Лифт поднимал их из глубины катакомб куда-то наверх, все выше и выше. Голос в кабине проговорил: «We are arriving at the station Lagrange st. Don't forget your luggage or belongings. Мы прибываем на станцию Лагранж стрит. Не забывайте свой багаж в салоне капсулы». Первый человек поёрзал на месте, порываясь отколоть отличную шутку по поводу сказанного. Однако выдержал, хоть и не легко это далось в самом начале своего серьезного испытания, особенно из-за процесса детства в период бесконечного копирования бесконечных шуток. Отец оберегал его, но не отнимал свободы мыслей. Учил осторожности. Параллельно, практикуясь в пользовании телами других существ, человек номер один рос в тайне, скрытый ошибками о рождении и смерти, намеренно нанесенных его отцом.
Лифт остановился. Открытие лунных поселений привело к огромной ре-популярности науки и инженерии, что в свою очередь открыло двери интенсивному развитию колонии и образованию нескольких ответвлений в течение последних пяти десятилетий. На протяжении уже трех десятков лет давно увядший в своей популярности веб сайт вел прямую трансляцию с камер установленных на так называемых «улицах» лунного поселения-лаборатории.
Одним из первых здесь оказался второй человек. Ему была отдана стандартного типа лунная иглу, напечатанная принтерами с Земли менее чем за пару дней до прибытия. Внутри было пусто, только шлем виртуальной реальности висел в углу на крошечном коричневом крючке. Шлемом он назывался лишь по историческим привычкам, сам же выглядел как небольшие плотные очки для защиты глаз от воды при занятиях дайвингом. Чуть ниже висели такие же для гостей. Это был стандартный набор стандартного лунного домика.
Номер два не обратил никакого внимания на удобства, просто сел в углу на также отпечатанную принтером по совмещённому дизайну, неотделимую от самого помещения, скамью.
Стоило привести в чувства лежавший в гамаке огромный черный комок шерсти.
Сперва оно не шевелилось, но спустя всего четыре секунды после второй просьбы пробудиться, внутри зарослей появилось стремительное движение. В разных точках чёрной, сперва однородной, массы происходили глобальные перемены. Сперва поредела верхняя часть чудища, очевидно там, где находилась голова. Затем всё дальше и дальше вниз постепенно опадали волосы. Секунд сорок спустя перед вошедшими в иглу в гамаке лежал обросший подобно второму человеку мужчина непонятного из-за обильной растительности на лице возраста.
— Каждый в своем темпе, — усмехнулся шёпотом человек и с мёртвым видом повалился на гамак.
Пришедшие быстро прибрали комнату от клочков волос, обмотали тело мужчины тряпками, отнесли в угол иглу, облили средством для розжига, красовавшимся до этого с характерной табличкой на полке с медикаментами.
— Важный? — также еле слышным голосом спросил первый человек.
— Судишь по волосатости? Вряд ли она играет роль. Никто не важен в том понимании, которым пользуешься ты.
— Невозможно быть во всем неправым? Иначе с чего начинать?
— Тишина должна наполнить разум, только тогда начнёшь.
— Если тишина заполняет разум, то это всё равно, что до начала вселенной: отсутствие мыслительного процесса не приводит к зарождению идеи.
— Существование вопроса уже опровергает твои слова.
— Невозможно знать, что предшествовало рождению частиц. Но законы частиц знать вполне по силам. Звук не родится в тишине в отсутствие внешних воздействий. В нашем мире вполне понятные законы.
— Сознание — не физический мир макро или микрообъектов. Внутри виртуальности возможно выпадение случайных величин, если такова программа.
— Так он программист или математик?
— Бесполезная мысль. Наша история не взаимосвязана с тем, что было до её возникновения. Потому и финишем всех суждений является лишь молчание. Молчание физическое и молчание умственное — вот сингулярности разума. От чего всё началось и к чему всё придёт.
— Все подобные выдумки я знаю и сам. Зачем в таком случае ты отвечаешь на мои вопросы?
— Доступно тебе пока только такое общение. И если для тебя молчать — способ тренировки и непомерная мука, то для меня разговор — тренировка и мука, потому как в молчании стал за собой замечать немую самовлюбленность.
