– Большое спасибо за покупку! Приходите к нам еще.
Платиновая блондинка лет тридцати заученно улыбалась, демонстрируя идеальные зубки. Смазливая кукольная мордашка, хоть сейчас нагоняй целую свору корифеев объектива и длинного мегапикселя: точеные черты лица и голубые глазищи так и просились на обложку не самого захудалого дамского глянца.
– Спасибо. – Маргарита взяла два фирменных пакета (плотная качественная бумага, причудливый черный с тисненой серебряной каймой вензель на алом фоне, позолоченные ручки-шнурки), в которых лежало по коробке с дорогой обувью. – До свиданья.
– До свиданья, всего хорошего.
Маргарита (Марго, Марита, Рита, Маргунчик, в зависимости от того, с кем и в какой обстановке происходит общение) зашагала к дверям бутика элитной обуви, на ходу бросив взгляд в зеркало, в котором отражалась блондинистая продавщица. Улыбка той уже пропала, но Марго была уверена: стоит обернуться – и дежурно-предупредительный «чи-и-из» снова засияет на лице красотки. Как будто у нее в голове переключат рычажок, над которым есть изображение улыбающегося смайлика. «Вкл.», «Выкл.». Щелк-щелк.
Естественно, оборачиваться Маргарита не стала: к чему эти бессмысленные телодвижения? Потешить свое самолюбие осознанием того, что обслуживающий персонал готов выкамаривать на полусогнутых, лишь бы клиент зашелся в приобретательском оргазме? Что-что, а это она прочно разучилась делать несколько лет назад. Жизнь иногда бьет наотмашь так, что из любого начисто вылетает всякая душевная труха.
Люди зарабатывают деньги, и стоимость этой улыбки тоже включена в цену двух пар обуви. Изящнейшие бежевые босоножки и элегантные туфли на высоком каблуке обошлись в несколько десятков тысяч рублей. Какая-нибудь бюджетница наверняка бы сочла подобную трату – как минимум придурью… но застать в таком бутике бюджетницу было бы так же удивительно, как лицезреть порхающего по Дворцовой площади Карлсона, зажавшего в пухлой пятерне «Ф‑1» с выдернутой чекой и ненавязчиво предлагающего многочисленным интуристам сделать добровольно-принудительный взнос на цистерну варенья. «Пополни бюджет, морда заграничная, и не жмись. А то у меня от огорчения пальчики моментально устают…»
«Это все пустяки, дело житейское», – автоматическая дверь распахнулась, выпуская Риту из кондиционированной прохлады – в середину июля, с грандиозным успехом поставившего пьесу под названием: «Жизнь и зной в Санкт-Петербурге».
Маково-красный «ауди» ждал хозяйку на платной стоянке в «Стокманне», минутах в десяти ходу от бутика. Маргарита прогулочным шагом пошла по Невскому – в сторону Московского вокзала. Прикидывая, стоит ли где-нибудь перекусить или можно потерпеть до дома…
Мужчины почти не оглядывались ей вслед, это она знала точно, но не чувствовала себя ущемленной. Центр Санкт-Петербурга, выходной, полдень, июль. В такое время и в таком месте не могло быть недостатка в женских прелестях, порой (по мнению Марго) выставляемых напоказ чересчур откровенно. Молоденькие девочки ходили одиночками, парочками, табунками. Взмыленные купидоны заранее впадали в лютое уныние, прикидывая объем отчета о диком перерасходе стрел, предстоящий в небесной канцелярии в самое ближайшее время. Кто будет обращать внимание на совершенно обычную, пусть спортивную и следящую за собой женщину, которой вот-вот предстоит разменять пятый десяток… Пусть даже в ней безошибочно угадывается хозяйка, умеющая взять от жизни свое – и еще немного в довесок. Разве только альфонсы, но эту паскудную породу Марго раскусывала влет и отшивала жестко, разрушая любые иллюзии, касающиеся возможности шикарно и с размахом пожить за ее счет.
«Господи, как на Лидочку похожа…»
Рита поневоле замедлила шаг, задержав взгляд на миловидной городской фее лет восемнадцати в фиолетовой маечке с портретом бледнолицего Паттинсона из «Сумерек» и в джинсовых шортиках. Курносый нос, непослушные каштановые кудри, миндалевидные карие глаза, небольшая полноватость, нисколько не портящая девушку. Очаровашка увлеченно болтала по телефону, активно жестикулируя свободной рукой.
Удивленно подняла аккуратные бровки, заметив незнакомую, во вкусом одетую и ухоженную тетку лет сорока, уставившуюся на нее насквозь непонятным взглядом. Неприязненно скривила тонкие, резко очерченные губы. Чего надо, дура старая?
Эффект от гримаски был такой, словно по душе скользнули ледяными коготочками: не поранили, но в дрожь бросило. Марго отвела глаза и пошла дальше, заставляя себя стереть из памяти малолетку с гламурным кровососом на майке. Ее Лидочка никогда бы не стала смотреть на людей даже с малой толикой неприязни, пренебрежения…
Через сотню метров Рита все-таки присела на террасе небольшого ресторанчика с разноплановой кухней. Не столько от голода или желания отдохнуть в тени, сколько для того, чтобы успокоиться. Можно приучить себя мгновенно зачищать память, но без осечек – хоть и случающихся все реже и реже – все равно не обойдется. Если бы курносая кареглазка знала, как можно растравить человеку душу одним-единственным жестом, взглядом…
– Свежевыжатый апельсиновый и… крем-брюле есть?
