Смысл всякой космологии, т. е. учения о космосе, вселенной, состоит в том, чтобы свести многообразные знания о мире в единую, достаточно стройную картину, объемлющую наиболее важные факты и представления. Понятно, что задача эта непроста: слишком уж глобален, поистине необъятен объект размышлений. Конечно, уровень естественнонаучных и иных знаний наших предков не идет в сравнение с современным, их вселенная много уже и ограниченнее нашей. И все же не следует думать, будто древние картины мира создавать было легко. Еще неизвестно, что проще (если допустимо такое сопоставление) — сделать крупное открытие в современной науке или первым дать ответы, пусть приблизительные или даже ошибочные, на вопросы о фундаментальных закономерностях бытия? Самый первый и самый важный из числа таких вопросов состоит в следующем: почему, в силу каких причин этот мир, такой сложный и многообразный, несмотря на присущие ему порой, казалось бы, непримиримые противоречия, существует как единое, неделимое целое? Решить эту проблему — значит заложить краеугольный камень космологии.

Обратившись к древнейшим пластам фольклора и мифологии, мы увидим, что мир, согласно ранним представлениям, создавался в яростном борении полярных стихий и сил, а упорядоченному космосу предшествовали хаос и ожесточенные схватки богов, героев и чудовищ. Более того, сама вселенная, прежде чем приобрести современный облик, не раз разрушалась и вновь возникала из небытия. Так говорят мифы.

Но, быть может, мыслители более поздних эпох пришли к иным заключениям? Отнюдь. Ограничимся одним лишь примером. Из классической древности до нас дошло высказывание одного из наиболее оригинальных философов Эллады — Гераклита Эфесского (VI век до нашей эры): "Следует знать, что война всеобща!" В этой фразе суть гераклитовой концепции. Под войной здесь понимаются не только и не столько вооруженные столкновния между людьми. Они лишь частный случай универсального закона: все сущее — плод борьбы, и сам мир есть вечное становление.

Стихийная диалектика вовсе не была достоянием малой горстки мудрецов (кстати сказать, многие из афоризмов того же Гераклита почерпнуты именно из фольклора). Она органично присуща человеческому сознанию и в сложном преломлении отразилась в духовной культуре уже самых ранних эпох. И как же иначе! Ведь древние не могли не задумываться над тем, что само обращало на себя внимание. Они не могли не видеть, что все в мире соткано из противоположностей. Жизнь и смерть, расцвет и упадок, добро и зло, дружба и вражда... Как можно было не размышлять над этими и тысячами других противопоставлений, определяющих сущность личности, общества и природы! Самая обыденная, повседневная жизнь давала немало пищи для раздумий.

Сопоставляя и анализируя окружающие явления и предметы, человек закономерно приходил к выводу о том, что если мир существует в ожесточенном внутреннем противоборстве и тем не менее не гибнет, распадаясь на составные элементы, то, значит, есть нечто такое, что удерживает его в постоянном устойчивом равновесии. В самом деле, если смерть не уничтожает окончательно живое, мировые воды не одерживают верха над теплом огня, а солнце не иссушает без остатка живительную влагу, значит, полярные космические начала имеют нечто общее между собой, значит, существует некая универсальная первооснова бытия, из которой некогда возникло все сущее и в которую все обратится вновь в конце времен. Разумеется, диалектика мифа не сводится к одному лишь признанию глубинного единства всего сущего благодаря наличию вечной космической субстанции, порождающей все вещи этого мира. Мифологическая логика много сложнее, для снятия противоречий она использует разнообразные способы и приемы. И все же проблема исходного правещества, праматерии по праву была в глазах древних мифотворцев и мыслителей одной из важнейших и первостепенных. В различных культурных традициях древности этот вопрос решался по-разному, и ответ на него облекался в форму разнообразных натурфилософских и мифологических концепций. В то же время при всех несовпадениях и отличиях между ними весьма много общего. Удивительным образом в разных частях земного шара люди независимо друг от друга пришли не просто к сходным, но подчас к поразительно идентичным взглядам. Во многих древних космологических системах в основе существования мира лежат одна или несколько стихий, один или несколько универсальных первоэлементов. Только этим совпадения в воззрениях разных народов вовсе не исчерпываются. Значительное сходство обнаруживается в качественных и количественных характеристиках стихий. Чаще всего их насчитывали четыре: огонь, воздух, земля и вода. Древние полагали, что именно из этих компонентов складывается вселенная, из них образованы все без исключения предметы и существа.

Выбор огня, воздуха, земли и воды в качестве начальных субстанций космоса современные исследователи иногда объясняют тем, что люди издревле и повсеместно обожествляли их, поклонялись им как могущественным и первозданным силам и воплощениям природы. И доля истины в таком объяснении есть: едва ли мы найдем религию, где перечисленные элементы не были бы объектом глубокого почитания или даже особого культа. Хорошо известны религиозные учения, краеугольным камнем которых является поклонение Огню, Небу, Воде, Земле. Но в связи с этим закономерно встает вопрос: а чем же вызвано почитание этих стихий, почему им был придан столь универсальный, воистину космический характер? Только ли потому, что они играют важную роль в жизни человека, обеспечивая его существование?

