О город Фив [1] , краса земли азийской, Не из тебя ль с усладой золотой Увезена, очаг царя Приама Узрела я, чтоб Гектору женой Мне стать, детей ему рождая? О, Завиден был ты, жребий Андромахи! Сегодня ж… есть ли женщина, меня Несчастнее? Я Гектора, Ахиллом Убитого, видала, на моих Глазах дитя мое, Астианакта, От Гектора рожденного, с высокой Ахейцы башни сбросили, копьем Взяв Илиона землю… Я ж, увы! Рабынею я, дочь не знавших ига, Увидела ахейский небосклон. На острове рожденный, как добычу Отменную, меня Неоптолем К себе увез из Трои… и в равнине, Где фтийские с фарсальскими сады Сливают тень, я обитаю… Эти Когда-то, брак с Пелеем заключив, Поля себе избрала Нереида, Таясь толпы… И фессалийский люд Фетиды им оставил имя, гордый Невестою Пелея. Внук его Фарсальское оставил царство деду; У старика он скипетра из рук Не хочет брать… А я в чертоге фтийском С Ахилловым наследником, моим Властителем, соединившись, сына Ему дала. Сначала, и бедой Повитая, я берегла надежду: Вот вырастет ребенок – будет мне Опорою среди беды… Но ложе Мое презрев невольничье, – увы! — Лаконянку в супруги Гермиону Взял повелитель мой, и с этих пор Гонима я: царица уверяет, Что снадобьем неведомым ее Бесплодною я сделала и мужу Постылою и будто я хочу Ее занять в чертоге место, силой Законную супругу удалив. Неправда это. И тогда неволей Его прияла ложе я – свидетель Великий Зевс тому; теперь же, с ним Разлучена, вдовою я живу. Но убедить нельзя ее, и смерти Моей царица ищет. С ней отец Соединил и Менелай заботы… Он здесь теперь… Чтоб дочери помочь, Из Спарты он приехал… Ужас бледный Меня загнал в соседний с домом храм Фетиды: жизнь богиня не спасет ли? И сам Пелей, и царский род его Лелеют храм, который миру память О браке Нереиды бережет… А сын его чтоб не погиб, я тайно Его к чужим послала… С нами нет, Увы! – того, кем он рожден, и сыну Ничто теперь Неоптолем, и мне… Царь в Дельфах, – он за гнев безумный платит: Когда отца убили у него [2] , Он Феба звал к ответу в том же храме, Где молит о прощении теперь, Чтоб возвратить себе улыбку бога…

О госпожа! Звать именем таким Я не боюсь тебя… Я помню – имя Достойно ты носила это, в Трое Когда еще мы жили и тебе И Гектору покойному служили Мы всей душой… С вестями я к тебе… Чтоб из царей кто не проведал, страшно, Да и тебя-то жалко… Берегись: Недоброе замыслили спартанцы. О милая подруга! Для меня, Твоей царицы прежней, ты – подруга В несчастиях… Придумали-то что ж? Какую сеть для Андромахи вяжут? О горькая! Они горят убить Рожденного и скрытого тобою. О спрятанном проведали?.. О, горе! Откуда же? О, смерть, о, злая смерть! Не знаю уж откуда, но слыхала, Что Менелай отправился за ним. Погибли мы – два коршуна захватят И умертвят тебя, мой сын; а тот, Кого зовут отцом твоим, не с нами. Да, при царе ты б, верно, столько мук Не приняла – друзей вокруг не видно. Но, может быть, Пелей… Как говорят? Когда б и здесь он был, старик не помощь. К нему гонцов я слала и не раз… Гонцов… да, как же! До тебя ль им ныне? Но если б ты к нему пошла… Что скажешь? Чем долгую отлучку объясню? Ты женщина, тебя ль учить уловкам? Опасно: зоркий глаз у Гермионы. Вот видишь ты… В беде и друг с отказом. Нет… подожди с упреками – к Пелею Я все-таки пойду… А коль беда Со мною и случится, – разве стоит Рабыни жизнь, чтоб так щадить ее?

Иди. А я, привычная к стенаньям И жалобам, эфиру их отдам. Природою нам суждено усладу Тяжелых бед в устах иметь, и слов Для женщины всегда отрада близко. Одно ли мне в груди рождает стон Несчастие? Где Фивы? Где мой Гектор? Как жребий мне суровый умолить, Что без вины меня рабыней сделал? Нет, никого из смертных не дерзай Счастливым звать, покуда не увидишь, Как, день свершив последний, он уйдет. В Трое Парис не невесту, он в Трое только слепое Миру безумье явил, ложу Елену отдав. Из-за нее и тебя на сожженье и тяжкие муки Тысяче вражьих судов бурный оставил Арес. Горе… О, Гектор, о, муж – и его вокруг стен Илиона На колеснице повлек сын Нереиды, глумясь… Следом и мне, уведенной на брег из чертогов Приама, Горького рабства позор тяжкие косы покрыл… Сколько я слез пролила, покидая для дальнего плена Город и брачный чертог, мертвого мужа в пыли… Или вам надо еще и рабыню спартанской царевны, Солнца лучи, обливать, если, измучена ей, Я, изваянье богини с мольбою обвивши руками, Стала скалой и одни слезы лучам отдаю?

Долго, жена, ты сидишь на пороге и храма Фетиды Будто покинуть не смеешь. Фтии я дочь, но к тебе прихожу, азиатка; нельзя ли Чем облегчить Мне муку твою и петли распутать? Те петли вражды ненавистной, которые вяжет Тебе Гермиона, Горькой участнице брака С Неоптолемом двойного? Только подумай, какой безысходной ты муки добилась, Споря с царицей надменно… Дочь Илиона, равняясь с рожденными в Спарте царями, Не умоляй Алтарь, где овец богине сжигают, И дом Нереиды! Зачем, изнывая от плача, Ты хочешь обиду Горшую видеть и муки? С сильными споры безумны. Женщина! Лучше покинь блестящий приют Нереиды: Ты на чужбине, Страны ты далекой добыча. Разве кого из друзей, О злополучная, здесь ты увидишь, О жертва горького брака? Жребий твой слезы, троянка, вздымает в груди приближенных Фтийского дома, И только из страха мы молим, Жалобы в сердце тая, Чтобы Кронидовой дочери чадо [3] Приязни сердца не зрело.

