Какие же меры приняло правительство для ликвидации восстания?
Известие о возмущении в 1-й гренадерской дивизии привело царя в ужас. До тех пор, пока можно было надеяться, что возмущение во 2-й гренадерской дивизии не выйдет за пределы Старорусского уезда, Николай не сомневался, что оно будет подавлено генералом Эйлером. Но теперь обстановка становилась сугубо грозной: волна возмущения быстро катилась к воротам столицы. К тому же события в Австрийском полку имели одну важную особенность: к восставшим поселянам присоединился резервный баталион, т. е. вооруженная регулярная часть. Это обстоятельство крайне удручающе подействовало на царя. Он писал генералу Толстому, командующему в Литве резервной армией: «…Между тем, здесь у нас в военном поселении произошло для меня самое прискорбное и весьма важное происшествие»… (идет описание возмущения в Старорусском уделе. — П. Е.) «…но, что хуже, в Австрийском полку убили командира, и, кажется, резервный сей баталион в том участвовал». Классовым чутьем Николай I понял всю серьезность угрозы, ее размеры и классовую основу движения. Он ни на минуту не верил сообщениям генерала Эйлера о том, что восстание поселян является следствием единственной и притом случайной причины — появления холеры. Он настойчиво добивался от него выявления истинных причин возмущения. Царь понял также, что «бунт в Новгороде, — как писал он Толстому, — важнее, чем бунт в Литве, ибо последствия могут быть страшные. Не дай и сохрани нас от того милосердный бог, но я крайне беспокоюсь». Да, он не сомневался, что тяжелая, вначале неудачная и еще далеко не оконченная война с Польшей была менее опасна по сравнению с тем, что делалось дома. Плохие последствия войны с Польшей не угрожают его трону и господствующему классу. То, что делается дома, опаснее.
Он знает: последствия могут быть действительно страшные, ибо это не простой солдатский бунт, поднятый из-за плохой пищи и мордобоя, а могучее классовое движение, корнями уходящее в гущу миллионных народных масс, способное сломать рамки господствующей системы. И разве не напоминает ему это движение, хотя и не организованное, стихийное, тот «хаос» на Западе, к которому он с ужасом присматривался в последний год?
Известие о том, что возмутилась вся 1-я гренадерская дивизия, расположенная в двух-трех переходах от столицы, заставило Николая принять срочные меры. Но войск в столице было мало, все было отправлено на польский фронт, и царь пускает в оборот престиж «помазанника божия». «Я посылаю завтра Орлова, графа Строганова и князя Долгорукова, чтоб моим именем восстановить порядок. Но не ручаюсь, чтоб успели, и тогда поеду сам. Все сие крайне меня огорчает», — пишет он Толстому.
Древняя легенда о царе-защитнике народа, о царе-отце, помазаннике божьем, пускалась еще раз в оборот, и царь не ошибся: она еще раз сыграла свою роль. Генерал Строганов поехал к Москве изолировать от возмущения московскую дорогу, а Орлов с Долгоруковым — в военные поселения Новгородского удела. Орлов вез с собой высочайший указ по военным поселениям.
Царский указ был написан искусно. С христианской кротостью в нем говорилось: «Виновные заслуживают примерного наказания, но государь император в милосердии своем желает прежде испытать меры кротости»… «Именем его величества даровать прощение тем, которые, чувствуя важность содеянных преступлений, изъявят чистосердечно раскаяние; но предать законной ответственности тех, которые будут упорствовать в своих злодействах». Чего же лучше: покайтесь, и всем все простится и никто не будет наказан. Государь не унизится до лжи, узнав, кто и в чем грешен, мстить не будет.
Худшие предположения Николая Павловича о причинах возмущения полностью подтвердились донесениями генералов. «Видно, что слухи об отравах и тягость карантинных мер не могли служить к оному поводом, но много способствовало к распространению мятежа ненависть и общая недоверчивость к части из начальников и притеснения от них, якобы ими претерпеваемые», — сообщал Орлов свой вывод из поездки в поселения. Столь же ясно писал о причинах возмущения и генерал Строганов: «Видимая цель поселян — воспользоваться сим неожиданным случаем (эпидемией), чтобы потрясти на долгое время основания столь ненавидимого ими порядка».
