В июле, когда зной делает из квартир духовые шкафы, Марат Палухин убил жену. Это произошло из-за другого мужчины, чьи рост, имя и вес были тщательно задокументированы в многочисленных блокнотах.
Марат до мелочей продумал варианты мести. Тщательно спланированные убийства во время сна, отпуска или приемов еды прятались в шелестящих блокнотных листах.
Блокноты Марат прятал в собственноручно изготовленном втором дне коробки с инструментами. Каждый день он ждал подходящих условий.
Они возникли.
С утра, когда солнце распалило температуру до сорока, Кошечка (так ласково Марат называл жену) легла в ванну.
Это было условием номер один.
Марат вышел на лестничную площадку и выкрутил пробку на электрическом щите. Затем он проделал фокус с карманной отверткой, закрепив ее в опустевшем гнезде. Если произойдет замыкание, ток будет идти, пока не расплавятся провода.
Условие номер два.
Когда супруга расслабилась и задремала – условие третье, – Марат включил траурно-черный фен в свиной пятачок сетевого фильтра и бросил прибор в воду.
Извергая искры и треск, фен опустился жене на промежность. От воды повалил пар. Хлопнув, рассыпалась лампочка.
– Сделай так, чтобы она умерла, Господи. – Марат подумал, молился ли кто-нибудь из мужей, убивая жену с помощью фена? Возможно.
Супруга одеревенела. Задымились вздыбленные волосы. Ресницы сгорели, превратившись в крошечные спекшиеся сгустки. Один глаз закатился, обнажив голубой, в прожилках, белок.
Марат нащупал в кармане пробку и направился к щиту. Кончик отвертки превратился в оплавленную каплю. Марат извлек инструмент, морщась от запаха горелой стали.
Предохранитель щелкнул, и… ничего не произошло. Свет не вспыхнул. Видимо, проводка все-таки сгорела. На всякий случай Палухин вышел проверить еще раз, а вернувшись, встретил Кошечку.
Она стояла в коридоре, исходя паром, словно стылая говядина в микроволновке. Глаз, закатившийся под лоб, теперь смотрел в угол. Марат с ужасом понял, что белок в глазнице свернулся. Второй, зрячий глаз двигался – с ненавистью зондируя наполненную болью реальность.
Марат запаниковал. Почему-то сомнений в том, что она выживет, не было. Ведь смогла же она выскочить из ванны.
Скажет отцу… Она обязательно скажет отцу.
Шатаясь, жена шла вперед, хотя должна была рухнуть замертво!
Марат попятился, нащупывая руками то, что могло бы исправить ситуацию. Кошечка так и не поняла, что перебило ей переносицу, оставив между глаз круглый отпечаток.
Молоток упал. Супруга рухнула с третьей, новообретенной глазницей. По тучному телу пошла дрожь, а дыра стремительно заполнилась кровью.
Марат упал на колени, прильнув ухом к огромной, покрытой складками жира и буграми молочных желез груди. Там было тихо.
Срочно избавиться от тела! Ведь если фен можно объяснить фатальной неловкостью, то, что сказать о дыре во лбу?
Разумеется, избавиться… Но, как это сделать, если везде глаза и уши?
Тут же миллион голосов и три миллиона каблучных перестуков наполнили утро гулкой какофонией.
– Сейчас… Скоро он выйдет, чтобы вытащить свою стокилограммовую жену. Мертвую жену, которая отлично умела наставлять рога… Нас ожидает великолепное зрелище.
Породненные страстью глазеть – они собрались по ту сторону стен. Руки замерли у телефонных трубок. Губы напряглись, чтобы выпалить полицейским новость об убийстве. Сердца возбужденно бились, выстукивая мелодию предвкушения.
Будут ждать всю ночь… Если надо, десять, сто… тысячу ночей!
От них нельзя ничего скрыть! Они знают! Все заранее знают.
Марат бросился к ящику с инструментами. Блокноты, будто гигантские мотыльки, выпархивали из потаенного дна. Наконец он нашел то, что нужно. Этот способ скрыть убийство Марат придумал, когда узнал о другом мужчине.
Никто не узнает.
Никогда.
* * *
В двух частях мыльного раствора следовало развести гель для туалетного смыва. Получится дезинфектор с ароматом горной свежести. До обработки поверхность необходимо протереть трехпроцентной перекисью, которая окислит частицы крови…
Вердикт – продумано до мелочей.
Раздумья Марата прервал телефонный звонок. На дисплее Кошечкиного корейца LG высветилось: «папа».
В животе похолодело. Включив беззвучный режим, Марат наблюдал, как мелькают черные буквы. Зажмурившись, он взял трубку.
– Катерина? – Голос Петра Ефимовича, бывшего военного, скреб по ушам, словно наждачная бумага.
– Здравствуйте…
Закоренелые лгуны скажут вам, что лучше врать, не отступаясь от правды. Марат так и поступил, сказав, что Кошечка в ванной.