Мой золотом сияющий убор И пестрые одежды не видали Ахиллова дворца, и ими нас Не награждал Пелей… Лакедемона Они отрадный дар, и мой отец, Царь Менелай, приданого немало Со мной прислал. Вот отчего мне уст Речами вы не заградите, жены… И ты, раба, добытая копьем, Ты завладеть чертогом царским хочешь, Нас выбросив? Ты зельями жену Законную постылой мужу сделать И семена в ней погубить горишь? Ваш род хитер там, в Азии, я знаю, Но есть узда и нa коварных жен. Ни этот дом Фетиды, ни алтарный Ее огонь, ни храм не сберегут Тебя, жена, и ты умрешь. А если Спасти тебя иль смертный, или бог Какой-нибудь захочет, то придется, С гордынею расставшися, тебе Униженно и трепетно колени Мои обвить, полы мести, водою Проточною из урны золотой Мой дом кропить руке твоей придется. Давно пора припомнить, что за край Вокруг тебя; ни Гектора, ни свекра Приама нет с тобой. В Элладе ты… О, дикости предел… или несчастья… Делить постель рожденного царем, Которым муж убит, и кровь убийцы Переливать в детей… Иль весь таков Род варваров, где с дочерью отец, Сын с матерью мешается, и с братом Сестра живет, и кровь мечи багрит У близких, а закон не прекословит?.. Нет, не вводи к нам этого!.. У нас Не принято, чтоб дышло разделяло Двух жен царя, и если дома мир Кто соблюсти желает, тем Киприды Довольно и одной для глаз и ложа… Да, женщинам дележ не по душе, А если он на ложе, – и подавно. Увы! Увы! О, молодость пощады не дает [4] , Когда она задумала обидеть. Боюсь: слова рабыни, пусть они И истиной сияют, ты отвергнешь. И одолеть боюсь тебя: одно От торжества нам горе. Не выносят Надменные от слабых, госпожа, Слов истины победных… Но в измене Самой себе меня не уличат. О, если бы ты, юная, открыла Мне тайну победить тебя сама!.. Иль Троя Спарты больше? Иль спартанки Счастливей я? Свободнее ее? Или занять твое надеюсь ложе Затем, жена, что юностью цвету, Ланитами и золотом сияю Иль верными друзьями? Может быть, Ты думаешь, что мне, жена, отрадно Унылый груз рабов твоих влачить? Иль если бы бесплодной навсегда Осталась ты, тогда бы царство Фтии Народ доставил сыновьям моим? Меня ведь любят эллины – не так ли — За Гектора? Иль, может быть, ничтожной Была я там, а не царицей Трои? Нет, если муж не любит, колдовство Напрасно ты винишь; свою негодность Вини скорей. Есть зелья в нас самих, — И не краса, не думай, – сердца чары Пленяют дух мужей. Тебя ж едва Что огорчит – ты тотчас Спарту славишь, А дом царя порочишь. Ты одна Богатая, все – нищие, и выше Пелида Менелай. Вот отчего Царю ты не угодна. Женам надо Любить мужей и слабых и сердец Сварливым нравом не тревожить их. Когда б царю фракийскому была ты В страну потоков снежных отдана, Где делит муж меж жен, и многих, ложе — Что ж? Иль и там соперниц истреблять Искала б ты, чтоб укоряли жен Из-за тебя в неутолимой жажде… Кто ж не поймет, что женщине больней Ее недуг любовный, чем мужчине! Но мы таить его умеем… О, О Гектор мой, когда порой Киприда Тебя с пути сводила, я тебе Прощала увлеченья, я рожденным Соперницей не раз давала грудь… Я не хотела, чтоб осталась горечь В твоей душе: лишь нежностью тебя Я возвращала ложу… Ты ж, царица, Над мужем ты дрожишь, росе небес Своею каплей нежной не даешь ты Его коснуться даже… Берегись, Чтоб мужелюбьем матери тебе Не постыдить!.. Нет, детям, если разум В них не погас, с порочных матерей Не брать бы, кажется, примера лучше… О госпожа, пока легко, склонись На слово примиренья, если можно… Шумиха слов! О скромности фиал, Ты на мою нескромность даром льешься! Нескромность, да… твоих недавних слов… От разума иных подальше б только… Стыда в вас нет, о юные уста! Он в замыслах рабыни молчаливых? Любовных ран ужель нельзя таить? Для женщины Киприда – все на свете. Для скромной, да… Но разве ты скромна? Не варваров царит у нас обычай! Позор, жена, и там и здесь – позор. Умна ты, да! А вот спасись, попробуй. На нас глядит Фетида, постыдись! Тебя она за сына ненавидит. Нет, дочь его убийцы [5] – это ты! Какая дерзость эту рану трогать! О, скованы уста мои… молчу… Зачем молчать, когда ответ мне нужен? Ты не по-царски мыслишь – вот ответ. Покинь сейчас алтарь богини моря! Ты поклянись, что не убьешь меня. Не мужа ждать для этого я буду… Но раньше я не сдамся, не мечтай! Вот подожгу тебя, и горя мало. Мечи огонь! Богов не ослепишь… Ты боль от ран почувствуешь на теле. Режь! За алтарь окровавленный свой, Ты думаешь, богиня не накажет? О, варваров бесстыдная отвага… Над смертью ты глумишься. Но тебя Я уберу, и скоро. Знаешь, даже Без всякого насилья. Уж таков Силок мой новый, женщина. Ни слова Покуда не открою, пусть само Себя покажет дело. Оставайся, Пожалуй, там; но если б и свинец Расплавленный сковал тебя с подножьем, — Пелидов сын, твоя надежда, здесь И не мелькнет еще, а я успею От алтаря в силки тебя завлечь…

Да, в нем одном надежда… От укуса Змеиного лекарство знает ум Божественный для смертных, и ехидны, И пламени загладятся следы, — Лишь женщина неисцелимо жалит…

Бедствий великих вина, О, для чего ты, Кронида Сын и Майи рожденье, Блеском одев золотым, Трех дивных богинь колесницу Везти заставил свою?.. Враждой ненавистной Пылавших, кому красоты Пастух одинокий Присудит награду В тихом своем жилище? Рощей кудрявою склон Иды покрыт был, и, в горных Волнах омыв серебристых Белые раньше тела, Парису богини предстали. Был жарок спор их… Но приз Киприде достался… Словами, полными нег, Она победила, Но горькими Трое, Гордым ее твердыням… О, зачем Париса мать щадила, Над своим страданьем задрожав? Пусть идейских бы он не узрел дубрав! Не о том ли вещая вопила, Феба лавр в объятиях зажав, Чтоб позор свой Троя удалила? Иль старшин Кассандра не молила, К их коленям, вещая, припав? Дочерей печальных Илиона Не коснулось иго бы… А ты, О жена, с твоей блестящей высоты Не упала б в эту бездну стона… И моей земле бы не пришлось Десять лет поить железо кровью. Сколько слез бы, верно, к изголовью У старух [6] припавших, не лилось!

