Горюта сидел на пороге казармы и прилаживал к сумке кожаную петлю. Саня сам не заметил, как вышел к северной стене крепости. Посидел в тени беседки, птичек послушал - верещат - и побрел куда глаза глядят.

Длинная приземистая казарма приросла к стене одним боком. С торца - дверь на распашку, а в ней скрюченный, занятый починкой старшина.

Домой не пошел. А у него там, между прочим, жена, дети. Интересно, какого лешего он на службе прохлаждается? И лицо у Горюты смурное, сильно задумчивое в тугую темную печаль.

— Службу исправляешь? - вместо приветствия спросил Саня.

— Угу.

Гукнул и опять уткнулся в сове рукоделие. Но кот не обиделся на такую непочтительность, наоборот, интересно стало, от чего это открытый, прямой Горюта глядит, будто кум обиженный.

— Что на границе? - спросил кот, усаживаясь рядом.

— Тихо, - последовал короткий ответ, в том смысле, что не пошли бы Вы, господин кот, по своим делам.

— Но Саня уже бы никуда не пошел: тащи - от ступеньки не оторвешь. За спиной старшины, в полутьме казармы стояли приготовленные в дорогу торока. На лавке распласталась кольчуга. Чуть в стороне в рядок - меч, короткий крутой лук, метательные ножи. И несло от Горюты. Не в смысле: конюшней или потом - черной тоской.

— Тебя Пелинор куда-то посылает? - понизив голос, спросил Саня.

— Иди, господин кот, - пробормотал Горюта. - Тебя медвежушка, должно, обыскалась. Иди, и так уже…

— Э - нет! Давай, выкладывай. Я от тебя теперь точно не отстану.

— На дальний кордон меня князь отправляет, на неделю. Неохота, да как откажешься, - покорно отозвался старшина. И было в том ответе правды ни на комариный чих.

— Выкладывай! - и голоса, вроде, не повышал, а получился рык. - Поручение князя касается меня?

— Нет.

— Моих друзей? Только не начинай врать сначала. Я лож за версту чую.

— Да, знаю я. Слушай, котовий сын, соврать ты мне, конечно, не дашь. Отвечу я… только на завтра в донжоне окажусь!

Вот и поспрошал! Право, разумеется, на твоей стороне, с какого боку ни посмотреть, но и человеческая жизнь на твою совесть ляжет. А это - не чистюка завалить. Там ты кругом прав, и все равно грызет. Это - знакомого хорошего человека за свое хотение медведям скормить.

Санька сдавил щеки ладонями.

— Обложили они меня, - пожаловался в кулак. - И вроде ладно говорят, все к моей пользе складывают, а только пользы мне той не надо.

— Мы как вчера вернулись, - решился вдруг старшина, - меня князь пытать начал, куда ездили, да о чем толковали. Я ему доложил, дескать, все как всегда. А утром…

— Стой, молчи. Сам разберусь!

— Твоих-то, говорят, тотошней ночью в телеги покидали, да вывезли на перекресток за лесом. Дальше чтобы сами…

— А тебя сегодня князь гонит, проверить, убрались они восвояси, или так и колесят по его земле?

Не дожидаясь ответа, Санька, оперся на плечо Горюты, поднялся, еще прихлопнул, давая понять, что зла не держит, и решительно зашагал в сторону княжеских хором. Из хаоса хозяйственных построек вырастали, витые столбики, ровно выструганные, покрытые веселым желтым лаком ступени, застеленного грубым шарганским ковром, крыльца. Выше - резные наличники и пестрые стекла оконных витражей, еще выше - кровля, из-за которой высовывается верхушка донжона. А над всем - бездонное, голубое небо. Только смотреть в него не хочется. Ничего вообще видеть не хочется. И слышать. И даже - дышать.

В углу на крыльце валялась железная курочка с одной ножкой. Вторую, должно быть, отломили ребятишки.

Эрика заступила ему дорогу, когда до княжеского кабинета осталось всего-ничего. Слишком нарядное для утреннего времени платье сидело на ней косо. И все лицо в слезах.

Опять, - обречено подумал кот.

— Ты к дяде?

— Да.

— Подожди…

— Эрика… я ничего не могу тебе дать, - сказал, как ухнул в ледяную воду. - Прости.

— Подожди!

— Нет! - Саня отодвинул девушку с дороги и пошел дальше.

Пелинор сидел за столом, разбирая бумаги. Кучкой лежали свитки, отдельно, стопой - толстые пергаментные листы. На непрошеное вторжение он свирепо вскинулся:

— Зачем пришел?

