Шак

Мало хорошего, если тебя ночью выдергивают из теплой постели, а ты при этом не понимаешь, чем прогневил хозяев. Когда понимаешь - тоже хреново.

Под куртку задувало. Шак распутал руки, вытащил из кучи барахла теплый плед, укрыл им, вздрагивающую Сольку, и себя заодно.

Опять грохочут на твердой дороге колеса. Опять переваливается боками телега. Полнеба загородила спина возницы.

Правь, парень, а я еще отдохну. Перемогли минутку в пряничных хоромах. Отъелись, отоспались на мягком. Хватит. Пора и честь знать. Интересно, чернявая лошадка будет его вспоминать? А он ее? То-то! Не жди от других того, что не готов дать им сам.

Можно прикорнуть к теплому боку девушки и досмотреть сон, с которого сорвали и повели в неизвестность.

Все же не на шутку испугался князь. Четверо дюжих воинов до такой степени стиснули Шака плечами, подожми ноги - так донесут. Хорошо, что сразу вывели во внешний двор и толкнули к телеге. Сверни стража в сторону донжона, никакие бы путы не удержали.

Пелинор все рассчитал. Решись он, скормить гостей медведям, имел бы в собственном доме нешуточное побоище. Можно, конечно, резать сонных. А Санька? Вернется котейка с границы, так и ли иначе ему кто-нибудь из слуг проболтается. А не проболтается, он сам учует. Девочек жаль. Цыпе вот-вот рожать.

Солька перестала вздрагивать, пригрелась и уснула. Спи маленькая. Шак погладил подружку по голове. Под пальцами скользнул цветочек.

Поразительные существа дриады. Дай им солнышко, водички и немного любви - они счастливы. Зачем, спрашивается, Сольке столько лет колесить по дорогам? Осела бы на земле, завела клиентуру. Там виноград осыпается - подправь; там поле который год не родит - пошепчи, поваляйся с хозяином в борозде, глядь, осенью зерном завалятся.

Ага. А долгой зимой, подкрадется к домику, что притулился на краю деревни, обозленная мужскими изменами, бабская свора и пожжет травяную колдовку вместе с хатой. Пусть без хлеба, зато муж на сторону не смотрит.

***

Игор остолбенел, когда узнал про дриад.

— Ты же у змей три года харчился, неужели не слышал? - подозрительно сощурил глаза Шак.

— Случая не представилось, - ядовито откликнулся человек. - На галере, да в бараке: во-первых, не видно, кто там снаружи прогуливается; во-вторых, боязно спрашивать. Не то ляпнешь, тебе - змею за шиворот.

Несмотря на логичность таких объяснений, конь заподозрил, а со временем и прочно утвердился в своих подозрениях. Искать дом парня в Камишере - пустая трата времени. Тот дом, похоже, за такими далями, всю жизнь иди, не дойдешь.

Им было трудно. Никто из их четверки не бывал в центральной провинции, не знал мест, нравов, обычаев. Они и друг друга-то не всегда понимали. Но и рабы и Шак все же были уроженцами этой земли. Игор - нет.

К концу третьей недели блужданий по овражистым лесам, четверка беглецов вышла на пологую возвышенность. Рабы повеселели. Шак тоже порядком устал от густолесья. То ли дело, степь: простор, воздух, воля - беги, куда хочешь.

Они рысцой поднялись на пригорок. Тут Шак остановился и остальным махнул, не дергаться. Впереди, саженях в десяти, шел, будто прорезанный гигантским плугом, закругленный ров. Стенки канавы спеклись. Кое-где блестел оплавленный камень. В центре, засыпанного красной пылью круга, возвышалась то ли куча камней, то ли разрушенное здание. Шак никогда не видел ничего подобного, но чутье подсказывало: впереди притаилось нечто совсем чужое, инородное, а по тому опасное.

Они спохватились только, когда Игор одним прыжком перемахнул оплавленную канаву. Из-под его разбитых башмаков взвилось облако невесомой красной пыли. Путь человека заклубился густым, слепым маревом.

— Стой! Вернись! - заорал Шак. Человек не слушал.

Игор остановился только, добежав до развалин, постоял немного и шатаясь побрел обратно. Конь тоже подошел к краю канавы. На близком расстоянии он почувствовал, что земля по ту сторону продолжает тлеть холодным смертельным огнем.

Игор вернулся запорошенным мелкой красной пылью. По щекам ветвились дорожки слез. Шак отвернулся. Слезы - позор мужчины. Но позже, прикинув чужую одежку на себя, умерил презрение. Оборвись завтра явь, улети ты к далеким чуждым берегам, любой проблеск былой жизни покажется светом в конце туннеля, который приведет назад, в счастливое прошлое.

Игор нашел в лесу ручей с заводью и до ночи плескался в нем, отмываясь от красной пыли; вернулся нагой с охапкой мокрой одежды и начал прожаривать ее над костром.

— Что случилось? - несмело поинтересовался Сун. Игор не ответил, остервенело встряхивая затлевшие штаны. Переспрашивать раб не решился. Когда одежда просохла, человек натянул заскорузлые тряпки и уселся поодаль.

— Иди к костру, - позвал Шак. Ири положил на широкий лист лопуха кусок жареной зайчатины. Игор приказал рабу остановиться.

— Положи за костром и отойди.

— Говори, что случилось! - приказал Шак.

— Не уверен… но ко мне лучше не приближаться.

— Это был твой дом? - напрямую спросил конь.

— Мне так показалось, - отозвался Игор, и упал лицом в, сложенные на коленях руки.

В течение десяти дней он не подпускал к себе ни рабов, ни Шака. За это время его лицо руки и ноги до колен покрылись кровавыми волдырями. Игор ослабел до того, что не мог идти.

Беглецы, выбрав место у воды, остановились на длительный привал. Еще через несколько дней, пузыри полопались и в одночасье, к немалому удивлению и радости самого Игора, превратились в синие рубцы. Он быстро начал поправляться. Только волосы на голове и теле у него вылезли полностью.

Однажды, когда Ири и Сун были заняты по хозяйству, он сам подошел к Шаку.

— Я уже не опасен.

— Я знаю.

— Откуда?

— Чувствую. Ты человек. У вас нет чутья.

— Я думал… думал, прыгну и окажусь… не знаю. Дома или где-то в другом месте…

— Я сам не встречал, но слышал от других про такие плеши. Эта еще тлеет. На горячей ничего не растет. Когда земля совсем остынет, на месте круга вырастет завертуха - дерево-куст. Очень густой. В нем даже мелкие…

— Знаешь, я, наверное, скоро умру, - перебил его Игор.

— Там была отрава? - дернулся Шак.

— Что-то вроде. И… не надо идти на запад. Там нет моего дома.

— Я догадался.

— Страшно умирать.

— Да погоди, ты…

— Знаешь, кем я был дома?

— Кем?

— Артистом.

Конь наморщил лоб, соображая.

— Ну, тут, у вас… не знаю… цирк, театр, что-то обязательно должно быть

— Какую работу ты делал? - потребовал Шак.

Игор скорчил потешную рожу и вдруг с мета пошел колесом по поляне; остановился и, перекувыркнувшись через голову, поднял руки в приветствии: але!

— Ты арлекин?!

— Пусть будет - арлекин, - засмеялся человек.

— В герцогстве есть арлекины. Они ездят от крепости к крепости и забавляют людей. Для настоящего аллари это позор! - Шак отвернулся от расстроенного Игора.

Разговор про арлекинов вспомнился, когда они наконец-то вышли к обжитым местам. К тому времени люди не просто устали - вымотались до изнеможения. Дальше бродить по лесу не было никакой возможности. Дичи стало меньше. Грибы и ягоды еще не поспели. Людям грозил голод. Шак еще какое-то время мог питаться съедобными травами, но знакомых, по мере продвижения в чужие земли, попадалось все меньше. Да и мяса хотелось, хоть грызи собственный кулак.

Когда посреди лесного бездорожья конь углядел тропинку, безумно обрадовались все. Они шли по ней весь день, заночевали у ручья и на утро вбрались к деревне. Но торжественной встречи не случилось.

Навстречу грязным оборванным бродягам вывалило человек двадцать крестьян, вооруженных косами и вилами. Разговор был коротким: проваливайте. Обозленный таким приемом Шак чуть не полез в драку. На нем повисли сразу трое, причем, все свои. Когда опасная деревня осталась позади, конь и сам сообразил: ввяжись он в побоище, их бы тут же и положили. Как ни крути, безоружного, - даже если ты боевой конь, - толпа сомнет и стопчет. К тому же, его сильно смутил тот факт, что среди хуторян не было ни одного аллари. И держались эти люди без всякого страха.

Шак брел чернее тучи. Если в лесу прокормить и защитить троих людей он какое-то время еще мог, в населенных местах просто не знал, что делать. Сознание собственной беспомощности бесило.

Сидя в тени под деревом, Игор по очереди подбрасывал в воздух гладкие круглые камешки. Два, три, потом - пять. Улыбка до ушей, глаза сощурены - смешная маска. Камни чередой перетекали из ладони в ладонь. Изловчившись, он кинул один из-за спины. Камешек послушно пришел к остальным.

— Покажи, как ты это делаешь, - потребовал Шак.

— Смотри.

Но, как конь ни старался, у него ничего не получалось. В конце концов, он со злостью зашвырнул камни далеко в кусты.

— Сун! - позвал человек. Когда к ним подбежал раб, Игор катнул ему круглый валун величиной с голову. - Можешь оплести его так, чтобы была удобная ручка?

Для верности он жестами показал, что нужно делать. Час через два Сун позвал их, оценить работу.

— Надо подкинуть и поймать. Сможешь? - спросил Игор у недоумевающего Шака. Тот усмехнулся, легко подхватил каменное ядро и запустил в зенит. Люди кинулись врассыпную. Шак остался на месте и так же легко, как забросил, поймал вернувшийся на землю снаряд.