Ну, женщина, вот сын твой. Ты его От дочери напрасно затаила… Ты думала, кумир тебя богини Спасет, его ж – друзья твои. И вот Перехитрил тебя спартанец… Если Священного подножия сейчас Ты не захочешь бросить, я зарежу Перед тобой птенца. Скорее взвесь, Что выберешь: самой лишиться жизни Или дитя за материнский грех, Который предо мной ты совершила И дочерью моей, отдать ножу? О слава! Скольким тысячам ты гребень Над головой вздымаешь, хоть они В ничтожестве зачаты… Если правдой Ты вызвана на солнце, слава, голос Благословляю твой. Но если ложь Тебя родит, тебя я не признаю Наградой доблести, – лишь счастья даром. И это – ты? Ты – вождь, ахейский вождь, Вождь избранных, завоеватель Трои, — И дочери, почти ребенка, ты Слугою стал, с ней гневом пышешь, женам, Задавленным несчастьями, войну Кичливо объявляешь? О, неужто ж Ты Трою взял действительно и пасть Перед таким могла героем Троя? Снаружи лишь, о призрачный мудрец, Блистаешь ты – природой нас не выше, Хоть, точно, в золоте большая сила. Нет, Менелай, окончим разговор. Ведь если я умру, – одно бесславье Да прозвище убийцы дочь твоя Добудет, царь. Да и тебе, подручный, Без пятен на хитоне не уйти… А выбери я жизнь и дай ребенка Тебе убить, – что ж, думаешь, отец Без должного возмездия оставит Поступок ваш? Под Троей заслужил Он, кажется, не труса имя. Сын Ахиллов он и внук Пелея: это Пришлось бы вам припомнить, Менелай… Он дочь твою прогонит. И, другому Потом ее вручая, чем, скажи, Ты объяснишь разлуку с первым мужем? Иль строгостью ее, что выносить Порочного супруга не хотела? Но ведь не скроешь правды. Да и кто Возьмет ее? Иль до седин вдовицу Сам украшать оставишь ты чертог? Грядущих зол потока ты не видишь Над головой, безбожник! Предпочел Соперниц бы и многих и обидных Их ужасу, конечно, ты, его Когда бы мог представить. Бед великих Не создавай из мелочей пустых. Мы, женщины, ужаснейшее зло; Но вам, мужчинам, кто велел – природе Уподобляться женской? Вот и ты: Ты дочери поверил, что ее Бесплодною я делаю; поверь же И мне, что слова я наперекор Не молвлю и алтарь оставлю, если Твой зять решит, что я виновна. Кто ж Бесплодие жены больнее мужа Почувствует, спартанец? Все теперь Сказала я и жду… В тебе же, царь, Меня одно страшит: ведь и фригийцев Из-за жены ты некогда сгубил. Так говорить с мужчинами – не то же ль, Что выше цели брать?.. Удар пропал… Так, женщина, все это мелко: трона Спартанского или Эллады вы Не стоите, конечно, как добыча Победная. Но сердце утолить Нам иногда отраднее, чем Трою Сломить и взять. А дочери помог Не в пустяке я даже – потерять Имущество для женщины печально, Но мужа ей лишиться прямо смерть… Ну, а рабы! Мои ль Неоптолему Его ли мне, неужто их делить? Да, у друзей нет своего, коль точно Они – друзья, все общее у них… И если бы кто дожидаться вздумал Для личных дел приезда друга, он Не мудрость бы тем показал, а трусость… Ну, будет же, спускайся к нам, святых Не бремени. В тебе спасенье сына… Себя ж спасая, ты его убьешь: Из вас двоих один на свете лишний. Увы! Увы! О выбор, горек ты! Жизнь или смерть? Ужасен жребий смерти, А вынуть жизнь – ужасней, может быть. Ты, малую в пожар раздувший искру, За что меня ты губишь, отвечай! Иль предала какой я город? Или Я из детей зарезала кого Твоих? Где дом, который подожгла я? Насилием – владыки своего Я разделила ложе… Я ль виновна? Царя казнить ты должен бы; чего же Источник зла обходишь ты – и струйку Стараешься далекую засыпать? О, муки! Ты, о город мой… за что, За что терплю? Я для того ль рождала, Чтоб, цепь на цепь надев, носить двойную? К чему мне жить? На что направить взор? На то ль, что есть? На то ль, что раньше было? Я видела, как Гектора колеса О землю били до смерти. Пылал Передо мною город, и за косы На корабли ахейские меня Рабынею влачили – я справляла Во Фтии брак с убийцы сыном… Нет, К чему скорбеть о прошлом, если слез Едва хватает для насущных бедствий? Как свет очей, один мне оставался Мой сын. Его хотят убить… За что, Не знаю, только не за то, что солнце Мне, матери, так дорого. О нет… В спасении его вся жизнь! И видеть, Что он не дышит больше… О, позор… Гляди же, царь… Алтарь оставлен… В руки Я отдаюсь твои: души меня, Закалывай, вяжи, за шею вешай… Дитя мое, я мать, и, чтобы ты Не умер, я иду к Аиду. Если Ты избежишь судьбы, не забывай, Что вынесла я, умирая; шею Отцовскую обвив, средь поцелуев И слез, дитя, скажи ему, что видел. Да, для людей ребенок, это – жизнь, И если кто бездетный в неразумье Меня корит – от боли острой он Хоть и ушел, но верьте: этот муж Несчастьем большим счастье окупает. Я слушала ее с глубокой скорбью: Несчастие и вчуже слезы нам В глазах родит. Ты должен бы, спартанец, Свести ее с царевною своей И примирить, освободив от муки. Гей… взять ее да крепче руки спутать! Живей, рабы… Тяжелые слова Придется ей услышать. Я обманом Тебя совлек, жена; иначе как Тобою бы я завладел, священный Алтарь не оскорбляя? О тебе, Пожалуй, и довольно. Что ж до сына, Царица-дочь решит, казнить иль нет Его, а ты в чертог ступай. Забудешь Надменностью свободных удивлять. Увы! Увы! Опутана обманом! Всем объявляй… Действительно обман… Иль на брегах Еврота это – мудрость? Обиды мстить умел и Илион. Иль боги уж не боги и не судят? Пусть судит бог; я все ж тебя казню… И этого птенца – ужели тоже? Я – нет… Пусть дочь, коль хочет, и казнит. Он порешен тогда… Вы, слезы, лейтесь! Не поручусь и я, что будет жив. О ты, народ, для мира ненавистный И Спартою надменный… Ты коварств Советчик, царь над ложью, хитрый швец Из лоскутов порока, о, нечистый, Увертливый, змееподобный ум!.. Не стоите удачи вы, спартанцы; Рекою кровь вы льете, до прибытка Лишь алчные, с речами между губ Не теми, что в сердцах. О, пусть бы вовсе Вас не было на свете… Мне же, царь, Не так уж горько, как ты думал. Раньше, Давно, я умерла с свободой нашей, С тем Гектором, чей меч тебя не раз В судов стоянку загонял, – ты помнишь? — Дрожащего. За то теперь гоплит Чудовищный грозит мечом рабыне! Что ж? Убивай ее… Вы льстивых слов Из этих уст с царицей не дождетесь… Для Спарты ты велик, для Трои я, И, если мы в тисках, не надмевайся: Удар бы мог и Спарту поразить!