Тело уже почти догорело, дождик из установки пожарной безопасности приятным теплым душем капал на головы двух молчавших, глядящих себе под ноги людей. Эмоции их ничуть не выдавали. Ритуал глупых разговоров над сжигаемым телом был завершён. Повторение этого диалога из раза в раз считалось пошлой шуткой позапрошлого десятилетия, но что-то новое — всегда хорошо забытое старое. Потому и бесшумный смех, наполнявший комнату, был вполне уместен в ситуации до того глупой и безнадёжно смешной.
Подземные катакомбы находились неглубоко, всего в трех-четырёх метрах вглубь от поверхности. Человек номер два спустился в подвал иглу, чтобы оттуда уже направиться дальше вниз по лестнице в красный подземный ход, или ветку номер восемь, как подписывалось на табличках, встречавшихся через каждые десять шагов. Встреча с Никандром предполагалась на Azimov st по второй линии.
Передвигаться приходилось пешком из-за недостроенных на восьмой рельс. Со дня на день строительство должно было завершиться, о чём наглядно свидетельствовали редкие роботы колонии, проплывавшие мимо путников.
Улица Айзека Азимова была полна отсылками к произведениям. От небольшой статуи техника Харлана до огромной по размерам катакомб застеклённой инсталляции планеты Первого Основания с движущимися внутри человечками, своим подобием микроклимата. Казалось, но доносились еле слышные голоса. Рядом на огромном постаменте лежала подарочная Энциклопедия Основания. Внутри будки, напоминавшей миниатюрный космический корабль, изображённый в представлении фантастов тех лет, любой прохожий мог примерить пару костюмов героев серии.
Дверь отворил мужчина с ещё более распущенной бородой, чем все предыдущие, встречавшиеся на пути номера один.
— Никандр, — Сухо представил второй человек первому хозяина помещения.
Первый с серьёзным видом поклонился и ещё больше нахмурил брови. Никандр же простодушно, лицом не обделённого интеллектом человека смотрел в глаза второму страннику.
— Здравствуй, Лару. Твой ученик?
— Так, встретились неподалеку, — казалось, слова заменяют улыбку на лице.
— Твоё имя часто уносило мои мысли в джунгли к огромным питонам, скользящим по старым деревьям. Ты мудр, но страшных методов не боишься.
— Не выдержи он, не стоило бы и пытаться. Разум остался бы в прекрасном неведении, я отпустил бы его улететь вдаль в поисках веточки. Почему-то каждый раз с пути их сбивает именно она, необходимо исправить эту неточность… Однако сигнал, сейчас ты улыбнешься, я знаю, твоя область бесконечной любви — Меркурий — на удивление заметил и даже спустился вниз, причём гнездо свил прямо на голове, — Никандр и Лару переглянулись со всё ещё нахмуренными бровями Меркурия.
— «В своем темпе», но я попрошу зайти, — была ли улыбка никто понять не мог из-за обильной растительности везде, где только можно, — Катакомбы портят настолько потерянных для греха как ты, Лару.
Молчание наполняло иглу Никандра от подвала и до куполообразного потолка, напоминавшего старые церковные своды из энциклопедии мировых цивилизаций. Меркурий, или как его часто звали дома — Меркьюри, не мог воспринимать окружающую реальность до конца спокойным взором. Воображение чертило карандашные картинки дней, недель, лет проведённых в подвижничестве новым знакомым. Казалось, он хорошо понимает старца, он влюблён своей молодой душой в подобного рода мудрецов. Меркурий наполнил всего себя переживаниями и чуть было не поддался эмоциям, чуть было не улыбнулся, сдержавшись в самый последний момент. Он прекрасно понимал, положить начало такому позору хочется далеко не каждому идиоту.
Никандр же был совсем не стар, оттого и старцем его назвать можно было только если с натяжкой и крайней тоской по давно забытым остальными произведениям. Меркурий же рисовал в своем воображении будущие свершения, длинную бороду.
Лару одернул его резким взглядом, — Уймись. От тебя слишком сильно пахнет.
Прямиком за мысленными извинениями последовала резкая сосредоточенность. Что через пару минут помогло отказаться от бесчисленных рассуждений.
