О Феб Не ты ли сложил На холме крепкозданную Трою? И не ты ль, чтоб создать Илион, Царь морей, взбороздивши пучину, Утомил голубых кобылиц? О, зачем же Аресу копья Промыслителю, дали строенье Вы свое разрушить и Трою Погубить, несчастную Трою? Не вы ль, о боги, на брег Симоента [15] без счету послали На жестокую брань колесниц Безвенечных побед [16] ?.. О, зачем же Вы погибнуть давали царям И в обитель Аида сходить С колесниц илионских?.. И в Трое Алтари пылать и дымиться, Алтари зачем перестали? Женою зарезан могучий Атрид, А жена за это узрела Дорогих кровавые руки… И бога… и бога то было в узорном [17] Вещанье веленье, чтоб мать, Из Дельфов вернувшись, рожденный Атридом, зарезал… О бог! О бог Аполлон Великий, ужель это правда? По градам и весям Эллады звучат Матерей тяжелые стоны, И на ложе дальнее вражье С плачевною песнью ложится рабыня. Одна ли ты в муках, жена? Вся терпит Эллада, вся терпит: На злачные нивы ее Аид напустил, Аид свою черную бурю…

К вам, уроженки Фтии, за ответом Я прихожу. До нас неясный слух Дошел, что дом оставила царица, Спартанца дочь. Я тороплюсь узнать, То правда ли. Когда друзья в отъезде, Нам хлопотать приходится, коль дом Случайности какие посещают. Твой верен слух, Пелей, и нам нельзя О бедствии молчать; да и не скроешь, Что нет хозяйки в доме, коль бежала. Из-за чего ж? Подробней объясни. Она боялась мужа и изгнанья. Что сыну казнь готовила, за то? И пленнице его, Пелей, троянской. С отцом иль с кем оставила чертог? Ее увез отсюда сын Атрида. На что же он надеялся? На брак? На брак, и смерть сулил Неоптолему Что ж, ковами? Или в бою сулил? В святилище, с дельфийцами в союзе. Увы… предел то ужаса… Живей Ступайте кто-нибудь! Где огнь очажный Пылает у дельфийца, там своих Отыщете и об угрозе гнусной Скажите им, пока Ахиллов сын От вражеской не пал еще десницы.