– Дай ей телефон. – Слова сквозили предвзятой нелюбовью к зятю. Разумеется, тесть был не против, чтобы дочь время от времени ходила налево.
Марат едва не выполнил приказ. Тесть имел жестяные связки человека, способного отдавать команды в самых экстремальных ситуациях.
– Нет… – Марат прислушался. В броне жесткого военного тона что-то было неправильным.
Судя по изумленному «что?», Петр Ефимович не ждал отказа.
– Не… Не могу. – Голос Марата унизительно задрожал.
– Почему. Ты. Не. Можешь? – Когда тесть говорил ТАК – чеканя слова и разделяя их колкими паузами, хотелось испариться.
Марат прислушался к дыханию в динамике. Оно было хриплым и прерывистым.
ХРИПЛЫМ И ПРЕРЫВИСТЫМ Так вот почему тесть звонит!
– Мне нужно, чтобы ты дал телефон моей дочери. Понимаешь? – В трубке прозвучало что-то, похожее на ненависть. Марат усмехнулся, отлично представляя, как действовать дальше.
– У вас сердце? – Последнее слово следовало произнести по-особому. Петр Ефимович ненавидел свои слабости, особенно если кто-то, кого он презирал, о них говорил.
Когда у отца прихватывало в груди, Кошечка садилась в машину и ехала к нему. После Чечни Петр Ефимович пережил два инфаркта.
Тесть не ответил, и Марат понял, что попал в яблочко. Разговор окончен.
– Пусть перезвонит, когда выйдет. – Слова трещали от напряжения.
– Опять болит в груди? – Это было чересчур, но Марат не мог остановиться. Волнами накатывала злоба на Кошечку и ее отца.
Тесть сбросил вызов. В динамике воцарилась тишина. Марат зло усмехнулся и ответил сам себе:
– Болит.
На кухне под лязг сковороды вспыхнула газовая горелка. Марат вдохнул аромат жареного мяса. Оно было жестким и сладковатым, словно сливки, пирожные и леденцы, которые жена обильно поедала, пропитали ее плоть сахаром.
Отличный способ избавиться от трупа. Нужно лишь добавить приправ…
* * *
Ночью сон Марата был спокоен. Он не принес никаких кровавых видений. Так спят люди с чистой, как утреннее апрельское небо, совестью.
Кошечку Марат поместил в ванне.
Напоминая диковинное, в кожистых складках, насекомое, поверх ломтей мяса лежала срезанная промежность. Марата замутило. Если пару дней назад вы совали кое-что в человека, не стоит разглядывать его расчлененным.
Сколько он съел? Килограмм? Два? Или больше, судя по острому желанию опорожнить кишечник?
Сколько времени понадобится на то, чтобы пропустить труп через пищеварительную систему, и как сократить этот срок до минимума?
А потом Марат мысленно себе поаплодировал. Он придумал, как ускорить процесс.
В ванной отыскался «Бисакодил». Выдавив из упаковки три капсулы слабительного, Марат запил их из-под крана.
– Так превращаются в говно, милая. – Марат выудил кусок бедра и отправился на кухню.
Вернувшись с жареным мясом, он насторожился. Обрубки, полученные с помощью дачного топорика, лежали так же, как раньше. Ничего не изменилось.
Марат задумался – что же его смутило?
КАК МОЖЕТ НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИТЬСЯ?
Он тщательно осмотрел мясо, количество которого не уменьшилось. Иллюзия? Или в нишу, которая освободилась, когда он взял порцию для жарки, сползли другие куски?
Наткнувшись на плоть с черной, пушистой родинкой, он похолодел. Этот ломоть спины (примерно тремя пальцами ниже левой лопатки) с утра скворчал в сковороде. Пушистое пятнышко, верно, уже растворилось в желудочном соке и «Бисакодиле».
Галлюцинация?
Квартира превращалась в духовку. Солнце подползло к зениту, щедро поливая бетонные коробки многоэтажек тоннами зноя. Градусник подтянул столбик к отметке «тридцать пять».
Просто жара. Из-за нее приходят странные мысли. Ведь не могла же Кошечка расти…
Или могла?
Марат освежил голову под струей холодной воды. Порывшись в ванне, он выудил знакомые куски, которые должны были находиться в его желудке.
Это все ему кажется…
На втором круге, он не дожидался золотистой корочки. Полусырое, с кровью, мясо и «Бисакодил» на десерт. Еда для мужей, доведенных до отчаяния.
Вернувшись в ванную, Марат остолбенел. Проклятая родинка была на месте. На своем собственном месте. Казалось, кто-то взял и аккуратно приткнул кусок, к тому же выглядевший более свежим.
Кто-то проворачивал тупые фокусы.
– Кто здесь?! – Марат бросился одергивать с окон занавески. Тщательно осмотрел углы. – Эй!
Пусто. Никого, кто мог бы подкинуть кусок лопатки. Конечно же, это другая родинка. В телесных складках толстых женщин их много.
Однако мяса не убавилось. От жары и странных домыслов раскалывалась голова.