Субстанции, претендующей на роль субстрата всего сущего, конечно же, следовало, по мысли древних, играть особую, главенствующую роль в жизни природы и человека. Но сводить проблему к одному утилитарному аспекту было бы упрощением. Очевидно, должны существовать и иные веские причины. Прежде всего начало всех начал уже по определению вездесуще, оно зримо присутствует если не во всех, то, во всяком случае, в большинстве предметов и существ. Первооснова бытия должна ежечасно и ежеминутно обнаруживать себя в сотнях и тысячах разнообразных форм и явлений. Нетрудно понять, что четыре стихии — огонь, воздух, вода и земля — в достаточной мере удовлетворяют этому требованию, и наши предки не случайно остановили на них свой выбор. Ведь, скажем, огонь — это не только костер, на котором жарят мясо, но и свет, тепло, осколок солнца, а вода — не просто жидкость, необходимая для посевов и повседневных нужд, но и удивительный феномен природы, имеющий громадное значение для всех проявлений жизни. Все живое содержит в себе в строго отмеренной пропорции огонь и воду, тепло и прохладную влагу. То же относится и ко всей природе в целом, немыслимой без взаимодействия света и мрака, тепла и холода, сухости и влаги. Моря, реки, ручьи, дождь, солнце, молнии, лесные пожары и засухи — все это не могло не пониматься человеком древности как конкретные проявления космических начал, действующих во вселенной.

Важная особенность мировой субстанции состоит в том, что она, принимая множество всевозможных форм и обличий, сама по себе лишена какой бы то ни было формы. Мир полон разнородных и разнообразных вещей, резко отличных друг от друга. Но ничто не вечно, все преходяще, гибель одного дает жизнь другому, непохожему и даже противоположному. Этот вечный круговорот возможен только, если допустить, что первооснова, дающая форму, свойства и качества всему окружающему человека, сама лишена этих признаков, подобна некоему идеальному веществу без всяких конкретных характеристик. И мифологическая мысль, быть может не вполне осознанно, делала это принципиально важное допущение. В самом деле, что служит отличительной особенностью огня и воды как не именно такая аморфность? Они лишены определенной формы, запаха, вкуса, размеров, они абсолютно однородны по своему составу. Их можно ощутить, увидеть, услышать, но при этом нельзя сказать, каковы они, что собой представляют. Наконец, из них невозможно сделать ничего, кроме них самих. Пламя и влага всегда и при любых обстоятельствах тождественны самим себе, вечны и неуничтожимы, сами же в состоянии погубить все.

Сейчас любой школьник знает, что вода — это простое соединение водорода с кислородом, разлагающееся при определенных условиях на составные элементы, а пламя — продукт горения, представляющего собой химический процесс, формулы которого хорошо известны. Древние же видели в огне и воде (а также в воздухе, земле и подобных им "элементах") нечто необычное, сверхъестественное, некое чистое космическое вещество в его первозданном виде. Соответственно они полагали, что именно эти мировые субстанции лежат в основе бытия вселенной. Современная наука, определяя понятие материи, абстрагируется от ее частных качеств и уж, конечно, ни в коем случае не сводит ее к веществу. Древние мыслители чрезвычайно упрощали проблему, придавая субстанции наглядность и осязаемость. И, тем не менее, следует признать, что для своего времени такие взгляды знаменовали важный шаг в познании человеком окружающего мира, в систематизации и обобщении его важнейших закономерностей.

Большое значение исходным первоэлементам бытия придавали уже первые философы Древней Греции. Какой-либо единой системы взглядов, вполне понятно, поначалу не существовало, и каждый мыслитель развивал свою концепцию. Уже Фалес Милетский (VI век до нашей эры), один из родоначальников греческой науки, полагал, что все сущее произошло из воды. Вот что писал по этому поводу Аристотель в своей "Метафизике": "Из тех, кто первым занялся философией, большинство считало началом всех вещей одни лишь начала в виде материи: то, из чего состоят все вещи, из чего первого они возникают и во что в конечном счете уходят, причём основное пребывает, а по свойствам своим меняется, это они и считают элементом и началом вещей. И поэтому они полагают, что ничто не возникает и не погибает, так как подобная основная природа всегда сохраняется... Количество и форму для такого начала не все указывают одинаково, но Фалес — родоначальник такого рода философии — считает ее водою".