Невысокий сухощавый официант, смахивающий на молодого Пьера Ришара своими кудряшками и преисполненной оптимизма физиономией (словно до прихода Риты здесь побывал поклонник французского комика и оставил кудряшу на чай пару сотен евро), мгновенно заверил в том, что мороженое есть. С сиропом, шоколадной крошкой, фруктами, взбитыми сливками – чего изволите? А еще наличествует специальное летнее меню от нашего шеф-повара, не желаете ли взглянуть?
Марго не желала. Официант моментально удалился за заказом, безупречно прочувствовав настроение посетительницы.
«Слышу голос из прекрасного далека, голос утренний в серебряной росе…» – раздалось из сумочки. Рита достала смартфон, провела пальцем по экрану:
– Да. Что? Света, все вопросы к Роберту Артемьевичу. Я буду в отлучке еще неделю. Что? Меня не волнует. Через семь дней выйду и решу – кого уволить. Мне звонить только в самом экстренном случае. В самом, понятно? Все, работайте.
Образец южнокорейских высоких технологий вернулся на прежнее место. Маргарита обвела рассеянным взглядом бурлящий энергией Невский, смотря сквозь людей, машины, здания, рекламные щиты. Не замечая ни малейшей детали из происходящего вокруг…
Все мысли были о другом. И сегодняшняя поездка имела всего одну цель – обдумать предстоящее, в последний раз взвесить все «за» и «против», пока не сделан последний шаг. Прогулка по центру Северной Пальмиры, покупка обуви и все остальное было лишь второстепенными декорациями, оберткой, скрывающей подлинную цель Марго.
– Ваш заказ… – Рита даже не заметила, как возле столика материализовался «Пьер Ришар», ловко поставивший перед ней стакан с соком и вазочку с мороженым. – Приятного аппетита!
– Спасибо. Счет сразу принесите.
– Конечно. Э-э-э, чего это она?!
Физиономия кудряша, внезапно уставившегося Маргарите за спину, стала испуганно-озабоченной. Как у человека, вдруг увидевшего нечто неприятное, могущее коснуться его лично. А могущее и не коснуться…
Марго резко обернулась, едва не задев локтем вазочку с тремя шариками крем-брюле, отыскивая взглядом причину беспокойства официанта.
Причина уже почти встала на колени в каких-то трех метрах от резного деревянного ограждения ресторанной террасы. Прохожие замедляли шаг и… в основном, проходили мимо, старательно делая вид, что ничего не происходит.
– Воды, быстро!
«Пьер Ришар» ошалело тряхнул кудряшками и шмыгнул в глубь заведения, подчиняясь властному окрику Риты. Несколько посетителей ресторанчика уже с любопытством глазели в сторону тротуара, не делая попыток помочь.
Один – субтильный, с нервным лицом и недельной щетиной непризнанного гения – шустрил пальцами по экрану мобильного, перехватил телефон поудобнее… Ах ты чмо многогранное! Два глобуса тебе в ноздри, а не ролик на ю-тьюбе!
– Убрал, ну! – рыкнула Маргарита, с трудом преодолев желание вслух причислить его к сексуальным меньшинствам, выбрав самый оскорбительный синоним.
А то и вовсе выбить девайс из руки морального урода, снимающего на видео, как грузной пожилой женщине в темно-коричневом закрытом платье и такого же цвета, скрывающем большую часть лица, платке становится плохо.
Субтильного проняло моментально: металл в голосе Марго имелся не в виде смешного звяка чайных ложечек – он был ближе к лязгу передергиваемого затвора. «Непризнанный гений» испуганно дернул уголком рта, поспешно убрал мобильный и отвернулся, даже не пробуя вякнуть что-либо в ответ.
Рита подбежала к стоящей на коленях женщине, медленно кренящейся на левый бок и прижимающей ладони к голове. Схватила ее за плечо, не давая упасть. Почувствовав прикосновение чужой руки, та что-то пробормотала, и Маргарита облегченно выдохнула. Уже хорошо, что в сознании…
– Вы как? Встать можете?
Женщина неразборчиво пробормотала что-то еще, и Рита посмотрела по сторонам, понимая, что в одиночку не сможет дотащить ее до террасы.
– Помогите…
Жилистый молодой парень модельной внешности, в драных джинсах и рубашке с короткими рукавами вынырнул у нее из-за спины. Коротко бросил:
– Куда?
– Да вот туда давайте… – Марго мотнула головой в нужном направлении, подхватила женщину под руку. – На скамеечку посадить, а там видно будет.
Парень стал бережно поднимать владелицу коричневого платка:
– Давайте, бабушка, во-о-от так…
Женщину усадили за ближайший к входу свободный столик.
– Вода! – Официант поставил перед Ритой запотевшую бутылку «Бон Аквы», нерешительно затоптался на месте.
Маргарита правильно истолковала его заминку:
– Мне в счет включите.
– Ага… – с явным облегчением пискнул кудряш. – Еще что-нибудь? «Скорую» вызвать?
– Не надо «скорой», – еле слышно, но внятно сказала женщина. – Жарко очень…
– Попейте. – Марго скрутила пробку, поднесла бутылку к ее рту. – Помаленьку, не спешите.
– Спасибо, – женщина сделала пару глотков. – Холодненькая… Сейчас посижу немного, и полегчает. Не надо «скорой». Спасибо, дочка, что не бросила. И тебе, внучок, спасибо…
– Да не за что, – улыбнулся парень. – Я еще нужен?
– Торопишься – иди, – сказала Рита. – Не пропадем. Если что – найдутся помощники. Не все же только и могут, что на видео снимать!
Последнюю фразу она произнесла так, чтобы непременно долетело до ушей субтильного. Тот нервно ерзнул и громко попросил счет.
– Тогда – убегаю, – помощник Марго чуточку виновато улыбнулся и быстро зашагал в сторону площади Восстания.