Его хотят вывести из себя. Кто-то наблюдает и подкладывает ломти, чтобы у Марата съехали мозги.
И вдруг возникла догадка. Она родилась сама собой. Нет того, кто подкидывал ему куски! Это мстит Кошечка…
Чиркнув зажигалкой, он сел на край ванны. В полумраке виднелись обрюзгшие куски лица, утопающие в жире и крови. Глаза, следящие за Маратом, напоминали голубиные яйца в гнезде.
– Это делаешь ты, да? – Он сжал пальцы. На ощупь лицо жены было скользким и холодным, как сливовая мякоть.
Кошечка не ответила.
– Сначала ты наставила рога, а теперь… Теперь делаешь это? – Виски пульсировали болью. Захотелось в туалет.
Прихватив с кухни керамический нож, он отрезал мяса.
– Когда я не вижу… Проститутка! Ты все делала, когда я не видел. Хер тебе! – Кровавый сок хлынул в горло. Кошечка молчала. Ее безмолвие обладало черной хитрецой. Она просто ждала. Но чего?
Прожевывая, Марат показал жене средний палец.
Это было как игра в гляделки. Съесть ванну мяса не отводя глаз.
* * *
За окнами ночь раскалилась так, что могло показаться, будто вместо луны Бог подвесил на небесах солнце. В закутке над дверью нашлась упаковка свечей. При тусклом свете открылась удивительная особенность мяса. Оно появлялось, когда Марат отводил глаза.
Правило первое – никогда этого не делать.
Через пару часов живот скрутило. Подступила кисло-соленая тошнота. Оказалось, испражняться и непрерывно следить – это крайне сложно. Из-за «Бисакодила» в унитаз вываливался жидкий, горячий фарш.
Нужно было ненавидеть. Ненависть давала силы. Пережевывая плоть, он представлял, как Кошечка совокуплялась на стороне.
Восемьдесят три килограмма мужского тела между ее бедер.
Девятнадцать сантиметров хера бурят промежность, напоминавшую сейчас сморщенную, окровавленную тряпку.
Карие, глубоко сидящие глаза, гель с ароматом хвои в волосах, татуировка скорпиона на плече…
Данные о другом мужчине, старательно записанные по блокнотам, сами собой всплывали в памяти.
Правило второе – ненавидеть.
Тварьсукамразьгадина!
От жары мясо испаряло влагу. Огонек, словно утопающий перед последним погружением в мутную бездну, тревожно лизал сырой воздух.
Правило третье – из первобытных времен – поддерживать огонь.
Марат подпитывал свечу зажигалкой, однако сонливое состояние сыграло злую шутку. К утру расплывшаяся парафиновая клякса вспыхнула последний раз. Тени заметались по стенам. Он бросился к коробке со свечами, но не успел.
Помещение затянуло темнотой. Лишь фосфор часов на запястье да тлеющая точка фитиля царапали мрак.
Марат попытался зажечь вторую свечу. Сполох искр на мгновение высветил в зеркале над раковиной окровавленное лицо, мало напоминающее человеческое.
В мясе что-то происходило.
Зажигалка выскользнула. Пришлось повозиться, чтобы отыскать ее. Когда свеча скупо вспыхнула, стало видно, что плоти в ванной опять столько же, сколько было прежде.
Ведьма!
От злобы скрутило живот. Марат захлебнулся болью, понимая, что переборщил с таблетками.
Однако она сдохла, а он жив… Правило второе – ненавидеть! Помнить о правиле номер два.
Переждав приступ, Марат опустился на пол. В голове образовалась ноющая, горячая пустота. Веки опустились, потому что сторожить было уже бесполезно.
Марат поворошил в ванне, выуживая кусок печени. Из всего, что он пробовал, это было самым отвратительным на вкус. Жмурясь от пота и отвращения, Марат проглотил медно-соленую кашицу и сформулировал четвертое правило.
Есть, не задумываясь о том, что ешь.
– Я знаю твои хитрости. Я знаю все твои хитрости. И я не отвожу глаз…
Супруга молчала.
Потом скажут, что та ночь была самой жаркой за лето, потому что столбик термометра не опускался ниже тридцати.
* * *
Марат пришел к выводу, что поедание плоти супруги – процесс более интимный, нежели самый изощренный секс. А еще сидеть в корзине для белья, закинув ногу на унитаз, оказалось самой удобной позицией – буря в желудке почти не чувствовалась.
Местами мясо приобрело сизый оттенок. К своду правил прибавилось еще одно – глотать, даже если пищевод выворачивается наизнанку.
Вечером чувства обострились. Даже плеск воды в трубах вызывал дурноту. Сквозь вентиляционное отверстие хлынули шорохи и постукивания. В них, как рыбы в ручье, плескались два голоса. Мужской и женский.
Наверху откручивали заслонку.
Они хотят проникнуть сюда! Хотят посмотреть… Скоты! Но ведь они же не смогут? Или смогут?