Нет мира в том доме, где вечно жена С женою спорит за ложе… Где дети растут от двух матерей, Там споры кипят и пылает вражда… На ложе едином Единой Кипридой, о муж, насладись! Нет счастья и в землях, где двое владык Друг с другом царство поделят. Не легче ль нести единую власть, Чем иго двойное и смуты напасть? Не так же ль и Музы Двух мирных за пальму поссорят певцов [7] ? Когда пловцов несут порывы ветра, — Два рулевых и два ума рулю Не придадут отрадного движенья. Пусть будет много знающих – сильней Их одного ум самовластный, Хоть и менее мудр он; в чертогах и градах В воле единой народу спасенье. Не такова ль и ты, спартанка, чадо Атридово? Как пламя, ты палишь Соперницу из Илиона вместе С ее птенцом из-за слепой вражды. Этот порыв злобен, безбожен, Беззаконен, и как бы тебе, Гермиона, Каяться в том не пришлось, что свершаешь.

Уже вот они… вот В запряжке одной ступили за дверь. Один приговор над вами висит, О, горькая мать! О, жалкий птенец! За брак материнский умрешь ты… Но в чем же твоя Вина пред царями, отрок? Глядите – веревкою руки Изрезаны в кровь, и в мученьях Под землю схожу я. С тобою, родная, к крылу Родимой прижавшись, спускаюсь. Властители фтийской земли, Вы жертвы хотели. Отец, Приди к нам на помощь… Приди… Любимый, ты будешь лежать, Дитя, на груди материнской, Но мертвый у мертвой во мраке. Ай… Ай… Что со мною он делает, мать, Несчастным? С тобою, родная? Ступайте под землю… От вражьих твердынь Пришли вы… Но будут две казни Для вас… И тебя приговор Мой, женщина, ждать не заставит, А участь отродья решит Гермиона. Порой и железом Угрозу гони из чертога. О муж мой, о муж мой! Когда бы Копьем ты отбил нас… Лишь руку Простер бы… О Гектор! О, горький, какую найду Я песню прогнать этот ужас? Колени царя обвивай, Моли его, милый… О друг! О друг, пощади… не казни нас… Из глаз моих слезы бегут — Источник без солнца, по гладкой Скале он сбегает… О, мука! Увы мне! Увы мне! Иль выхода нет? Иль что же придумать, родная? Чего припадаешь? Скорей бы скалу Иль волны теперь умолил ты… Своя нам дороже печаль. Ты ж жалости в сердце не будишь. Не дешево мать нам твоя обошлась. Она лишь виною, Что сходишь в подземное царство. Но вижу я, что спешные стопы Сюда Пелей направил престарелый.