О, горе мне! О, горе нам! О старец! Зол тот жребий, что тебе Поведать я несу и слугам царским. Ой!.. Ой!.. Тоскует сердце – мой вещун. Нет у тебя, чтоб разом кончить, внука, О царь Пелей! Изранили страдальца Мужи-дельфийцы и микенский гость. О, что с тобой, старик… Ты зашатался… Но поддержись! Пелея больше нет, Нет голоса, и в землю сходит тело… Все ж выслушай. Коль хочешь отомстить За павшего, не надо падать духом. О, жребий! На последних ступенях Той лестницы [18] , которую прошел я, В железные объятия твои Я вновь попал. Скажи, как умер сына Единого единый сын, мой внук? И тяжелы слова, а слов я жажду. Три золотых пути на небесах Уж совершило солнце, – все насытить Мы не могли жилищем Феба глаз… А в воздухе уж подозренья спели, И жители священной той земли То здесь, то там кругами собирались. Их обходил Атридов сын, и речь Враждебную шептал поочередно Дельфийцам он: “Смотрите, – говорил, — Не странно ли, что этот муж вторично Является и злата полный храм, Сокровища вселенной, вновь обходит? Он был тогда, поверьте, и теперь Затем лишь здесь он, чтоб ограбить бога”. И шепот злой по городу пошел. Старейшины поспешно совещанье Устроили, и те, кому надзор Принадлежал над храмом, в колоннадах Расставили особых сторожей. Мы между тем овец, в парнасских [19] рощах Упитанных, не ведая грозы, Перед собой пустив, очаг пифийский Толпою обступили – и друзья Дельфийские тут были, и волхвов Сонм Фебовых. Из них в то время кто-то Царя спросил: “О юноша, о чем Мы для тебя молить должны? Какое Желание ведет тебя?” А царь Ответил им: “Я заплатить явился За старую ошибку; бога я К ответу звал за смерть отца – и каюсь”. Тогда открылось нам, чего Орест Коварною своей добился речью О замыслах Неоптолема злых. Наш господин – уж жертва догорала — Переступил порог высокий храма, Чтоб помолиться Фебу пред самим Священным прорицалищем. Но, тенью Прикрытая лавровой, там толпа С мечами затаилась, и Орест Среди нее, как дух… И вот, покуда, Перед лицом божественным молясь, Склонялся царь, отточенною сталью Его мечи незримые разят, Кольчугой не покрытого. Отпрянул, Но не упал Неоптолем от ран. Схватился он за меч, а щит срывает С гвоздя колонны ближней. Грозный вид Алтарное тогда открыло пламя. Дельфийцам же он возопил: “За что ж Священною пришедшего стезею Хотите вы убить? Вина какая На нем, о люди?” Но на звук речей Ему ответил только град каменьев… Их без числа тут было – ни один Губ не разжал. Своим доспехом тяжким, Его вращая ловко, господин Оберегал себя. Но следом стрелы, И вертела, и дротики, в ремнях И без ремней снаряды, дети смерти, К его ногам посыпались, старик… О, если бы ты видел танец бурный [20] , В котором царь спасения искал!.. А было их все больше; вот уж тесным Охваченный кольцом, казалось, царь Дыхание терял. И вдруг безумный — От алтаря, где тук его овец Тогда пылал – троянским он прыжком [21] Врезается в толпу своих злодеев. Что голуби пред ястребом, враги Рассеялись… Немало царский меч Их уложил, да и друг друга часто Они сбивали с ног в проходах узких И кучами лежали. Тут проклятья И крики зверские услышал храм И скалы вкруг. И, наконец, на волю Царь вырвался, доспехами сверкая. Но вот из глубины чертога голос, Вселяя в сердце ужас, зазвучал Угрозою – он пламенем дельфийцев Воинственным наполнил и на бой Их воротил… Тут пал и сын Пелида, Сраженный в бок железным острием… Дельфиец был его убийцей, только Он не один его убил… О нет… Простертого ж на землю кто, отважный, Иль камнем, иль мечом, иль подойдя, Иль издали, – кто мертвого не тронул? Ах, тело все прекрасное его Изрублено: оно – сплошная рана. Близ алтаря лежащего, они Его извергли из ограды храма; Мы, наскоро забрав его, тебе Для слез, старик, и воплей, и убора Могильного приносим. Этот ужас Явил нам бог [22] , который судит нас, Грядущее вещает, грех карает; Так поступил – с Ахилла сыном он, Пришедшим к очагу его с повинной. Как человек, и злой, припомнил Феб Обиды старые… и это мудрость?