Удерживая взгляд на куче заклятой плоти, Марат вскочил. Внутренности пронзило горячими спицами. Пришлось сесть на корточки и слушать.
Люди (кажется, он даже знал их имена) искали животное. Дохлого голубя или мышь. Один, судя по голосу – мужчина, ворошил в трубе чем-то вроде швабры.
Марат долго не мог сообразить, почему они решили искать именно там. Наконец догадался – разложение. Соседи среагировали на запах закисшей плоти.
Голоса бубнили, но смысл слов растворялся в наплыве утомления. Марат отыскал полотенце.
Встать в полный рост было мучительно. Стиснув зубы, он схватил полотенце и взобрался на край ванны. Не глядя, вытащил решетку, обернул вафельной тканью и вогнал обратно, перекрывая доступ запаху.
Правило… хрен знает какое, гласящее, что нужно не отводить глаз. Марат нарушил его. Нога соскочила, и комната превратилась в центрифугу. С высоты полутора метров он приложился почками об угол ванны.
Смотреть! Не выпускать из вида… Смотреть! Это не угол. Это бампер грузовика, на скорости протаранившего живот.
От боли глаза заволокло ртутными светляками. Отсидевшись с четверть часа, Марат встал, чтобы опорожнить мочевой пузырь. Струйка была ярко-красной.
Мертвый глаз жены со злобным удовлетворением наблюдал за процессом. Палухин хотел было направить струю на него, но передумал.
* * *
Зыбкий жир Марат смывал в унитаз. С утробным звуком конфеты, бутерброды, торты, мясо – все, что Кошечка годами старательно превращала в килограммы липкой субстанции, – исчезли в канализации.
Под ванной лежали обглоданные кости. Мелькнула мысль – а не скормить ли их псам где-нибудь за городом, но Марат сразу же отказался от этой глупой идеи.
После полуночи Морфей сосредоточил все свои силы на его глазах. Поза, в которой живот меньше всего болел, дико стимулировала желание уснуть. Пространство потускнело и сжалось в желтую точку.
«Хрясь!» – Отвесив себе пощечину, Марат поднялся.
В разбухшем животе кипел желудочный сок. В аптечке отыскался пузырек но-шпы, из которого в желудок перекочевало несколько таблеток. Безрезультатно.
Марат долго осматривал плоть, выискивая новые куски, которых, судя по всему, не было. Чем меньше мяса, тем опаснее было не следить за ним.
– Нельзя, нельзя… Спать, спать, спать. – Он напряженно искал выход. – Как хренову полярнику на Северном полюсе. Нельзя…
И выход появился.
Помня, что кроме почек имеется еще много всего, что можно отбить, Марат раскорячился над ванной, перед окошком на кухню. Банка растворимого «Жокея» должна была стоять с той стороны, на холодильнике.
Примерно тридцать сантиметров от стекла вперед и столько же вниз. Все правильно! Если ты, сука, не переставила его, прежде чем лечь в воду…
Марат с ненавистью взглянул на мясные залежи. Предстоял трюк, доступный лишь людям со сложной формой косоглазия, – отыскать кофе, одновременно следя за Кошечкой.
Банка оказалась на месте. Саданув по стеклу локтем, Марат на цыпочках, рискуя до кости располосовать руку, подцепил добычу. Свеча в зубах заморгала огоньком. Наверное, неудобнее было только мочиться в кабинке работающей карусели.
«Жокей» поскакал к хозяину.
В пластиковый стакан для чистки зубов Марат бросил черную, сыпучую горсть. Смешанный с проржавевшей горячей водой, по вкусу и цвету кофе напоминал деготь. Живот, возненавидевший хозяина, всхлипнул, но Марат несколькими глотками добил дозу. На первый раз хватит.
Пришла очередь трапезы.
В мясе, словно большая костяная раковина, виднелся кусок черепа. Внутри пряталось нечто мягкое, извилистое, похожее на морской полип. Марат вынул это и коснулся языком. Где-то он слышал, что сырой мозг по вкусу напоминает креветки.
Ложь.
* * *
В джинсах завибрировало. Затаив дыхание, Марат переждал бесконечную очередь звонков с мигающим на дисплее контактом «папа» (он звонил уже посереди ночи). Позже пришло смс, которое Марат не смог прочесть. Телефонное меню расплывалось. Иконки были понятны не больше, чем иероглифы.
Это вызвало злобу и пульсирующую боль над глазными яблоками.
Мобильник врезался в стену и, хрустнув напоследок, умер. Тут же, реагируя на действие, желудок потребовал опорожниться.
Едва Марат сел на унитаз, как голова налилась тяжестью. Кто-то сильный и безжалостный, склеивая веки, клонил ее к груди.
Сквозь разбитое окно было видно, как на кухне возникла предрассветная серость. Весьма вовремя, потому что от свечи остался похожий на игральную шашку огарок.
К полудню, когда солнце добралось до самой жаркой точки, люди из вентиляции вновь извлекли решетку и сунули свои носы куда не нужно. Их речь, как и меню телефона, была совершенно нечленораздельной.