Другим важнейшим положением космологии Фалеса было утверждение, что земля, подобно судну, плавает на поверхности моря, а ее колебания, именуемые землетрясениями, вызваны движениями мировых вод. По мнению некоторых историков науки, идея Фалеса о воде как начале всех начал заимствована им из восточных мифологий (он был купцом и много путешествовал, бывая и на Востоке). Возможно, это и так, но следует напомнить, что уже в "Илиаде" мы встречаем высказывание об океане как источнике возникновения "всех вещей". Согласно учению Анаксимандра, ученика и преемника Фалеса, мир возник из некоего неопределенного первовещества, обозначенного термином "апейрон". Что оно собой представляло — неясно: иногда его считали "мигмой", т. е. смесью земли, воды, воздуха и огня, иногда же определяли через понятие "метаксю" — нечто среднее между воздухом и огнем. Апейрон, по Анаксимандру, разделился на космическое тепло и космический холод. Влажное и холодное ядро оказалось внутри огненной оболочки, а затем под влиянием жара распалось на несколько колец. В конце концов в центре мира образовалась земля, имеющая форму цилиндра и покрытая влажным илом. Именно в этой вязкой массе сами собой зародились первые живые существа, местом обитания которых были моря, возникшие из вод, стекавших в низины. Эти существа, по облику подобные рыбам, вышли затем на сушу, а внутри них зародились первые люди, постепенно выбравшиеся наружу из своей рыбообразной оболочки.

Эти представления, несмотря на их явно фантастическую природу, были в основе своей материалистическими. Нельзя полностью отрицать отдельные, поистине гениальные рационалистические догадки Анаксимандра. Ведь и в самом деле, по мнению ученых, жизнь зародилась на морском прибрежном мелководье, действительно, древние амфибии в давние геологические эпохи вышли на сушу, став предками четвероногих млекопитающих, а через них и человека. Однако Анаксимандр, как и его учитель Фалес, не могли полностью освободиться от мифологических представлений о мире. Возможно, многое они попросту почерпнули из финикийских и вавилонских мифов, повествующих о том, что жизнь зародилась в иле либо в "водянистой гнили", а существом, давшим людям всевозможные знания и научившим их ремеслам, было рыбообразное создание по имени Оаннес, вышедшее на сушу из Эритрейского моря.

Если в концепции Фалеса и Анаксимандра видную роль играли вода и земля (ил), то в космологии Анаксимена (ученика Анаксимандра) на первое место выступает стихия воздуха, от постепенного сгущения которого образовались земля, моря, облака и все остальное. Уже упоминавшийся Гераклит главенствующее значение придавал огню: "Этот космос, один и тот же для всего существующего, не создал никто из богов, никто из людей, но всегда он был, есть и будет вечно живым огнем, мерно воспламеняющимся и мерно угасающим". Он же утверждал, что "огонь разумен и является причиной управления всем". По учению Гераклита, мир периодически гибнет в мировом пожаре и затем вновь возрождается из пепла (здесь современные исследователи усматривают влияние зороастризма, древнеиранской религии, характерной чертой которой является крайняя степень обожествления огня). В концепции этого мыслителя нашли свое место и другие стихии: вспомним хотя бы его известный афоризм о реке, в которую нельзя войти дважды. Развитие мира, по Гераклиту, складывалось из "двух путей" — вниз и вверх. В первом случае огонь становится водой, а она, в свою очередь, преобразуется в землю; во втором — ввысь поднимаются испарения воды и земли, к числу которых относятся и души живых существ. "Смерть души — стать водой, смерть воды — стать землей; из земли возникает вода, из воды — душа", — писал Гераклит.

Основатель элейской школы философии — Парменид (V век до нашей эры) — в своем учении о бытии доказывал, что мир образован двумя первоначалами — эфиром (свет, огонь) и тьмой (ночь, земля). Космос, по Пармениду, образован несколькими концентрическими вращающимися кольцами (как и у Анаксимандра), одни из которых состоят из огня, другие — из огня с примесью земли; наша же Земля — шарообразна (Парменид первым высказал эту ныне азбучную истину).

Другой древнегреческий мыслитель — Эмпедокл (V век до нашей эры) — попытался свести воедино различные первоэлементы. По его мнению, в основе всего сущего лежат четыре изначальные стихии — огонь, воздух, вода и земля, именуемые им "корнями всех вещей". Фантастическую картину мира этого философа трудно понять во всех деталях, но существо ее в следующем. Все предметы и явления во вселенной состоят из названных четырех элементов, сочетающихся в определенных соотношениях (Эмпедокл даже указывает вычисленные им пропорции). Исходя из этих представлений, философ утверждал: "Нет никакого рожденья, как нет и губительной смерти: есть лишь смешенье одно с разделеньем того, что смешалось. Что и зовут неразумно рождением темные люди". С этим же связана мысль Эмпедокла о метампсихозе — переселении душ: он, например, вполне серьезно утверждал, что в прежних своих рождениях был женщиной, кустом, птицей, рыбой (кроме такого рода мистических представлений этому мыслителю были присущи и поистине блестящие прозрения: он, в частности, утверждал, что свет распространяется с громадной, но конечной скоростью!).

