Видишь, рот Позаткал паук Абжорге? В чём того весь смысл, секрет И взахлёб её восторги? — Помогу тебе! — в ответ Тот, уж крадучись к объекту, Боль лечить — ведь долг врача! Но лишь лапками за сетку, Как его цепной, ворча, — Хвать! — паук и крючить начал, Чтобы высосать всю кровь… — Не меня! — сперва придачу — Муху съешь! Её воловь В угол… — молит Муравьишко… «А, ить, верно, та — вкусней!..» — Паука трезвит умишко, И он в угол тут же с ней И умчал, аж пыль — клубами! — Бросив в сетку Муравья, Не убёг чтоб… «С потрохами После мухи съем тебя!». Но тому того и надо! Острогубцы — жвалы ведь! Перекусывает кряду Паутинок восемь, сеть И дырищей зазияла… И из ртища на пол — плюх! — Букв свалилося немало… Муравей схватил, в весь дух И помчался к Верблюжонку! А за ним в шесть ног — паук! Он преследования гонку Было выиграл, да вдруг Цепь его остановила, Сбивши резко на пол с ног! А Абжорга уж немило Песнь вопила!.. Вон рывок — К ней паук, и нет прорехи, Тут же всю и залатал! А то было б на орехи, Вспыхнул солнца луч коль ал… Всласть прерывисто вздохнувши, В угол вновь забился он… А друзья, как будто клуши, Позабыв покой и сон, Хлопотали час, часочки Уж с добычей, встав в тупик: — Как же их расставить в строчке, Чтоб — всё ясно? — всяк поник… Сбились те, молча, все в кучу, — Глазки пучат лишь укор… Вновь в строку, за штучкой штучку, Ставят их… Пустой набор! — Ну, секрет нам подскажите! — Гладить стали их подряд… Лишь погладили, с всей прыти Буквы все и встали в ряд! И друзей раздался шёпот Чтенья строчки по слогам… Но ножищ Абжорги топот Вдруг раздался! По делам По каким-то шла, зевая… Верблюжонок, Муравей — Их реакция живая! — В рот — слова все, сжав плотней Зубы, встали, партизаны Будто смелые в плену! — П-шли с дороги, эй, чурбаны! — Вновь пошла когда ко сну, Прошипела, грязной пяткой Саданув их!.. Как мячи, Отлетели те! Украдкой Рты открыли… И в ночи, Вновь спасённый, встал рядочек Долгожданных милых слов! По слогам шестой разочек Шепотком прочли… Улов Смысла был не на копейку, Что разгладилися лбы: «Но-сит смерть свою зло-дей-ка. Плю-нуть на-до на гор-бы!» Посмотрев друг другу в глазки, В них решительность узря, К топчану, не без опаски, Молча двинулись… — Эх, зря! — Встали вдруг, швырнув проклятья В гору жира, храпа, слюнь… — Не считается — сквозь платье, На него раз сто хоть плюнь!.. Не снимается оно же Ею, даже и на миг, Ведь не моет грязной кожи, Не стирает… И поник Сокрушённо каждый с думкой: «Значит, нет расплаты с ней, Не кумекай как, не думай… Может, день тьмы мудреней?!» — Поплелись обратно тихо… Утром Аня, всё узнав, Как, подумав, вскрикнет лихо: — Ой, нашла, нашла узла Я кручинушки развязку! — И, ну, на уши шептать Им свой план… И все колбаской Покатились… Вот и Тать! — Что такое?! — та взвопила, — Всех вас выпорю сейчас! — Баба! — Аня ей премило, — Злые люди слух про вас Распустили, что вы туша, Ах, пардон, и на воде Не продержитесь и тут же Вмиг — на дно, умрёте где! — Как они хулить посмели! Я им!.. Пусть весь знает мир, Что… морячка я! — В постели, Говорят… — Та вновь: — А жир?! Жир на что? Он держит крепко На поверхности воды… — И плывёшь, как это… щепка? — Чёлн! — Ах, правду, жаль, балды Искажают непрестанно… Их язык сродни ножу! — Вот сейчас залезу в ванну… Я