Внутри зародился огненный демон. Судя по выпуклости живота, он был огромный. Раскаленными лапками он дергал внутренности, отчего те корчились, будто змеи на сковородках. Его смех напоминал бурчание в кишках.
В вентиляционной трубе что-то упало.
– Идите на хер… Пошли все на хер. – Марат ожидал треска и пыли. Забранная полотенцем решетка вылетит, явив еще одного жаждущего плоти дьяволенка.
Все расплылось.
Не спать! Правило первое, второе, пятое… Хрен знает какое! Оно предписывает не спать!
Мужчина в вентиляции говорил о квартире внизу. Проскользнуло слово труп, но Марат не смог на этом сконцентрироваться. Где-то далеко рассудок сигналил, что стоило бы обратить внимание на это слово, однако думать не получалось. Исступленное желание заснуть превратило тело в вату.
Бархатная темнота с нежностью любовницы приняла человека в объятия.
Спустя мгновение, которое на самом деле вмещало получасовой сон, Марат очнулся, застонав от злобы и бессилия. На месте выеденного углубления красовался бугор плоти. Ванна снова наполнилась.
Правило второе – ненавидеть…
Марат стал заталкивать в себя свежие куски. Перед глазами поплыли белые мухи.
Только не терять спокойствия. Если он упадет без чувств, весь труд пойдет насмарку.
Уже, твою мать, пошел насмарку!
Марат взял себя в руки. Нужно медленно и вдумчиво есть. Безропотно пережевывать и глотать.
Дьяволенок в вентиляции продолжал шуметь.
* * *
Третьи сутки ознаменовались симптомами пищевого отравления и мухами.
Лоб превратился в пылающую головню. Живот разбух и затвердел. Движения вызывали боль, будто, пресытившись плотью, желудок пытался разорваться, дабы извергнуть содержимое.
Мухи появились на пике жары. Возможно, они выбрались из-под полотенца на вентиляции. Жужжащие и блестящие, как самолетики над взлетной полосой, насекомые кружили возле мяса.
– Пошли к черту! – Вооружившись рубашкой, Марат гнал их. От кровавых шлепков ткань побурела, и некоторые насекомые предпочли сесть на нее.
Марат выискал несколько гнезд, густо усыпанных бледно-розовыми крупинками «риса». Очистив мясо от личинок, он смыл улов в раковину.
– Ты запустила себя, милая. Ой, как запустила. – Он ткнул пальцем в разбухший мертвый глаз. Кошечка безмолвно все стерпела. – Думаю, у твоего трахаря сейчас не встанет. Ты тоже так думаешь?
Под вечер сотовый, видимо обладавший магическим даром бессмертия, вновь ожил. Прежде чем окончательно превратиться в обломки, трубка прозвонила около дюжины раз.
Спустя несколько минут где-то в квартире проснулся телефон Марата. Звук сверлил голову, впуская в мозги горячий, протухший воздух. Телефон, наслаждаясь безопасной недосягаемостью, старательно измывался над хозяином.
– Заткнись! Заткнись! Заткниииииись! – Возможно, крик кто-то и услышал, однако сотовый утих, отзвонив не меньше десятка вызовов.
Тесть что-то заподозрил. Если человек не имеет подозрений, он не звонит черт знает сколько раз кряду.
Пусть наведается через денек и увидит пустую квартиру с надраенной ванной. И никаких следов крови, потому что кое-кто знает, как из мыльного раствора и ароматизатора для унитазов сделать замечательное средство от кровавых пятен…
Жена? Вам интересно, что с женой?
Кошечка вышла. Просто, сука, взяла и вышла! Может, ей захотелось чпоки-поки. Вы же знали, что ваша дочь шалава? Слышали, что в ее чпокаре восемьдесят три килограмма мяса? Это ровно на двадцать кило меньше, чем у нашего с вами шалавистого сокровища…
А еще от стресса у мужа проявится тяжелое кишечное расстройство, но ведь никто не будет подозревать человека из-за неконтролируемой реакции. Он даже поможет в поисках. Отыщет мертвое животное, голубя или кошку и бросит в вентиляцию, потому что, когда до козлов сверху дойдет полиция, непременно станет известно о запахе дохлятины.
Это просто кошка. Или голубь. Он сел на трубу и сорвался внутрь. Вы же знаете, как это бывает?
Лишь бы не заснуть.
Прямо в банке Марат заварил кофейное пюре и стал отхлебывать, понимая, что отныне мир разделится на два ненавистных вкуса. Кофейную горечь и солоноватую медь.
А когда все закончится, он несколько суток подряд будет…
* * *
Спать.
Спать.
Спать.
Спать.
СПАТЬ.
СПААААААААТЬ…
Вскоре он открыл замечательный способ дать глазам отдохнуть. Нужно было лишь поочередно опускать веки. Пока один глаз отдыхает, второй работает… Потом они меняются.
Стало чуть легче.