Никандр мягко сдвинул кончиком пальца в центре под крышкой стола, который тут же загорелся огромным рисованным замочком. Пароль состоял из интересного типа головоломок. Решение гуманно предлагалось представить не более чем в шестьдесят секунд. Стол показал огромную картинку, спроецировав её на белую стену иглу, наделив при том изображения некоторой иллюзией объема.
— Ситуация, — тихо начал Никандр, — Точно такая же. Вы встречали, и не раз, истории про некоторых безумцев прошлых лет. Сталкиваясь с новыми видами насекомых или гибридов, дикие морды которых требовали новых уздечек с нашей стороны, они пускались в поиски обходных путей, стремясь приручить именно себе то или иное существо. Кое-где подобный обычай тысячелетия назад являлся показателем смелости и вкуса, изобретательности, половой зрелости, эрудированности, остроумия, в общем всего того, что тем или иным образом сможет возвысить тебя, унизив остальное племя.
Но тут предприятие, в котором вам предстоит принять участие, коренным образом отличается от предыдущих в одном не маловажном параметре. Скоро по моей просьбе к нам в колонию прибудет совершенно обыденная находка, найденная на спутнике старой экзопланеты ВАСП-ДЕВЯТЬ-БЭ. Вымершая в плане жизни, возможно, никогда на ней толком не существовавшей.
Весь гранд мои друзья-политехники потратили на доставку груза в свою «космическую колыбель среди старинных, устрашающих, восхищающих, но безжизненных» пустот космического пространства, как они именуют нашу малышку.
Лару молча пожал плечами. Меркурий попытался создать вокруг себя атмосферу полной отрешённости. Лучшее, что он мог придумать на данный момент — отсутствующий взгляд и руки в карманах пиджака.
Никандр многое уловил, но не стал заходить дальше, утруждая себя лишь редким подобием мини-улыбки.
Стол замигал. От прикосновения открылось окошко в костюме механика из научно-фантастических сериалов. Никандр поприветствовал незнакомца, высказал пару дружественно-унижающих слов старшего и всеми пальцами руки перевел в режим ожидания.
Вскоре три бородача быстрым шагом поступательно приближались к зданию, казавшемуся с первого взгляда государственной больницей. На деле же трансформировавшемуся в частную лабораторию, разумеется, под управлением Никандра.
Внутри коридор изгибаясь вел в огромный читальный зал. В противоположном от вошедших конце стояли два человека в почти фиолетовых костюмах.
Лица собравшихся выразили заинтересованность.
— Не утруждайте себя попытками осмыслить моё многословие, ибо который раз, Лару, ты забываешь, что я давно отказался от концепций твоего братства и не вернусь идее молчаливого недопонимания. Когда-нибудь бородатое лицо Исильдора или могучий взгляд Алькаруда позволят твоему принципу пошатнуться и отвыкнуть от неимоверных блужданий из тела в тело в поисках чего-то первозданного, твоим воздыханиям и вопросам придет конец. Моим придет конец. Твоим, Меркурий, придет конец. А вот тепловая смерть Вселенной наступит очень нескоро, потому и переживать не нужно. Ради чего же ты, мой дорогой друг, так возбужденно смотришь назад?
— Совсем страх потерял. Поиграй с Меркьюри, я чувствую, он вслушивается, и даже сопротивляется, — отрезал Лару.
— Каждый ваш монолог заставляет меня вслушиваться и сопротивляться.
Лару прикрыл глаза.
Он знал Меркурия пару лет, с тех пор как отбыл в Марсианскую колонию отец мальчика, поручив друзьям наставлять парня. Тот уже был совершеннолетним и характерно возрасту не очень печалился отъезду отца.
Как и каждый ребенок, в детстве много мечтал об открытии собственного питомца — только он один будет знать разгадку, код управления. Смущаясь перед взрослыми, он редко кому открывал свои надежды, схемы, рисунки.