Бледная испуганная физиономия Суна мелькала далеко в кустах. А Игор несся по поляне, вереща во всю глотку: "Молодец"! Шак только пожал плечами. Всех мальчиков клана с раннего детства учили метать боло. Правда, там снаряд имел немного иную форму, но суть одна.

Когда по дороге стали опять попадаться признаки жилья, беглецы решили не торопиться и провести для начала разведку.

Ири не годился. Слишком робок. Пестрый Игор за версту вызовет нездоровый интерес. Шак, конечно и подкрасться мог и подсмотреть, но только начнет расспрашивать, тут же нарвется на неприятности.

Отправили Суна. Вернулся он только на следующий день и, несмотря на, расплывшийся под глазом синяк, бодро доложил, что побывал в плену. Оказывается, по приказу какого-то Клира любого, забредшего в селение, чужака допрашивает колдун.

— Ой, мама, - сказала Игор. - И колдуны тут есть!

— Да какие колдуны! - возмутился конь. - Ерунда!

Но Сун поведал, что колдун действительно был. Первое, что тот потребовал: какие-то бумаги.

Тощий, брезгливый, облаченный в черный шелковый плащ, юноша раз за разом требовал у обалдевшего раба, предъявить документы. Не добившись толку, и даже не выспросив, каким образом Сун оказался в центральной провинции, колдун приказал взять его под стражу. Но беглый раб ни коим образом не признал спесивого молодца законной властью. За время пути настоящим новым хозяином для него стал Шак. Очень милостивым, кстати, хозяином. Он не бросил в лесу, кормил и защищал всю дорогу. Он даже ни разу не пустил рабу змею за шиворот.

Стражники из деревенских, сами не так давно столкнувшиеся с необходимостью служить какому-то пришлому ферту, искренне прозевали, когда оборванный, худой как щепка бродяга сбежал.

Сун веселился тем не менее виновато кося в сторону Шака. А тот впервые посмотрел на него не как на раба, а как на товарища.

Он их презирал и считал обузой, а они, между прочим, всю дорогу старались хоть как-то скрасить ему трудное существование. Конь хлопнул парня по плечу. Тот аж присел, но, поняв, что оно не наказание, а наоборот, расплылся физиономией.

Расторопному рабу все же удалось выяснить, что в трех переходах от злополучной деревни стоит городок, центр ленного владения Хвис. Судя по названию, синьорами тут сидели лисы. Не самое приятное соседство. Однако конь сейчас и свинье бы обрадовался. Шутка ли, он в своей жизни еще никогда не пребывал так долго исключительно среди людей.

К следующей встрече с цивилизацией предстояло тщательно подготовиться, для чего беглецы выбрали среди леса укромную поляну. Четыре дня Игор ходил по ней колесом, а конь метал в небо оплетенные камни.

Как-то вечером из-за плеча более расторопного Суна выглянул застенчивый Ири. Он нес на ладони три перепелиных яйца. Спутники решили, что тот хочет поделиться добычей, но Ири по очереди запихнул яйца себе в рот и с натугой проглотил. Шак уже было собрался наказать жадного раба, но заметив, как развеселился Игор, отступил. Тем временем Ири достал все три яйца из уха остолбеневшего Суна.

Представление чуть не закончилось в самом начале. И виноватым оказался, естественно, Шак. Игор учил его накануне:

— Изображай дикого коня.

— И есть вольный конь.

— Не вольного, а дикого! Пойми, твои соплеменники забредают сюда раз в сто лет. А по тому о вольных кланах должны гулять самые невероятные слухи. Рычи, показывай кулаки, вращай глазами.

— Зачем?

— Именно так себе представляет вольных местный люд.

— Не буду! - категорически отказался Шак.

Рабы топтались в стороне, со страхом наблюдая за спорщиками. Но Шак никого не прибил и даже позволил на следующий день, раскрасить себе лицо углем и заплести волосы в мелкие косички.

В городок они вошли под вечер, вызвав своим появление немалый интерес публики. Лысый, безбровый, покрытый синими рубцами Игор, пританцовывая и подпрыгивая, шел первым. Следом - Ири и Сун. Одежда у обоих пришла в окончательную негодность. Их нарядили в короткие травяные юбочки. На головы обоим напялили венки. Ири смастерил из высохшей дикой тыквы трещотку. Сун лупил в крохотный импровизированный барабан.

Последним вышагивал конь. Он дико щерился и вращал глазами. Уговоры Игора тут были не при чем. Само выходило.

В него, как и в остальных, тыкали пальцем. Народ хохотал. Мальчишки корчили рожи. Когда самый нахальный пацаненок подскочил и дернул его за штаны, конь поймал его за шиворот и легко поднял на вытянутой руке.

Только Чуры удержали. Шак уже был готов зашвырнуть, побелевшего от страха, мальчишку в толпу, когда к нему побежал Игор, выдрал пацаненка из рук и усадил себе на плечи. Загудевший было народ, отхлынул. Опять послышались смешки. Верещащий как резанный поросенок пацан, быстро успокоился и начал отбивать по лысой макушке своего спасителя ладошками.

Представление началось. Игор велел Шаку, не метать боло далеко в небо, а только слегка подбрасывать и ловить. Шак и тут чуть не сорвался. Когда из гогочущей толпы ему посоветовали ловить камень пастью, конь замахнулся в сторону оскорбителя. Положение опять спас Игор: завертелся, закрутился, пошел вокруг коня на руках и в конце встал рядом плечо в плечо.

— Уйди в тень и замри! - рявкнул он в самое ухо коню. Шак к тому времени уже поостыл. Швырни он боло в топу, человек десять бы на месте уложил, точно. А сколько кинется, наказать обидчика? То-то.

— Подходи народ померяться силой! - весело заорал Игор, отвлекая внимание на себя. Дернул гирю, сделав вид, что не может сдвинуть ее с места. Из толпы заулюлюкали. Посыпались предположения, что гири не настоящие, арлекины, мол, горазды надувать глупых зевак.

Из первых рядов, выскочил мужик, катнул снаряд по земле и тут же бесславно скрылся. Вышел еще один и с великой натугой поднял таки камень. Сообразив, что гири никакие не бутафорские, толпа поутихла. Но тут смельчак уронил боло себе на ногу и заверещал. Зрители обидно засмеялись.

— Не можешь поднять большой камень, - подскочил к нему Игор, - кидай маленькие. Вперед выступил Ири. В руках он держал три мелких гальки. Они то появлялись у него между пальцами, то исчезали. Кто-то охнул, кто-то еще пуще развеселился. А когда лысый страшилка взялся эти камни подбрасывать и ловить…

— Колдуны! - друг заорал, осмеянный силачь. - Колдуны! Хватайте их. Это не арлекины!

В своих долгих, долгих странствиях Шак потом не раз сталкивался с оголтелой несправедливостью, с бессовестной ложью, с оговором. С чего тот поднял крик? А с того! Баба, поди, рядом толклась, или соседи, которые после проходу не дадут, станут поминать, что оплошал. А там, глядишь, укоренится. И прощай уважение, прощай женский привет. Пустую гирьку у арлекинов не осилил! Что не пустая она была, а настоящая, все скоро забудут. Ему тут дальше жить, а пришлые голодранцы завтра канут, только их и видели. Явились, принесли с собой позор, порушили за непонюх чужую жизнь!

Другое дело, если колдуны. По ним не зря Клир придумали. Люди, хватайте! Растоптать их! Не бывает таких, не нужны такие, в нети, в пыль, в лепешку! Я первый на них указал! И опять - герой. И перед соседями, и перед глупой бабой, которая еще слаще начнет привечать.

А толпа, между прочим, крик услышала и сначала притихла, а потом начала отодвигаться, так что скоро вокруг четверки образовалось мертвое пространство.

Ири попятился, Сун перестал бить в барабан. Игор завертел головой, не понимая, что происходит. А Шак всей шкурой почувствовал накатывающую беду. Его спутники, разумеется, были рабами, презренными существами, наравне со скотиной. Но он был за них в ответе!

Конь шагнул вперед, двинул троицу себе за спину, широко расставил ноги и сложил руки на груди. Он не скалился, не казал кулаков, черная угольная раскраска сбежала с лица вместе с потом. Перед толпой стоял, готовый убить любого, воин.

От окончательного провала отделял волосок, тоненькая, острая как лезвие ножа грань, за которой последует рев толпы, и полетят клочья кровавой расправы.

— Где тут колдуны? А ну, расступись! - Из задних рядов, легко раздвинув зевак, в пустое заморочное пространство шагнул детина под стать Шаку. - Эти, что ли? - И трубно расхохотался.

Тоже конь, только сильно постарше; грузный, одетый в простую крестьянскую рубаху, какие в вольных кланах носили исключительно рабы, подошел к снаряду, легко поднял и начал кидать в воздух, с кряканьем подхватывая воющее боло; вдоволь накидался, поставил у ног и с усмешкой обозрил толпу. А ту и в самом деле отпустило. Вернее начало отпускать. Люди зашевелились. Послышались крики и подначки, в том смысле, что вот он, настоящий богатырь! Это ничего, что конь, а не человек. Главное - свой, местный.

Но, уязвленный неудачей, склочник не унялся, выскочил и ткнул пальцем в, стоявших за спиной Шака, людей.

— Колдуны!

— Да пошел, ты! - отмахивались от него.

— Пусть докажут! - не унимался мужик.

— Пошли! - трубно скомандовал местный силач. - На торговой площади и докажут.

На краю пустого по вечернему времени торжища лежали два валуна. Кто и когда их сюда притащил, горожане забыли. Но сложилось: если возникал неразрешимый спор, хуже - смертельное противостояние, народ валил к камням. Кто прав, тому Чуры дадут сил! Валун надо было поднять или хотя бы сдвинуть с места.

Когда возбужденная толпа и арлекины добрались до места, выяснилось, что скандалист пропал. Покричали, позвали, прошлись на счет его достоинств, но тот как в воду канул.