* * *
Мутное марево боли и жары захлестнуло сознание. От температуры губы потрескались, превратившись в кровавую сеточку.
Кто он? Что происходит?
Марат вертел в руках кусок плоти. В голове царила пустота, будто там, в гнездо для предохранителя, кто-то сунул отвертку, вызвав бесконечное электрическое замыкание.
Мясо… Сырое, теплое мясо.
Мучительная судорога свела живот. Вынырнув из боли и сонливости, Марат увидел на дне ванны что-то красное, мягкое, покрытое россыпью белых точек, по которым ползали мухи.
Из нутра к горлу ринулась горькая волна. Марат согнулся, выплеснув рвоту на пол. В голове тревожно просигналило: следи за Кошечкой!
За кем?
Марат оплескал лицо холодной водой. Вместо глаз в зеркале отразились две слезящиеся сливы над раздувшимися щеками.
Помнить про мясо!
Марат уставился вниз. Показалось, что мгновением раньше плоти было меньше.
Что-то внутри согласилось и предостерегло. Не отворачивайся, только не отворачивайся от жены!
Жены? Разве у человека без воспоминаний может быть жена?
Фотовспышками в памяти промелькнули образы фена, молотка и кровавой дыры на чужом лице. В висках выстрелило. Марат со стоном попытался обхватить голову, но промазал, скрестив руки перед лицом. Еще раз – и вновь. Конечности своевольно игнорировали мозговые импульсы.
Чье это мясо и почему он в крови? Боль в животе не позволяла размышлять.
Убийцаааааа! В голове взвыл знакомый женский голос, но Марат не смог его опознать.
Мяса стало еще больше, и это тревожило.
Вдруг он увидел Кошечку. Она стояла на пороге, как вампир. Тело, слепленное из кусков, держалось на честном слове – малейшее движение, и сотни ломтей с хлюпаньем рухнут на кафель.
Марат все еще не узнавал, но почувствовал, как на штанах самопроизвольно появилось теплое пятно. Оно было красным (привет отбитым почкам).
Жена улыбалась кривой, разорванной улыбкой. Чтобы смотреть, у нее имелся один-единственный глаз. Второй вместе с внушительной половиной лица валялся в ванне. Внутри глазницы что-то влажно пульсировало.
Марат вспомнил и закричал. Звук вышел тусклым и хриплым, как стон туберкулезника.
Как она явилась сюда?
Из трещин между кусками сочилась до боли знакомая студенистая кровь. Марат почувствовал металлический привкус на языке. Кошечка странным образом примагничивала взгляд мужа.
Что она хочет? Что?
И вдруг он понял. В ванне прямо из воздуха протаивали мясные ломти. От них шел парок.
Кошечка отвлекала внимание. И она добилась своего.
Сука!
Палухин силой заставил себя отвернуться. Глазные яблоки едва не разорвались от боли. Смотри на мясо! Смотри на мясо, а не на нее…
Правило четвертое – есть и не задумываться.
Марат глотал огромные, скользкие куски, набивая себя плотью, словно подушку перьями.
Ни в коем случае не поворачиваться.
Она все еще стояла там. Боковым зрением Палухин уловил тучный, капающий кровью силуэт.
Кошечка злилась. Жутко злилась из-за того, что не удалось наполнить ванну до краев. Марат почти физически чувствовал, как излучали ненависть мысли в ее голове.
В глубине квартиры выстрелила телефонная трель. Марат вздрогнул. Не поворачиваться. Только не поворачиваться туда.
Кошечка среагировала на сотовый.
Что за?.. Ломоть мяса застрял в горле.
Она уходила.
Полуразложившийся глаз на куске щеки торжествующе уставился на Марата. Кошечка углубилась в квартиру.
– Сука! Стой! Вонючая шалава! Стоять! – Он кричал, не смея отвести глаз от обрывка лица, торчавшего промеж свежих ломтей.
Марат понял, кто звонил ему на сотовый и кому сейчас ответит супруга.
Ненавистно-знакомый женский голос пробился сквозь стены.
– Папа… – сказала Кошечка.
* * *
Вопреки тому что услышал Марат, тестю никто не ответил. Гудки оборвались, и тишина открыла дорогу в пугающую неизвестность. Подполковник Каверин отыскал ключи от машины.
Укололо под ребром… Петр Ефимович побледнел.
Капнув на рафинад корвалола, он судорожно сглотнул. Терпкая мята охладила нёбо, и дышать стало легче. От жары и волнения мотор в груди переживал не самые лучшие времена.
В таком состоянии нельзя садиться за руль – будь жена жива, она забрала бы ключи. По сути, супруга входила в крайне малочисленную компанию людей, способных ставить Петру Ефимовичу ультиматумы.
Игла под ребрами медленно растаяла.
Единственной оставшейся женщиной, которую Каверин любил, была дочь. Если с ней что-то стряслось, тот, кто в этом повинен, окажется с простреленными коленями.
От недоброго предчувствия свело живот.