Орлову при помощи манифеста царя удалось обмануть поселян. Это было началом ликвидации восстания в Новгородском уделе военных поселений. Манифест царя обещал прощение и забвение всех грехов за чистосердечное раскаяние. Огромным большинством поселян Новгородского удела, вначале по крайней мере, манифест был истолкован как победа их над начальством и как — это главное — перемена в их тяжком положении. Поэтому на некоторое время, пока власти не раскрывали дальнейших своих намерений, волнения в округах этого удела утихли. Затишьем воспользовался Орлов для того, чтобы вывести из округа Австрийского полка вооруженный резервный баталион. Баталион был отправлен в Новгород.
В то же время, играя на доверии поселян к манифесту царя, Орлов деятельно подготовлял их к «раскаянию», т. е. к выдаче зачинщиков и вообще всех принимавших более или менее активное участие в восстании. Средством к этому явилась церковь; она охотно взяла на себя эту привычную ей постыдную и гнусную роль. В Австрийском полку полковник Панаев, получив приказ Орлова «довести поселян до расскаяния», не замедлил прибегнуть к этому испытанному верному средству.
«Я выпросил у преосвященного, чтобы были командированы ко мне пять человек умных монахов, кои могли бы на исповеди усовестить заблудившихся и привести к сознанию убийц. Все роты исполняли таинство покаяния. Монахи свое дело исполняли усердно», — удовлетворенно сообщал полковник Панаев.
В других полках дело обстояло еще проще: поселяне, убежденные священниками в своих грехах, записывали убитых в свои семейные поминания.
Но об аресте виновников возмущения Орлов пока не помышлял; он ожидал прибытия выступивших секретно из Петербурга войск под командой генерал-майора Самсонова, а также снятых с карантинной линии резервных баталионов гренадерских полков. Царь прислал Орлову и программу действий. Программа состояла в следующем:
1. Под предлогом высочайшего смотра все 12 резервных баталионов 1-й и 2-й гренадерских дивизий отправить из округов отдельно друг от друга и двумя разными дорогами в Гатчину и Рождественское. По прибытии в указанные места, баталионы будут отправлены в армию.
2. Резервные артиллерийские роты направить в Красное село.
Царь предполагал обманным уводом из поселений вооруженных баталионов и артиллерийских рот лишить поддержки коренные поселенные баталионы, с которыми уже легче будет расправиться на месте.
Путь для вывода войск был избран через Медведский округ. Кратчайшим путем, через мятежные округа, выводить баталионы было опасно, и Медведский округ не без основания был избран теми воротами, через которые направлялись ненадежные баталионы. Из всех 14 округов военных поселений не было восстания только в Медведском округе, где был расположен 1-й карабинерный полк.
Начальник этого округа полковник Тризна, узнав о восстании в соседних округах, отправил баталионы на покос, за 30 верст от села Медведь, в глухую болотистую местность, сказав поселянам, что имеет извещение об идущей из Малороссии на польский фронт кавалерии. Все дни восстания поселяне заготовляли сено, оставаясь в неведении о событиях, разыгравшихся в соседних округах.
Замечательно то обстоятельство, что царь, прекрасно знавший причину мирного настроения поселян этого округа, поспешно и охотно забыл о ней, — так ужасна для него была окружающая действительность, так необходим был ему самообман! Впоследствии он приехал в Медведь, благодарил «верный полк», подарил полку весь скот и хозяйственный инвентарь соседних восставших округов, дал и другие значительные льготы. Ему необходимо было убедить не только себя, но в еще большей степени других в верности поселян с. Медведя, поэтому он устно и письменно поддерживал эту версию:
«В Медведе все так оставалось и во все время бесподобно», — уверял он своего корреспондента, генерала Толстого.
Все эти приготовления к выводу баталионов и аресту мятежников происходили в затихших округах Новгородского удела, где Орлов деятельно подготовлял почву для приезда царя. В Старорусском же уделе, после нападения на город поселян, вновь бушевало восстание, о котором царь узнал лишь по дороге в Новгород. Это спутало все его карты. Он не поехал в Старую Руссу, как предполагалось по первоначальному маршруту поездки, и ограничился осмотром некоторых поселенных полков за Новгородом. Но и эта поездка не дает других результатов, кроме испуга и бешеной злобы, хотя сам царь и пытался представить ее как некий героический поступок.
