«Освобождение» крестьян стало совершившимся фактом, но «на место сетей крепостных люди придумали» столько «иных», что на вопрос: «народ освобожден, но счастлив ли народ»? — Некрасов не мог дать иного ответа, кроме отрицательного:

Проблема народного счастья так и осталась неразрешенной. Этой проблеме Некрасов снова посвящает целый ряд произведений, среди которых и по размерам, и по глубине общественного смысла, и по силе художественного воздействия выделяется большая поэма «Кому на Руси жить хорошо», которую с полным основанием можно отнести к жанру «народных эпопей».

У каждого великого поэта есть свое излюбленное произведение, работе над которым он оттает лучшие силы. Для Пушкина это был «Евгений Онегин», для Лермонтова — «Демон», для Гоголя — «Мертвые души». Делом жизни Некрасова была поэма «Кому на Руси жить хорошо». К ее созданию поэт приступил около 1864 г. и работал над ней, — правда, не сплошь, а с перерывами, — в течение 12–13 лет. Незадолго до смерти Некрасов выражал огорчение, что не сможет довести поэму до конца. «Начиная, я не видел ясно, где ей конец, — говорил он А. С. Суворину. — но теперь у меня все сложилось, и я чувствую, что поэма все выигрывала бы и выигрывала». Писателю-народнику Г. И. Успенскому поэт объяснял, что в это произведение его «должен был войти весь опыт, данный изучением народа, все сведения о нем, накопленные по словечку в течение 20 лет».

Поэма «Кому на Руси жить хорошо» по всем данным, — по времени работы автора над ней, по величине (около 800 стихов) по тому значению, которое придавал ей автор, — занимает в творчестве Некрасова центральное место.

Первоначально Некрасов полагал дать в поэме широкую картину жизни всех классов русского общества в пореформенные годы. В споре о том, «кому живется весело, вольготно на Руси», были высказаны шесть противоположных, исключающих друг друга, мнений. Шесть мнений обязывали поэта дать шесть ответов. Но Некрасов, изобразив встречу своих странников с «попом» и с «помещиком», отвечает только на два мнения; остальные четыре остаются без ответа, по крайней мере в — беловых рукописях поэмы. Это говорит о том, что в процессе работы Некрасов несколько отошел от первоначального замысла, отошел вследствие того, что в 70-е годы, когда он особенно усердно работал над поэмой, для него, как и для многих современников, особое значение приобрел вопрос о народном (крестьянском) счастье, а в частности о тех путях, которые к нему ведут. Ответ на вопрос, счастлив ли народ в настоящем, был уже предрешен для Некрасова в самом начале его работы над поэмой и предрешен в отрицательном смысле. Можно ли всерьез говорить о счастье крестьян Подтянутой губернии, уезда Терпигорева, Пустопорожней волости, деревень: Заплатова, Дырявина, Разутова, Знобишина, Горелова, Неелова, Неурожайки тож?! Ведь эти названия выбраны поэтом не случайно, а с целью подчеркнуть как горькую бедность, так и крайнюю забитость крестьянства, при которых ему только остается горе горевать. О крестьянском счастье можно говорить только в ироническом смысле:

Какие же причины препятствуют крестьянскому счастью, какие пути ведут к нему? Вот к чему прикована мысль Некрасова как автора поэмы.

Время развертываемого в поэме действия — годы, непосредственно следующие за «освобождением». Семь странников именуются «временно обязанными»: временные же обязательства крестьян в отношении помещиков продолжались с февраля 1861 г. по февраль 1863 г. Таким образом действие поэмы приурочено к этому именно времени. Поэт хорошо сознавал, что через два-три года после отмены крепостного права — видеть в нем явление только исторического порядка было бы совершенно неправильно. Пусть оно отменено, но его растлевающее влияние чувствуется повсюду. Немало еще людей, которые вздыхают о нем.

Вздыхают, прежде всего, помещики-крепостники, органически неспособные примириться с упразднением тех порядков, когда каждый из них мог сказать о себе:

Вздыхают о недавнем прошлом и те, кто кормился около барского стола и на этом основывал свое материальное благосостояние. В уста попа Некрасов вкладывает такие слова:

С отменой крепостного права приуныли барские «холуи» — те из дворовых людей, которые привыкли служить господам и рабски были преданы им. Про одного из них — Плата — страдники рассказывают:

И это несмотря на то, что «барские милости» в действительности граничили с возмутительным издевательством над личностью «преданного раба», — вроде купанья его в пр руби. О людях, подобных Ипату или «холопу примерному — Якову верному», в поэме сказано:

Отмена крепостного права, оплакиваемого представителями реакционного дворянства и их прихлебателями, приветствуется, по поэме Некрасова, широкими массами крестьянства. Удивляться этому, конечно, не приходится. В целом ряде и отдельных эпизодов и обобщающих суждений, вложенных поэтом в уста тех или иных действующих лиц, подчеркиваются кошмарные ужасы крепостной неволи. Достаточно сослаться хотя бы на вошедшие в текст последней части поэмы песни «Веселую», с ее надрывающим душу припевом: «славно жить народу на Руси святой», «Барщинную» («Беден, нечесан Калинушка», у которого «с лаптя до ворота шкура вся вспорота, пухнет с мякины живот») и рассказ — «Про холопа примерного — Якова верного», не нашедшего лучшего способа отомстить своему барину, как повеситься на его глазах.