Брякнув, сейфовый замок проглотил ключ. Внутри прятался именной, остро пахнущий смазкой ТТ, о котором знали лишь двое. Каверин и человек, подаривший оружие.
Петр Ефимович коснулся нательного крестика. Несколько минут ушло на молитву. Знакомое по Чечне чувство неминуемо плохого не исчезло.
Звук затвора сменился болью. Ноготь указательного пальца, ненароком угодивший под сталь, оказался сорван. Пососав ранку, Петр Ефимович наклеил пластырь прямо на мясо и сунул пистолет в барсетку.
– Не вздумай, чтобы с ней что-то случилось. Не вздумай, говорю… – Сам не понимая почему, он адресовал эти слова зятю.
* * *
Утроба. Огромная кафельная утроба. Внутри, в горячей, смрадной испарине плавали два окровавленных близнеца. Мозг одного тяготел задачей – поглотить и переварить другого.
В ванне Марат принял позу эмбриона. Он отыскал самый надежный способ предотвратить рост мяса, каждым сантиметром тела осязая трупную массу.
Временами он представлял себя ребенком внутри матери. Теплая плоть уютно обволакивала, избавляя от страхов. Что-то, проснувшееся из-за недосыпания и стресса, толкало его в глубь изначальных человеческих воспоминаний.
Наружу выйдет лишь один. Мамуля никогда не узнает о втором. Никто не узнает…
Марат время от времени зажигал свечу и вновь ложился, наблюдая за пламенем. Веки смыкались, но спать запрещалось, иначе второй близнец хитрил. Он стремительно рос, вынуждая брата снова и снова поглощать ненавистную плоть.
Скоро все кончится сном. Марат улыбнулся, облизывая почерневший мертвый глаз.
Когда Петр Ефимович проник в квартиру, Марат достиг апогея пятисуточной бессонницы. Спектр ощущений претерпел странные изменения.
– Каххфетрина! – Оглушительно-громкое слово взбудоражило тишину. Голос, породивший его, таил опасность. Тем не менее сознание легко, словно воздушного змея, отпускало реальность.
Колбасная машина в брюхе безостановочно работала. Челюсть онемела. Клеточки тела превратились в сверхчувствительных сторожей, улавливающих потуги близнеца к регенерации.
Что-то внутри предупредило: ОПАСНОСТЬ!
Барабанные перепонки искажали звуки до неузнаваемости. Шаги тестя врывались в ванную и, достигнув акустического пика, обращались слабым шипением.
Марат попытался шевельнуть руками. По ладоням скользнула дрожь, появившаяся значительно позже мозговой команды. Слушались лишь глаза. Картина, которую они созерцали, медленно затягивалась темнотой.
– Кхаааттттяаа? – Бас Петра Ефимовича размазался по пространству.
Марат потянулся к последнему куску. Разбухшая часть Кошечкиного лица казалась далекой, словно противоположный берег озера.
* * *
«Пусть это будет холодильник. Пожалуйста. Пусть он протек, потому что дочь или ее муж скребли морозилку ножом, и от случайной дыры вышел весь фреон… И пусть они куда-нибудь уехали…»
Откладывая момент, когда придется воспользоваться собственным ключом, подполковник Каверин гадал о происхождение тухлого запаха, бьющего из дверных щелей.
Он с облегчением осмотрел электрический щит. Раз предохранители находились в положении «Выкл.», значит, все хорошо. Когда нет электричества, холодильники текут, а еда в них тухнет.
И квартира пуста. Если дома кто-то есть, он обязательно включил бы свет.
Если есть кто-то живой…
Лязгнул замковый механизм. На Петра Ефимовича дохнуло смрадом. Стало совсем тревожно: продукты так не пахнут…
– Катерина… – позвал отец.
В голове без остановок крутилась карусель слов: «Пожалуйста, пусть будет так, что внутри окажется пусто. Пусть будет так, что внутри…»
Ответом ему стало безмолвие, окрашенное тонким, хрустящим звуком. Словно неподалеку кто-то сминал газетную бумагу.
Ванная – вонь шла оттуда.
Кто-то кряхтел. Петр Ефимович шагнул внутрь и остолбенел. Стены, оклеенные незнакомыми черными обоями, волнообразно шевелились, порождая гипнотический эффект.
Это были не обои.
Он задержал дыхание, чтобы не вспугнуть тысячи мух, которые, перебирая лапками, создавали отвратительный хруст. Судя по запаху, они могли питаться воздухом как бульоном.
Марат лежал в ванне. Из-за крови и насекомых, покрывших тело глянцевой коркой, казалось, что кожа на нем отсутствует. Зять глядел на Петра Ефимовича разбухшими глазами. Рот у Марата был разворочен. Остатки зубов рафинадными осколками виднелись в каше расплющенных десен.
Его избили… Избили. А что с Катей?
Отмахиваясь от насекомых, Петр Ефимович попытался вытащить зятя.
– Марат… Кто это сделал? Кто? – Подполковник Каверин искал глазами раны, но тщетно. Тогда откуда кровь?
