Перевод Л. Жданова.
Это произошло на южном полярном континенте. Но вообще-то могло случиться и в Осло — в любой точке земного шара, где бывает мороз. Ведь речь идёт о самом обычном явлении природы, существующем миллионы лет. Одно из маленьких чудес, которые происходят у нас под носом, но почти всегда остаются незамеченными…
18 мая на Землю Королевы Мод опустилась полярная ночь. Я взобрался на ледяной гребень над Модхеймом. Нет, не видно ни солнца, ни даже намёка на рассвет!
В сухом морозном воздухе, будто косматые пушинки, — легче пушинок — парили снежные хлопья. Одна снежинка легла на мой рукав и заблестела сквозь сумрак. Белая точка на синей ткани… Я поднял руку и присмотрелся.
Это была уже не косматая пушинка, а крохотная сверкающая шестиконечная звёздочка. Совершенное произведение искусства, настоящая драгоценность… А сверху сыпались ещё звёздочки. Воздух загустел. Синий рукав стал белым. Снег покрывал меня с ног до головы.
…Я приехал сюда далеко с севера; вот уже почти пятьдесят лет на меня сыплется снег — на родине и в других странах. Но только теперь, почти у южной оконечности Земли, в краю суровых морозов, мне открылась вся неизъяснимая красота снежинок. Не совсем обычное приключение в день 18 мая!
Национальный праздник отметили как следует. Наши зимовщики — пятнадцать исследователей из Норвегии, Швеции, Канады, Сиама и Австралии, — обрадовавшись поводу, взялись за дело с подлинно антарктической основательностью. Да и боги погоды (только не вернее ли, что здесь погодой ведают демоны?) устроили для нас могучий концерт; смею утверждать, они заглушили бы все духовые оркестры Норвегии, вместе взятые. Но как ни странно, и они по примеру норвежских оркестров на следующий день после торжества — то есть 18 мая — предпочитали отдыхать. Именно тогда я и смог открыть красоту снежных звёздочек.
Ещё с вечера 15 мая Антарктика пустила свою музыку на всю катушку. 
Больше двух суток бушевал шторм, пурга набрасывалась на метеорологов, когда те выходили к приборам. Канадец Роте вернулся из «магнитного иглу» обледенелый с ног до головы; ему понадобился час с лишним, чтобы одолеть пятьсот метров.
Радист Рогстад принял штормовые предупреждения из Чили, с Фолклендских островов и Южной Георгии. Над Землёй Грейама завывала непогода. Метеорологи Шумахер и Лильеквист, получив колонки сухих цифр, сели чертить свои карты. Так что мы подготовились к праздничному концерту задолго до того, как начал падать барометр.
И вот на северо-западе, оскалив белые пасти, заревели, заплясали буйные орды стихий, свирепый шторм защёлкал своим бичом. Новые пласты снега припаивались к старым, так же ещё непорочно чистым. Обезумевший, разъярённый воздух гнул алюминиевые мачты, пурга высекала из антенны искры, в наушниках стоял пулемётный треск.
Но при чём тут ледяные кристаллы и снежные звёздочки? А при том, что в такие дни зима гранит свои драгоценности и выкладывает из них целый материк льда, протяжённостью равный расстоянию от Нордкапа до Аляски, а высотой — до четырёх-пяти тысяч метров. Бушующий вихрь состоит из несчётного множества легчайших звёздочек и розеток. Ежечасно рождаются миллиарды великолепных шестиугольников, бесконечное разнообразие абсолютно симметричных форм.
На протяжении тысячелетий наслаивается снег на макушке земли, растёт её ледяная шапка; великое строительство ведётся так широко, что лёд, покрыв хребты и равнины, расползается во все стороны и обламывается в море — целые ледяные горы качаются на волнах, целые плавучие острова.
Мы поселились здесь всего три месяца назад. За этот короткий срок лагерь так занесло, что над снегом торчали одни радиомачты; мы жили в огромном сугробе на краю движущегося ледника и на пределе жизни. В те дни мы ещё не знали, что высоко в горах на юге лежат в зимней спячке замороженные микроскопические существа, которым предстоит оттаять и пробудиться на несколько дней или даже часов, когда столбик градусника, понатужившись, с трудом поднимется чуть выше нуля. Впрочем, если бы мы и знали об этом, такое соседство вряд ли бы скрасило наше одиночество.
В день праздника, в 4.50 утра, нас разбудил салют. Взорвался вытяжной клапан нефтяной печурки (снег забил трубу), грохот получился великолепный. Мы загасили печь и продолжали спать.
Около 16 часов кривая барографа упала почти отвесно, в несколько минут скорость урагана возросла с 25 до 33 метров в секунду. 
Оркестр шпарил вовсю до 1.7.15, когда у нас на столе уже появился десерт. В этот миг давление так же внезапно поднялось на целых шесть миллибаров, ураган сменился лёгким ветерком. Приглушённая музыка нравилась нам гораздо больше.