– Спасибо, что помогли! – спохватившись, бросила Маргарита ему в спину.
Парень обернулся на ходу и коротко махнул рукой. «Всегда – пожалуйста».
«Пьер Ришар» тоже ушел. Воду оплатят, от «скорой» отказались, остальное – несущественно… Посетители ресторанчика потеряли всякий интерес к происходящему, вернувшись к своим суши, пастам, пиву и десертам. Помогать, конечно же, хорошо и необходимо, но лежащий на тротуаре человек – это не в пример зрелищнее…
Женщина закрыла глаза и сидела молча, дыша медленно, но ровно; только лицо было мокрым от пота. Рита решительно потянулась к концам плотно облегающего голову платка, решив ослабить его. Ну не платье же с нее снимать? Конечно, так одеться при подобной душегубке на улице, учитывая возраст и вес женщины… Стоило предполагать, что может стать плохо.
С другой стороны, о причине, вынудившей ее выходить в зной именно в этом платье и платке, можно лишь догадываться… Да теперь-то чего? – главное, что живая.
Марго размотала концы платка, обернутые вокруг шеи, ловкими, экономичными движениями и потащила ткань с головы. Справа платок закрывал почти всю щеку и половину глаза, Марго не придала этому значения… ну съехал, когда женщина держалась руками за голову, стоя на коленях…
– Не надо!
Торопливый, умоляющий шепот заставил вздрогнуть и замереть. Пальцы вынырнувшей из забытья незнакомки сомкнулись на запястье Риты. Захват был неожиданно сильным, Маргарита невольно поморщилась от боли.
– Вы что? Я же… – Она осеклась и отпустила платок, увидев, что скрывалось под ним на правой половине лица.
– Не надо, – повторила женщина.
В ее голосе не было злости или недовольства. Лишь глубокое сожаление о том, что Марго смогла увидеть скрываемый от чужих глаз изъян.
Кожа на скуле, щеке и, кажется (Рита не успела разглядеть точно), – виске выглядела так, словно ее сначала долго и затейливо кромсали, не оставив живого места, а потом прижгли. Невеликих медицинских познаний Маргариты хватило на то, чтобы понять: увечье давнишнее.
Ледяные коготочки повторно мазнули по душе, на этот раз – надавив ощутимо сильнее. Марго закаменела лицом, боясь даже представить ситуацию, оставляющую схожую памятку от той стороны судьбы, что носит наряды исключительно траурных цветов и оттенков…
– Извините, я не знала…
– Ничего, дочка, – платок снова скрыл увечье от чужих глаз. – Ты же не нарочно. И мо…
Женщина сбилась на полуслове, поплыла лицом. Странно, но Рита как-то сразу поняла – это не новый приступ дурноты, а что-то совершенно иное…
Серо-голубые глаза незнакомки словно выцвели, стали блеклыми. Женщина неотрывно смотрела на Маргариту, и в этом взгляде не было любопытства или горечи.
Было что-то другое, пока непонятное Рите.
Внезапно незнакомка подалась вперед, ее губы медленно зашевелились, и до Марго долетел тягучий, еле слышный шепот. Который, казалось, перетекал не с языка в уши, а из взгляда – во взгляд…
– Кровь вижу… Подумай, не спеши. Не спеши. Смерть вижу, кровь…
– Что с вами? – тихо спросила Маргарита, чувствуя непонятную внутреннюю опустошенность. – Какая кровь? Куда не спешить? Вам плохо?
– Вижу… – донеслось в последний раз: лицо женщины стало прежним.
Она стерла пот со лба, взяла бутылку с водой…
– Какая смерть? – Марго протянула руку, чтобы тряхнуть незнакомку за плечо, но передумала. – Да отвечайте же!
Незнакомка с боязливым недоумением покосилась на Риту, потом ее взгляд неожиданно переполнился осознанным сожалением. Женщина вздохнула – глубоко, покаянно:
– Прости, дочка. Эта напасть сильнее меня, никак не совладать… Я с ней уже почти сорок лет мыкаюсь, такая вот доля выпала.
– С чем мыкаетесь? – тихонько уточнила Марго.
Женщина медленно провела кончиком указательного пальца по скрывающей увечье ткани. Маргарита слегка пожала плечами: «Не понимаю».
– Мне в молодости это пережить выпало, – незнакомка выговаривала слова явно через силу, но не замолкала, – не дай Бог никому…
Рита не стала уточнять, что именно скрывается под местоимением «это». Есть вещи, которые лучше всего – не вспоминать. А если все же случается, то обходиться самым минимумом пояснений, умному человеку их обычно бывает достаточно. «Это» сидевшей перед ней женщины точно было чем-то страшным, возможно даже, подлинным кошмаром…
– И сразу после… я видеть начала. – Собеседница Марго вздрогнула всем телом, но взгляд остался прежним – полным сожаления. – Если у кого-то впереди близехонько плохое маячит, мне все – как на ладони… Самое худое, что молчать не могу. Оно у меня помимо воли вылезает, все, что вижу, то и обсказываю. А когда отпускает – ничегошеньки не помню. Спроси меня сейчас, а в памяти пустота, что я там наговорила… Ты прости, а?
Маргарита посмотрела на нее в упор, раздумывая, что ответить. Женщина не отвела глаз, и Рита неожиданно для себя – усмехнулась: коротко, печально.
– Близехонько, говорите?
– Верно… – робко кивнула видящая. – Точно не скажу, бывает, что и через час; а иногда и день пройдет, прежде чем сбудется. Но все равно – плохое недалече. Разве что…
– Что?
– Некоторые, кому предрекала, внимали. Кто дома надолго запирался и сидел, ничего не делая. Кто предполагал, откуда беда придет, и в ту сторону – ни ногой.