Инцидент казался исчерпанным, еще немного, и народ начнет расходиться. Однако и тут не обошлось. Вперед выступил невзрачный тип в кургузом черном плащике. Светлые глаза у него сидели так близко к носу, что казалось, он смотрит в одну точку. Сам нос заканчивался хрящеватым кубиком. Песочного цвета волосенки кустиками обрастали мелкую плешь.

На него не сильно оборачивались. Было заметно, что у жителей городка он не в почете. Может, и заорал бы, да голос оказался тоже никакой.

Человек постоял некоторое время в нерешительности, понял, что теряет драгоценные минуты, прикинул что-то и двинулся к местному богатырю.

— Дело так оставлять нельзя, - прошептал он в ухо, сильно наклонившегося к нему коня.

— Не оставляй! Бери камень и тащи, раз твой крикун пропал, - отрезал тот.

— Не-е-е-т! Ты затеял выгораживать арлекинов, ты и ответишь. Но помни, если народ решит, что ты специально поддался, пойдешь на допрос вместе с ними.

Старый конь выпрямился, нехорошо посмотрел на сморчка сверху вниз и громовым голосом сообщил:

— Законный колдун требует, чтобы я выступил на суде против арлекина. Примешь ли ты, чужак, вызов, чтобы снять обвинение в тайном колдовстве со своих друзей?

Друзей?! Они же люди! Они только люди. Рабы. Мать бы отдала их на расправу просто так, ни за грош. Если в клане когда-нибудь узнают, что Шак пошел на суд Предков ради бывших рабов, его не просто проклянут, о нем будут рассказывать детям, как о величайшем позоре.

Молодой конь обежал взглядом собравшуюся толпу. Лохматые макушки, потные, красные лица. Много пьяных. Кто-то уже бьется об заклад. Рядом - трясущийся Ири. Бледный, пестрый от шрамов Игор…

— Приму!

Старший конь подошел к своему валуну, стянул через голову рубаху, наклонился и обхватил камень руками. На спине и плечах взбугрились мышцы. Секунду он постоял в неудобной позе, приноравливаясь. Короткий рев? Ар-р-х! Валун оторвался от земли. Конь поднял его на уровень груди, пошатнулся, выправился и сделал первый шаг.

Раз! Два! Тр-р-и! Че-е-т-ы-р-е! Ревела толпа. На пятом шаге камень пошел вниз, увлекая за собой носильщика. Когда тот расцепил руки и поднял голову, стали видны набухшие вены на лбу и шее. Белки глаз покрылись красными прожилками. Его шатало.

Валун был гладкий, серый и прохладный. Шак тронул его рукой и дернулся, как от ожога. Накатило: от него ждали поражения не по тому, что верили, будто колдун. Чужак! Толпа хотела его позора. Желала. Жаждала насладиться чужим провалом. Это желание ознобом разбегалось по коже. Рубашка показалась жесткой как рогожа. Шак сдернул ее, окончательно порвав ветхую одежонку, и бросил под ноги. По коже прошла волна морщинистой дрожи. Он умел выходит на бой и на поединок. Он был воин. Но никогда раньше ему не приходилось бороться с человеческой подлостью. И за кого?! За таких же людей!

Небо с бледными звездочками. Крыши. Слившиеся в одну сплошную белую полосу лица - все отодвинулось. В пальцах появилось знакомое покалывание. Он остался один на один с камнем.

Шаг, два, три… он ничего не чувствовал, не видел, не слышал, не понимал. Он шел. Он делал шаг за шагом и не остановился, даже когда в груди натянулась, готовая вот-вот лопнуть обжигающая, струна. Еще шаг. И еще…

В себя его привел холодный водопад. Шак разлепил веки. Все вокруг подернулось мутной пленкой. В ней плавали звезды и головы людей. Он, получается, лежал. А над ним?

В уши ворвался крик. Орали все. Собрались над рухнувшим конем и вопили, аж земля дрожала. Шак не сразу сообразил, что это его самого колотит. Мысли ворочались в голове, каждая сама по себе. Прошло еще какое-то время, пока он их связал в единое целое. И чуть не застонал. Потерять сознание во время борьбы - несмываемый позор. Но еще дядя Ранг учил: мужчиной надо оставаться и в победе и в поражении.

Преодолевая чудовищную боль во всем теле, Шак начал подниматься. Люди отхлынули. На глаза попалась лысая голова Игора. Куском бересты светилось в темноте лицо Ири.

На том краю базарной площади, шагах в двадцати, лежал валун соперника. На этом, у поваленного забора - камень Шака.

Окончательно конь пришел в себя только на следующий день. С лавки, на которой он лежал был виден, заставленный туесками и кринками стол. Игор и рабы щеголяли в новой одежде. Против него, на такой же лавке сидел, свеся могучие руки между коленей, давешний соперник.

— Дурной ты, - прогудел он, заметив, что Шак открыл глаза. - Молодой, да дурной. Так и надорваться не долго.

— Ты не встречал коня по имени Арп? - Шак бы и рад был подняться, но болело все от макушки до пяток.

— Кто ты такой, что о нем спрашиваешь?

— Я его брат.

— У вас, у вольных, нет братьев, только побратимы.

— И так и так.

— Меня зовут Айрик. Я из рода Красной лошади, - отчеканил старый конь. Молодой спохватился. Первое, что он должен был сделать - причем, сделать еще вчера - это представиться.

— Я из рода Серой лошади. Мое имя Шак.

— А что, война уже кончилась? - прищурился старший.

— Она никогда не кончится, - отозвался младший. Ему стало тошно. Каждому встречному теперь докладывать о своем предательстве?

— Ты больше ни у кого не спрашивал о своем брате? - продолжал выпытывать Айрик.

— У Гарпа, начальника тайной полиции змей!

— Ты побывал в Шагеваре?

— Да.

— Змеи не отпускают пленников. Или ты у них гостил?

— Ага. На галерах. Там для меня отдельная скамья на корме стояла.

— Ты сбежал?!

— Сбежал!

Уши сами прижались к черепу. Как ни измучен был Шак вчерашним запредельным напряжением, готовое вот-вот сорваться обвинение во лжи, заставило собрать остатки сил. Айрик - аллари, он должен понимать, что такие обвинения не прощаются. Зачесались кулаки.

— Хочешь совет? - глухо спросил хозяин.

— Давай, - с вызовом откликнулся гость.

— Поворачивай домой. Погоди! Не кипятись. Полагаешь, я тебе не верю? Еще как верю! Вы там, в диких кланах, сохранили древние умения. Я верю, что ты сбежал. И твой брат тоже.

— Ты видел Арпа?

— Нет, но ходит слух, который оброс уже такими небылицами, что стал похож на сказку, будто молодой конь ушел посреди войны из клана, чтобы найти и вернуть свою похищенную жену. За ним гнались соплеменники. Он их убил. За ним гнались враги. Он их убил. За ним гнались змеи и лягушки. Он их тоже убил. Когда он пришел в герцогство и напал на след жены, выяснилось, что похититель очень могуществен.

— Это ваш правитель?

— Я же тебе говорил: слух превратился в сказку.

— Чем она кончилась?

— Конь убил стражу, забрал жену, и они ушли жить в Невью. Погоди, - остановил Айрик, вскинувшегося Шака. - У этой сказки есть другой конец. Еще говорят, когда конь убил стражу, прибежало целое войско. Они схватили коня. Твой брат пошел на каторгу и там сгинул.

— Этого не может быть!

— Ты опять торопишься. А еще говорят, что он и оттуда сбежал и живет теперь в одном из закрытых городов.

— Я не понимаю.

— Их всего два: Сарагон и Убрейя. Там учат детей могущественных аллари. Даже герцог не имеет над ними власти. Вернее, раньше не имел. Сейчас многое изменилось.

— Что?

— Прежний герцог и его наследник погибли. На престол сел человек.

— Он и убил старого герцога?

— Упаси тебя Чуры, ляпнуть такое при людях! В каждом городке, в каждом большом селе теперь сидит Законный колдун. Герцог их рассовал везде, куда смог дотянуться. Чудес такой посланник, как сам понимаешь, делать не умеет, но за всем следит и докладывает. Под видом, что они искореняют старых колдунов, посланники герцога стали хватать людей прямо на улицах.

— Никто не возмущается?

— Аллари не трогают… пока. А люди, наоборот, орут, что стало больше порядка. Ты сам вчера был свидетелем… По этому я тебе и посоветовал, возвращаться в клан. Брата ты, скорее всего, не найдешь, а голову потеряешь.

— Как, говоришь, называются те два города?

— Убрейя и Сарагон.

— Покажешь, как туда добраться?

***

Конвой Пелинора проводил телеги до развилки. Одна дорога шла прямо на восток, вторая загибалась к югу.

— А там, - сквозь зубы напутствовал Пелинор, - сами решите, идти в герцогский домен или к моему соседу.

Провожатые пересели на своих коней. Люди молчали. Вчера еще арлекины были гостями их господина. Сегодня все изменилось. Выгоняют, вот. Но особой неприязни никто не выказывал. Молчком размежевались, без прощания разошлись. Люди остались на перекрестье, телеги покатили в ночь.

Шак привычно устроился на облучке. Отдохнувшие в княжеской конюшне лошади, бежали споро. Сзади тихо подсвистывал-подгонял свою пару собака. Девочки не проснулись. Или лежали, делали вид, что спят.

Маленькие, вы мои, - с нежностью подумал Шак, - я вас отсюда обязательно выведу. И покатим мы дальше. Будем жить. Зиму отсидимся где-нибудь. А весной - в новый поход. Пойдем на запад. Если, конечно, оттуда уберутся герцогские войска. А если не уберутся? Останется Аллор… жаль, там арлекины не в чести. К змеям на юго-запад тоже не сунешься. Есть еще северные гольцы. Никто из нас там пока не бывал. Туда заносит только по большой необходимости. Или в Камишер? Санька много хорошего рассказывал о своем княжестве. Будем ловить всяких тварей. Герцогу туда хода нет. Приживемся.