Волшебный друг — учёный, родом из Индии. Самый любимый, эпизодически появлявшийся на экране, — рассказывал ему в младенчестве сказки на ночь, множество великолепных историй о переплетении пространства и времени, о будущей колонизации всего Млечного Пути, о победах разума над недоверием. Предпочтение, конечно, всегда отдавалось индусу. Бесконечная чреда аудио и видео информации, определённой его отцом необходимыми к ознакомлению от младенчества и до совершеннолетия, непрерывно сменялась следующей по списку волной после каждого дня рождения. В комнате Меркурия всегда висели диаграммы настоящих ситуаций, прогнозы, потенциальные возможности и план предстоящего «поглощения».
В первый год он смог выделить восемьдесят из реальных восьмидесяти пяти абсолютно бесполезных фактов и передач. Отец наполнял список примерно в таком соотношении: пятнадцать процентов полезного и восемьдесят пять воды, болтовни и никаких выкладок, расчетов или хотя бы немного интересных концепций и теорий. И так далее, и тому подобное всё его детство. Окончив курс подготовки, Меркурий полностью отгородил себя от любых идей. Исключил всё, сколько бы ни было походившее на пережитое и узнанное в период обучения.
Придерживаясь своей новой «философии», он выбрал наставником Лару, однако не вступил даже близко в то, что упомянул Никандр, определив братством.
Лицо не отражало воспоминаний, мысли крутились попросту с огромной скоростью, не успевали задержаться и отразиться в глазах. Во многом это спасало от вездесущего Лару, проникавшего в голову, как только Меркурий пытался скрыть ту или иную идею. К счастью, воспоминания для Лару были слепой зоной.
Чисто выбритые мужчины в почти фиолетовых костюмах стояли молча и, выражая глубочайшее подчинение, смотрели в живот Никандру.
— Евнухи, — сказал он, пройдя чуть дальше, — После оккупации сорок третьего года, помните историю? Взрывы на марсианском пароме. Мальчишками пострадали. Зато сильные, особенно физически.
Меркурий в тот момент считал, что с каждой минутой Никандр все больше теряет уважение. Суть бесконечных разговоров так и оставалась тайной, неразгаданным секретом. Ореол вдумчивости и мудрости, окружавший молчание, которое Меркурий считал примером правильного поведения, таял в его глазах. Потому и неправильное получало тут же гадкий осадок неуважения и насмешки над глупостью.
Слепой зоной понимания Лару Меркурий также всегда считал потребность в наслаждении собой посредством осознания собственной глупости и ничтожности. Называя себя вечным идиотом и беспросветным дураком, он тщился мыслью, что мало кто считает также про своё нутро, потому его внутренний рейтинг, сильно страдая, вырастал до огромных размеров. Затем уже новое осознание глупости своих предыдущих мыслей, новый взлет рейтинга, новое падение. Все это повторялось циклически в течение нескольких минут, накатывая чередующимися по своей силе волнами.
Элементы идей Меркурия Лару улавливал, но смутно.
Отсек, в который Никандр провёл своих бородатых гостей, отличался от строгих лунных иглу удобствами типа красивого дивана, раковины и кухонного стола. Это был самый комфортный способ доставки людей на Марс, предсказанный одним из исследователей еще пол века назад во времена бесконечно откладываемых программ по освоению космоса.
Огромный эллипсоид с прозрачными стенками по центру комнаты никак не давал Меркурию уединиться с размышлениями о природе поведения Никандра. Насколько Меркурий мог понимать, Никандр был главнее Лару, значит старше, возможно, талантливее. Однако вел он себя совершенно неподобающе, несмотря на что возмущений, даже мысленных, у Лару никак не вызывал.
Внутри эллипсоида находился странного, но не аномального вида утконос, в глаза которому непрерывно смотрел Никандр. Меркурий знал взгляд человека, пролезающего в сей момент прямо в голову другому существу. Много раз он наблюдал за проникновениями в пресловутых чаек, медведей, бобров, волков, ленивцев, пару раз даже видел переход в жирафа. Коль в детстве часто приходилось лицезреть подобные переходы, вскоре его перестала отвлекать чудесная картинка, взгляд постепенно научился видеть подавляющее величие уже человеческого лица, загоравшегося каждый раз одним выражением.
Никандр обладал очень харизматичным взглядом несмотря на скупость эмоций. Глаза его, вечно глубокие и бесстрашные, выражавшие созерцание всего мира, становились тусклыми только во время процесса перемещения сознания.