– И что – все убереглись? – спросила Маргарита. Женщина скорбно покачала головой:
– Не все, дочка. Я, если честно, обо всех и не знаю, люди-то зачастую незнакомые, случайные… Меня послушают, как на из ума выжившую зыркнут – и больше я их не видела. Что там с ними потом было? Одна – да, дома за двумя замками села, а у соседей что-то взорвалось, ее и зацепило. Кабы я знала, что ей дома лучше не быть, – неужели б не поведала? Смерть – ей ведь с любой сторонки подкрасться не в тягость будет. Но от троих я точно погибель отвела, а может, и не только от них. Как-то было, что человек уцелел, а люди из-за него погибли. Он потом сказал, что зря от моих слов отмахнулся, ведь все один к одному вышло. Кто знает, может, и тебе это к лучшему обернется… И все равно – прости?
– Прощаю, – сказала Рита. – Вы же не виноваты, что видеть можете. У всех – своя судьба. Другой вопрос, что каждый к этому по-разному относится. Мирится или что-то там хочет по-своему перекрутить. Как-то вот так…
Грустная усмешка опять тронула ее губы и пропала окончательно.
– Вам лучше? Может, проводить куда? Время у меня есть…
– Ой, не надо! Мне уже полегчало, да и после обеда дождик обещали, уйдет пекло-то… Сейчас, еще минутку посижу, да идти надо – дела. Только…
Она замялась, просительно глядя на бутылку «Бон Аквы».
– Воду забрать хотите? – поняла Марго. – Берите, конечно… Если надо, еще куплю.
– Куда мне столько! Я по чуть-чуть, по глоточку… Глядишь, и эту не выпью. Еще раз спасибо, дочка, что равнодушной не осталась. Храни тебя Господь.
– А если мне все равно? – Голос Маргариты стал сухим и тусклым.
– Что – «все равно»?
– Будет он меня хранить или нет. Не для кого хранить…
Она замолчала. Следующую фразу можно было легко прочесть во взгляде, но опущенные на несколько мгновений веки – надежно утаили правду.
«Но вот „для чего“ – пока еще есть».
Светофор загорелся зеленым, и пятьсот с лишним «лошадок» под капотом «Ауди R8 Spyder» рванули детище немецкого автопрома вперед. Шушары остались позади, движение на Московском шоссе было относительно свободным, и стрелка на спидометре не перепрыгивала отметку «девяносто».
Марго вела аккуратно, обгоняя и перестраиваясь без какого-либо намека на хамство. Чистопородный «немец» идеально слушался руля, ну и четырнадцать лет водительского стажа – это не стакан горелых семечек… Само собой, кто-то непременно брюзжал вслед; баба за рулем алой иномарки стоимостью почти в восемь миллионов целковых – для некоторых по определению является тем самым хамством и раздражителем. Даже если она никого не подрезает с запредельной наглостью и дисциплинированно включает поворотник при перестроении.
До дома было еще километров тридцать с гаком, через Царское Село, Павловск, в сторону Гатчины.
Кровь вижу. Подумай, не спеши…
Маргарита сжала губы, в очередной раз прогоняя загостившееся в памяти видение; настроение портилось безоглядно. Прибавила газу, нырнула на левую полосу – в сужающийся просвет между видавшей виды «Газелью»-развозкой с заковыристой эмблемой незнакомого предприятия на дверце, усталыми лицами людей за окнами и груженым панелевозом. Стрелка спидометра поползла к ста двадцати.
Не спеши…
Тентованный, приближающийся по встречной большегруз – вдруг бросило в сторону встречной полосы, словно кто-то огромный и невидимый играючи щелкнул по боку тягача.
Кровь вижу…
Рита бездумно, рефлекторно рванула руль вправо, уходя от неминуемого столкновения, и «ауди» послушно рыскнул вправо, на волосок разминувшись с передним бампером «КамАЗа». Слишком близко, слишком неожиданно!
Тормоза панелевоза возмутились – натужно, пронзительно. Зеркало заднего вида «Спайдера» запечатлело частичку начинающегося кошмара: панелевоз неудержимо заваливался на бок, на экстренно тормозящую развозку. Дьявол впал в детство и решил поразвлечься «бибиками», сталкивая их друг с другом – причудливо, беспощадно, жутко…
Сбоку надвинулось еще что-то, кажется бортовая идущая порожняком «Газель». «Ауди» ощутимо тряхнуло, Марго судорожно вбила педаль тормоза в пол. Но от следующего страшного, непонятно откуда прилетевшего удара о корпус «Спайдера», родившего скрежет сминающегося железа, Маргариту вышвырнуло в черную каверну небытия…
– Мама… Уходи, мама!
– Лидочка?!
Девушка стояла в двух шагах от Риты, выставив перед собой обе руки. Ладони смотрели вниз, и Марго впилась в кончики пальцев умоляющим взглядом, будто это могло не дать им подняться вверх, став жестом неприятия.
– Лида, ласточка моя. Как мне без тебя плохо…
– Мама! Почему все так вышло? – Пальцы девушки дрогнули и замерли снова.
Маргарита застонала, чувствуя, что сердце словно ухватили щипцами, одна часть которых была ледяной, а другая – раскаленной.
«Я не знаю – почему. Такая судьба… – Невысказанные из-за сковавшего горло спазма слова крутились в голове, садня, словно живые. – Прости меня, Лидочка».
– Мне до сих пор нет покоя, мама… – Струйка крови перечеркнула подбородок девушки, потекла по шее.
Губы дочери были разбиты – полностью, страшно… Корка запекшейся крови треснула еще в одном месте, и вторая струйка проложила путь вниз.