С самого въезда в Пелиноровы владения на душе лежал камень. Нехорошо было. Мрело где-то внутри: тут тебе не чистое поле обломится, а три буерака - первый крутой, второй топкий, третий горячий. Все как по писанному: убегаем, только пятки сверкают. Пару представлений, что ли, дать в попутных селах? Насчет выступлений князь особого распоряжения не давал. Забыл, должно быть. Он нам: "Как посмели?" А мы ему… если даст, слово молвить. Схарчат нас лютые медведики и косточек не останется.

Но не будем о грустном. Будем о… тревожном. Неизвестно, когда Санька вернется из пограничного рейда. Ну, предположим сегодня. Предположим даже, что он первым делом спросит у Пелинора о своих товарищах. А тот в ответ: дескать, уехали два дня назад. Обскандалились, обозвали всех, Саньку - тож, и смылись. Что коту думать? А зачем ему вообще думать, если уже теплая постелька приготовлена, стол ломится, и медвежушка от нетерпения вся розовая, как на иголках сидит. А в недалеком будущем - ого-го! - вровень с князем не каждый блудный кот встать сподобится. Гордись, скажет Пелинор и покровительственно обнимет.

Как все же ловко тогда Санька многоножку поддел. Чувствуется, хватка. И опыт, между прочим, тоже. Побывал парень в передрягах, а на вид кот, котом. Только лохматый.

Эд думает, что Сашка мутант. Мол, в приграничье вырос, нахватался разной дряни, которая через Рубеж прет и пошли у него волосы на голове расти до жуткой лохматости, а когти на руках до того, что и коню не зазорно такого кота стороной обойти. Но Эд забыл, что кот не урожденный камишерец. В речке его выловили! А того мы сразу не сообразили, - Шак от неожиданности дернул вожжами, кони встали, и он чуть не посунулся вниз головой с облучка, - что корзина, в которой Санькина приемная мамка, - дай ей Бог всяческого здоровья, - репу хранит, не могла плыть против течения. Как любит выражаться бродячий аристократ Эд: сие - против законов природы.

Единственная река, протекающая по Камишеру, брала свое начало где-то в Дебрях - где, никто не знал - и мела замечательную для тех место особенность: по ней никакая гадость в княжество не проникала. Камишерцы почитали ее священной и, упаси их человеческий Бог, никакую дрянь в нее сроду не бросали.

— Скот-то в ней купать можно? - иронично спросил Шак Саньку, не представляя, как жить возле реки, да бояться в нее плюнуть.

— А скот, он - чистый, - безмятежно отозвался кот.

Действительно, какая грязь может происходить от животных? По настоящему нагадит только человек. Или, - приходилось это признать, - аллари.

Тпр-ру! Шак второй раз чуть не улетел с облучка. Впереди в предрассветном тумане замаячил камень, стоявший у очередной развилки. Но срочно остановиться пришлось не по этому. На дороге, которая поворачивала к внутренней границе, расположился медведь. В тумане его громадная туша казалась еще массивнее. На черной морде красными угольками горели глаза. Медведь смотрел прямо в глаза Шаку.

— Что там? - спросил, подкативший Эд.

— Привет от хранителя границы.

Дайрен спешился, подошел. Медведь на дороге недовольно заурчал. В телеге завозилась Солька. Если проснется, не миновать новых слез. Судя по всему, косолапый имел приказ, только не пропускать. А раз так, нечего топтаться и думать, поворачивай, куда велено.

— Драться будем? - без всякого азарта предложил собака.

— А смысл?

— И последствия, к тому же. Одного мы с тобой как-нибудь уложим. Но тогда на нас вывалит целая свора.

— Сворами собаки бегают, - поправил Шак. - Медведи - семьями, господин ученый.

— А лошади - косяками.

— Лошади - табунами. Это рыбы - косяками.

— Утро, усталость, плохое настроение. Прости, брат, я все перепутал. Поворачиваем на восток? Пелинор, помнится, очень неодобрительно отзывался о своем тамошнем соседе. Стало быть, к нему он нас сейчас и загоняет. Чтобы, значит, чужими руками…

— А Саньке скажет: заблудились.

— Если тот спросит.

— Мы приехали? - подала из телеги сонный голос Фасолька.

— Спи, росиночка, - весело отозвался Эд. - Я тебя люблю. Мы отправляемся на пикник.

— Почему? - Солька подняла над бортиком, растрепанную, всю в закрытых бутончиках голову. - Ой! - Она увидела зверя и потянулась к волосам.

— Не стоит, - остановил ее Эд. - Пока все решается миром. Дальше твои цветочки еще могут пригодиться. Побереги.

Чмокнул красавицу в нос и одним прыжком взлетел на свой облучок. За его спиной каменюкой спала Цыпа.

Понадобились! Шак гнал во весь дух. Телегу подбрасывало на ухабах.

Давайте, мои родные! Ну, еще чуток. Оторвемся, я вас напою, оботру, накормлю овсом. Овса полные мешки. Давайте!

За спиной охнула Солька. Шак быстро обернулся. За телегой уже завивалась зеленая стена. Солькины цветочки на какое-то время должны были задержать преследователей.

Они заехали в деревню, пополнить запас овса. К чему отказывать себе в малом, решил Шак. Впереди были полные непонятки.

Всю дорогу, на каждой развилке, их ждал Пелиноров свойственник. Шак перестал уже останавливаться. Заметил впереди громоздкую бурую тушу - бери влево. Других направлений князюшка им не оставил.

Деревня встретила мирно. Накормили, напоили, овса продали и предупредили, что дальше к востоку лежит свежая плешь.

— Большая? - поинтересовался Шак у крестьянина.

— Да, не.

— Дорога в обход есть?

— Была, - поскреб в затылке мужик. - Как тебе сказать. Если по самому краю - может и проскочишь. Правее-то - трясина.

— А если свернуть на север и обойти плешь слева?

— Тама трудненько тебе придется. Тама одна тропочка-то и есть. Но по ней… места, слышь, плохие. А мало подальше - рубеж. Сквозь него не пройти.

Что там, слева, особенно плохого, от него так и не добились. Мужик крутил коричневыми шишковатыми пальцами кончик борозды, пекал, мекал, но толком объяснить не смог. Удалось выяснить одно: не все, кто уходил по той тропочке, возвращались назад. Известно - межевой лес. То ли само по себе там непотребство угнездилось. То ли соседушка подгадил. А в обход южной трясины вообще надо было сворачивать на предыдущей развилке. Мужик посокрушался, дескать, возвращаться теперь, вам.

Ага, возвращаться, хмыкнул Шак. Как же! Там нас уже не один медведь дожидается - всем семейством сидят, скучают.

— Пелинор упорен и последователен, - констатировал ситуацию Эд. - Смотри, он только медведей против нас послал. Люди - ни сном, ни духом.

— Интересно, почему?

— А Санька?

— Подумай, Эдди, стоит ли такой огород городить ради одного несчастного кота?

— Не кот он! - зло ощерился Дайрен.

— А я думал, что только я один догадался, - усмехнулся Шак и пошел запрягать.

Какой прок, докапываться до истины? Вперед загадывать - тем более. Успокойся Эд-бар. Нам бы сегодняшний день пережить. Неужели не чувствуешь? На нас идет охота. Чуешь, ведь, от того и дергаешься. Спрячь клыки, девочек не пугай. Авось, проскочим.

У Шака с самого утра сосало под ложечкой. Он целый день хлебал воду. В глотку больше ничего не лезло. Солька заволновалась. Вчера грибов поел, - успокоил ее Апостол. Бывает. Но та нет-нет зыркала в его сторону. Давно все же она с ними катается, знает, что на пустом месте аппетит у Апостола не отшибет.

***

Конь и трое людей уже с полгода ватагой ходили от города к городу. Резко поумневший после первого представления, Шак теперь покладисто следовал советам Игора. Играть полоумного? Всегда, пожалуйста. Представиться Законному колдуну арлекином? Представился, наврал, что все документы украли цыгане, а так же увели коней и прочий скарб.

Колдун попался ленивый, толстый и глупый. Он рачьими глазами пялился на высоченного молодого коня и недвусмысленно мусолил палец о палец. Только дурак не поймет. Кое-какие деньги к тому времени у них завелись. Потому Шак, понимающе кивнул, и вопросительно свернул голову на сторону: дескать, сколько? Колдун выкинул вверх пятерню. Конь - три пальца, причем так, чтобы было понятно: они легко могут сложиться в кукиш. Разобравшись с местными порядками и выяснив, где, кто, кому, кем - чего, Шак пришел к выводу, что в глухом углу, в котором прозябал колдунишка, большой шум тому поднимать не с руки.

Арлекины уже три дня в городке отработали. Людям они понравились. Так что, объяви он их ни с того ни с сего преступниками, может огрести кучу неприятностей от населения. Но и отдавать, запрошенную сумму, безропотно, не стоило. От излишней покладистости у посланца Клира только подозрений прибавится.

Сошлись они на четырех. Шак выложил марки на стол, на что колдун вынул из ларчика чистую гербовую бумагу и записал в нее Шака хозяином театра, а людей его рабами.

На остаток денег арлекины купили лошадь и повозку. Игор начал обзаводиться бутафорией. Представления стали длиннее и интереснее. Денег народ на редкое развлечение не жалел. Шак оделся в привычную кожаную безрукавку, такие же штаны и сапоги цыганской работы. Игор купил себе парик и теперь редко пугал народ пестрой лысиной. Ири начал стремительно толстеть. Его уговаривали, ругали, стращали, что прогонят. Толку никакого. Когда Шак запретил его кормить, Ири заплакал.

Он вырос на кухне. Всем маленьким рабам на шею вешали змейку, которая следила, чтобы ребенок не стянул лишнего куска. Так и жил с вечным страхом и вечным голодом. Потом - каторга. Потом побег и скитания. Немудрено, что когда появилась возможность, есть вволю, его понесло как на дрожжах.

Тогда Шак распорядился не пускать Ири в телегу. Лошадь топала себе по дороге, остальные ехали себе и в ус не дули, только бедный толстяк семенил пешком. Шак думал, он, намаявшись, сбежит. Но тот всегда нагонял товарищей.