— Пошли в донжон.

— Недосуг мне.

— Тогда я сам.

— Там охрана…

— Поберег бы людей, княже.

— Ты как со мной разговариваешь? - пошел на обострение хозяин границы.

— Как ближайший помощник, которого ты князь, за дурака держишь.

— Подумал, прежде чем сказать?

— Нет.

— Для твоей же пользы стараюсь. Тебя оберечь. Ты - парень добрый, с государственными делами незнакомый. Не все, что во благо, с первого взгляда по душе придется. Так что, остынь, разберись сначала. А в донжон мы всегда успеем.

— Ты мне только что предлагал, на утреннюю голову решение принимать. Самое время. Но пока я твою яму своими глазами не увижу, ничего тебе не отвечу.

— Сдалась она тебе! Ну что же, пошли, раз приспичило. Только там, сразу предупреждаю, ничего интересного. Яма и яма. А что бывает я в нее и сажаю кого-нибудь, так то - скорбная необходимость. Порядок требует. Ответь: преступника, зверя в человеческой шкуре, да просто зверя, который ни страха, ни совести не понимает, куда девать? Тот-то и оно. Пойдем.

Пока шли, Саня взмок. Точно знал, что друзья уехали, пусть не своей волей, но живыми и здоровыми, а нет-нет, ворохалась дурная паника: что если и их…

Пелинор топал впереди, походя отдавая приказания встречным. По всему выходило, что он за собой вины не чуял. Саня задавил дурной, верещащий внутри голосок, и ступил за князем в полумрак донжона.

— Смотри, - бросил князь, отворачиваясь.

Стены тонули в тени. Сверху проистекал ленивый серый свет, обволакивающий предметы мутной слизистой тенью. Колодец, окруженный каменным парапетом, находился в самом центре. Саня шагнул. Как ни странно, света хватило, чтобы рассмотреть дно ямы - черную, утоптанную, изрытую кое-где когтями землю, две решетки, напротив друг друга, тросы подъемного механизма. Из ямы несло смрадом и смертью.

Можно было идти, жить дальше и даже радоваться. Разве вот: за одну из решеток зацепилась яркая тряпка - шапочка безумного ребенка, который отдал Сане свою игрушку.

Люди сходились на пятачок у крыльца. Стояли молча, разделившись на две половины. По живому коридору кот вел в поводу оседланного коня. Небо затянуло тонкой ребристой пеленой. Поднялся ветер, срывая с деревьев редкие листья. Князь стоял на крыльце.

Саня остановился, снизу глядя на Пелинора. Бурое от прилившей крови лицо князя дрожало. Но кот не торопился прыгать в седло и удирать от сиятельного гнева.

— Стража! - рявкнул Пелинор.

Несколько воинов встали по сторонам лестницы. Саня не двинулся с места. Пустит на него князь своих людей или нет, его как будто не волновало. Он смотрел в лицо недавнего друга.

— Хочешь меня остановить?

— Глупец! Ты не даешь себе труда подумать, куда тебя заведет дурная голова. Ты не найдешь Эда. Ты их не найдешь! Они ушли за границу моих земель.

— Посмотрим.

— Последний раз тебе предлагаю: оставайся.

— Нет.

— Тогда…

Толпа заволновалась. Саня обернулся. К нему шел Горюта. Поравнялся, поставил под ноги коня торока.

— Не откажи, господин кот, прими от меня в дорогу.

Теперь они стояли плечом к плечу. К ним примкнул Клим и еще кто-то. В затылок дышали.

— Тогда иди, - выдавил князь. Могучие плечи обмякли. Саня кинул ногу в седло, Горюта подставил руки под колено.

Верхом кот оказался с медведем глаза в глаза. Ожидал злости, черного гнева, ненависти, а увидел досаду. И рад бы князь остановить неразумного котейку, да вот не получается. Пока…

— Медведей против меня не посылай, - тихо сказал Саня, упреждая. - Пожалей родаков.

— Думаешь, осилить? - вскинулся Пелинор.

— И не думаю даже. Прощай, господин хранитель Границы. Не держи на меня зла.

— И ты…

— Людей, прошу, не трогай.

— Не трону.

Ворота растворились, невысокий крепкий конек пошел с места в хорошую рысь. Копыта простучали прощальную дробь по бревнам моста.

И вдруг встретило солнце. Пока переглядывались да переругивались с Пелинором, облачную пелену разметало прорехами, в одну из которых упали лучи. Саня не подгонял коня, тот сам перешел в галоп, будто не чая быстрее оставить крепость, пряничные хоромы, Границу, князя, княгиню, сопливую медвежущку, верных Пелиноровых воинов и того же Горюту, который, зная про яму, против воли господина пошел.