– За что меня так?
Рита посмотрела на свою единственную дочь, не сдерживая слез. От платья Лидочки-ласточки, надетого на выпускной бал, осталось что-то невразумительное, сильно испачканное кровью.
Ее кровью.
Следы побоев, укусов – на левом плече зияла рана, какую могли оставить лишь зубы, вырвавшие кусок плоти… Прокушенное сразу в трех местах горло. Несколько глубоких порезов на хорошо видимой в прорехах настоящего китайского шелка груди. Порезы на руках, бедрах – на внутренней стороне которых кровь засохла пятнами вовсе уж жутких размеров…
– Доченька! – Спазм прошел, и Маргарита сделала шаг к той частичке себя, которую она любила больше всего в жизни. – Я здесь, с тобой!
– Уходи, мама! – В карих глазах отчаяние смешивалось с невыразимой любовью, и Рита увидела – как кончики пальцев все же поднимаются вверх.
Марго замерла, поспешно вытирая мешающие слезы. Еще раз увидеть дочь! – пусть такую…
– Я люблю тебя, мама… – прошептала Лида. – Но сейчас ты должна уйти. Должна…
– Спокойно, все хорошо. – Мужчина в белом халате протянул руку, коснувшись плеча Маргариты. – Быстро в себя пришли…
Сбоку от него замерла женщина средних лет в таком же белом халате, черты лица были чуточку грубоватыми: немного смягчить – и будет вылитая Валентина Теличкина.
– Где я? – тут же спросила Марго.
Мышление было нисколько не шатким – обычным. Реальность, насколько могла судить Рита, воспринималась в полном объеме и адекватности. Человек в чуточку помятом халате больше всего походил на врача, а помещение, в котором они находились… если это не больничная палата, то Маргарита – спятивший Микки-Маус. Другие больные отсутствовали, палата была явно не общей и, судя по имеющемуся в ней оборудованию и уровню ремонта, точно не бесплатной. Ну тут ответ простой: наверняка видели документы, скорее всего, позвонили в фирму, Роберт и избавил босса от всех прелестей бесплатной медицины…
– А как вы думаете – где? – моментально последовал встречный вопрос.
Эскулап нисколько не напоминал пухлощекого любителя градусников, придуманного Чуковским: монументальный, широкоплечий, гладко выбритый, с цепким, даже жестковатым взглядом зеленых глаз. Такой типаж уместнее смотрелся бы где-нибудь на афише, оповещающей о схватке бойцов «ММА», чем в больничных интерьерах.
– В клинике, – лаконично сказала Рита; доктор молча кивнул. – Сколько я здесь?
– Вы помните, что с вами произошло? – ненавязчиво поинтересовался эскулап.
Медсестра (санитарка?) по-прежнему не двигалась и даже не пробовала вставить слово, являя собой идеальный образец вышколенного персонала.
– Помню.
Марго действительно помнила все: от утра, когда она уехала в Питер, и до мига, после которого навалилось беспамятство. Сон тоже сохранился в памяти – весь, до мельчайших нюансов, большинство из которых девятьсот девяносто девять человек из тысячи предпочли бы забыть навсегда… Но Маргарита была той самой тысячной, во многом идущей наперекор устоявшимся правилам и привычкам толпы.
Она легонько подвигала руками-ногами, прислушиваясь к ощущениям в теле. Сильной боли не было, разве что в левом бедре присутствовал некоторый дискомфорт, крайне похожий на банальный ушиб. В теле ощущалась некоторая вялость, но утверждать – что Марго была прочно прикована к больничной койке, не стоило. Еще побаливала голова, но боль была несильной, словно затухающей.
– У вас все в порядке, – заверил доктор, сразу раскусивший суть телодвижений Риты. – Говоря начистоту: крупно вам повезло. Исключительно. Машина восстановлению не подлежит, а на вас – царапины по пальцам одной руки пересчитать можно. Ну если не считать удар головой. Но, опять же, ничего серьезного.
– Что там случилось, на Московском? Все было так быстро…
Доктор задумчиво потер переносицу, словно размышляя, стоит ли сейчас посвящать Марго в эти подробности. Отвел взгляд в сторону.
– Колесо у большегруза заклинило, он на встречку, и… Меня, понятно, там не было: по новостям смотрел. Двенадцать трупов, не считая тех, кто с травмами.
– Двенадцать? Что-то чересчур… – сказала Маргарита, чувствуя, как от сердца и дальше пополз паршивый, кромсающий душу холодок. Скорее всего, она знала.
…зеркало заднего вида, панелевоз, заваливающийся на «Газель» с работягами… ответ, требовалось только подтверждение.
– Если помните – панелевоз там ехал… – хмуро сообщил эскулап. – А по соседней полосе развозка народ со смены везла. «КамАЗ» занесло, плиты на «Газель» попадали. Семеро только оттуда…
Рита не сомневалась – не будь она тем, кем являлась в этой жизни, не узнала бы и этих крох информации. С обычными пациентами, как правило, лишнего не болтают.
– Вам плохо? – Врач наклонился к резко побледневшей Марго; в позе медсестры теперь было что-то от стойки гончей, готовой к любому повороту событий. – Скажите что-нибудь!
– Я нормально… – внятно проговорила Рита мертвеющими губами.
Холодок превратился в мороз, и на заиндевевшем стекле памяти кто-то раз за разом выводил слова – чем-то горячим, оставляющим красные потеки…
…Кровь вижу… Подумай, не спеши. Не спеши. Смерть вижу, кровь…
Перед глазами возникла стрелка спидометра, ползущая к отметке «120». Держи Маргарита привычные девяносто, обгона развозки просто не было бы! Да, трагедия была неминуема, большегруз выбросило бы на встречную полосу – в любом случае. Возможно, Рита сейчас лежала бы не в комфортабельной палате, а на столе морга: но…
Но ей не пришлось бы испытывать невыносимо-жгучего чувства вины. Люди в «Газели», погибшие от того, что маково-красный «ауди» шарахнулся прочь от смерти перед самым бампером панелевоза, – были на ее совести.