В то утро у коня засосало под ложечкой. Он за собой такое знал и сразу насторожился. Казалось бы, чего дергаться? Но чутья со счетов не сбросишь, хоть и земли вокруг мирные да насквозь сонные. Устав приглядываться и принюхиваться, Шак, кинув поводья Игору, пересел в кошеву.

Ири давно отстал. Сун что-то как всегда мастерил, Игор напевал про восемнадцать берез. Почему восемнадцать?.. вон их тут сколько… Соломенная подстилка мягко пружинила, ровно стучали копыта, солнце скользило за толстым слоем теплых летних облаков… на ресницах осела блеклая радуга… Шака укачало.

Проснулся он, когда телега стояла. Конь выглянул из-за бортика, но ничего страшного не увидел. Оба его товарища топтались под деревом у могильного холмика.

Почему могильного? А на какой еще, люди приносят цветы? И крест. Ну и что? Это их людское дело, какую закорюку ставить над своим покойником. У змей вон вся страна - одно сплошное кладбище. У коней - общий склеп. У некоторых людей - тоже.

Они по примеру аллари чаще предкам поклоняются, но есть такие, которые - Богу. Бог, он какой? - спрашивал конь. Добрый, - отвечали люди. Встречались и крестопоклонники.

Шак легко выскочил из повозки и пошел к товарищам. Сун топтался в сторонке, а вот Игор припал к деревяшке головой и закрыл глаза.

— Ты понимаешь? - глухо спросил человек.

— Нет, - честно откликнулся конь.

— Крест.

— Ну и что?

— Его поставили люди.

— У тебя на родине тоже поклонялись кресту, - догадался Шак.

— У-у! - вдруг взвыл Игор. - Где их искать?

Таким Пестрого еще не видели. Даже когда он собирался умирать. Не умер, правда, но собирался-то по-настоящему. А тут, как с ума сошел.

— Где-нибудь рядом, - отозвался конь и начал осматриваться. Выяснилось: они свернули с тракта и углубились в чащобу.

— Вы куда заехали?! - взревел Шак.

— Река разлилась, мы поехали в обход. Потом еще раз свернули… - попытался объясниться Сун.

— Все, Ири теперь точно потеряется, - сокрушенно заключил конь.

— Мы оставляли для него знаки, - успокоил Сун.

Игор тем временем успел взобраться на облучок.

— Поехали!

А что нам еще остается, рассудил Шак. Ночевать в лесу отнюдь не хотелось.

Мужчина в оборванной серой хламиде стоял у дороги, будто дожидаясь. Когда арлекины с ним поравнялись, он молча кивнул и прыгнул к ним в повозку.

— Правь налево, - подал голос незнакомец у развилки.

— Ты кто? - потребовал Шак.

— Провожатый.

У человека было сухое, бледное лицо. Из обтрепанного ворота грубой домотканой хламиды торчали костистые ключицы и жилистая шея. В руках - увесистая палка.

От него исходило нечто. Не плохое, не хорошее - скорее отрешенное. Он будто витал где-то, не замечая, или не интересуясь окружающим. Ну, заехали какие-то арлекины, подумаешь. Шак даже разобрал нотку легкой пренебрежительности. Холодный еж под ложечкой начал царапать сильнее.

— Смотри! - Вдруг заорал Игор. За поворотом дороги открылась укромная падь, в центре которой среди деревьев пряталась деревенька. Не деревенька даже - хутор. По сторонам дороги стояли два длинных приземистых строения без окон. Над ними нависал огромный крест из почерневшего от времени дерева. Когда подъехали ближе, стало видно: дорога упирается в подножье креста. Дальше - стена черного ельника.

И люди, разумеется, Куда без них! Жители хутора выстроились по обе стороны дороги. Когда повозка поравнялась с первым, обряженным в такую же как у проводника серую хламиду, он пал на колени, протянул руки к Игору и завопил: "Спаситель"!

Люди падали на колени и валились лицом в землю. Игор хотел придержать поводья, но проводник непререкаемо велел:

— Правь к кресту.

Сун вертел головой. Улыбка, которая появилась у него, как только въехали в деревеньку, сползла. Бывший раб насторожился и все время поглядывал на Шака, что тот предпримет.

А что тот? Он что, в конце концов, многомудрый старейшина, чтобы все знать! Ну, слышал про крестопоклонников, а больше-то ничего! Он сам не понимал, что происходит. Только под ложечкой сосало - вот-вот вывернет горькой желчью.

Когда телега встала, с одной стороны дороги головами в землю лежали мужчины, с другой - женщины. Шак отметил про себя, что они строго разделены.

Под крестом стояли трое стариков. Все с длинными белыми бородами. Все в долгих ветхих одеждах. У одного плащ распахнулся, открывая грязную дырявую рубаху. Сквозь прореху на боку выглядывали, обтянутые сухой коричневой кожей ребра. Проводник спрыгнул на землю и пал перед троицей на колени.

— Я привел Спасителя.

— Видим, - глухо отозвался средний старец. - Сегодня у нас великий день. Спаситель пришел к нам со своими апостолами. Братья мы отмечены! - последнее слово он возопил пронзительным визгливым голосом. - Спаситель с апостолы его принесли нам надежду.

Братья отозвались тихим гулом. Шаку показалось, что они хором ведут какой-то речитатив. Сестры молчали. Шак обернулся. Женщины голов не поднимали, а мужчины разогнули спины и теперь, улыбаясь, глядели на гостей. Пока крутил головой, не заметил, как старец подал знак.

Когда мужчины кинулись к телеге, принять боевую стойку успел только он. Остальных так похватали. Но… подняли на руки и понесли. Недоумевающий конь опустил шест, - единственное оружие, которое можно было возить с собой по герцогству. Его смиренно окружили, взяли под руки, и повели к кресту.

В центре человеческого круга остались двое: глава общины в рваной рубахе и лысый чужак.

Игор побелел под своими рубцами до воскового цвета. Наверное, он ожидал чего-то другого, но уж никак не обряда, или ритуала, или лицедейства, в котором его заставят играть главную роль.

— Веришь ли ты в силу креста? - Ткнул пальцем в грудь Игора правый старец.

— Я… не знаю. Верю, должно быть…

— И неверие, есть вера, - провозгласил левый.

— Возликуем, братья! Спаситель верит! - Опять взвизгнул глава общины.

— А-а-а-а! - отозвалась паства.

Женщины так и стояли на коленях головами в землю. Детей нигде не было видно. Их, наверное, не пустили на улицу, дабы не нарушать торжество момента.

— Приступим, же братья к священной трапезе. Спаситель будет сегодня среди нас!

— А-а-а-а!

Их завели в дом. Следом в помещение с низким потолком набилось все мужское население хутора - человек двадцать немытых, а потому до невозможности вонючих крестьян.

У дальней стены стоял дощатый, черный от копоти стол. Игора усадили в центре. По сторонам расположились старцы и провожатый. С лиц всех четырех не сходило благоговение. Обоих "апостолов" устроили по торцам стола. В затылок Шаку кто-то тяжело дышал. Скрипела обувка, кашляли, топтались.

Конь уставился в доски столешницы. Иначе, душная комната грозила пойти колесом. Кто-то из крестьян принес и осторожно поставил в середину стола кривобокий кувшин с водой. Другой притащил ковригу жесткого, похожего на дерево, хлеба. Старец разрезал хлеб на семь кусков и протянул первый Игору:

— Прими, Спаситель, хлеб тайной трапезы.

— Я не Спаситель, я простой путник. Мы арлекины. Река разлилась…

— И движение крыла бабочки, и разлив потока, и путь человеческий - все в руке Безымянного.

— Кого!? - охнул Игор.

— Слабые, ничтожные люди забыли Его имя. Но пока жив хоть один из рабов Его, с нами вечно пребудет сила меча и креста.

Мужики нестройно затянули свой речитатив. Старцы торжественно начали есть, отколупывая от ломтей по крошке. Игор тоже потянул ломоть в рот, надкусил и чуть не выплюнул, но сдержался; пожевал, проглотил. На второй укус его не хватило. Он отодвинул кусок и припал к черепку с водой.

— Ешь, - Шаку подвинули горбушку и воду.

Конь принюхался. Неа. Он это даже пробовать не станет. В потоке запаха отчетливо вычленился и забил ноздри сладковатый аромат пестрой мускарицы, растения редкого, но крайне опасного. Однако местные жители-то ели, и - ничего!

Обосновавшийся напротив, Сун тоже не торопился ужинать. Ему настойчиво подвигали кусок, он мотал головой.

— Твои апостолы, Спаситель, грешат неверием. Погляди, они отказались от наших даров, - посетовал глава застолья. - Безымянный не простит нам мягкосердечия. Пришедший да будет обращен. Накормите гостей, братья!

Шак и моргнуть не успел. На него сзади кинули петлю. Плечи стянул жесткий волосяной аркан. Сопевший за плечом хуторянин, ухватил коня за волосы, загнул голову назад и ткнул куском хлеба в зубы. Шак рванулся, но получил удар по голове. Били умело. Череп не треснул, только стены поплыли. На противоположном конце стола тоже самое происходило с Суном. Его не связали, навалились втроем и стали силком кормить.

А потом коню все стало безразлично, даже забавно. Шак будто издали наблюдал за происходящим. Мысли ворочались медленно как толстые черви.

Если растереть листья пестрой мускарицы и долго нюхать, накатывало страшное возбуждение. В бою такой воин, один стоил троих. Но после - умирал. У него останавливалось сердце. За время боя оно превращалось в тоненький кожаный мешочек. Если по незнанию или оплошно съесть луковицу мускарицы, наступал сон наяву. Отравленный не двигался, почти не дышал, но все видел и слышал.

Однако эти-то! Хозяева, как начали, так и жевали по крошке. Игор рухнул лицом в столешницу. Сун - вообще под стол. Пошло довольно много времени, пока один из старцев поднял руку. И на него подействовало, отметил Шак. Глава общины двигался медленно и говорил с большими паузами.