Крепостное право не только обрекало крестьян на жизнь, полную лишении и надругательств: оно коверкало их нравственную природу, прививало им смирение и покорность, эти рабские добродетели, учило их звериному эгоизму. Как «змея родит змеенышей», так «крепь» родила немало крестьянских грехов, в том числе и такой страшный грех, как переход на сторону классового врага (в последней части поэмы рассказ «Крестьянский грех»).

Расценивая так дореформенные времена, Некрасов отнюдь не обольщался и пореформенным настоящим. Его взгляд на крестьянскую реформу, на пресловутую «волю», быть может не отличался такой прямолинейностью, как взгляд Чернышевского, но ни в коем случае не противоречил ему. Взгляд Чернышевского с предельной отчетливостью был формулирован впоследствии Лениным. «Крестьянскую реформу» 61-го года, которую либералы сначала подкрашивали, а потом даже прославляли, он назвал мерзостью, ибо он ясно видел ее крепостнический характер, ясно видел, что крестьян обдирают гг. либеральные освободители, как липку». Такой убежденный революционный демократ, как Чернышевский, иначе относиться к «реформе» и не мог, ибо «крестьяне остались и после освобождения «низшим» сословием, податным быдлом, черной костью, над которой измывалось поставленное помещиками начальство, выколачивало подати, пороло розгами, рукоприкладствовало и охальничало».

О том, как совершалось «освобождение», в поэме Некрасова сказано сравнительно мало. Все же имеются весьма характерные указания на то. что если кое-где крестьяне и получили сколько-нибудь удовлетворительные земельные наделы, то это являлось редчайшим исключением из общего правила:

Поэт отчетливо сознавал, что «освобожденный» крестьянин не перестал быть объектом самой жестокой эксплоатации. В уста одного из своих героев. Якима Нагого, он вкладывает такие знаменательные слова:

Если слово «бог» заменить (как это и сделано в подпольном издании поэмы 1873 г.) словом «поп», то социальный смысл данного четверостишия станет совершенно ясен: и после «освобождения» крестьянин работает не столько на себя, сколько на паразитирующие классы (дворянство, духовенство), возглавляемые царем. Правда, в этом перечне паразитов отсутствует буржуазия. Зато в других частях поэмы ей уделено достаточно внимания. С кем ведет борьбу герой поэмы Ермил Гирин? — С купцом Алтынниковым! Из-за кого угодил в тюрьму Яким Нагой? — Из-за купца же! Чья непомерная жадность погубила силача Трофима? — жадность «проклятого подрядчика», «бестии», «подлеца».

«Порвалась цепь великая», — отменено крепостное право, барин лишен права подвергать крестьян телесному наказанию, но их постоянно на «законных основаниях» приговаривают к розгам волостные суды («Пир на весь мир»).

«Порвалась цепь великая», но не изменились к лучшему и остаются кошмарно тяжелыми условия крестьянского труда:

«Порвалась цепь великая», но. как и раньше, голод стучится у крестьянских дверей, и мрачная «голодная» песня невольно просится на уста:

И все же поэт уверенно и твердо, устами Григория Добросклонова, заявляет:

[в оригинале отсутствуют стр. 95-100]

«доли народа», т. е. народного счастья. Рано или поздно народ добьется их.

Когда эта искра разгорится, — поднимется «пе-исчислимая рать», в ней скажется «несокрушимая сила», и тогда народное счастье перестанет быть мечтою. Борьбе во имя торжества «честного дела», во имя того, чтоб «землякам его и каждому крестьянину жилось вольготно, весело на всей святой Руси», — Гриша отдает всю свою жизнь. Пусть судьба грозит ему «чахоткой и Сибирью», — он не изменит себе, не свернет с избранною пути.

Образ Гриши овеян современностью, ибо воплотил в себе характерные черты революционера-семидесятника.

В поэмах о декабристах и декабристках («Дедушка», «Русские женщины») Некрасов обращается к славному историческому прошлому русского народа и создает не менее яркие образы «первенцов русской революции» — участников движения 20-х годов XIX века и их героических жен.