им, гадам, докажу! — — Да, да, да! Залезь, бабуля… Мы тогда их пристыдим! — Мчат друзья за тушей пулей К ванной комнате… Един Будто, вдруг пред дверью встали: Перед носом та их — хлоп! — И захлопнула… Стоп ралли: Изнутри крючок… И лоб Каждый морщить стал, растерян… — Вам сюды, ко мне, нельзя! — — Убедимся к-как теперь мы? — Хором снова ей друзья. — Комментировать вам буду Это плаванье чрез дверь! — Те упали на пол грудой С горя: «Плюнь-ка вот теперь!..». — Ты горячую там, слышь-ка, Воду сильною струёй Испускай! — ей Муравьишко Посоветовал… — Ой-ёй! — Сам взвопил от боли дико… Это дёрнула за ус Вдруг вернувшаяся Зига: — Я до вас всех доберусь! Подсмотреть чтоб, тычут рыло!.. Эй, мамашка, отопри! — Та ей дверь, ворча, открыла… Вмиг закрылись изнутри! — Почему горячу воду Наливать мне, Муравей? — Та… льдяной полезней сроду! А пускать её сильней — Моря будто слышишь эхо… — Не ошпарюсь — окунусь? — Грязи слой твоей помеха Кипятку! Валяй, Бабусь! — Та и крутит вентиль лихо! Брызги! Пар клубами… Шум!.. А тем временем претихо Муравьишко — славный ум! — Внутрь пробрался малой щелью, Со скобы и снял крючок! И друзья уже за дверью, Оптом были и — молчок! Пар такой — себя не видно… А тем более горбов! Пригорюнились… Обидно! — Выход есть, и он таков: Каждый ус мой ведь — локатор! Восклицает Муравей. Рады вновь! Дал индикатор Тех усов ответ: правей Те находятся и выше Глаз их уровня, коль встать К двери задом… — Аня, слышишь! Первой плюнь скорей на Тать! — Шепчут все, но почему-то Медлит, голову склоня, Та, кривя губой… — Анюта, Пли скорее! — Но меня Вмиг лишит, что я плююся, Папа имени тогда… — И упёрлась, слёзы-бусы На глаза надев… Беда! Ах, неужто все напрасны Их старанья? — Муравей! Ну, тогда плевок опасный Ты сверши, да поскорей! — Верблюжонок молит… — Нету… Не обучен я плевкам! — Тот печально, — Сам по лету Тлей плевки лижу, ногам Не даваючи покоя… Но плевки те — чудо-сласть! — Вот и струсили уж двое… — Надо мне в горбы попасть! — Целит, глаз один прищуря, Верблюжонок… Как пальнёт! Вмиг проклятий в ванне Буря Разразилась! Заорёт Так неистово Абжорга, Соскребая тот плевок Зло ногтищами, аж горка Кожи содранной — у ног… А друзей — восторг неистов! Пляшут! Всласть кричат «Ура»! — Ай, «десятку» выбил чисто! Плюнь ещё, ещё в бутра! — Верблюжонка молят хором. Тот смущён… Успеху рад! «Зло оплёвывать позора Нет в том…» — мыслит. И летят, Круто сдобренные солью, На горбы опять плевки! Та, терзаемая болью, Соскребает в две руки Их, визжа, как будто боров Под ножом… Скребла же так, Сорвала горбы что скоро! Те упали на пол… Шаг Устремил к ним моментально Верблюжонок! Водрузил На себя их — капитально Приросли те! Много сил Вмиг в хозяина и влили… — Ну, Верблюдище, постой! — Рык из ванны, в пене, мыле, Пар рассеялся густой… И друзья — как на ладошке… В теле дрожь, в глазах испуг! Будто мышки в пасти кошки… Не избечь им страшных мук! А Абжорга с Зигой рядом… Вот-вот схватят за грудки! Кровожадным жгут их взглядом! И на Анины плевки — Получилось инстинктивно: Отвращенье велико! — Лишь хохочут зло надрывно — Слюни брызжут далеко! Ведь плевки те не солёны, Кожу им вот и не ест… Вдруг животнейшие стоны, Взвизги глушат всё окрест! То швырнул в злодеек пену Верблюжонок смачно с губ, Вмиг пред смертью