— Это был не Спаситель. - Вялый жест в сторону Игора. - Враг опять хотело обмануть нас, братья. Свершим же наш суд. Слышишь меня? - старик потыкал в человека пальцем. Тот не отозвался. Тогда хозяин трапезы заорал ему прямо в ухо:

— Безымянный сказал, что однажды придет Спаситель и выведет нас из земли, где перемешались люди и скоты, и где правят звери. Мы сохраняли наши души и тела в чистоте. Мужчина только один раз в жизни мог познать женщину. Женщина только раз - мужчину. Наши дети - драгоценные капельки росы Безымянного. Ты и те, кто приходил до тебя, хотели нас обмануть. Ты припал к кресту, думал мы сразу поверим тебе? А твой апостол и вовсе не человек. Тебя послал Враг. В наших руках хлеб познания! Нет! Братья, я ошибся. Это не посланник Врага. Это - сам Враг. Сказано: придет одесную со зверем, ошую с человеком. На крест их!

Хуторяне задвигались. Двое начали поднимать Игора. Несколько человек вцепились в плечи Шака. Суна за ноги волокли из-под стола.

Конь закрыл глаза и расслабился. Главное не поломать игры. Жители хутора уверенны, что он и пальцем шевельнуть не может. И пусть будут уверенны. Им невдомек, что он не простой конь, а боевой.

Особо отобранных мальчиков, предназначенных в будущем для дальней разведки, с раннего детства приучали к некоторым ядам. Запихни Шаку в рот всю горбушку, не миновать ему настоящего оцепенения. Но три крошки, которые таки провалились между зубов и быстро растаяли на языке, большого вреда нанести не могли. Хорошо, что сумасшедший старик так долго и подробно объяснял, зачем их надо убить. За это время Шак почти полностью пришел в себя. Не на столько, чтобы тут всех положить, но достаточно, чтобы здраво рассуждать и прикидывать дальнейшие действия.

К несчастью, старик оказался весьма осторожным фанатиком - приказал спутать коня, как только того вытащили из-за стола. Вязали лесные уроды умело - не пошевелишься. К тому же, мышцами, дабы послабить веревки, не поиграешь.

Шак лихорадочно прикидывал, что делать, когда в представлении наступила непредвиденная заминка. Пользуясь тем, что хуторяне отвлеклись, конь скосил глаза в сторону двери.

Ой, мама! как говорит Игор. По проходу, оставленному отхлынувшими людьми, к столу несмело шлепал растоптанными опорками Ири.

— Еще один апостол! - возопил старец, указуя костлявым перстом в нового гостя.

— Я не апостол, - отказался Ири. - Я шел по знакам.

— Знакам… знакам… - прошелестело по комнате.

— По каким знакам? - подозрительно спросил давешний проводник.

— У большой воды, у кривого дерева, где дорога расходилась в три стороны, у креста…

— Он пришел по знакам! - крикнул кто-то из глубины помещения. - Он и есть Спаситель.

— Тогда отведай нашей трапезы, - предводитель общины трясущимися руками протянул Ири горбушку.

Ни в кого он не верит, сообразил Шак. Появление нового персонажа, обескуражило старика на столько, что праведник потерял контроль над лицом, - ни улыбки, ни ласкового прищура, - но быстро собрался и вернул смиренную мину. Понятно: раз паства просит - поиграем еще.

Уже почти не таясь, Шак вновь скосил глаза. Положение осложнялось. Рядом с его головой с одной стороны мелькала чья-то дубина, с другой - отточенный каменный топор.

Замри, - приказал себе конь. Единственный выход - притвориться беспомощным. Потом он как-нибудь вырвется. И тогда уже жителям заморочного хутора придется ой как не сладко. Накатила черная досада. Ири не ел целый день. Постоянно голодный бывший раб сейчас схватит горбушку и проглотит, как небывало. Шак чуть не застонал.

У стола произошла некоторая заминка. Про коня все забыли. Люди смотрели в другую сторону. Ири взял из рук старика хлеб познания, поднес к носу и глубоко вдохнул. Глаза он закрыл, голову откинул, и некоторое время постоял так, будто наслаждаясь необычным ароматом, а потом отломил кусочек, положил в рот, проглотил и улыбнулся.

Физиономия кровожадного предводителя общины постепенно начала меняться. Из строгой она превратилась в недоумевающую, затем по щекам поползла бледность. В помещении настала мертвая тишина.

А Ири стоял себе и не думал падать. Он столько раз на представлениях проделывал трюк с глотанием разных предметов, что добился полного правдоподобия.

— Спаситель!!! - завопило сразу несколько голосов. - К нам пришел настоящий Спаситель.

Люди начали валиться ниц. Даже подручные главного старца уткнулись носами в стол. Только сам он стоял и щерил редкие кривые зубы. Однако против реальности не попрешь. Некуда бечь от очевидного. И смирная паства, усомнись ты в том, что сам всю жизнь предрекал, - да хотя бы и не веря ни на воробьиный шаг, - тебя самого разнесет по кусочкам, растянет по сухим жилочкам.

Лицо старика сделалось на мгновение свирепой маской. На Шака повеяло жуткой ненавистью. И сожалением. Старик жаждал насладиться убийством. Власти ему было мало, всеобщего поклонения и смирения - мало. Сухую плоть волновало только умершвление себе подобных. Но справился и с этим:

— Возликуем, братья. Свершилось! Спаситель с нами!

Некоторое время в избе стоял страшный гомон. Люди на глазах сходили с ума. Один начал раздеваться. Вскоре почти все покидали на убитый земляной пол свои хламиды. Они толкались, сворачивали скамейки, сталкивались друг с другом. Несколько человек подскочили к Ири и подняли его на вытянутых руках к потолку. Следом за ним к выходу понесли остальных гостей.

Ночь встретила свежим ветром и мелкими капельками дождя. Ири приказал поставить себя на землю.

— Развяжите моих спутников.

Люди медлили. Ири пришлось повысить голос. Но общее помутнение рассудка, обуявшее людей в душном помещении, начало проходить. Спаситель был маленький, толстый и совсем не страшный. Когда он потребовал в третий раз…

Чуры мои и Пращуры! Иногда Вы все же приходите на помощь бедному заблудившемуся жеребенку!

Последние слова толстяка потонули в оглушительном раскате грома. Стоявшая на дороге, так и не распряженная лошадь, присела и взвизгнула. Кто-то из толпы повалился на землю. Раскат случился прямо над головой и слился с ослепительной вспышкой молнии.

Еще не успело отгрохотать а Шака уже распутали, развязали руки неподвижному Суну. Игора положили с ними в ряд.

Новая вспышка - новый раскат. А дальше всех накрыл шквал, обрушившейся с неба воды. Кто-то кинулся под крышу, кто-то еще метался в потоках дождя. Ири поднял руки и пронзительным голосом заорал, чтобы все уходили. Обалдевший от обилия впечатлений народ, толкаясь, полез в помещение. Ири захлопнул за ними дверь. Не вскочивший - взлетевший, Шак подпер ее, валявшимся тут же колом. В руках заплясала жердина. Но как он ни всматривался в сплошную стену дождя, никого не увидел.

Бросив дрын, конь взвалил на плечи обоих незадачливых товарищей и бросил в телегу. Ири бежал следом, тяжело переваливаясь на коротких ногах. Шак помог толстяку забраться в повозку, развернулся и погнал прочь из зачумленной деревни.

Испуганная, но отдохнувшая лошадь, бежала во весь опор. Ничего перед собой не видя, Шак гнал под дождем, чутьем выбирая направление, и сам удивился, когда они под утро выскочили на дорогу к разлившейся реке.

Дождь приутих. Лошадь могла пасть в любую минуту. Рассудив, что за ними вряд ли погонятся так далеко, Шак загнал повозку под крону дуба, и бессильно свалился в телегу. Товарищи начали помаленьку оживать. Ири распряг, напоил-накормил скотинку, прикрыл телегу промасленной парусиной и только потом сам полез к остальным, спасаться от сырости.

— Ты как догадался? - спросил Шак.

— Что?

— Как догадался, что в хлебе мускарица?

— Ты забыл, господин, я вырос на кухне у змей. Нас с детства учили, разбираться в ядах. Я и на каторгу из-за этого попал. Любимая змея главного хранителя казны проглотила отравленную мышь. Змея умерла. Мышь извлекли из ее желудка и заставили нас определить яд. Я единственный справился. Остальные только разводили руками. По другим запахам я определил, что мышь длительное время жила…

— Стой, стой, - расхохотался Шак. - Дай соображу. Ниточка привела в покои змеиного падишаха? Я прав?

— Нет, господин, в покои главы тайной полиции Гарпа.

— Больше не называй меня: господин, - потребовал Шак у Ири.

— Но ты же мой хозяин.

— Да, какой хозяин! Зови меня по имени.

— Я не могу! - возмутился Ири. - Скажи какое-нибудь другое слово. Если я буду обращаться к тебе запросто, все решат, что я потерял уважение.

— Я п-п-ри-идумал, - выговорил, все еще заплетающимся языком, Игор. - Мы будем звать тебя апостолом. Шак Апостол.

— Думай, что несешь! - возмутился конь. - За оскорбление - смерть.

— А кто такие апостолы? - спросил Сун.

— Очень давно на землю, где я потом родился пришел… Спаситель.

— Ты сейчас точно договоришься. Выкину из телеги и прибью чем-нибудь, - рявкнул Шак.

— Чего орать-то! Послушай сначала. На землю пришел Сын Бога. Он ходил между людьми и говорил, что нельзя убивать, нельзя лгать, надо любить друг друга. Он объяснял людям, что хорошо и что плохо.

— Для коня хорошо одно, для кабана другое, а по тебе, червяк пестрый, вообще плетка плачет.

— Он говорил от имени Своего Отца.

— А кто не послушается, крестом по голове? - хохотнул конь.