Скажите мне, подручные, и ты, Начальник! Что случилось? Отчего Разруха в этом доме? Что за кара Творится без суда?.. Остановись, Спартанский царь! Закону дай дорогу, А ты живее, раб: минуты праздной Нет у меня, и никогда еще О юности так не жалел отважной И сильной я. О женщина, твои Забыли паруса о добром ветре; Но он с тобой опять… Какой судья Тебя связать велел – и с сыном вместе? Куда ж ведут тебя, скажи? Овца С ягненком у сосцов теперь ты точно, И хоть ни я, ни фтийский царь тебя Не осуждал, – о женщина, ты гибнешь? Сам видишь, что меня казнить ведут И с мальчиком, старик. Слова излишни… Не раз тебя с мольбою я звала, И вестников своих не сосчитаю… А о вражде слыхал ты, и за что Меня спартанка губит – тоже знаешь. От алтаря Фетиды, чтó тобою Так нежно чтима, царь, и благородным Украсила твой дом рожденьем, я Отторгнута, суда же надо мною Здесь не было, и вас не ожидали. Ведь я одна, как видишь, где же мне Ребенка-то отбить от них, – ну вот, Чего же им тут медлить! И дитя ведь Со мной казнить решили заодно. О, я молю тебя, старик, к коленям Твоим припав, – коснуться бороды Я не могу. Ради богов, спаси нас… Мне смерть – несчастье только, вам – позор. Гей, узы снять с нее, покуда плакать Вам не пришлось самим. И пусть Рабыня Свой разведет свободно складень рук. Ни с места, вы… Тебя я не слабее И более над ней я господин… Как? Разве в дом ты мой переселился? Тебе и Спарта кажется тесна? Я пленницей троянку эту сделал. Но получил по дележу мой внук… Имущества мы с ним, старик, не делим. Для добрых дел. Но ты казнишь ее. Из рук моих ты все ж ее не вырвешь. Но шлем тебе я кровью оболью. Что ж? Подойди, пожалуй, попытайся. С угрозами туда же… человек Из жалких самый жалкий… Или слово Меж эллинов имеешь ты с тех пор, Как уступил фригийцу ложе? Царский Покинуть дом открытым, без рабов, И на кого ж? Добро бы, твой очаг Стыдливая супруга охраняла… А то на тварь последнюю… А впрочем, Спартанке как и скромной быть, когда С девичества, покинув терем, делит Она палестру с юношей, и пеплос Ей бедра обнажает на бегах… Невыносимо это… Мудрено ль, Что вы распутных ростите? Елену Об этом бы спросить, что, свой очаг И брачные забывши чары, точно Безумная вакханка, отдалась И увезти дала себя мальчишке. Но пусть она… Как ты из-за нее Элладу всю на Трою поднял? Разве Порочная движения копья Единого хоть стоила? Презреньем Ее уход покрыл бы я; скорей Я б золота в приданое за нею Не пожалел, чтобы навеки дом Освободить от жен таких. Но этой Благоразумной мысли, царь, к тебе Не заносил счастливый ветер в душу… О, сколько жизней ты скосил, и женщин Осиротил преклонных, скольких отнял У старости серебряной, увы, Божественных детей ее, спартанец! Перед тобой стоит отец… Да, кровь Ахиллова с тебя еще не смыта. А на самом царапины ведь нет, И дивные твои доспехи, воин, В прекрасных их футлярах ты назад Такими же привез, какими принял. Когда жениться внук задумал, я Родства с тобой боялся и отродья Порочного у очага: на дочь Идет бесславье матери… Глядите ж, О женихи, на корень, не на плод… Не ты ль, увы! – и замысел преступный Тот нашептал родному брату – дочь Казнить [8] , – что за безумье!.. Все дрожал, Жену бы как вернуть не помешали… А дальше что? Ты Трою взял… Жена В твоих руках… Что ж? Ты казнил ее? Ты нежные едва увидел перси, И меч из рук упал… Ты целовать Изменницу не постыдился, – псицу, Осиленный Кипридой, гладить начал. А следом в дом детей моих, когда Их нет, являться смеешь и, бесчестно На женщину несчастную напав, Казнить горишь ее с ребенком. Знай же, Что мальчик этот, будь рожденьем он Хоть трижды незаконный, Гермиону В чертоге и тебя вопить заставит, Коль до него коснешься… Иногда И для семян сухая нива лучше, Чем жирная. Так и побочный сын Законного достойней зачастую. Возьми ж обратно дочь свою. Милее И бедный сват, да честный, вас – порочных, Хоть золотых мешков… А ты – ничто… От малой искры часто до пожара Людей язык доводит. Оттого С родными в спор и не вступает мудрый. Кто стариков, особенно иных, Меж эллинов расславил мудрость, верно, Был не знаком с тобою, о Пелей… Ты, сын отца великого, со мною Соединен свойством – и поднял спор, Обидный мне и для тебя позорный, Из-за жены… Да и какой!.. О том Подумал ли? Ей и за ложем Нила, За Фасисом [9] нет места ей – другой Благодарил меня бы, – уроженке Той Азии, где столько мертвых тел Пригвождено к земле сынов Эллады! К тому же кровь Ахиллова на ней: Был Гектору, ее супругу, брат Родной Парис, что сына твоего Стрелой убил. Ты ж осенять дерзаешь Ее своею кровлей и за стол Сажаешь свой; в старинном доме этом Она детей рождает, – и растут Ахейские враги. За нас обоих Соображал я, старец, коль ее Казнить хотел. Зачем же мне мешаешь? От слова ведь не станется: постой… Пусть дочь бесплодна будет, а у этой Родятся сыновья. Ужель царить Ты варварам в Элладе дашь? И вывод Такой, что я безумец, коль неправду Преследую, а ты умен… Затем И это взвесь. Допустим, дочь свою ты За гражданина выдал, он же с ней Так поступил, как вот с моей – твой внук; Сидел бы молча ты? Навряд ли! Я же Не трогаю его, а только с ней, С разлучницей и с варваркой, считаюсь; И ты такой на свойственника крик Поднять изволил? А ведь от обид И женщине бывает больно. Мужу В хоромах смерть – гулящая жена; Ну, а супруге каково? У мужа Своя рука – владыка; для нее же Одна защита – братья и отец. Так вот и я за дочь свою вступился; И это – грех? Ах, стар ты, стар, Пелей! Затем, поход ты мой поносишь. Славу Стяжал я им бессмертную. Несчастье Еленино – вина одних богов… И ты забыл о пользе для Эллады… В оружии, да и в боях сперва Что смыслили и чем потом мы стали?.. Без опыта научишь ли кого? Что ж до того, что я, жену увидев, Не захотел убить ее, то ум Я обнаружил этим только… лучше И ты бы Фока, царь, не убивал [10] . Из дружелюбья, не остуды ради Тебе ответил я… Пусть пыл сердечный И гневные слова – твой арсенал… Одним я горд – спокойным рассужденьем. Покиньте же – исхода лучше нет — Вы спор пустой, иль вас вина сравняет! Как ложен суд толпы! Когда трофей У эллинов победный ставит войско Между врагов лежащих, то не те Прославлены, которые трудились, А вождь один себе хвалу берет. И пусть одно из мириады копий Он потрясал и делал то, что все, Но на устах его лишь имя. Гордо И мирные цари сидят в советах: Их головы вздымаются меж граждан, Хоть и ничтожны души. А у тех Неизмеримо более ума; Все дело лишь в желанье и отваге. Речь здесь о вас, Атриды. После Трои, Исполнив роль стратегов, над толпой, Как гребнем, вы подняты, надмеваясь Трудами и страданьями солдат. Но, коль не хочешь увидать в Пелее Врага опасней, чем Парис, тебе Советую оставить эти стены, Да поскорей. С собой и дочь бери Бесплодную: от нашей крови царской Рожденный внук, взяв за косу ее, Не вывел бы, гляди. Любуйся, видишь, Негодною телицей: что сама Родить не может, так не смей другая Телят носить. А что ж, прикажешь нам И умирать бездетными, – коль жребий Не балует ее?.. А вы теперь Ступайте прочь. Желал бы я взглянуть, Кто развязать ее мне помешает. Встань, женщина. Мои – нетверды руки, Но узел твой распутают. Во что Ты обратил ей руки, жалкий: точно Быка иль льва ты петлею давил. Иль, может быть, боялся ты, что меч Она возьмет в защиту?.. Подсоби мне, Дитя, ее распутать. Воспитаю Во Фтии я тебя на страх таким, Как этот царь. О, если бы не слава Военной силы, Спарта, – в остальном Подавно ты последняя на свете… Вольноязычен старцев род; а раз Гнев охватил его, он безудержен. До брани ты унизиться готов. Ну что ж, во Фтии гость я; не хочу Ни обижать, ни выносить обиды… К тому же нам и недосуг: домой Меня зовут. Соседний Спарте город, Доселе ей союзный, на нее Восстал, и мне приходится войною Его смирять. Я ворочусь, когда Улажу это дело, чтобы с зятем Поговорить открыто: он свои Желания предъявит, но и наши, Я думаю, захочет услыхать. И если он, почтив меня, рабыню Свою накажет – будет сам почтен; А встреть я гнев – такой же, может быть, И он расчет получит свой: делами И я отвечу на его дела. Твое ж меня не трогает усердье: Ты – тень бессильная, которой голос Оставлен, но и только. Говорить — На это лишь Пелея и хватает…

Иди сюда, дитя мое, – тебе Моя рука оградой будет… Ты же, Несчастная, не бойся… Бури нет Вокруг тебя. Ты в гавани, за ветром… О старец, пусть бессмертные тебе Заплатят за спасение ребенка И за меня, бессчастную. Но все ж Остерегись засады – как бы силой Не увлекли опять меня: ты стар, Я женщина, а это – слабый мальчик, Хоть нас и трое. Мы порвали сеть, Да как бы нам в другую не попасться!.. Удержишь ли ты женский свой язык С его трусливой речью!.. Подвигайся! Кто тронет вас, и сам не будет рад: Ведь милостью богов еще мы здесь И конницу имеем и гоплитов, Да постоим и сами. Иль такой Уж дряхлый я, ты думаешь? Добро бы Был сильный враг, а этот – поглядеть, И ставь над ним трофей, хоть ты и старец. О, если есть отвага в ком, тому И старость не помеха. Молодые ж, Да робкие, – что крепость их, жена!

Иль не родиться, Иль благородного сыном отца В доме вельможном родиться желай. Лучше не жить Вовсе на свете незнатным, В бедности солнца лучше не видеть: Если пристигнет нужда Доброго, в силе природной Он имеет опору. Кто от достойных предков, Слава того не смолкнет. Даже останки Добрых лелеет время: Их и на гробе Светочем доблесть сияет. Даже победы, Если победа бесславит тебя, Лучше не надо; насильем вотще, Или же завистью, муж Правду свергает. Недолго Сладость победы длится: Скоро цветок завянет, Ляжет на грудь он камнем… Ты лишь люба нам, Правая сила в браке, Правая в людях; В жизни иной нам не надо. О старик Эакид! Верю теперь я – точно, Славный копьем, Ты ходил на кентавров В сонмах лапифов, старец… Верю – тебя носила, Точно, ладья бесстрашных, И за руно златое — Верю – изрезал дерзко Море, старик, ты, где остров С островом волны сшибают; Ты и с чадом Кронида Под Илион Вместе ходил, чтоб Европу Светлой украсить добычей.