Решающее значение для судеб мира Эмпедокл приписывал двум движущим силам, поэтически названным им Филия (Любовь) и Нейкос (Ненависть), которые находятся в непрестанной борьбе между собой. Бытие мира проходит несколько стадий. На первой из них все четыре элемента смешаны воедино, образуя гигантский шар, в котором господствует Филия. Затем Нейкос проникает внутрь этой космической сферы, нарушая гармонию и разъединяя элементы. Борьба враждебных сил ведется с переменным успехом, и весь цикл многократно повторяется.

Вкратце познакомившись со взглядами первых философов Древней Греции, обратимся к аналогичным представлениям других народов. Как уже говорилось, мудрецы Эллады в ряде случаев, вероятно, опирались на культурное наследие Востока. Учителями же восточных учителей издревле по праву считались древние египтяне. Значительное египетское влияние испытали на себе древние культуры Вавилона и Палестины (его следы обнаруживаются, например, в Библии). К египетским жрецам почтительно обращались за наставлениями Пифагор и Платон (именно на их авторитет опирался Платон, передавая миф об Атлантиде), с ними беседовал Геродот, к ним за наукой отправлялись многие умы Греции. Нет ли в дошедшем до нас древнеегипетском наследии чего-либо подобного описанным выше представлениям о первоэлементах? Вопрос сложный, и исследователи отвечают на него по-разному. На одном из древнеегипетских саркофагов, найденном археологами, начертан текст, который может быть истолкован в том смысле, что представления о космических стихиях были знакомы древним обитателям долины Нила. В этом обращении к покойному говорится: "Ра дает тебе свет, его лучи заполняют твое око. Шу дает тебе воздух, наделяя твой нос жизнью. Геб дает тебе всякие плоды, которыми ты живешь. Осирис дает тебе Нил, чтобы ты жил". Ра, Шу, Геб и Осирис — имена богов, каждый из них здесь олицетворяет соответственно свет, воздух, землю и воду. Нельзя не заметить весьма близкого сходства с четырьмя стихиями древнегреческой натурфилософии. В подтверждение этому приводят и другой текст, записанный на папирусе и также относящийся к погребальному культу. Там о покойнике сказано: "Ты приходишь в мир, как тот, кто покинул землю... Ты молишься утреннему солнцу и месяцу, воздуху, воде и огню". В этом письменном свидетельстве некоторые исследователи видят первоэлементы бытия. Но в целом проблема, повторяем, дискуссионна: по всей видимости, египетские жрецы в своем учении не поднялись до той степени абстракции, которая характерна для мышления эллинов, хотя тенденция к этому прослеживается достаточно отчетливо. Огонь, воздух, вода, земля в глазах египетских мудрецов еще не стали полностью самостоятельными первоначалами, они мыслились как атрибуты того или иного могущественного божества.

Если вопрос о первоэлементах у египтян спорен, то в отношении древнеиндийской традиции таких сомнений не возникает. В древних письменных памятниках Индии нашли отражение не просто поклонение огню, воздуху, воде, но достаточно развитые представления о них как о мировых стихиях. На раннем этапе эти воззрения окутаны плотным мифологическим покровом и не отличаются четкостью. Их систематизация начинается со становлением абстрактного философского мышления. В качестве одного из наиболее наглядных примеров можно привести учение философской школы, известной под названием "ньяя-вайшешика", сложившейся в первых веках нашей эры. Согласно ее концепции, важнейшая роль в бытии вселенной принадлежит субстанции, насчитывающей девять видов. Из них первыми по порядку идут земля (притхви), вода (ап), огонь (теджас) и воздух (вайю). Пятое место занимала особая разновидность субстанции, обозначавшаяся термином "акаша", за ней следовали время (кала), пространство (дик), душа (атман) и разум (манас). Первые пять субстанций именовались "бхута", им приписывались качества, воспринимаемые человеческими органами чувств: запах, вкус, цвет, осязаемость и звук. Считалось, что земле присущи первые четыре из них; воде — вкус, цвет и осязаемость; огню — цвет и осязаемость, воздуху — осязаемость. Только одно качество — звук — приписывалось акаше (в отличие от других видов субстанции акаша мыслилась неделимой и всепроникающей). Считалось, что земля, вода, огонь и воздух существуют в двух разновидностях — вечной и преходящей. В первом случае имелись в виду неделимые элементарные частицы, весьма напоминающие атомы Демокрита.

Сложное и синкретичное учение о мировых стихиях разработали мыслители Древнего Китая. Древнекитайские философы утверждали, что развитие мира определяется взаимодействием двух противоборствующих космических принципов — инь и ян. Исходное значение иероглифов, которыми записывались эти термины, — темная и светлая стороны горы. Инь считалось источником мрака, холода, влаги, смерти; ян же, напротив, — света, тепла, огня, рождения. В инь видели женское, а в ян — мужское начало. В результате их союза, подобием которого является брак мужчины с женщиной, в мифические времена возникла вселенная. Гармоничное сочетание инь и ян определяет порядок в космосе, природе, государстве, семье, равновесие физических и психических сил человека.