— Подвинься, ты мне руку отдавил, - обиделся рассказчик.

Шак приподнялся. Игор вытянул из-под него, негнущуюся конечность и начал разминать.

— Что дальше-то было? - снизошел до вопроса конь.

Чуры и Пращуры всегда присутствовали в жизни аллари. Везде, в любую минуту, в любом месте. Они наблюдали. Потомок в первую очередь был обязан не уронить славы клана. Во вторую - приумножить. В повседневную жизнь своих правнуков предки не вмешивались. Так было в Аллоре. В герцогстве Пращуров тоже почитали, но обращались к ним еще реже, нежели на востоке. Снизойди Первый Конь к своим потомкам, что бы он им сказал? А то бы и сказал: "Вперед, на кабанов! Бей"!

— Ну, пришел Сын Бога, велел людям жить мирно и честно. А они? - поторопил Шак.

— Они его за это распяли на кресте.

— Как! - поразился конь. - Божьего Сына?!

— Чтобы не мешал жить. Они себе сидели по самые уши в дерьме, а тут приходит какой-то чужак и говорит, посмотрите, рядом чистая вода и поляна с зеленой травой. Только туда можно не всем, исключительно тем, кто не зарежет соседа, чтобы самому больше места досталось.

Игор говорил глухо, напряженно. Шак понял, что для него это не просто треп, не пустой звук.

— А апостолы? - несмело напомнил Сун.

— Ага, и апостолы тоже, - невпопад отозвался Игор. - Его для того и распяли, чтобы широким людским массам голову не морочил. Только двенадцать человек Ему и поверили. Давайте, говорят, попробуем выбраться из болота на чистое место. А если не сможем, так хоть постараемся.

— Апостолов за ним следом отправили? - спросил Шак.

— Почти всех.

— А люди? - не унимался конь.

— Понимаешь, они еще некоторое время Его честили и ругали. О Нем запрещали даже думать не то что говорить. Потом Его самого объявили Богом и стали Ему поклоняться. Только…

— Ага, - перебил конь. - Понятно. Все перевернули вверх ногами и принялись толковать его слова, кому как выгоднее?

— Не без того, - кивнул Игор. - Но все равно, что-то, наверное, изменилось к лучшему.

— Особенно в той деревне, из которой мы сегодня удирали. Безымянный им крест оставил, а что с тем крестом делать, не сказал.

— Я, конечно, сейчас чисто фантазирую, только мне кажется, у моего Мира своя дорога. У твоего - своя. А выродки, к которым нас занесло, вообще заблудились. И никакой он был не безымянный, - вдруг заорал человек. - Попал же я сюда из другой… не знаю, может быть, из другой Вселенной. Не помню, как попал! Не помню! Шел по улице, споткнулся, упал, очнулся - кругом змеи шуршат. До меня так же кто-то сюда проваливался. Они и принесли веру в Спасителя. Только она тут затерялась, как зерно в камнях, и проросла незнамо чем. Уродом, мутантом. Слышишь!

— Не кричи, - положил ему на плечо руку Шак. - Я слышу и даже понимаю. Ири, можешь звать меня Апостолом.

***

Их загоняли на плешь. Справа к колесам цеплялись клочья тины, там прямо к дороге подступала трясина. Слева уступом шел каменный козырек. А впереди светился красной пылью огромный смертельно ядовитый круг. Оставалась возможность, как только кончится каменная гряда, свернуть налево. Шак уже прикинул, где притормозит. Поворот предстоял крутой, а медведи уже наступали на пятки.

Сначала косолапые маячили вдалеке, на краю видимости, потом стали быстро нагонять. Когда впереди показался поворот, выяснилось, дорогу по кромке болота тоже перегородил медведь. Да не какой-нибудь. Шак про таких только слыхал. Огромная туша, длинные передние и короткие задние ноги, делали зверя неповоротливым. Зато его голова была величиной в половину телеги. За лошадью такой урод, конечно, не угонится. Но вот дорогу он перекрыл намертво. И ведь не потеснится.

Он ревел. Издалека была видна оскаленная пасть. Кибиты отличались страшной свирепостью и тупостью. Апостол быстро глянул через плечо. Их нагоняли не меньше пяти медведей. Если по какой-то причине поворота налево не случится…

Красноватая пыль слегка мерцала. Плешь была совсем свежей. От нее исходил ощутимый жар. Если рискнуть и сходу ее проскочить, телеги придется бросить сразу за отравленным местом. Другое дело, что кони могут не выдержать. Даже если и выдержат, падут на следующий день. А что станется с людьми?

Хотелось завыть в голос.

Каменный уступ внезапно кончился. За ним открылся ровнехонький приветливый луг - только погоняй. Дорога на приличном расстоянии отворачивала от плохого места. Но и на ней расположился бурый великан. Шак глянул за плечо. Собака начал притормаживать. Не иначе, что-то задумал. Апостол тоже натянул поводья. На все про все у них было не больше десяти минут. Даже меньше. Иначе не уйти.

Эд встал во весь рост, задрал голову и трубно завыл. Лошади шарахнулись. Собака чудом не улетел под колеса, но удержался и послал вслед вою короткий лай. Тотчас из-за ближайшего камня выметнулась старая кривая волчица с отвисшим выменем. Лошади опять заволновались. Старуха неодобрительно покосилась в сторону Шака. Под сморщенной верхней губой загибались влажные желтые клыки. За ней бежали два молодых волка. Эд зарычал. Трое его серых братьев, припадая на передние лапы, пошли в сторону медведя.

За спиной Шака заворочалась, лежавшая в повозке Цыпа, подняла над огромным животом растрепанную голову:

— Мы уже приехали?

— Ложись!

— А?

— Спрячься, дура беременная! - Заорал на нее Шак. Но Цыпа заелозила, неуклюже подтягивая под себя ноги.

— Я сейчас, я тоже…

— Уймись. Если лошади рванут с места, ты вывалишься.

Цыпа его не слушала. Слепо уставившись в небо, она зашевелила губами. Послышалось тихое цвирканье.

Волки подобрались к медведю. Тот нехотя поднялся с належанного места и взревел. Серые попятились, но не ушли. Тогда медведь, неожиданно легко, прыгнул, едва не настигнув одного из молодых зверей. Волчица зарычала и пошла на исполина, низко пригнув голову к земле. Шаку показалось, тот оторопел. У старухи где-то в норе копошились малыши. Если она тут погибнет, они тоже погибнут, но свирепая сука не отступала. Один из младших зашел медведю в тыл, изловчился и рванул бурого за ляжку. Зверь закрутился на месте. Старуха тявкнула. Волки кинулись врассыпную. Простить такого надругательства над собственной персоной медведь не смог и пустился вслед за обидчиками.

Издалека прилетел грозный рев. Собратья призывали его к порядку. Страж дороги вернулся в колею.

Вся потасовка заняла минуту. Шак уже приготовился. В задок телеги дышали лошади Эда. Им и надо-то было всего - ничего. Но именно этих мгновений не хватило для прорыва.

Лошади остановились в опасной близости от разъяренного великана. Еще чуть-чуть и придется уходить на плешь.

Уже отчетливо был слышен тяжелый топот нагоняющих повозки медведей, когда над лесом показалась черная тень. В первый момент Апостол принял ее за небольшую тучу, но уже в следующий - понял, что к ним приближается гигантский орел. Шак таких никогда не видел. Птица по широкой дуге обошла горячее пятно и сходу ринулась вниз. Апостолу показалось, что крылатый великан ухватит медведя, и унесет в когтях, но тот всего лишь рванул бурого за уши и круто взмыл. Медведь с ревом покатился по траве. Выскочившие из укрытия волки вцепились и начали рвать задние лапы зверя.

Путь был свободен.

Йо-хо!!! Давайте, родимые! Выносите.

Мелькнул и пропал из виду катающийся по траве медведь. За спиной дробно стучали копыта Эдовых лошадей. Шак встал во весь рост. Кто знает, вдруг придется всерьез удирать? На коротком прямом участке дороги он обернулся. Обе повозки проскочили, но погоня отнюдь не отставала. До лесной опушки оставалось три вдоха. Раз, два… на третьем Шак еще раз обернулся и взревел:

— Солька! Давай!!!

Когда он глянул в третий раз, никакой дороги уже не было. Все свободное пространство затянула сплошная, похожая на завертуху, непроходимая ни для человека, ни для зверя, зеленая кудель.

Потом Шаку показалось, что они въезжают в огромный мыльный пузырь. Тормозить было поздно - угробит и лошадей, и Цыпу, и себя. Он как стоял, так и влетел грудью в тонкую, радужную преграду, чтобы беспрепятственно оказаться на той стороне.

Эд коротко взвыл, потом охнул. Значит, и он миновал барьер. Шак начал притормаживать, а когда остановился, выяснилось, что вокруг уже совсем в другой лес. И куда они провалились на этот раз, он не представлял.

Интересно, Солька плачет, потому что идет дождь, или дождь идет, потому что Солька плачет?

Шак сидел, опершись спиной о задок своей телеги. Справа у бортика примостился собака. Под облучком - дриада. У девушки распух нос. По щекам непрерывно катились слезы. У Эда тоже слезились глаза. Апостол и сам время то времени высовывал голову из-под полога, чтобы вдохнуть свежего воздуха.

Снаружи замер под, лившим со вчерашнего дня тихим дождем, чужой лес. Ветра не было. И капель не было. Были тонкие, сплошные невесомые потоки - ниточки воды, свисающие из, похожей на серое ватное одеяло, тучи. Изредка вздрагивали травинки. У банана чуть шевелились края листьев. Казалось, он играет на струнах дождя осторожными невидимыми пальчиками. Над повозкой, почти касаясь тента, висела гроздь лохматых коричневых плодов. В траве крупными красными каплями светились огромные ягоды земляники. Рядом надменно распушилась нарядная голубая ель. А за ней - густо оперившаяся розовыми цветами, азалия.

В повозке под тентом стояла даже не вонь, стоял невыносимый смрад. Уже несколько часов, как у Цыпы начались преждевременные роды.