Прощайте золотые горы на шелковых коврах. Не жалко, особенно, если все время помнить про людоедов. Ты на этих коврах с девушкой обнимаешься, а за стеной…

Нельзя чтобы была яма. Поганого упыря, звероящера… это - да. Туда им и дорога. А безумного ребенка? А мужика в грязной шкуре, который за прутья решетки цеплялся, да с перепугу на Пелинора рычал? Но оставь их жить, придется заботиться, учить, кормить, пристраивать. А зачем князю такая обуза? Зачем ему ненужные люди? Ни проку от них, ни толку. У него высокая цель, тайная и тяжкая. И ответственность перед всеми аллари, а главное перед собственным родом. Князь осилит герцога, сядет на высокий престол и начнет править по справедливости, но от ямы уже никогда не откажется. Нипочем не откажется. У герцога, надо полагать, тоже своя яма есть. Неужели любая власть опирается на людоедов, схороненных от посторонних глаз в каком-нибудь донжоне?

Погоняй, котейка. Выходит, за без малого тридцать лет ничего-то ты не видел. Разве, Камишер родной, так там - ни князя, ни герцога. Там только друг за дружку держатся, иначе - конец - стопчут людей Дебри. От суровой жизни, что ли, там терпимости больше: человек, не человек - какая разница, лишь бы не кусался.

Вернуться в Камишер? Можно, только сначала надо товарищей найти.

Развилку за лесом, от которой арлекины двинулись восвояси, Саня и с закрытыми глазами бы не проехал. Что земля перерыта, и кусты помяты - полдела. В воздухе что-то такое витало. Кот натянул поводья, зажмурился, повел носом. Вот с Шаковой телеги сполз возница. Апостол перебрался на облучок.

Фасолька тихо, чтобы никто не услыхал, всхлипнула, утерла мокрый нос кулаком.

Эд легко прыгнул на свой облучок. Вокруг головы, будто темное облако. Саня вспомнил князя. Не соврал Пелинор, как есть, собака лапу к поспешному отъезду приложил. Но поворачивать и просить у хранителя Границы прощения, кот не станет. Догонит арлекинов, а там и разберется, с чего это Дайрен беременную Цыпу и ни в чем неповинных Апостола с Фасолькой, не дожидаясь Саниного возвращения, за собой потащил.

"Ты его не вини. У него судьба страшная…" Мученик! А по рылу он у меня все равно получит…

Саня повернул от развилки на южную дорогу. След и тут сохранился. Зря князь печалился, что котейка своих не найдет. Граница, не граница - нос он завсегда при тебе. И голова.

К полудню впереди замаячил дорожный камень. Такие по всему герцогству стояли. Стрелка налево - Землероевка, стрелка направо - Хрумки, прямо - Малоперекопанное.

На этом камне указаний не выбили. Зато на правой дороге виднелись следы огромных лап. Конь прянул ушами, совсем как Апостол. Саня подъехал ближе. Медведь был тут совсем недавно. Ушел в ближнюю балку, и по сей момент недалеко обретается. Кот на всякий случай привстал в стременах, оглядеться, но ничего особенного не заметил. Внял, стало быть, князюшка голосу разума, не послал родаков против сумасшедшего кота. Но медведь тут очень долго путь сторожил - старого и свежего помета полно.

Опять пришлось зажмуриваться и смотреть, что там было. А ничего, как выяснилось, и не было. Пришли повозки, медведь порычал, попугал, но не кинулся. Он остался на своем посту, они покатили на юго-восток.

***

— Не ходите туда, господин кот!

Девчушка пришла в рощу за ягодами и, нарвавшись сразу за опушкой на незнакомца, перепугалась до икоты. Пришлось спешиваться. Саня полез в торока, нашел мешок со снедью и уже развязал, собираясь достать угощение, когда за спиной раздался свирепый мужской голос:

— Отойди от ребенка!

Да кот и не приближался к ней. Девочка сидела в траве и икала шагах в пяти. Саня распрямился и начал тихо поворачиваться. Здоровущий мужик зажал в побелевших руках пику, какой рыбу острожат. Дернись, не задумываясь, пустит в дело. Саня показал ему пустые ладони.

— Ты кто? Что тут делаешь? - мужик еще грозился, но уже разглядел богатую одежду и тон немного сбавил.

— Я друзей ищу. Они по вашим землям дня три назад должны были проезжать. Две кибитки. На одной конь, на другой собака. И женщины с ними.