ставя стену. Ах, друзьям как мил он, люб! А злодейки корчат рожи! Им теперь не до друзей: Соль скоблят ногтями с кожи… Та же ест её всё злей, Глубже в тело проникая! И уж так оно зудит, — Соль ведь едкая такая — Что от боли жуток вид — Лица зло так исказились, Криков подлых, что вулкан!.. — Не придётся нам на милость Уж рассчитывать, капкан И прихлопнет нас навеки… Воду в ступе ль нам толочь?! Мы шустры, а не калеки, Надо мчать отсюда прочь! — И друг друга обгоняя, Побежали было… Стоп! — У меня нога больная… — Аня им, вон на пол — хлоп! — И сидит, слезой облита… А Абжорга вот-вот тут!.. А рука её — как бита, Рот в жевании — Ух! — крут… — Всё, теперь мы все пропали, Всех в один проглотит миг… — В солидарности запале Каждый к другу вмиг приник: Погибать, так только вместе, В грязь свою ли вмять нам Честь?! — Стойте, стойте! Мы не в тесте… Я придумал, выход есть! — Всем вскричал тут Верблюжонок, — Аню я вдаль увезу! — И отрадный крик презвонок Осушил их вмиг слезу… Опустился на колени… Подсадил же Муравей, К ней подсев. И прочь без лени Верблюжонок мчит скорей! Так удрали из-под носа Злой Абжорги, вид чей дик, Впив глаза в них грозно, косо, Извергая страшный крик, Рот разинув прешироко! Что… О Радость, чудо-сласть: Из неё в мгновенье ока Та вдруг выпала, украсть Жизнь смогла чью раз Абжорга, Спящей мигом проглотив… И теперь живой из морга Встала вновь! Взгляд не пуглив. Да! Прекрасная то Дама, За запорами семью Находилась что — в том драма. Тут Абжорга вмиг в свинью Превратилась с злости дикой И, захрюкав, мчит вон прочь! И от радости великой В Зиге тут признала дочь Эта Дама, хоть та девой Стала уж, дивя красой. Дочь от дивного напева Речи Дамы, дорогой То ж узнала образ мамы, И в объятьях вмиг сплелись… Чёрной нет уж в душах драмы — Радость, Счастье взвили ввысь! Так же вырвался на волю, На плечо Анюты сел — Голубок, воркуя вволю… Вот какой он в дружбе смел! Вмиг пришло ко всем веселье! И тут Зига… Тьфу, напасть!.. И тут Лида: — Пресс то зелья Душу гнул, чтоб вон упасть Мне в деяньях несуразных, Напрочь воле вопреки, Я в делах погрязла грязных, Прегрешенья велики… Но теперь чиста я, точно, И делами, и душой, И прошу прощенья срочно Я с повинностью большой… — Все простили тут же дружно, В Город шли уже Большой… Как соскучились, как нужно Быть в нём телом и душой! …. Нам же время всем настало Про Абжоргу всё узнать, Гадких дел она немало Натворила ведь — сверхкладь… Вкруг высоких стен Большого — Всё деревни, много сёл… Ну, и что же в том такого, Что своё хозяйство вёл Тут в одном своём подворье Некий добрый Человек. Жил себе, не зная горя, Как все предки, в свой-то век. Каждой живности навалом Он держал, трудясь все дни, И в прибытке был немалом Он, труду всегда сродни. Всё опрятно ела птица, Подклевавши за собой. И скотина то ж стремится Чисто съесть всегда гурьбой. Лишь одна свинья-неряха Разбросает всё вокруг… Осуждает скот и птаха: — Ты опрятности не друг! Но не слышит их свиньища, У неё страсть-аппетит! Вся её прельщает пища, К ней несётся, коль узрит, Оттолкнувши от кормушек Тех, кому она дана, И хрю-хрюкает им в уши, Что-де съесть должна одна! Всё подворье затерзала, От неё всем спасу нет, Надоела им немало, От неё всем много бед. И хозяину порядком Надоело, взял