Материальной же основой мира, по учению древнекитайских мыслителей, служат пять стихий или элементов — у-син: вода — шуй, огонь — хо, дерево — му, металл — цзинь, земля — ту. В сочинении "Го-юй" ("Речи царств"), созданном в середине I тысячелетия до нашей эры, сказано: "Из смешения земли с металлом, деревом, водой и огнем образуются все вещи". Но это не самое раннее упоминание о пяти стихиях. О них говорится уже в одном из древнейших китайских сочинений — "Шан шу" ("Книга документов", составленная в начале I тысячелетия до нашей эры): "Первое начало — вода, второе — огонь, третье — дерево, четвертое — металл и пятое — земля. Постоянная природа воды — быть мокрой и течь вниз; огня — гореть и подниматься вверх; дерева — поддаваться сгибанию и выпрямлению; металла — подчиняться внешнему воздействию и изменяться; природа земли проявляется в том, что принимает посев и дает урожай". Как видим, учение о пяти стихиях здесь только намечено.

Впоследствии представления об у-син легли в основу большого числа спекулятивно-схоластических концепций и теорий. В соответствии с пятью первоначалами древние схоласты расклассифицировали едва ли не все предметы и явления: животных, злаки, органы человеческого тела, страны света, природные феномены, чувства и т. д. Каждый из них считался порождением той или иной стихии и соответствовал приписываемым ей качествам. В III веке до нашей эры сфера действия пяти стихий была расширена философом Цзоу Янем, утверждавшим, что они влияют и на государственные дела, на общественную жизнь людей. Была создана теория, согласно которой каждой династии, существовавшей в истории Китая, покровительствовала определенная стихия. Подобно тому как первоэлементы, взаимно уничтожаясь, приходят на смену друг другу, так и династии, подвластные общему закону природы, с прекращением действия соответствующей стихии приходят в упадок и уступают место тем домам, чья судьба находится в согласии с общим ходом вещей. Из одного этого примера можно видеть, сколь всеобъемлющей была роль мировых первоэлементов в глазах древних китайцев.

Отличаясь в деталях, представления греков, индийцев и китайцев в целом имеют немало общего. Некоторые ученые видели в этом результат взаимовлияния древних культур. Так, высказывались предположения о воздействии древнеиндийской философии на древнегреческую. Аналогичные гипотезы выдвигались и относительно китайцев. Французский китаевед Э. Шаванн, указав на то обстоятельство, что представления о четырех элементах — огне, воздухе, воде и земле — известны некоторым тюркским народам (например, уйгурам), выдвинул в начале XX века гипотезу, согласно которой именно их предки в древности передали эти знания китайцам. В настоящее время подобные предположения подвергнуты серьезной критике. Целиком прав немецкий исследователь А. Форке, высказавший мысль о том, что концепция четырех или пяти элементов есть "продукт человеческой природы, которая более или менее одинакова повсеместно", и потому нет нужды прибегать к помощи теории заимствований. Это утверждение следует признать вполне обоснованным, ибо аналогичные воззрениявстречаются не только в великих цивилизациях древности, но и во многих иных культурах. Сходные представления обнаруживаются, например, у народов Северной Америки. Безусловно, они не достигли той степени абстракции, которая присуща мыслителям Греции и классического Востока, но анализ показывает, что и там первобытные понятия имеют примерно ту же природу и происхождение.

Если сравнить мировые первоэлементы друг с другом, нетрудно заметить, что они значительно разнятся по своим характеристикам. Вспомним приведенную выше концепцию ньяя-вайшешика: порядок, в котором она располагает стихии, не случаен. Из четырех субстанций-бхута первой названа земля, ей же приписано максимальное число качеств — четыре. Последней же субстанции, воздуху, — всего лишь одно. Далее следуют понятия, хотя и обозначаемые как субстанции, но фактически лишенные субстанциональности, вещественности, — акаша, время, пространство, душа, разум. Здесь совершенно очевиден четкий параллелизм: земля соответствует времени, вода — пространству, огонь — душе, воздух — разуму. Акаша занимает центральную позицию и является связующим звеном между четырьмя материальными и четырьмя нематериальными сущностями. Другими словами, первоэлементы расположены в иерархии: каждый последующий все менее веществен, более идеален, наделен меньшей материальностью. Наиболее грубыми, субстанциональными считаются вода и земля, более тонкими, бесплотными и высшими — огонь и воздух.