Вот и царь… но, увы! Он не сам Из дельфийской земли На родимые нивы ступает. На руках он лежит, как добыча, Бесталанный… И оба вы горьки. Так ли думал, старик, ты встретить Молодого царя? О, увы! Вас один Удар поразил, И бездна несчастья глотает… Горе мне… Ужас какой К дому подходит, в ворота стучится! Увы мне! Увы! О, град фессалийский! Погиб я, Исчез я… Я куст обгорелый [23] , Один и бесплоден… О, мука!.. Отраду какую Лучами я глаз обовью? Вы, милые губы… ланиты и руки! О, лучше бы вас заморозила смерть На бреге Скамандра… Да, мог добыть он смерть славнее этой, И ты бы был счастливее, старик. Проклят да будешь ты, брак, Семью сгубивший и царство… о, проклят! Увы мне, дитя! Зачем было с родом зловещим Детей сопрягать нам, и смертью Одеть [24] Гермионе Я дал нас зачем? О, пускай бы Перун ее раньше сразил! О, лучше бы в теле отцовском кровавой Ты богу стрелы, вопия, не сулил [25] : С бессмертным не спорят. Ой, лихо мне, ой, смерть моя, ой-ой… Обряду верная, почившего встречаю. Ой, лихо мне, ой, смерть моя, ой-ой… Вдвойне за стариков и горьких [26] отвечаю. То – божия судьба… то – божья воля. О дитятко… О, на кого ты дом оставил? И старика бездетного и жалкого кому Ты поручил? Да, умереть тебе бы раньше внуков… Волосы ты терзай себе, Жалкий старик! Для головы не жалей Тяжких ударов… О, город, о, город! Двое детей и Фебом убитых… Ты испытал и видел столько мук, Тебя, старик, теперь и солнце не согреет. Я сына схоронил, и вот – мой внук: Мне муки горькие один Аид развеет… С богиней брак тебе не скрасил жизни. Те гордые надежды где? Они далеко, И с ними счастие Пелеево – увы! – в земле Погребено. Ты ж одинок и в одиноком доме. Нет тебя, царство, нет тебя! Ты же зачем, Скипетра бремя? Прочь! В сумрачном гроте проснись, Нереида: Мужа, богиня, гибель ты узришь… Как воздух дрожит… Что это движется там? Божество? О сестры, глядите: В белом эфире плывет… Вот на поля, отраду коней, Тихо ступает, сестры.

Внемли, Пелей! В воспоминанье брака Оставила чертог Нереев я И прихожу к тебе. Ты полон муки, Но унывать не надо. Мне ль не радость Сулили боги от детей моих? А где ж та радость? Разве хоронить Мне не пришлось – крылатыми стопами Прославленного сына и звезду Меж юношей Эллады? Ты же слушай, Зачем к тебе пришла я. К алтарю Дельфийскому пошли ты это тело… Пусть будет гроб Ахиллова птенца Укором для дельфийцев, и известно Да будет всем, что пал он от руки Орестовой. А пленницу, – ты понял, Что Андромаху так зову, – пошли В молосские пределы, обручивши С Геленом [27] там; дитя ее теперь — Последний Эакид [28] , но не угаснет Молосский род его и славен будет… И ты, старик, не бойся: кровь твоя От нас не оскудеет, вечно жить ей, Как Илион богами не забыт, Хоть злобою Паллады и разрушен. Тебя ж, Пелей, чтоб радость ты познал Божественной невесты, от печали Освободив юдольной, сотворю Нетленным я и смерти неподвластным: Ты будешь жить в Нереевом дому Со мной, как бог с богинею. Оттуда ж, Не оросив сандалий, выйдешь ты, Чтоб посетить на острове Ахилла: На Белом берегу его чертог [29] Евксинскими омыт волнами, старец. Ты мертвого немедля снаряди, Пелей, в дельфийский город богозданный, А схоронив его, приди и сядь В глубокий грот на мысе Сепиады Старинном; там меня ты ожидай. Приду туда в веселом хороводе Я за тобой, старик. А что судьба Назначила, неси: то – Зевса воля. И по умершем прекрати печаль: Богами всем один назначен жребий [30] , И каждый там читает – ты умрешь. Исчезает. Владычица… О дочь Нерея… Слава Моя… Моя невеста… Здравствуй, радость! Ты сделала достойное тебя, Достойное рожденного тобою, О, плакать я забуду, и твои Мне дороги слова. Похоронивши Почившего, к пещерам я пойду У Пелия, где обнял я, богиня, Твой дивный стан… О, как бессмыслен тот, Кто ищет жен богатых! Благородных Ищите жен для сыновей, и в дом Лишь честный дочь отдать ты должен, если Не хочешь горя ты. Худой жены, Хотя бы златом весь твой дом покрылся, Не должен ты желать. И если б все Так рассуждать могли, то не пришлось бы И гнева нам бессмертных трепетать.

Многовидны явленья божественных сил, Против чаянья много решают они: Не сбывается то, что ты верным считал, И нежданному боги находят пути; Таково пережитое нами.