Прежде в таких случаях они ставили беременной курице отдельный шалаш и по очереди к ней туда наведывались. Вернее, по очереди выскакивали, подышать. Ибо вонь была всегда.

Бедная курица расплачивалась за свои предсказания не только муками тела. Запах пропитывал все кругом. Потом еще несколько дней приходилось стирать и проветривать собственную одежду. Цыпину выбрасывали. Шалаш сжигали. Отъезжали на приличное расстояние, ждали еще дня три, пока протухнет новорожденный, точнее - мертворожденный, болтун, и только тогда пускались в путь.

В местах, куда их занесло на этот раз, не-то что шалашик соорудить, просто выйти из повозки, было страшно. Невероятное зеленое буйство вокруг телеги кишело жизнью. Пауки величиной с кролика и термиты - с голубя делили пространство между деревьями с огромными золотистыми муравьями. Каждый вид жил своей отдельной жизнью. Тут всем хватало и воды и пищи. По поляне прыгали гигантские, похожие на сковородки лягушки. Даже оживившаяся поначалу Солька смирно сидела в телеге, опасаясь спускаться в ослепительно зеленую густую траву, в дебрях которой кто-то непрерывно шуршал. Но время от времени дриада вскидывалась и начинала перебирать складки слабо натянутого полога в поисках выхода.

— Опять? - спрашивал Эд. Солька встряхивала лохматой от цветов головой, прислушивалась… и оставалась на месте.

— То позовет, то молчит.

— Тебе мерещится.

— Нет, Эдди. Ты мне не веришь?

— Верю, маленькая. Только ни я, ни Апостол ничего не слышим. Кто тебя зовет? Мужчина? Женщина?

— Дерево…

Складка тента над бортиком зашевелилась. Кто-то с той стороны осторожно трогал парусину, пытаясь найти щель. Гость не стучался, не дергал: потрогает, перестанет. Никакой агрессии, скорее, любопытство. Шак осторожно приподнял край тента. С той стороны в повозку перегнулась блестящая плоская голова на гибкой шее. Бедная Цыпа как раз задремала. Хорошо, хоть не видела. Остальные замерли, боясь сморгнуть.

Покрытая мелкими яркими шашечками, змея еще немного всунулась в сумрачное пространство кибитки и замерла. Круглые фиолетовые глаза по очереди оглядели каждого. Сквозь плотно сдвинутые, покрытые желтенькими чешуйками, челюсти, время от времени высовывался раздвоенный язык. Змея качнула головой вбок, потом - в другой, еще раз попробовала языком воздух и, как забралась, так же вежливо, ускользнула в дождь.

— Ты куда нас завез?! - Собаку трясло. - К своим старым друзьям?!

— Чур, меня! Нет. Не похоже.

У Шака, у самого, взмокли ладони, и противно покалывало ступни ног. Белая как мел, Фасолька привалилась к облучку. Слезы залили все лицо, будто дождь шел внутри кибитки, а не снаружи. Проснулась Цыпа. Апостол поправил голову девушки у себя на коленях.

— Ты как?

— Больно. Ой! У-у-у! Бо-ольно!

— Потерпи, уже немного осталось.

Шак говорил то же что и всегда. Со стороны казалось, еще немного и огромное, гладкое кожистое яйцо выскользнет из узкого Цыпиного тела. Но оно только колыхало живот, каждый раз останавливаясь у самого выхода. Цыпа кричала и корчилась. Шак вытирал ей пот со лба и тихо баюкал до следующей схватки. Скоро родильные судороги станут короче и мощнее. И тогда надо будет все же нести мученицу из телеги. Разродись она тут, повозку и скарб придется бросить. Едкой вони не вывести ничем и никогда.

Собака перегнулся через бортик со своей стороны. Его вырвало.

— Уходи, Эд, - попросила Цыпа. - Зачем тебе мучиться?

— Все нормально, девочка.

— Ты меня хоть немножко любишь? - Цыпа судорожно сглотнула и сморщилась.

— Я люблю тебя. - Эд взял холодную мокрую руку девушки и прижался к ней губами. - Прости меня.

— Это ты меня прости. Я так хотела, чтобы в тот вечер со мной пошел он. А он сидел и боялся, что его заставят.

— А потом жалел, - зло бросила Солька. - Точно, точно. Я видела. Еще как жалел!

— Ты меня обманываешь, - всхлипнула Цыпа.

— Еще чего! - Солька завозилась, встала на колени, откинула край сырой Цыпиной юбки. - Нашла о чем сейчас думать. Ты почему не сказала, что у тебя ноги замерзли? Вон пальчики совсем ледяные.

— Я ничего не чувствую.

— Сейчас носочки наденем.

Солька достала из короба длинные, вязанные носки, обтерла ступни подруги сухой тряпкой.

— Давай, давай. Вот так. Теперь вторую ножку. Еще и пледом укроем.

— Не надо, - слабо воспротивилась роженица. - Потом выбрасывать придется. Провоняет.

— Ну и что? Выбросим! Но мерзнуть ты не будешь. Выбросим, Шак?

— Какого… ты меня спрашиваешь? Делай, что нужно.

— Почему он нас бросил? - курица в упор смотрела на Эда. - Скажи, никто из вас его не обидел?

— С ума сошла? Цыпа, тебе сейчас в голову лезет всякая ерунда. Успокойся.

Пора было выносить ее из повозки. Но ведь даже на землю не положишь. Кругом вода и всякая живая дрянь. Шак не простит себе, если Цыпа заболеет. Ее нельзя класть на сырое. И так вон ноги замерзли. И посадить не на что. Фасолька вовремя вспомнила о пледе. Если ничего больше не придумают, Шак унесет девушку под ель, накроет ее и себя плащом, подстелит сухое одеяло… оно тут же намокнет. Да что же делать-то?!

А ничего! Решил он вдруг. Пусть тут рожает. Повозку они потом сожгут. Поедут дальше все в одной. Кота у них теперь нет - поместятся.

— Шак, почему он остался?

Глаза Цыпы лихорадочно блестели. Ее знобило. Солька выше натянула одеяло. Эд скрючился у бортика.

— Это из-за меня? - личико опять сморщилось. Из уголков глаз дорожками побежали слезы.

— Нет, девочка. Ты тут не причем.

— Но он же не любит эту рыжую клушу!

— Она не клуша. Она медведица.

— Ой! У-у-у! Больно!

Живот выпятился, будто яйцо встало торчком. Цыпа заметалась. Шак прижал ее голову и начал гладить по волосам. Под пологом прошла новая волна смрада. А как только Цыпа немного успокоилась, охнул собака. Его опять вывернуло. Когда, по пояс высунувшийся из-под тента Эд, вернулся на место, Шак спросил его, ломая трагичность момента:

— Там никто больше в гости не просится?

— Заткнись, или я тебе оторву твои знаменитые уши.

— Глянь, Солька.

— Смотрю. Эд, как Эд. Только зеленый.

— Наружу глянь. Как там лошади? Эдди, может, сгоняешь проверить?

Их надо было чем-то занять. Отсутствие Саньки вдруг больно сказалось на всех. И не в том дело, что в очередной раз накрылся Веселый Поход. Им его не хватало. Его отсутствие вдруг ощутилось как потеря руки или ноги. Как увечье.

— Ну, что, будем готовиться? - предложил Шак..

— Давай я тебе помогу, - откликнулся Дайрен. - Отойдем к деревьям. Ты подержишь Цыпу, а я над вами накидку.

— Да брось, ты! Забыл?

Ему однажды уже приходилось помогать Цыпе, но в самый момент родов Эд потерял от удушья сознание. Солька особыми обонятельными пристрастиями не отличалась. Шак мог вытерпеть любой смрад. Но собака-то в отличии от них имел гораздо более тонкое чутье. Он, пожалуй, мог и с ума сойти. Будет ведь стоять, пока не свалится. А не свалится, потому что нельзя. Так и свихнется.

— Знаешь, - вдруг тихо и отрешенно проговорила Цыпа, - Я когда в последний раз… в то утро. Я видела огонь. Шак спросил про дорогу. Она была совсем рядом. Так просто… Я увидела и сказала где. А огонь был кругом. Далеко, как будто, мы находились в центре горящего круга. Но далеко. Я только один раз в жизни заглядывала в свое будущее. Еще в детстве. Мне тогда было очень плохо. Меня не любили. Я была среди моих братьев и сестер чужой… не важно. Я разозлилась и посмотрела, что с ними будет. Что бы узнать и рассказать. Мне казалось, если они обнаружат, что я вижу будущее, они меня полюбят. Глупо, правда? Любят вед просто так. Ни за что. Я тогда увидела огонь. И больше никогда, слышишь, Шак, никогда не заглядывала. Это так страшно. Не надо знать будущего… в то утро, я не старалась. Оно само…

— И правильно увидела, - спокойно подтвердил Апостол. - Сейчас родишь, и мы сожжем телегу. Сама знаешь, лошади к ней потом близко не подойдут, даже если я их очень попрошу. Так что спалим мы наш дом на колесах. Жаль, конечно. Плотник у Пелинора постарался, такой красивый задник смастерил.

— Да, - откликнулась Цыпа. - Санька тогда изодрал когтями доску. Он испугался. А ты на него кричал.

— А что мне было делать? По головке его гладить? Вредитель!

Шак скалил большие желтые зубы, смеялся. Шуршал за пологом дождь. Эд немного отошел. Тонкие губы скривились в улыбке. Солька подоткнула плед Цыпе под ноги.

Боль потихоньку уйдет. Пусть они привыкают его вспоминать, не задавая вопросов, не корчась от сожаления. Он просто был с ними. Рик тоже когда-то был, но его забыли через неделю. Этого по настоящему не забудут никогда.

— Шак, - позвала Цыпа. - Саня не кот.

— Я знаю.

— А кто? - крикнула Солька.

— Он… О-о-о-о! Больно!!!

— Тащи короба в другую телегу, Эдди. Уже совсем скоро.