Во всяком случае, она так считала. И не пыталась смазать в себе это ощущение другой точкой зрения трагедии, снимающей с души часть (а то и отмывающей добела) вины. «А что? Я должна была таранить тягач, жертвуя собой? Это бессмысленно!», «Будь на моем месте другой, он поступил бы точно так же», «Все уже случилось, какой смысл рыдать, если ничего не исправить», «Меня ведь тоже могло раскатать в лепешку!»
Марго знала: как бы там ни было, именно она обогнала развозку. Именно она подрезала панелевоз. Об стоятельства значения не имеют. Семь трупов. Семь человек, которые не вернутся домой, к своим близким.
Все что она теперь может сделать – помочь семьям погибших. Неважно – в открытую ли, анонимно, но – помочь. Если они нуждаются в этой помощи и примут ее. Тем более что у Маргариты Георгиевны Гравицкой, владелицы налаженного и рентабельного бизнеса в сфере развлечений, такая возможность есть.
Но сейчас у нее осталось еще одно, сугубо личное дело. Требующее обязательного завершения.
– Сколько я здесь нахожусь? – Голос Марго окреп, и врач удивленно моргнул: он не ожидал, что пациентка так быстро вернется в нормальное состояние. – Сколько?!
– Почти два дня. В кому впали, к счастью – ненадолго. Организм у вас, прямо завидую…
– Я ухожу. Прямо сейчас.
Рита села, протянула женщине руку, к которой тянулась трубочка капельницы: избавляйте. Медсестра не тронулась с места, определенно ожидая распоряжения доктора. Тот озабоченно нахмурился:
– Но вам бы еще…
– Я – ухожу. Какие-то бумаги, счета, что там требуется подписать – готовьте в темпе. Срочность оплачивается. И вызовите мне такси.
Эскулап капельку помедлил, будто желая возразить, и согласно опустил веки:
– Вера, Маргарита Георгиевна уходит. Помогите ей собраться.
Женщина беспрекословно шагнула к Марго…
* * *
Полдюжины встроенных сильных настенных светильников схарчили подвальную темноту, и лежащий на боку мужчина лет тридцати поднял голову. Сощурился, привыкая к свету после нескольких десятков часов мрака, посмотрел на Риту, стоящую в нескольких шагах от него. Марго встретила взгляд неожиданно красивых, чуть раскосых, чарующе-голубых глаз.
«Живой…»
Она наконец-то смогла избавиться от дичайшего душевного напряжения последних двух часов, которые ушли на соблюдение необходимых формальностей в клинике и дорогу домой.
Человек резко тряхнул головой, невнятно, но яростно замычал сквозь торчащий во рту кляп. Маргарита продолжала смотреть на лежащего, не выказывая никаких эмоций. Они обязательно будут позже, не может статься, чтобы их не было…
Мычание повторилось – злее, дольше. Не обращая внимание на запах дерьма, Рита подошла к лежащему и принялась освобождать его от кляпа. Она знала, что человек не сможет причинить ей вреда. Ножные и ручные, сделанные по спецзаказу, кандалы, ключи от которых были только у нее, исключали возможность освобождения. От скованных за спиной рук к вмурованной в стену скобе тянулась короткая, массивная цепь, позволяющая только лежать или сидеть.
Рита должна была увидеть мужчину еще в тот день, когда на трассе «М10» оборвался жизненный путь двенадцати человек. В подвал его доставили спящим, он должен был проснуться чуть позже возвращения Маргариты, состоявшегося на двое суток позднее, чем планировалось.
Эти сорок с лишним часов он провел в темноте, голодный, без воды, не имея возможности полноценно двигаться, справляя нужду под себя. Неизвестно, насколько мужчина пребывал в неведении касательно того, куда он попал и что с ним будет, но Риту это волновало меньше всего.
Она совладала с застежкой кляпа, освободила рот пленника, отошла метра на полтора. Ограниченность в движениях не исключала вероятности какого-нибудь поганого сюрприза – лучше не рисковать.
– Ты кто?! – Мужчина жадно рвал ее глазами.
Он не попросил пить или еще чего-нибудь, словно какая-то внутренняя одержимость начисто вытеснила все будничные желания. Рита не сомневалась: освободись он от кандалов, и станет рвать уже по настоящему – руками, зубами… Долго, безостановочно, пока не наступит пресыщение страданиями жертвы.
Она безмолвно смотрела ему в лицо: напряженное, волевое, в чертах которого имелась определенная аристократичность. Но первое впечатление напрочь губила еле уловимая примесь порочности, от которой любой здравомыслящей женщине следовало держаться подальше. Даже не порочности – гнили, мертвечины.
Но подобную порчу может распознать более-менее повидавший жизнь человек, и то – не каждый. А откуда взяться такому опыту у восемнадцатилетней девушки…
– Глухонемая или в молчанку играешь? – громко спросил мужчина и вдруг заорал: – Помогите! Кто-нибудь! Убивают!
Рита равнодушно покачала головой. Никто не придет. Весь обслуживающий персонал коттеджа приятно отягощен внеплановыми премиальными и отпущен на длительные выходные. А два здоровенных спущенных с поводка кавказца, многочисленные камеры наблюдения и табличка с логотипом одного из солиднейших охранных агентств на воротах напрочь исключают непрошеных гостей.