Ой женщины, ой милые, что бед! Одну сожнешь – гляди: другая спеет… В чертогах госпожа моя [11] – я вам О Гермионе говорю, – увидя, Что брошена отцом, в раздумье впала; Что скажет муж, она боялась, видно, О дерзости узнав ее: поди ж, Придумала-то что: казнить рабу, Да и с ее приплодом. Тут изгнанье И даже меч грозит, пожалуй. Веришь, Насилу вынули из петли, нож У ней теперь рабы там отнимают, С несчастной глаз не спустят. Варом сердце Раскаянье ей залило, а ум С недавних бед нейдет. Что было силы, Все извела, чтоб оттащить ее От петли я. Теперь подите вы, Попробуйте помочь: бывает, старых И слушать-то друзей мы не хотим, А новые придут, – и уступаем. Да, там рабы действительно вопят С твоим согласно, женщина, рассказом; Но, кажется, несчастная сама Покажет нам сейчас весь ужас, жены, Преступной совести: от слуг ее Желанье смерти гонит из чертога.

Увы мне! Увы мне! Я волосы вырву, а ногти Пусть кожу терзают, увы! Уродовать себя… о, перестань. Ох-ох… Ай-ай… Долой, фата… Прочь с головы, Ты нежная… О, косы… Да подвяжи ж хоть пеплос… Грудь закрой… Что закрывать пеплосом грудь? Все на виду, Чем оскорбила я мужа; Солнцем горит, не утаишь. Сопернице сработав саван, страждешь? Да, ранено сердце дерзаньем… Безумную гордость Проклятье, проклятье людей задавило. Вину тебе простит Неоптолем. О, где ж затаили вы острый булат? Дай меч мне и к сердцу приблизь. Из петли зачем вынимала? Что ж, дать тебе повеситься, безумной? Увы! О смерть! О ночь! Ты, молния, ты, дивная, пади! Вы киньте, вихри, меня на скалы В широком море, в лесу пустынном, Где только мертвых витают тени. Зачем себя так мучить? Боги нас Теперь, когда ль, а всех доймут бедою. Одну, отец, одну ты покинул Меня, как ладью [12] Без весел на песке прибрежном… Сгубил ты, сгубил меня, о отец. Под мужнею кровлей Мне больше не жить… О, где я найду еще изваянье Богиню молить? Иль рабыней рабыни колени обнять мне? О нет… О, когда бы Мне сизые крылья, и птицей Отсюда умчаться, Иль зыбкою елью [13] На волнах качаться, Как первый пловец, В расплыв Симплегад занесенный! Дитя мое, мне трудно похвалить С троянкою твои поступки. Все же И этот страх излишний нехорош… Не так легко, поверь мне, твой супруг Тебя отвергнет, убежден устами Коварными и чуждыми. Ведь ты Не пленница троянская, а знатной Семьи дитя, с приданым ты взята, И город твой меж пышных не последний. Иль думаешь, отец бы потерпел Изгнание твое? Войди ж в дворец. Тебе негоже пред чертогом медлить: Еще увидят – могут пристыдить.

Глядите: путник, сестры, к нам; чужой Он, кажется, и шаг его поспешен. Скажите, чужестранки, – это кров Рожденного Ахиллом и палаты Царей земли, должно быть, фтийской? Да? Ты назвал их. Но кто же вопрошает? Атрида я и Клитемнестры сын, А именем Орест, и путь лежит мой К додонскому оракулу [14] . Узнать Горю, жена, достигнув Фтии вашей, Что сталося с сестрой моей: жива ль И счастлива ль спартанка Гермиона? Ее полей не видно из жилья Орестова, но все ж сестру люблю я. Сын Агамемнона! В разгуле бурь Ты кораблю мелькающая гавань… О, пожалей меня… О, погляди, Как я несчастна… Эти руки, точно Молящих ветви, обвились, Орест, Вокруг колен твоих с тоской и верой. Ба… Что вижу я… Обман очей?.. Иль точно Спартанская царевна предо мной? У матери одна, и Тиндаридой Еленою рожденная… О да! Целитель Феб да разрешит твой узел… Но терпишь ты от смертных иль богов? И от себя, и от владыки-мужа, И от богов, и отовсюду – смерть… Детей еще ты не рождала; значит, Причиною страданий только муж? Ты угадал и вызвал на признанье… Он изменил тебе… Но для кого ж? Для пленницы, для ложа Приамида. Что говоришь? Иметь двух жен?.. О, стыд! Но это так. Я захотела мщенья… И женского, конечно, как жена? Убить ее горела, и с приплодом… Что ж, удалось? Иль боги их спасли? Старик Пелей почтил злодеев этих. Но кто-нибудь с тобою тоже был? Да, мой отец, – его я вызывала. И старому он, видно, уступил? Стыду скорей. Но он меня покинул. Так… Так… Теперь боишься мужа ты. Да, он убьет меня, и будет прав. И что скажу?.. Нет, умоляю Зевсом Тебя я, предком, нашим: только здесь Не оставляй меня… Как можно дальше Меня возьми отсюда. Вопиять, Мне кажется, готовы даже стены Против меня… Иль даром ненавидит Нас этот край? И если только муж Застанет нас, придя из Дельфов, – жить Не долго мне. А то так опозорить Вчерашним нас рабыням он отдаст И ложе стлать заставит Андромахе… Но, может быть, ты спросишь: этот грех, Как он созрел? Мне жены нашептали, Покою не давали мне уста Коварные: “Да как ты терпишь это? Какая-то рабыня, чуть не вещь, И с ней ты мужа делишь? Герой, нашей Владычицей, клянусь, что у меня В чертогах бы не жить ей, коль на ласки б Законные решилась посягнуть”. Словам сирен внимала я и, этой Лукавой сетью их ослеплена, Дорогу потеряла. А чего Мне, кажется, недоставало? Мужа, Вишь, сторожить задумала. У нас ли Не золото? Не царство? А пошли Мне бог детей, они – цари; отродье ж Троянкино – моим почти рабы… Нет, никогда, о, никогда, готова Сто раз я повторить, не должен муж, Коль разума он не лишен, гостей К жене пускать из женщин… Нехорошим Они делам научат молодую. Ту в счастии гордыня обуяла; У той – разлад, и хочется найти Товарку ей в несчастии; те просто В дела чужие вмешиваться любят. От этого и в семьях нелады… Решетками ль, засовами ль, искусством, Но охранять нас надо… Нет добра От наших посетительниц, лишь горе! Ты распустила слишком свой язык И, женщина, на женщин. Гнев понятен Отчасти твой… Но так чернить недуг, Коль он в природе женской, не тебе же. Мудрец то был, кто смертным наказал В чужих делах лишь очевидцам верить. Я раньше знал, что не добро у вас, И про вражду твою с троянкой слышал И зорко я следил, смиришься ль ты Иль с пленницей покончишь и отсюда Отчалить пожелаешь, в страхе мужа. И вот я здесь, жена… не потому, Чтоб приглашала ты меня. Я думал: Тебя увижу я, желанья слово Слетит невольно с уст – оно ж слетело, — И увезу тебя. Ведь ты – моя, А если с ним живешь ты – тут отец Виною твой безвольный… Обручил Он нас с тобой задолго до похода, Но изменил, чтоб обещать тебя Ахиллову отродью, если Трою Разрушит он. Когда вернулся сын Пелидов, я, оставив Менелая. К сопернику пошел; я умолял, Чтоб от тебя он отказался. “Надо, — Я говорил, – жениться на своей Оресту, где иначе ложе сыщет? И счастье, – я сказал ему, – и дом Изгнаннику закрыты”. Но, глумяся, Он укорял меня, что я палач, Убийца матери и что добыча Дев-мстительниц с кровавым взором я. Придавленный домашнею бедой, Страдал я молча, хоть и горько было Мне потерять тебя… и я ушел… Но жребий твой теперь переменился, И терпишь ты… Я увожу тебя И передам отцу о Гермиона… Ведь узы крови властны; ничего В беде нет лучше друга и родного. В руках отца мой брак – не мне решать, С кем разделю его… Но все ж не медли, Возьми меня отсюда. Неравно Вернется муж, – или Пелей, разведав Про мой побег, погоню снарядит. Иль старика бояться? А Пелидов Не страшен сын. Обид я не забыл, И он теперь такой опутан петлей Из этих рук, что разве смерть одна Распутает ее. Тебе не буду Рассказывать заранее. Но высь Дельфийская увидит месть готовой… Мои друзья коль слово сдержат, там От матереубийцы он узнает, Что заключил с его невестой брак Не должный он. То мщенье, о котором За смерть отца он к Фебу вопиял, Откликнется ему. Дельфийца даже Раскаянье не тронет, и царя Накажет бог… И по его он воле, И от коварных слухов, мною там Распущенных, погибнет злою смертью — Мучитель твой. Его я научу Не презирать моей вражды. А боги Своим врагам гордыни не спускают: Они дотла их разрушают дом.