Итак, праздник прошёл весьма бурно, однако больше всего запомнился следующий день. Да и как его забыть, когда у тебя на рукаве вдруг по-явилось одно из чудес света! Упало сверху — и лежит.
А впереди поджидают новые чудеса! Когда с южного плато на нас низвергается леденящее кровь высокое давление, изгоняя с неба косматые тучи, мороз являет взору ещё более замечательное зрелище. Небосвод ослепительно ясен, но крохотные частицы влаги в воздухе смерзаются в лёгкую мерцающую мглу. Морозная мгла мне, разумеется, давно знакома; но теперь наши трезвые учёные показали, что она состоит из микроскопических кристалликов льда — из ледяной пыли, частицы которой куда мельче видимых простым глазом снежных звёздочек.
Замёрзшая кристаллическая взвесь отражает свет солнца, луны или наших фонариков: в воздухе вспыхивает нежнейшее гало. Видишь то белые переливы, точно просвечивает фарфор, то холодные матовые спектры — радуги из замёрзшей росы.
Трое молодых учёных идут на охоту за кристаллами. Ловят их на смазанные жиром стеклянные пластинки, фотографируют под микроскопом — иначе не разглядишь. Охотничьи угодья — на крыше, а фотографируют в холодной пещере в снегу. Здесь — ледовая лаборатория. Достаточно дыхания или тепла от электрической лампочки чтобы кристаллы превратились в невесомую влагу. Но из проявителя извлекаются всё новые листки с узорами непостижимой красоты.
Какие законы, какие силы творят это множество различных орнаментов, столь тонких и столь совершенных, безукоризненно точных во всех своих пропорциях и столь хрупких?! Что ни говори: мороз — превосходный мастер, и дотошный, и с неистощимым воображением. К тому же щедр до расточительности.
Молодые исследователи увлекались, как могут увлекаться лишь охотники да коллекционеры. Они говорили о «дневном улове» фотографий. В конце концов у них скопились огромные пачки; все ювелирные мастерские мира не могли бы соперничать с этим собранием драгоценностей, хотя бы потому, что среди сотен экспонатов не было ни одного дубликата. 
Есть же люди, которые, глядя на такие чудеса, способны оценивать их с точки зрения только чистой физики! Удивительно разнообразие душ человеческих! Находятся такие, что способны отрицать сказку и признают лишь сухое, конкретное исследование.
Но с рождением снежинки сказка не кончается: звёздочки, розетки, призмы, иголки и палочки — все они, коснувшись снежного покрова, исчезают. Теряют свою форму и образуют гораздо более грубые крупинки снега. Однако закон сохраняет свою силу, преобразование следует строгим правилам. Положите под микроскоп разрезанную крупинку, и вы увидите, что она сложена из кристаллов. Больших и малых, но обязательно в виде всё того же магического шестиугольника.
Вы углубляетесь в снеговой покров, наблюдаете дальнейшие стадии превращения. Крупные кристаллы вбирают в себя мелкие. Это уже не сверкающие драгоценности, но шестиугольник остаётся шестиугольником. Как бы ни возрастало давление, линии гексагона нерушимы.
Тончайшая чёткая организация как в воздушном слое свежего снега, так и в плотном, но пластичном теле фирна. Лишь в голубом льду стираются строгие очертания.
Гляциологи, вооружившись бурами, изучают эти изменения, исчисляемые годами, десятилетиями, веками.
Вечером, много дней спустя, молодой учёный Чарлз Свисинбенк из Сиама положил на мой стол ледяной керн. Он утверждал, что этот снег выпал около 1800 года! Керн был добыт с глубины ста метров в четырехсотметровой ледяной полке, на которой мы жили.
По этому случаю следовало бы подать коньяк «Наполеон». За неимением лучшего я положил кусочек льда в коктейль из водки и фруктового сока. Лёд растаял, вернувшись в своё первоначальное состояние; тихо лопались пузырьки древнего воздуха…
Итак, мой нехитрый коктейль разбавлен водой. Но одновременно в бокале передо мной завершился цикл протяжённостью в 150 лет. То, что я пил, было блестящими морозными кристалликами в воздухе той поры, когда великий император шёл через Альпы в Италию, — и эти же самые кристаллы были погребены на глубине двухсот метров 17 мая 1814 года.
Но что удивительного! В Гренландии я пил воду из снега, который выпал задолго до того, как Харалд Хорфагре создал единое Норвежское государство. Может быть, даже до того, как иудеи пересекли Красное море! 
А кто измерит возраст снега и звёздной россыпи, непогоды и морозной мглы, укрытых на дне 5-тысячеметровой толщи материкового льда?
…Маленький человек стоит 18 мая на сугробе в Антарктике и разглядывает снежинку, принесённую ветром на его рукав. Сам царь Соломон, владелец несметных сокровищ, не имел такой драгоценности!