— Их медведи съели, - вдруг прорезалась, осмелевшая с приходом взрослого девчонка.

— Как съели! Не может быть! - кинулся к ней Саня. Мимо просвистела острога и воткнулась в землю рядом с девочкой. Та опять икнула.

— Остолоп! - заорал Саня, на мужика. У того уже не только руки побелели, все лицо стало известковым. - Ты же ее убить мог.

— Ляночка… - мужик сам икнул, споткнулся, не зная куда кидаться: на незнакомца или к чуть было не пострадавшей дочери. Выбрал все-таки дочь, подхватил в охапку и, только отбежав на край поляны, обернулся:

— Что тебе от нас надо? Уходи!

— Заладил. Никто ни тебя, ни твоего ребенка трогать не собирается. Ты что, слепой? Не видишь? У меня и в руках-то ничего нет.

— А мешок зачем развязывал?

— Хотел твоей дочери калач дать, чтобы не плакала.

— Покажи.

— Смотри.

Мужик вытаращился на калач, будто тот был невиданным и от того еще более опасным оружием. Зато девочка начала выбираться из отцовских объятий.

— Пусти. Я плюшку хочу.

Саня положил угощение на траву, взял лошадь под уздцы и увел на другой конец поляны. Девочка за это время успела выкарабкаться из родительских рук, подхватить калач и даже сунуть его в рот. Сейчас они побегут с поляны, а Сане останется идти в деревню и расспрашивать селян.

Он и в лес-то заехал, чтобы не мозолить людям глаза. Что Пелинор родаков поберег - отрадно. А людей мог не пожалеть. Явишься так посреди бела дня в село, против тебя - ватага с дрекольем: заворачивай, господин кот. И что? Лезть с ними в драку?

Мужик не убежал. Посмотрел, как дитя за обе щеки уплетает гостинец, на чужака, как тот терпеливо дожидается в сторонке, и заговорил:

— Зачем тебе, добрый человек, нелюди?

— Они тебя обидели? - спросил Саня.

— Нет. Ночевали они у нас. Овса купили. Потом от князя голубь… но они уже уехали. Там за деревней…

— Их медведи съели, - повторила девочка набитым ртом.

— Не слушай ее.

— Ты мне можешь толком сказать, что случилось?! - озлился Саня.

— Зачем тебе, добрый человек?

— Я не человек!

— А кто?!

— Кот я. Хочешь, спину покажу? Серый. И спина лохматая.

— Ой, кот! А я котов никогда не видела.

Но папаша не дал дочери подойти, ухватил за рубашку и, отвесив челюсть, вымолвил длинное: "А-а!"

— Ага, - подтвердил Саня. - А теперь покажи, в какую сторону они уехали. Раз, говоришь, живы.

— Ага, ага. Вы ее, господин кот, не слушайте. От князя голубь прилетел, чтобы задержать, значит, гостей до особого распоряжения. Но они уже катили в сторону большой плеши.

— Плешь горячая?

— Ага. Там трясина с одной стороны, а с другой дорога в порубежный лес…

— На дороге медведи сидели! - выпалила девчушка, чем привела папаню в большое смущение.

— Говори! - зарычал Саня. Дальше продираться сквозь осторожное косноязычие крестьянина, не было уже ни каких сил. - Они на плешь заехали?

— Нет, господин кот. Говорят… говорят… прилетел дракон и кибита на глазах у всех порвал. А друзья Ваши в порубежный лес свернули и, как сгинули. Староста по их следам вчера ходил - нет там никого.

Саня сел в траву, где стоял, и даже за голову схватился. С перепугу не иначе у мужика все в голове перепуталось. Кибыты - медведи уроды - в природе существовали, а драконы - чистая сказка. Но опять же - Граница. Пустобрюхого кровопийцу видел? Видел, даже руками трогал. Почему не быть драконам?

— Да Вы, господин кот, так не убивайтесь. Может, они живы, друзья Ваши, - отец с дочерью осмелели и подошли к коту. Девочка подергала его за рукав куртки.

— А? - поднял голову Саня.

— А ты обратно к князю поедешь? - спросила девочка.

— Нет. Я должен найти своих друзей. Пусть мне твой папка дорогу покажет.

— Не ходите туда, господин кот. Там место плохое. Лучше, пойдемте в деревню. Переночуете у нас, отдохнете… - замялся крестьянин.

Саня поднялся на ноги, отряхнул штаны, потрепал девчушку по светленьким тонким волосам, забрался в седло и с высоты приказал мужику:

— Веди.