– Что ты хочешь? – Жажда убийства в глазах пленника померкла. – Скажи, ну! Я все могу, что угодно… Не молчи, сука!
Марго отвела взгляд, шагнула к небольшому столику, на котором имелось все необходимое. Хрупнул кончик ампулы со снотворным, прозрачная жидкость заполнила шприц. Мужчина неотрывно следил за ней, и его участившееся дыхание было дыханием затравленного зверя.
– Что ты хочешь? – взвизгнул он, изворачиваясь, пробуя сесть, когда Маргарита пошла к нему. – Отпусти меня, ну отпусти, слышишь! Паскуда, тварь, я доберусь до тебя – запомни это. Доберусь!
Рита улучила момент и пнула его по ширинке дешевых темно-синих джинсов. Мужчина скорчился от боли, а Маргарита ловко воткнула иглу ему в плечо, прямо через рукав простой хлопчатобумажной рубашки, надавила на поршень.
– Гнида-а-а-а… – простонал пленник, и ненависть в его глазах легла поверх боли. – Да кто ты такая, сука?! Чего тебе надо?
Марго и сама не знала, что она хотела, вынимая у него кляп. Услышать, как он вымаливает прощение, раскаиваясь во всем, что сделал? Вряд ли. Спросить, знает ли он, какое будущее ему уготовано? Нет. Насладиться тем, что здоровый мужик орет во всю глотку, зная, что абсолютно беспомощен? Мимо…
Она снова замерла неподалеку, наблюдая, как начинает действовать снотворное.
– Тва-а-а-арь, я…
Рита вернула кляп на прежнее место и пошла к выходу из подвала. Сегодня еще предстояло подготовить мужчину к тому, для чего он здесь оказался. И убедиться в наличии всего остального – из длинного списка, который Маргарита составляла в течение двух месяцев. Чтобы завтра пленник понял, что Страшный суд реален и иногда бывает гораздо ближе, чем гласят некоторые расхожие поверья…
Сколько стоит жизнь человека?
Смотря какого. У некоторых на противоположной стороне весов «жизнь-смерть» лежит смятая сторублевка, а то и вовсе – дешевая недокуренная сигарета. За других отмеривают не в пример щедрее, без всяких торгов и возражений.
Маргарита точно знала цену одной из них. Полтора миллиона евро. Деньги, за которые в гигантском общепитовском заведении под вывеской «Этот мир» ей приготовили и подали блюдо с пока еще непонятным вкусом и коротким, жестким названием «Месть».
Екатерина Великая однажды сказала: «Кроме закона, должна быть еще и справедливость». Полную справедливость Марго видела в том, что человек – изнасиловавший, жестоко мучивший и убивший ее единственную дочь и еще два десятка девушек – будет умирать долго и мучительно. Чтобы душа Лидочки-ласточки и, возможно, души всех остальных нашли успокоение… Садиста, насильника и людоеда по прозвищу «Фаворит Смерти», которое дал ему какой-то циничный и беспринципный журналист, в самом ближайшем будущем должны жрать могильные черви. Он больше не имеет права дышать воздухом, даже отбывая пожизненное заключение.
Лида была предпоследней жертвой маньяка, впервые отведавшего человеческой крови и плоти около трех лет назад. Рита сделала все, чтобы найти мразь, лишившую ее самого дорогого человека. Но питерские опера вычислили и взяли тварь первыми.
Это не остановило Марго. Она давно усвоила одну простую истину: за деньги нельзя купить лишь очень малую толику из того, что существует в нашем несовершенном мирке. Все остальное – можно. Вопрос лишь в цене, а в этот раз Маргарита была готова заплатить любую сумму.
О том, что вместо маньяка в тюремном морге лежит похожий на него человек с частично изуродованным лицом, кроме нее – в курсе было еще четверо. Кто-то из тюремного начальства, тамошний медик… третий был Марго неизвестен. Да и зачем ей это? Она заплатила, а кто и как будет изворачиваться за внушительный гонорар… главное, что товар прибыл в целости и сохранности. Эти трое поровну разделили почти семьдесят миллионов рублей, а четвертого Рита однажды вытащила из крайне неприглядной ситуации, и сейчас он полностью отработал свой долг.
Она не сомневалась: эти четверо будут хранить гробовое молчание. И ни один из них никогда не станет шантажировать ее.
Найти подходящий труп оказалось не проблемой, в городских моргах не бывает недостатка в «ничейных» мертвецах. Сидящий в одиночке маньяк не отличался смирением, и никто не выказал удивления, когда его нашли мертвым, лежащим на полу камеры. Многочисленные следы крови в помещении говорили о том, что перед смертью он, скорее всего, впал в помешательство, изуродовав себе лицо. Разодрав ногтями, разбив его о стены и пол камеры. Родственники у ублюдка были, но очень дальние, проживающие в трех днях езды от Северной столицы, к тому же давно не поддерживающие с ним никаких отношений.
Вследствие этого все необходимые процедуры – опознание и прочее – носили формальный характер. Все, кто узнавал о случившемся, были единодушны во мнениях: «Туда ему и дорога». Ни одного заподозрившего, что в этом деле есть второе дно, не нашлось. Люди, которым платила Рита, знали, как действует система, ее уязвимые места – и безукоризненно отработали свои деньги.
Будильник надсадно заголосил, выдергивая Марго из забытья без сновидений, показавшегося невыносимо долгим.
Девять утра. Маргарита открыла глаза и прислушалась к тому, что творится в ее душе.
Изменений не было. Никуда не исчезла готовность идти вниз и выбирать любое приспособление для истязания человеческой плоти. Кто-то другой мог бы сломаться, застыть в шажке от цели, вдруг обнаружив, что не может заставить себя лить кровь, пусть еще вчера осатанело стремился к этому, ошибочно полагая, что в мире нет силы, способной помешать и остановить. Кто-то другой – не она.