он нож… Зрит свинья: не будет сладко Ей, под нож коль попадёшь… И с разбегу чрез ограду Перепрыгнула и — в бег! Страху дикому нет сладу: «Не вернусь теперь вовек!» — Ужас мчал её всё дале… Город видится уж, глядь, Башни головы вздымали… Кто-то, зрит, идёт гулять От него на сласть Природы… Это ж Дама, Лида — дочь! Вкруг цветов, птиц хороводы, Разлюбить их уж невмочь — Ароматы, чудо-трели… Свежий воздуха поток… Шли, любуясь, и успели Подустать они чуток, Прилегли, и незаметно Их пленил приятный сон… Были так Красой приметны, Чудо-сказке в унисон, Подло что свинья решила Съесть вон спящих, вид принять Их, чтоб жить уж распремило, На их брякнувшись кровать, Есть всё сладости, да оптом, Влазя в сказочный наряд, Уваженья был чтоб вотум, Ну, и танцы всё подряд! И набросилась на Даму, Но была так голодна, Проглотила Лиды маму Целиком что… «Есть одна!». Но не в прелесть этой Дамы Превратилась, а урод Безобразный и с клыками, Ростом в метр предстал, живот Бегемота больше брюха, Сзади мощный вис курдюк, Как свиньи, висят два уха, Ножки-тумбы: грохот, стук… Лобик — узкая полоска, Из-под лобья — злоба глаз… Ёрш волос не троньте: жёстко!.. Вот такой-то удалась. Посмотрелась в лужу: мало Что-то молодости в ней… Лиду тут же бы сжевала, Молодая ведь вкусней! Да проснулась та от шума… Смотрит, мамы нет вокруг, И волненья сразу дума… В плач пустилася, в испуг! Больше страха с вида «тёти…» Та ж старается унять: — Льёшь слезу ты зря во поте, По делам ушла ведь мать, Отвести тебя велела В Город сразу же, домой, Как проснёшься, мчим же смело К ней, любимой и родной! Вот и Города ворота! Но на страже их запор. А войти им так охота! И удар ноги в них скор Прогремел с размаха «Тёти»: — Здеся мы, а ну, открой! — Зря вы, тётя, в них-то бьёте, Здесь замочек цифровой, Код в нём — тайные есть кнопки, Только мне он незнаком… Пальцы в ход пошли торопкий… «Чёрт бы взял вас всех с замком!» Как ни пыжилась, — тот стойкий. Подняла переполох! Появился страж вдруг строгий: — Это кто там с кодом плох? И на Лиду свой локатор Он наводит — душу знать, Вмиг смягчён, не гладиатор, Знает девочку на «пять». Улыбается ей мило… На другую ж луч упря, Не упал чуть с башни было: Луч тот видит… Упыря! Вмиг завыла тут сирена! Появилась тьма солдат, Ружья смотрят все надменно, Как пальнут, — помчишься в ад! Страх в глазах взъярился «тёти»! Лиду вмиг за ручку — хвать! — Как помчится в страха поте — Так её взял ужас, знать. Всё бежала криво, прямо И кругами, и взигзаг… Вдруг наткнулася на хама, То кабан был дикий, хряк. «Тёте» радость, а не горе, — Встреча эта ей, медок… Вот и вырос, знамо, вскоре «Дядей», «тётей» Городок… И себе взяла, без торга, Взвить чтоб свой авторитет, Имя броское «Абжорга», И милей имён ей нет! Раз текла у всех кровь свинья, Свинский вид был Городка, И культуры не твердыня, Неопрятность велика. Все-то лодыри и саки, Промышляли, кто чем мог, Всё попойки, склоки, драки, Всё ухабы, гвалт и смог… В мыслях, целях не далёки, Всё сгребали под себя. И пустые мозга блоки… Но зато себя любя! Потому и запустенье, Быт их мусором зарос, Нет к добру ни грана рвенья, Пенья птиц нет, чуда — роз… Мужиков всегда щетина… Неопрятный женщин вид… Под ногами, дождь коль, — тина… Пыль, — коль солнышко палит… Все дома-то на