То же самое, хотя и не столь отчетливо, проявляется в иных космологических системах. Можно даже сформулировать правило, по которому чем более утонченный умозрительный, философский характер носит картина мира, тем менее "осязаемые" стихии она выбирает в качестве основных. Если наиболее ранние греческие философы отдают предпочтение воде и земле как первооснове бытия, то последующие поколения мыслителей переносят внимание на огонь, воздух, свет, эфир, И это понятно: философские принципы, для того чтобы стать универсальными, должны быть по возможности менее чувственными, более духовными, идеальными. Подобная закономерность прослеживается и в религиозном мировоззрении. Не случайно в огромном числе мифов тело человека творится из земли и воды, а душа — из огня и воздуха. Сходным образом мыслятся и сверхъестественные существа: верховные боги, духи и ангелы бесплотны, имеют огненно-воздушную природу; злобные же демоны помещаются под землей и водой, они более "материальны", созданы из грязи, слизи, нечистот и других низменных, грубо чувственных компонентов.

Итак, мы сделали несколько весьма важных наблюдений. Прежде всего нетрудно заметить, что важнейшими из рассмотреных первоэлементов являются огонь и вода. Прочие стихии производны от них и в зависимости от своих физических свойств примыкают к одной из этих мировых первооснов. Противопоставление огня и воды обусловлено не столько, как может показаться на первый взгляд, тем, что они — природные антагонисты, сколько разной степенью их субстанциональности. А это, в свою очередь, позволяет сделать следующее заключение: наиболее архаичными следует считать те мифы, в которых в качестве исходной космической стихии фигурирует вода. Среди космических стихий именно вода и земля должны рассматриваться как наиболее древние и универсальные, ибо мифологическая картина мира хотя и представляет собой обобщение, тем не менее полна конкретности, складывается из максимально предметных и чувственно воспринимаемых образов.

Не надо, однако, думать, что, огонь, занимая видное место в натурфилософских концепциях, не играл особой роли в мифологии и религии. Значение его велико и многообразно. Нагляднее всего это проявляется в эсхатологических мифах. Предания многих народов мира повествуют о том, что вселенной суждено погибнуть в пламени космического пожара. Возьмем, к примеру, буддийскую традицию. Вот что пишет в трактате "Индия" средневековый ученый-энциклопедист Бируни: "Ал-Ираншахри сообщает [предание] со слов буддистов, которое очень походит на эти небылицы. Якобы в разные стороны от горы Меру есть четыре мира, в которых поочередно сменяются жизнь и разрушение. Разрушение мира наступает вследствие того, что им овладевает огонь, когда семь солнц восходят одно за другим, воды источников высыхают и жаркий огонь утверждается в мире [даже] изнутри. Жизнь наступает, когда огонь покидает мир и переходит в другой. Когда огонь покидает мир, в нем поднимается сильный ветер, пригоняет тучи и вызывает дождь, который льет до тех пор, пока мир не станет подобным морю. Из его пены образуются ракушки, с которыми соединяются души, и из них после спада воды появляются люди. Некоторые буддисты полагают, что в тот мир человек попадает из другого мира и дичает от одиночества; потом из его мысли появляется жена для него, и от них двоих происходит потомство". По другим вариантам, гибель мира наступает вследствие соединения 12 солнц, каждое из которых соответствует одному месяцу года. Согласно индуистскому вероучению, огненный катаклизм регулярно постигает вселенную через 1160 млн. лет.

Аналогичные взгляды разделяли сторонники манихейства, синкретичной религии, возникшей в III веке нашей эры и впитавшей в себя многое из культов Палестины, Вавилонии и Персии. Согласно проповеди основателя этого учения — пророка Мани, видимый мир образован смешением двух противоборствующих начал — света и тьмы, добра и зла. Первое из них рождает душу человека, второе — тело. Когда все души праведников вознесутся к своему источнику — солнцу, т. е. произойдет освобождение заключенного в темницу света, тогда наступит мировой пожар и конец мира. Отзвуки подобных воззрений можно найти и в христианстве. Яркая картина последних дней существования вселенной дана в одной из самых ранних книг (60-е годы I века) Нового завета — "Апокалипсисе", где среди прочих бедствий, грозящих отягощенному грехами миру, рисуется и такое: "И когда он (агнец, символизирующий Иисуса Христа, — В. Е.) снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса. И я видел семь ангелов, которые стояли пред богом; и дано им семь труб. И пришел иной ангел, и стал перед жертвенником, держа золотую кадильницу; и дано ему было множество фимиама, чтобы он с молитвами всех святых возложил его на золотой жертвенник, который перед престолом. И вознесся дым фимиама с молитвами святых от руки ангела пред богом. И взял ангел кадильницу, и наполнил ее огнем с жертвенника, и поверг на землю: и произошли голоса и громы, и молнии и землетрясение. И семь ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить. Первый ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела. Второй ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море..." (гл. 8, ст. 1-8).В свою очередь эти воззрения восходят к более древней ветхозаветной мифологии, где гнев божества нередко проявляется в виде всяческих огненных бедствий.