Все было готово еще вчера до полуночи, и Рита могла провести всю ночь в подвале, пуская в ход то небольшую электродрель, то кусачки, то раскаленное железо. Кислоту, электричество, набор иголок, напильник – перечень инструментов впечатлял своей длиной. Марго готовилась к этому дню истово и скрупулезно, собирая любую информацию о пытках.
Но она ушла спать, сделав эту ночь последней проверкой темной стороны своего эго, полностью разбуженной находящимся в доме пленником. Ее «мистер Хайд» снова впадет в спячку, как только маньяк перестанет существовать, в этом Рита была уверена. Она никогда и ничего не делала, вкладывая в основу только эмоции. Потому и смогла достичь тех высот, с которых гораздо ближе и легче дотянуться до других, являющихся обителью редкой в любое время птицы с названием «справедливость»…
Марго выпила кофе и пошла в подвал, размышляя о том, какой же именно эпизод из ее жизни видела женщина на Невском: аварию или то, что произойдет в самое ближайшее время? Не факт, что «плохое маячит» непременно означало гибель самой Риты. Это вполне могло быть видение участи пленника. Человек уцелел, а люди из-за него погибли…
Но если применительно к бойне на Московском шоссе Маргарита была (запоздало, но тем не менее) согласна с «подумай, не спеши», то по отношению к человеку в подвале – это отрицалось напрочь. Возможно, незнакомка придерживалась мнения, что наказание должен отмеривать суд и пятнать руки кровью даже самой законченной нелюди нельзя. Не исключено, что она хотела предостеречь Риту от последствий, обретающих особый вес после завершения жизненного пути любого из нас…
Но Марго была готова к тому, что по каким-то придуманным свыше правилам казнь этой нежити зачтется ей страшным, не поддающимся замаливанию грехом. А может быть, и не зачтется… что мы на самом деле ведаем о мериле, по которому судят там?
Что бы ни имела в виду женщина с изуродованным лицом, Маргарита знала: маньяк должен умереть здесь.
Абсолютно голый «Фаворит Смерти» живой буквой «Х» висел на стальной рамке, сделанной, как и кандалы, по спецзаказу. Хитрые крепления позволяли без проблем вращать и поворачивать ее как угодно, давая доступ к любой области тела пытаемого. Руки и ноги мрази находились в особых зажимах, причиняющих боль при малейшей попытке освободиться. Пол был застелен прозрачной полиэтиленовой пленкой.
Увидев Риту, кровавый ублюдок взвыл сквозь кляп, но она никак не отреагировала. Неторопливо надела полиэтиленовую накидку, чтобы не запачкаться в крови. Вытащила иглу капельницы, поставленной «Фавориту» вчера вечером. Ей очень не хотелось, чтобы эта тварь вдруг сдохла от обезвоживания, избежав предстоящих страданий.
Маньяк смотрел на нее, не пытаясь дергаться, наверняка в полной мере прочувствовав принцип действия зажимов.
Марго приложила к ранке от иглы кусочек ватки, заклеила лейкопластырем. Эти капли крови должны были стать единственными, покинувшими тело «Фаворита Смерти» без особой боли.
Пленник снова завыл. Напрочь игнорируя его, Рита взяла со стоящего рядом столика хирургические перчатки, надела. Неторопливо, но без всякой показухи, могущей заставить распятую перед ней мразь обильно вспотеть. Маргарите этого не требовалось, «Фаворит» уже успел разглядеть пыточный арсенал, аккуратно разложенный на трех столиках. Он определенно не строил иллюзий насчет того, что намеревается делать с ним невысокая, подтянутая женщина с простоватым, но жестким лицом.
Марго чуть подумала и все-таки встала напротив ублюдка, заглянув ему в глаза. Увидев в них то, что и хотела.
Страх перед грядущей болью. Присосавшийся к душе маньяка огромной, ненасытной пиявкой, постоянно растущий в размерах…
– Лидочку Гравицкую помнишь? – негромко спросила Маргарита, даже не думая освобождать рот пленника от кляпа: ответ ей был ни к чему. – Карие глаза, темные волосы, платье из золотого шелка. Ты убил ее в день выпускного.
Пленник затряс головой, не то соглашаясь с Ритой, не то от страха, перерастающего в ужас. Марго вдруг оскалилась – по-звериному, жутко, судя по опорожнившемуся мочевому пузырю маньяка.
– Я не буду допытываться, зачем ты это сделал… – Как она ни пробовала взять себя в руки, голос срывался, его обволокло что-то нечеловеческое. – Потому что я все равно не получу от тебя ответа, после которого моя Лидочка перестанет сниться мне такой, какой ты ее сделал в ту ночь. Но я клянусь: ты будешь подыхать так…
Ее голос пресекся. Маргарита закрыла глаза, изо всех сил сжала зубы и кулаки, унимая проснувшуюся в теле дрожь.
Совладала, как всегда. Подошла к ближнему столику, задумчиво провела пальцами по инвентарю. Выбрала подушечку с десятком длинных, разной толщины иголок.
Взяла одну. Надавила ладонью на рамку, и та послушно заняла горизонтальное положение. «Фаворит» заколыхался всем телом, выдавливая сквозь кляп уже не вой – что-то утробное, проклинающее…
Рита подошла к ближней, сжатой в кулак ладони маньяка и ткнула иглой в мякоть мизинца; надавила, заставляя разогнуться. Крепко прихватила его свободной рукой, чуть отогнула вниз и неторопливо начала вводить иглу под ноготь…