подпорках, Покосились вкривь и вкось, В центре — будто на задворках, Все решенья — на «авось». Ну, Абжорга, как вы знали, Обиталище-приют Понавыбрала в подвале, Здесь отрадный был уют… Здесь она сварила зелье, Лиду тайно угостив… Та забылась, как с похмелья, И к Добру не стал ретив Мозг её, забыла имя Вмиг своё, свою же мать, И поступки не святыми Стала с злостью совершать, Вон подпав под «тёти» иго, Будто копия, точь-в-точь. Получила имя «Зига». У Абжорги стала дочь. Вот-то в этом Городишке, Средь огромных хлама куч, Где играли в «грязь» детишки, И Пегас когда, могуч, Сбросил Славу на сей хламник, Он и встретил Зигу вдруг, Что бросала в окна камни Парой грязных, в цыпках, рук… И с которой подружился, Показать чтоб мир иной, Без корысти, без пса-лиса, Чтоб была совсем другой. В Жёны взял, чтоб вывесть в люди, Чтоб Прекрасное привить, Верил стойко, что так будет, Что пришьёт сознанья нить К ней Прекрасного на свете Крепко дивный лоскуток, Что вон вырвется из клети Сей никчемности, глоток Новой жизни приютивши В растревоженную грудь, Что покинет смрада ниши, На Прекрасный встанет путь. Вот узнали вы, откуда Объявился Городок И Абжорга — зло, поскуда, Зига-детка, не цветок. Продолжение — в начале Этой сказки (вновь прочти!). Значит так, друзья шагали В Город свой, бегли почти!.. А вот люди в Городишке, Коль Абжорга убегла, Взялись сразу за умишки, Навалились на дела, Всё очистили от хлама, Вновь построили дома, Все избавились от срама, Прелесть стала в них сама! Труд, Искусство, Человечность В них вселились насовсем — Человечества в том вечность И отрада в мире всем. Стал Большому филиалом В грандиозности он дел, И в подъёме небывалом — Городок — в дерзаньях смел! Обоюдные контакты — Дел успешных всех залог. В Распрекраснейшее тракты Двинуть шаг теперь он мог; Не стоял уж Городочек Попрошайкой у ворот — Разблокировал замочек Вмиг Большой ему, и код — То Улыбка и Доверье, Общность дел и Дружбы сталь. Пооделся Младший в перья, В изобилья мчит сам даль — Так во всём стал независим. А друзья пришли в Большой. Их в счастливые зачислим: Славу — был с Большой душой, Лиду, сбросившей оковы Зелья, маму, что та морг Уж покинула и снова, Встретив дочь, вошла в восторг! И друзей, что ввек готовы Быть опорой трудных дней Каждый час, всегда и снова! В том полюбим их сильней. Лиде ландышей букетик Слава с встречи подарил, Он Весны, Любви приветик, Этот ландыш, чуден, мил… А свинья, что прибежала Вновь к хозяину, уж вмиг К пище рыло, съев немало, От обжорства — сразу в крик! — Так живот ей прихватило, Что не мил родной стал дом, Сдохла, в пищу ткнувши рыло… Так ей надо! Поделом. …. Вот узнали вы, ребятки, Что и в наше время есть, Есть Герои без оглядки, Есть и те, что будут лезть В наши души злобным зельем, Чтоб за счёт нас жить во сласть — Этих смерим мы презреньем… Перед ними ль нам упасть! Да! На нашей жизни ниве, То красив, а то урод, Честен, храбрый, добрый, лживый, Алчный, гадкий, взбив живот, Всё зеваючи от лени, Трудовой пролив то пот, То светясь, то серость тени, Но Герой таки живёт! Надо только разобраться, А с кого бы брать пример, Чтобы был роднее братца, А не подлый и не сер? Мир Прекрасен будет, Чуден, Не величьте лишь себя Средь всех праздников и буден, А всех, вся вокруг любя.