В приведенном выше буддийском мифе следует обратить внимание на два момента. Во-первых, уничтожение вселенной посредством огня означает не окончательную гибель, а всего лишь полное обновление одряхлевшего мира. А во-вторых, причиной мирового пожара считается одновременное появление на небосводе нескольких солнц. Здесь налицо сходство с целым рядом мифов, распространенных на огромных пространствах Восточного полушария и повествующих о становлении космоса. В ряде древнекитайских сочинений, созданных до нашей эры, записан миф о том, как в глубокой древности, во времена легендарного правителя Яо, на небе одновременно появились десять солнц. То были дети богини Си-хэ, жившие на ветвях космически огромного дерева Фу-сан, которое росло в Кипящей долине за Восточным морем. Обычно они поднимались на небосвод по одному, взойдя же все разом, вызвали такой нестерпимый жар, что выгорела вся растительность и начали плавиться камни. Катастрофу предотвратил искусный стрелок по имени И, застреливший из лука девять лишних солнц. Любопытно отметить: данный миф, видимо, настолько древен и популярен, что оставил след даже в китайской письменности. Иероглиф "сюй" — "рассвет" — состоит из двух элементов, обозначающих "девять" и "солнце", т. е. указывает на время, когда взошло только одно светило, а остальные девять еще не поднялись; иероглиф "цзао" — "утро" — образован элементами "солнце" и "десять" и обозначает момент, когда взошли все светила.

Сходное по смыслу предание записано у батаков Суматры. В начале времен у солнца было семь сыновей, которые грели столь же горячо, как и их мать. Люди, изнывавшие от нестерпимого жара, послали к луне ласточку с просьбой о помощи. Ночное светило хитростью вынудило солнце уничтожить своих детей, и в мире установился порядок. Аналогичный миф известен семангам Малак-кского полуострова. Живущие на Тайване цоу рассказывают, что некогда на небе светили два солнца. Герой Оадзымы, чтобы спасти мир от гибели, выстрелил из лука в одно из них. Тяжело раненное, оно не могло уже светить по-прежнему и превратилось в луну. Предание населяющих бассейн Амура нанайцев гласит, что два из трех солнц, сжигавших землю, были убиты богатырем Хадо.

Миф, удивительно близкий по смыслу азиатским, известен североамериканским индейцам шастика. Вначале у солнца было девять братьев, пылающих так сильно, что мир едва не погибал. Столько же братьев было и у луны, и они испускали холод, от которого люди по ночам замерзали чуть не до смерти. Койот убил лишние солнца и луны и спас людей. Легенду о пяти солнцах записал в Перу один из испанских путешественников XVI века. Североамериканские бильчула сохранили предание, поразительно напоминающее древнегреческий миф о Фаэтоне. Однажды сын испросил у отца-солнца разрешение на один день занять его место. Забыв данные ему наставления, он разом зажег все солнечные факелы и едва не спалил землю. Разгневанный отец свергнул его с неба и превратил в грызуна.

Нет необходимости связывать происхождение легенд этого типа с теми или иными астрономическими явлениями. Перед нами — мифы о сотворении вселенной, о той начальной стадии ее существования, когда она еще находилась в состоянии, близком к хаосу. Подтверждением мифологического происхождения этих легенд служат среди прочего и характерные персонажи, убивающие светила и уменьшающие космический жар. Им приписываются многие другие подвиги на благо людей. В большинстве случаев эти персонажи наделяются животными чертами, обычно птичьими (Оадзымы — птица, стрелок и также косвенно связан с пернатыми). Иными словами, они относятся к разряду животных-демиургов и культурных героев, творящих космос, точнее сказать, упорядочивающих его, поскольку наиболее архаичные космогонические мифы не знают творения как такового и повествуют преимущественно об улучшении уже существующего, но еще очень несовершенного мира. Подтверждением космогонического характера сказаний о нескольких солнцах может служить нивхский вариант, где прямо говорится:

Далее рассказывается, как одна из синиц убила два лишних солнца и две луны и вновь возродила человеческий род.

Не противоречат ли изложенные мифы тому, что было сказано выше о сравнительно позднем появлении представления об огне как мировой стихии, из которой созидается космос? Ведь приведенные свидетельства весьма архаичны и уходят корнями в глубокую древность. Думается, противоречия здесь нет, ибо космический жар, о котором говорят мифы, существенно отличается от стихии огня натурфилософских концепций. Прежде всего в большинстве мифологических текстов мотив укрощения огня и сотворения из него пригодного для обитания мира фигурирует в неявном виде и вычленяется только аналитическим путем (нивхский вариант — исключение из этого правила). Далее, чрезвычайно показательно то обстоятельство, что в отличие от огня и эфира, скажем Гераклита и Парменида, в мифах огненная стихия выступает не как самостоятельная отвлеченная субстанция, но как сугубо материальная эманация конкретного физического объекта — солнца. Если древнегреческие философы считали солнце и звезды порождениями вселенского пламени, то в мифах, наоборот, небесные светила вызывают мировой пожар. Огонь, таким образом, мыслится не первопричиной, а пусть и очень важным, но все-таки всего лишь следствием.