Веки у Марата смыкались. Судя по всему, он ничего не соображал.
– Кто здесь был? Где Катя? – Где-то глубоко в себе Петр Ефимович не желал ответа, страшась его больше одиночества или смерти.
Зять безмолвно шевелил окровавленной челюстью.
– Кто с тобой это сделал? Что с Катериной?
Под ногой хрустнуло. Петр Ефимович наклонился.
Подобное он пережил лишь раз, на войне, когда семнадцать с четвертью минут неподвижно стоял на мине. Страх крылся не в этих минутах. Он заполнил единственное мгновение, когда Каверин, тогда еще капитан, которому судьба приготовила прозвище Счастливчик, почувствовал щелчок.
Пространство под ванной заполнили окровавленные кости. По ним ползали мухи, щедро отложившие «рисовых зерен» в остатках плоти. Наружу торчал локон знакомых каштановых волос.
Внутри возникла ледяная пустота, словно мозг, уберегаясь от потрясения, имеющего все шансы стать смертельным, отключил функцию «думать».
Раздалось чавканье. В пухлом, сизом ломте Счастливчик Петр Ефимович до последнего отказывался узнать знакомые черты.
Пережевывая кусок щеки, переходивший в разорванный носовой хрящ, Марат зевнул. Кровавая кашица вывалилась. Стало видно, что зубы ему никто не выбивал.
Каверин тонко, по-женски взвыл. Мухи хлынули со стен, затопив пространство хрустом миллиона газетных листов. Черный колючий ливень застучал по лицам.
Суета подействовала на Марата. Он попытался подняться, однако моментально стих, напоминая мотор, заглохший вначале разбега.
ТТ лег в ладонь. Дуло ткнулось в огромный живот, на котором кожа натянулась до предела. Петр Ефимович сжал палец на курке, но выстрелить не сумел.
ТАМ, ВНУТРИ, НАХОДИЛАСЬ ДОЧЬ.
Невыносимо холодная игла проколола грудь. Каверин зашатался, хватая воздух ртом. Глаза стремительно затягивало черными точками, и мухи тут были ни при чем.
Он застонал.
Успеть… Только бы успеть.
Ствол пистолета замер возле окровавленного лба. Крошечный черный рот ТТ приготовился плюнуть свинцом. Сквозь марево сна, Марат улыбнулся тестю, приветствуя смерть жутким красным оскалом.
Это была отличная возможность уснуть.
Навечно.
* * *
Пуля в упор, как и любая другая, движется быстрее звука, поэтому Марат не услышал выстрела. Его похоронили, но для начала в морге сшили развороченное свинцом лицо. Стежок за стежком, как брюхо фаршированной утки.
Глаза были плотно заштопаны, оттого и не открывались. Тело сплющилось под тяжестью горячей могильной земли.
Горячей?
И отчего-то скользкой…
Может ли человек думать после смерти? Если так, то именно это происходило с Маратом.
«Крррррак!» – Со скрипом корки, отдираемой от ссадины, разомкнулись склеенные сукровицей веки.
По глазам хлестнул дневной свет. Сотни крылышек тонко загудели.
Марат лежал погребенным в мертвой органике. По мясу, заполнившему ванну до краев, ползали счастливые от сытости мухи. На уровне глаз ехидно скалилась половина Кошечкиного лица.
ОН ПРОСПАЛ. ОН ВСЕ ПРОСПАЛ.
Марат забился, ощущая себя рыбой в сетях.
Мясная могила не собиралась отпускать. С усилием, словно младенец, застрявший в родовых путях, Марат выбрался из чавкающей ловушки.
На полу, с лицом цвета чугуна окоченел Петр Ефимович. Одну руку тесть навечно прижал к левой стороне груди. Другой сжимал нацеленный в потолок ТТ.
Временами повод к веселью можно отыскать даже в покойнике. Заглянув в холодные глаза, Марат расхохотался. От смеха он сполз на пол и там, обхватив колени, изнемогал от веселой истерики.
Это правда было смешно. Тесть смотрел тем же самым взглядом, что и мертвая Кошечка. Они оба обладали этой проклятой особенностью – расти.
За вашим семейством нужен глаз да глаз…
В животе заныло. Поразмыслив, что сделать: поначалу, сходить к унитазу или на кухню, – Марат выбрал второе. Вернулся он с топором.
За окнами кипела жизнь. Марат прислушался. Миллион голосов и три миллиона каблучных перестуков походили на бесконечную мушиную возню. Снаружи зеваки устали ждать зрелища.
Кто-то из них вот-вот должен закричать: нас обманули! Никакого убийства не было! Он не вынес свою стокилограммовую мертвую супругу! Надувательство!
Теперь, когда появился еще один труп, их глаза заблестят. Еще как!
Пусть изнемогают от предвкушения. Пусть… Им не достанется зрелища. Тому виной была одна крошечная причина.
Марат знал воистину отличный способ скрыть убийство.