Меркурий знал некоторые тонкости, сопровождавшие их эксклюзивные эксперименты. Например, слоны ставят удивительную защиту, особенно когда их много, особенно когда они недалеко друг от друга, а тоннель поддерживает лишь один человек.
Во взгляде Никандра читалось не величие, различить можно было только строгую напряженность, уважение, отчасти небольшое удивление. Падение Никандра ни капли Меркурия не потрясло. Лару спал на втором этаже двухъярусной кровати и никак не отреагировал, тем более и шума при падении практически не получилось.
Спустя пару секунд Меркурий посмотрел в глаза животному. Утконос улыбнулся и принял Меркурия. Оказавшись внутри, парень огляделся. Вокруг проплывало значительное количество пространства. Точнее перемещалось вихревыми воронками. Оглянувшись, Меркурий увидел ранний весенний асфальт, точно также текущий вихревым потоком вдаль.
В таком случае по инструкции следовало присесть. Затем рывком выпрямиться и резко прыгнуть вперед. Меркурий прыгнул. В этот момент вокруг зазвучала настолько отвратительная музыка, что он заплакал и упал в воронку, образовавшуюся в то же мгновение у него под ногами.
Открыть глаза ему в тот вечер как обычно помогло лишь отвращение к отвратительно-грязному переполненному живой и дохлой живностью клоповнику. Каждая блоха в этом жутком месте знала свою точку пространства, ступать на которую другому существу разрешалось лишь под страхом авторитета. Человек не правил ситуацией, скорее он смирялся со своим положением создания с чрезвычайно уступчивым одолжением. Порой казалось будто клопы поместили разумных обитателей в своеобразный зоопарк, где клетки с животными вовсе не запирались, совсем наоборот — потрогать экспонат стекались семействами. Они приводили своих детишек посмотреть на дистрофически-обрюзгшие тела.
Клеточки на паркете давно стерлись и превратились в единую массу. Несмотря на это, какой-то идеалист прорисовал на полу ярким синим фломастером новые узоры различных форм, приходивших в голову параллельно процессу.
Камень на груди Меркурия с номером пятнадцать и двумя тире казался порой совершенно неподъёмным — невозможно было не то, что встать, но к тому же ощущалось жуткое нарастающее давление. Потом Меркурий снимал его и вешал на небольшой гвоздик рядом с постелью.
Сам он в клоповнике оказался совершенно непонятным образом. Вообще универсальности ему не занимать, на чем живность и спекулирует. Ведь Меркурий очень любил клопов, когда-то их даже прикармливал, думал они летать не умеют, но эти смогли. «Перри», — кричали они.
А ведь я тоже, как в шестьдесят третьем/восемьдесят втором, так хотел увидеть ту самую девушку из Ипанемы.
Только, конечно, для меня она была совершенно не «метафизической», наоборот — ее красота светилась всем спектром возможных лучей. Она мучила по-настоящему и при этом давала столько тепла, что я не мог закрыться и всегда принимал её во всей красоте и прелести. Правда меня она не видела, долго не замечала — печальные клопы заменяли, причиняя мелкие, но не метафизические неудобства.
Песок, в который рассыпалось существо от стоп и до волос на голове, лежал в моем жилище внутри дивана, мелкий, колкий, наполнявший немного противным веянием грязи всю конуру.
А она воссоздавалась из этого песка в новую прелюдию и брела по такому же песку абсолютно обратно.
Мне даже порой, пока клопы-родители укладывали клопов-детей спать, казалось, что ты бредешь ради меня и даже, может быть, ко мне.
В один приятный день твоя фигура шепнула моей нечто типа доброго слова приветствия. Улыбаясь, я взял тебя в руку и ты вновь рассыпалась в пляжный песочек, протекая сквозь дырки между пальцами вниз, на гололед, покрывший тротуар. И я не поскользнулся — выходит все-таки песок был не совсем «метафизический».
В тот день на пути мне встретился сказочный громила, возомнивший себя сильнее мироздания и законов Вселенной. Такие любят щемить людей типа меня: дохляков, математиков, наркоманов. И то ли денег не хватало на белок, то ли другая нужда — хватил сумку. Скорее — попытался.