О Феб Не ты ли сложил На холме крепкозданную Трою? И не ты ль, чтоб создать Илион, Царь морей, взбороздивши пучину, Утомил голубых кобылиц? О, зачем же Аресу копья Промыслителю, дали строенье Вы свое разрушить и Трою Погубить, несчастную Трою? Не вы ль, о боги, на брег Симоента [15] без счету послали На жестокую брань колесниц Безвенечных побед [16] ?.. О, зачем же Вы погибнуть давали царям И в обитель Аида сходить С колесниц илионских?.. И в Трое Алтари пылать и дымиться, Алтари зачем перестали? Женою зарезан могучий Атрид, А жена за это узрела Дорогих кровавые руки… И бога… и бога то было в узорном [17] Вещанье веленье, чтоб мать, Из Дельфов вернувшись, рожденный Атридом, зарезал… О бог! О бог Аполлон Великий, ужель это правда? По градам и весям Эллады звучат Матерей тяжелые стоны, И на ложе дальнее вражье С плачевною песнью ложится рабыня. Одна ли ты в муках, жена? Вся терпит Эллада, вся терпит: На злачные нивы ее Аид напустил, Аид свою черную бурю…

К вам, уроженки Фтии, за ответом Я прихожу. До нас неясный слух Дошел, что дом оставила царица, Спартанца дочь. Я тороплюсь узнать, То правда ли. Когда друзья в отъезде, Нам хлопотать приходится, коль дом Случайности какие посещают. Твой верен слух, Пелей, и нам нельзя О бедствии молчать; да и не скроешь, Что нет хозяйки в доме, коль бежала. Из-за чего ж? Подробней объясни. Она боялась мужа и изгнанья. Что сыну казнь готовила, за то? И пленнице его, Пелей, троянской. С отцом иль с кем оставила чертог? Ее увез отсюда сын Атрида. На что же он надеялся? На брак? На брак, и смерть сулил Неоптолему Что ж, ковами? Или в бою сулил? В святилище, с дельфийцами в союзе. Увы… предел то ужаса… Живей Ступайте кто-нибудь! Где огнь очажный Пылает у дельфийца, там своих Отыщете и об угрозе гнусной Скажите им, пока Ахиллов сын От вражеской не пал еще десницы.

О, горе мне! О, горе нам! О старец! Зол тот жребий, что тебе Поведать я несу и слугам царским. Ой!.. Ой!.. Тоскует сердце – мой вещун. Нет у тебя, чтоб разом кончить, внука, О царь Пелей! Изранили страдальца Мужи-дельфийцы и микенский гость. О, что с тобой, старик… Ты зашатался… Но поддержись! Пелея больше нет, Нет голоса, и в землю сходит тело… Все ж выслушай. Коль хочешь отомстить За павшего, не надо падать духом. О, жребий! На последних ступенях Той лестницы [18] , которую прошел я, В железные объятия твои Я вновь попал. Скажи, как умер сына Единого единый сын, мой внук? И тяжелы слова, а слов я жажду. Три золотых пути на небесах Уж совершило солнце, – все насытить Мы не могли жилищем Феба глаз… А в воздухе уж подозренья спели, И жители священной той земли То здесь, то там кругами собирались. Их обходил Атридов сын, и речь Враждебную шептал поочередно Дельфийцам он: “Смотрите, – говорил, — Не странно ли, что этот муж вторично Является и злата полный храм, Сокровища вселенной, вновь обходит? Он был тогда, поверьте, и теперь Затем лишь здесь он, чтоб ограбить бога”. И шепот злой по городу пошел. Старейшины поспешно совещанье Устроили, и те, кому надзор Принадлежал над храмом, в колоннадах Расставили особых сторожей. Мы между тем овец, в парнасских [19] рощах Упитанных, не ведая грозы, Перед собой пустив, очаг пифийский Толпою обступили – и друзья Дельфийские тут были, и волхвов Сонм Фебовых. Из них в то время кто-то Царя спросил: “О юноша, о чем Мы для тебя молить должны? Какое Желание ведет тебя?” А царь Ответил им: “Я заплатить явился За старую ошибку; бога я К ответу звал за смерть отца – и каюсь”. Тогда открылось нам, чего Орест Коварною своей добился речью О замыслах Неоптолема злых. Наш господин – уж жертва догорала — Переступил порог высокий храма, Чтоб помолиться Фебу пред самим Священным прорицалищем. Но, тенью Прикрытая лавровой, там толпа С мечами затаилась, и Орест Среди нее, как дух… И вот, покуда, Перед лицом божественным молясь, Склонялся царь, отточенною сталью Его мечи незримые разят, Кольчугой не покрытого. Отпрянул, Но не упал Неоптолем от ран. Схватился он за меч, а щит срывает С гвоздя колонны ближней. Грозный вид Алтарное тогда открыло пламя. Дельфийцам же он возопил: “За что ж Священною пришедшего стезею Хотите вы убить? Вина какая На нем, о люди?” Но на звук речей Ему ответил только град каменьев… Их без числа тут было – ни один Губ не разжал. Своим доспехом тяжким, Его вращая ловко, господин Оберегал себя. Но следом стрелы, И вертела, и дротики, в ремнях И без ремней снаряды, дети смерти, К его ногам посыпались, старик… О, если бы ты видел танец бурный [20] , В котором царь спасения искал!.. А было их все больше; вот уж тесным Охваченный кольцом, казалось, царь Дыхание терял. И вдруг безумный — От алтаря, где тук его овец Тогда пылал – троянским он прыжком [21] Врезается в толпу своих злодеев. Что голуби пред ястребом, враги Рассеялись… Немало царский меч Их уложил, да и друг друга часто Они сбивали с ног в проходах узких И кучами лежали. Тут проклятья И крики зверские услышал храм И скалы вкруг. И, наконец, на волю Царь вырвался, доспехами сверкая. Но вот из глубины чертога голос, Вселяя в сердце ужас, зазвучал Угрозою – он пламенем дельфийцев Воинственным наполнил и на бой Их воротил… Тут пал и сын Пелида, Сраженный в бок железным острием… Дельфиец был его убийцей, только Он не один его убил… О нет… Простертого ж на землю кто, отважный, Иль камнем, иль мечом, иль подойдя, Иль издали, – кто мертвого не тронул? Ах, тело все прекрасное его Изрублено: оно – сплошная рана. Близ алтаря лежащего, они Его извергли из ограды храма; Мы, наскоро забрав его, тебе Для слез, старик, и воплей, и убора Могильного приносим. Этот ужас Явил нам бог [22] , который судит нас, Грядущее вещает, грех карает; Так поступил – с Ахилла сыном он, Пришедшим к очагу его с повинной. Как человек, и злой, припомнил Феб Обиды старые… и это мудрость?