«Я один приехал в Австрийский полк, — пишет он Толстому, — который велел собрать в манеж, и нашел всех на коленях и в слезах и в чистом раскаянии. Заметь, что, кроме Орлова и Чернышева, я был один среди них, и вое лежало ниц. Вот русский народ».
Уже эта похвальба, смешной героизм выдают с головой постоянно позирующего царя, а по свидетельству очевидца, полковника Панаева (видевшего в царе грозного бога), Николай позорно струсил в манеже Австрийского полка.
«Тогда начал он говорить, чтобы выдали виновных, но поселяне молчали. Я в это время, стоя в рядах поселян, услышал сзади: „А что, братцы, полно, не из них ли это переряженец?“ Услыхав эти — слова, я обмер от страха, а государь, прочтя на лице моем смущение, не настаивал на выдаче виновных».
Царь почувствовал, что зашел слишком далеко в своем негодовании и, сознавая опасность быть растерзанным «покорными» поселянами, быстро изменил тактику. Уже в смущении он бормотал: «Я прощаю вам», взял и стал есть отвергнутые им ранее хлеб-соль, символизируя этим свое примирение с поселянами.
Царь не поехал в Старую Руссу и в округа 2-й дивизии, — там еще продолжались волнения, а войска из Петербурга еще не пришли. Однако медлить с принятием срочных мер по подавлению восстания было нельзя. До прибытия войск было необходимо изъять из мятежных округов резервные баталионы поселенной дивизии, часть которых перешла на сторону восставших, а другая часть действовала вяло и нерешительно. Для выполнения этой миссии царь избрал генерала Микулина. Так же, как и Орлов, Микулин должен был обманным приказом, царя вывести из округов мятежные баталионы.
В тот же день, 25 июля, когда царь уехал обратно в столицу, генерал Микулин поскакал из Новгорода с эскадроном улан Ямбургского полка в Старую Руссу. У генерала, кроме улан, не было надежных войск, но он надеялся справиться и без них при помощи приказа царя, которым он рассчитывал усыпить подозрительность солдат.
27 июля, собрав находящиеся в городе баталионы, он им прочитал приказ о том, что поведет их на высочайший смотр «прямо к царю, которому они могут высказать свои жалобы и неудовольствия». Генерал говорил от имени царя, и баталионы не могли не поверить: выслушав приказ, солдаты спокойно стали готовиться к походу.
В течение двух дней, принимая все меры предосторожности, Микулин выпроваживал из города резервные баталионы. Баталионы были отправлены двумя разными маршрутами и поэшелонно, чтобы не допустить соединения и общения большого количества ненадежных войск. Не будучи совершенно уверенным в спокойствии баталионов, Микулин лично провожал каждую колонну на протяжении всего первого перехода.
Город опустел и затих. Вывод резервных баталионов, принимавших активное участие в восстании, знаменовал собою резкий перелом в движении военных поселян. Кривая восстания постепенно снижалась, хотя еще в округах продолжались отдельные вспышки возмущения. В округах поселяне все еще чувствовали себя хозяевами положения и не повиновались начальству.
Но это была уже агония. Несогласованность действий восставших поселян, отсутствие ясно поставленной цели, отсутствие разработанного плана движения и общего руководства им, вывод из города сочувствующих поселянам вооруженных резервных баталионов, т. е. большей частью молодежи, кровно связанной с восставшими, их сыновей и братьев — с одной стороны; успевшее оправиться от страха начальство, энергичное руководство Орлова и Микулина подавлением восстания, стягивание к месту восстания правительственных войск, не связанных с поселянами условиями бытового уклада и совместной службы — с другой, сделали свое дело: кривая восстания резко пошла книзу.
29 июля выступили из Новгорода в Старую Руссу и в округа обоих уделов военных поселений приведенные генералом Самсоновым войска. Начались аресты. Николай I мог торжествовать победу: страшное восстание было ликвидировано, можно было начинать суд и расправу.