Теперь ты была одним из наполнителей в моем диване, в моей кровати, немного на коврике и частично под шкафом.
Да, ты правильно поняла, я почти рассыпался. Мне осталось совсем немного, я соединюсь в тебя, примкну к твоему песку, который не дал мне поскользнуться когда-то.
Клоповник должны снести через пару недель — написал, что почти собрал вещи.
Когда-нибудь и ты соберешь меня по крупицам.
Интересно, все-таки зовут Меркурием, а не Николаем. Но знаешь, что лежало в той сумке, которую и Святогору в тягость было поднять? Там была ты по песчинкам, когда я нёс тебя домой, дабы рассыпать по клоповнику.
Случилось то, чего и стоило бояться — аудиокнига продолжалась, а дремота интенсивно совокупляла мозг, теряя предложения и абзацы, аккуратно выводимые актером на бородато-русский манер. Теперь уже было совершенно непонятно в какой именно момент он перестал понимать смысл фраз, прервав их на собственные домыслы. Фрагменты аудиокниги были разбиты на кусочки-пятиминутки в количестве трехсот, и найти нужный представлялось лишь способом перебора. В голову опять постучалась мысль об из-за недопонимания недоделанных работах, которые необходимо будет защитить в ближайший четверг. И прочая, и прочая.
Вновь забурлил голос в ушах, охватив огромной рукой сумку с образцами приятного настоящего и необъятного прошлого. Поднес их к краю окна и просочился за пределы.
— Лару! — отчетливо и спокойно произнес Меркурий имя, и тот отозвался из коридора, тянувшегося от ушей Меркурия вверх, — Доложите обстановку! — с шуткой в голосе продолжил Эм.
Никто не откликнулся. Беспорядок значительно портил желание работать.
Меркурий спустился со второго этажа двухъярусной кровати и оказался на ковролине, о котором всегда мечтал в детстве. Переполненная одеждой инертная тумбочка-сумка, берущая свое начало на вбитом в потолок металлическом кольце, легонько раскачивалась из стороны в сторону. Казалось, происходящее вокруг всем своим естеством связано с сегодняшней хорошей погодой и ярким солнечным светом, струящимся сквозь окна, покачивавшим тумбочку-мешок.
Эм почему-то чувствовал, что необходимо идти ровно вперёд, а не вверх по коридору, откуда в первый раз донеслись отклики на его зов.
С детства, когда он сюда попал, Эм никак не мог вспомнить своего имени. Загадочное Эм вызывало внутри чувство жалости к самому себе. Осознал он это совсем недавно, так что бороться пока не начал. Сперва необходимо было победить страшного Лару.
Переполненные глупостью лица односельчан с одной стороны удручали Меркурия своей изысканностью, с другой дарили ему незабываемые дни одиночества, которые тот растягивал в присущей своему имени близости к солнечным лучам. Он лежал посреди пылающей красоты глубокой деревушки, в коей ему оказалось побывать по чрезвычайно чистой причине. Рука окончательно отяжелела. Зато озеро, действительно стеклянное под таким углом, отражало дичайшие воспоминания, бесчисленных родных героев, протягивавших в улыбке руку, завлекая его в фэнтезийно-доистрический мир. Из всего окружавшего самым прекрасным явилось томящее молчание всего живого в ожидании продолжения загадки. Небольшой кратковременный красный фонтанчик совершенно не помешал, рубашка и так к тому времени окончательно пропиталась. Хотя сам Меркурий не ощущал одежды. Потом ему показалось даже диковинкой возможность существования её как таковой. Последнее воспоминание находилось в директории предыдущих пятнадцати-тридцати минут.