Вот и царь… но, увы! Он не сам Из дельфийской земли На родимые нивы ступает. На руках он лежит, как добыча, Бесталанный… И оба вы горьки. Так ли думал, старик, ты встретить Молодого царя? О, увы! Вас один Удар поразил, И бездна несчастья глотает… Горе мне… Ужас какой К дому подходит, в ворота стучится! Увы мне! Увы! О, град фессалийский! Погиб я, Исчез я… Я куст обгорелый [23] , Один и бесплоден… О, мука!.. Отраду какую Лучами я глаз обовью? Вы, милые губы… ланиты и руки! О, лучше бы вас заморозила смерть На бреге Скамандра… Да, мог добыть он смерть славнее этой, И ты бы был счастливее, старик. Проклят да будешь ты, брак, Семью сгубивший и царство… о, проклят! Увы мне, дитя! Зачем было с родом зловещим Детей сопрягать нам, и смертью Одеть [24] Гермионе Я дал нас зачем? О, пускай бы Перун ее раньше сразил! О, лучше бы в теле отцовском кровавой Ты богу стрелы, вопия, не сулил [25] : С бессмертным не спорят. Ой, лихо мне, ой, смерть моя, ой-ой… Обряду верная, почившего встречаю. Ой, лихо мне, ой, смерть моя, ой-ой… Вдвойне за стариков и горьких [26] отвечаю. То – божия судьба… то – божья воля. О дитятко… О, на кого ты дом оставил? И старика бездетного и жалкого кому Ты поручил? Да, умереть тебе бы раньше внуков… Волосы ты терзай себе, Жалкий старик! Для головы не жалей Тяжких ударов… О, город, о, город! Двое детей и Фебом убитых… Ты испытал и видел столько мук, Тебя, старик, теперь и солнце не согреет. Я сына схоронил, и вот – мой внук: Мне муки горькие один Аид развеет… С богиней брак тебе не скрасил жизни. Те гордые надежды где? Они далеко, И с ними счастие Пелеево – увы! – в земле Погребено. Ты ж одинок и в одиноком доме. Нет тебя, царство, нет тебя! Ты же зачем, Скипетра бремя? Прочь! В сумрачном гроте проснись, Нереида: Мужа, богиня, гибель ты узришь… Как воздух дрожит… Что это движется там? Божество? О сестры, глядите: В белом эфире плывет… Вот на поля, отраду коней, Тихо ступает, сестры.

Внемли, Пелей! В воспоминанье брака Оставила чертог Нереев я И прихожу к тебе. Ты полон муки, Но унывать не надо. Мне ль не радость Сулили боги от детей моих? А где ж та радость? Разве хоронить Мне не пришлось – крылатыми стопами Прославленного сына и звезду Меж юношей Эллады? Ты же слушай, Зачем к тебе пришла я. К алтарю Дельфийскому пошли ты это тело… Пусть будет гроб Ахиллова птенца Укором для дельфийцев, и известно Да будет всем, что пал он от руки Орестовой. А пленницу, – ты понял, Что Андромаху так зову, – пошли В молосские пределы, обручивши С Геленом [27] там; дитя ее теперь — Последний Эакид [28] , но не угаснет Молосский род его и славен будет… И ты, старик, не бойся: кровь твоя От нас не оскудеет, вечно жить ей, Как Илион богами не забыт, Хоть злобою Паллады и разрушен. Тебя ж, Пелей, чтоб радость ты познал Божественной невесты, от печали Освободив юдольной, сотворю Нетленным я и смерти неподвластным: Ты будешь жить в Нереевом дому Со мной, как бог с богинею. Оттуда ж, Не оросив сандалий, выйдешь ты, Чтоб посетить на острове Ахилла: На Белом берегу его чертог [29] Евксинскими омыт волнами, старец. Ты мертвого немедля снаряди, Пелей, в дельфийский город богозданный, А схоронив его, приди и сядь В глубокий грот на мысе Сепиады Старинном; там меня ты ожидай. Приду туда в веселом хороводе Я за тобой, старик. А что судьба Назначила, неси: то – Зевса воля. И по умершем прекрати печаль: Богами всем один назначен жребий [30] , И каждый там читает – ты умрешь. Исчезает. Владычица… О дочь Нерея… Слава Моя… Моя невеста… Здравствуй, радость! Ты сделала достойное тебя, Достойное рожденного тобою, О, плакать я забуду, и твои Мне дороги слова. Похоронивши Почившего, к пещерам я пойду У Пелия, где обнял я, богиня, Твой дивный стан… О, как бессмыслен тот, Кто ищет жен богатых! Благородных Ищите жен для сыновей, и в дом Лишь честный дочь отдать ты должен, если Не хочешь горя ты. Худой жены, Хотя бы златом весь твой дом покрылся, Не должен ты желать. И если б все Так рассуждать могли, то не пришлось бы И гнева нам бессмертных трепетать.

Многовидны явленья божественных сил, Против чаянья много решают они: Не сбывается то, что ты верным считал, И нежданному боги находят пути; Таково пережитое нами.