Пытаясь вынуть из тела Меркурия глубоко вошедший ножичек, Андрей рассказывал какие-то, казавшиеся актуальными, вещи, — Это я тебя за всех пареньков местных подрезал: пытаться увезти ее за собой, оголяя нас тем самым в плане приятной половины совсем оскорбительно и грустно, — тут он наконец вынул ножичек, но тут же ударил второй раз, — Точно. Ещё и за возможности нужно особо ответить. В частности, конечно, и вообще за все псевдоинтеллектуальные успехи, — Андрюша улыбнулся, Меркурий радовался неспособности издать какой бы то ни было звук. Тонкий на идеи парень в фиолетовом спортивном костюме покинул Меркурия уже минут двадцать как. В окружающей местности чувствовалось соприкосновение мечты и реальности. В целом ничего сверхъестественного. Но сквозь проглядывали все когда-либо созданные на Земле и в околоземном пространстве отображения природы. Восхитительная увесистость деревьев. Видно, что время, как говорят, остановилось. Но если всё это дерьмо можно было оставить в этом мире, то её — нет. Меркурий чувствовал постепенное падение вероятности встретиться, здесь или там. Что же делать в случае невозмутимости силы? Не ждать самопроизвольного изменения закона. Единственный выход — оказать противодействие, организовав внешнее воздействие. А потому необходимо было выжить. Меркурий осмотрел дерево, к которому была прислонена его голова. Чудесный вид открыл Андрей. Не такой уж он и плохой человек. Странно если бы в таком месте существовал другой. Хорошо, что дурачок просто тыкал ножичком наобум. Рубашка, кусочки ткани, Меркурий в целом разобрался с проблемой. Если есть желание жить и меняться, разумеется, всё получится, думал он. Ударил Андрюха оба раза в район желудка, удаление его части после операции повлияет лишь на диету, добавит пару таблеток к каждому обеденному столу. Разницы нет. Выжить хотелось ещё и ради реакции убийцы. Меркурию было всё равно что там у Андрея дальше, он чувствовал неуверенность и сомнения в голосе противника, а значит и меняться деревенщине будет не западло. Но скорее всего руки не дойдут.
К счастью, если идти четко по берегу, то через час-полтора можно будет добраться до домика, где ждет она, пока что еще спит. Зачем он вообще отправился на утреннюю пробежку? Никогда ведь не бегал специально для себя.
Спустя четыре с половиной часа в полусогнутом состоянии он наконец добился поставленной цели. Андрюша приближался на мотоцикле к домику, но был пока вдалеке. Время имелось, но не так много, поэтому пришлось действовать в мире звёздочек и попеременных затемнений. Замок щелкнул, когда Андрей подъезжал к домику с противоположной стороны. Замок щелкнул снова, когда Андрей ступил на первую ступеньку.
Меркурий подошёл к огромной кровати. Она всё ещё спала, всего-то двенадцать дня. Он скинул штаны и забрался под одеяло. Взяв с тумбочки телефон, Меркурий поймал сеть на высоте вытянутой руки, позвонил кому-то, не берут. Позвонил ноль-три, через минуту кто-то ответил. Он описал координаты.
Она всё ещё спала. Тогда Меркурий встал и сел в кресло, напротив кровати. Издали, казалось, откуда-то из глубины закрытой комнатной двери доносился глухой стук, очень долго, но еле слышно, не производя должного эффекта. Спустя полминуты после того, как послышалась приближающаяся машина скорой помощи с характерным деревенским подсвистом, загрохотал моторчик старого мопеда.
Тогда Меркурий пустил врачей, но в соседнюю комнатку. Хорошо, что она спала. Ему нравились волосы и её счастливое лицо, одухотворенное сном.
Врач зыркнул в глаза совсем по-доброму, — Никандр? — удивился Меркурий, — С тобой мой дорогой друг Лару?
— Нет, Меркьюри. Но я поистине удивлен твоему успеху. Ты уже на четвертом этаже, наш подопытный у тебя тоже вызвал сочувствие? — Никандр все-таки улыбнулся сквозь бороду, Меркурий это точно заметил. Однако секундная уверенность сменилась сомнениями, как обычно и бывает с Никандром. Вряд ли все-таки он улыбался.
— Ты кстати про желудок хорошо догадался — он с нами играется. Если он внушил тебе возможность выжить, значит этажей в его доме множество, и обследовать это помещение дальше не имеет практического смысла. Пусть этим занимаются другие, мы с тобой выходим, — Никандр достал револьвер и быстро выстрелил в лоб Меркурию.
Лару помог прийти в себя. Желудок был на месте, голова на ощупь не отличалась от бревна. Утконосоподобное животное спало, прикрыв лапками мордочку подобно маленькому котенку.