В пользу этого говорит и то, что в наиболее древних пластах мифологии и фольклора огонь оказывается тесно связанным с антагонистичными ему стихиями — землей и водой. Возьмем, к примеру, мифы о добывании огня. Их можно разделить на два типа: в одних герои приносят огонь с неба (как, скажем, Прометей), в других — добывают его из-под земли или воды. Последний тип более древен. Предание североамериканских индейцев чероки рассказывает, что поначалу в мире не было огня и потому царил ужасный холод. Но однажды Гром метнул молнию в полое дерево, росшее на острове, и оно загорелось. Звери, увидев дым, стали совещаться, как быть. Первым за огнем отправился ворон и, опаленный, вернулся ни с чем. За ним попытали счастья совы и змеи, но только водяному пауку удалось добиться цели. Здесь интересно то, что огонь помещается на острове, т. е. в окружении воды, как бы в ней самой, и соответственно главная трудность в его добывании состоит в преодолении водной преграды. Согласно мифу маори (Новая Зеландия), огонь людям принес великий герой Мауи. Для этого ему пришлось спуститься под землю к своей прабабке Махуике. Только с огромным трудом смог он вырваться из раздутого ею бушующего пламени.

Интересной параллелью данному мифу являются русские сказки, где падчерица (обнаруживающая, кстати сказать, некоторые черты культурного героя) приносит огонь от Бабы Яги, которая, как и маорийская Махуика, выступает в роли могущественной прародительницы, тесно связанной с подземным миром. Любопытно сравнить с этим бытовавшее еще в прошлом веке русское простонародное представление о том, что земля содержит внутри тепло. Вот пример такого бесхитростного рассуждения, записанного дословно: "Наша планида и без солнца теплая: возьми камень, секани железкой — посыплются искры, обжечься даже можно ... недалече отсюда есть ключ, зимой не замерзает, а над тем местом, откуда он бьет, пар стоит; еще говорят, что у нас ездят лечиться на горячие воды, что кипят даже... Только это может быть: земля тепла сама собой — отчего же в ней не быть горячей воде!" Трезвый крестьянский ум как будто бы апеллирует к наблюдениям и опыту, но не исключено, что в основе лежат, быть может, не вполне осознаваемые древние представления.

Очень часто огонь не просто сближается с водой, но и прямо с ней отождествляется. В фольклоре многих народов мы встретим образы огненного моря, озера, реки, дождя. В одном из зороастрийских сочинений сказано, что вода и огонь — одна субстанция, отец и мать всего сущего; в другом говорится: "Поскольку они сотворены вместе, они считаются сестрой и братом".

Более того, огонь нередко мыслится порождением воды. Примером может служить древнеиндийская мифологическая традиция. С первого взгляда складывается впечатление, что первостепенная роль в ней приписывается огню. С одной стороны, это и в самом деле так. Светозарной, дышащей космическим жаром стихии посвящено множество торжественных гимнов и пышных славословий. Агни, бог огня, занимает в пантеоне важное и почетное место, ему присвоены десятки самых возвышенных поэтических эпитетов, его значительная роль в процессе миротворения неоспорима. Например, в "Тайттирия-брахмане" последовательность космогенеза представлена следующим образом. Вначале не было ничего, кроме "несуществующего" (асат), в нем зародилось желание, в результате чего асат предалось углубленному размышлению и самоистязанию (здесь на космический уровень возводится религиозная практика древнеиндийских аскетов). От жара желания пошел дым, из него возник огонь, из огня — свет, пламя и туман. Последний, сгустившись в облако, породил первозданный океан. Вслед за этим возник бог Праджапати, создавший всю остальную вселенную. Однако совершенно очевидно, что миф подвергся философской обработке: не случайно в начале бытия помещено абстрактное, отвлеченное асат. Соответственно, становление мира мыслится как постепенное сгущение, материализация первоначально бесплотного и идеального.

Более внимательное знакомство с мифами Древней Индии показывает, что, как и у многих других народов, здесь сохраняет свою силу правило: огонь вторичен по отношению к воде. Не случайно в более древней, нежели "Тайттирия-брахмана", Ригведе он именуется "водорожденным" и "сыном вод", а в одном из гимнов (X, 45, 3) сказано:

Порождение космического огня мировыми водами следует расценивать не только как свидетельство его сравнительно позднего включения в мифологический космогенез. Такое соотношение двух стихий обнаруживает еще один весьма примечательный аспект. Процесс творения, каким его рисуют мифы, можно рассматривать как своего рода краткий конспект всей последующей судьбы вселенной. В таком случае появление огня из вод символично и означает эволюцию грубого материального начала, выявление скрытой в нем идеальной сущности, составляющей, в соответствии с религиозно-мифологическим мировоззрением, конечную цель бытия. Это объясняет, почему стихия огня, фигурируя как в космогонии, так и в эсхатологии, особое значение приобретает все-таки в мифах о гибели вселенной. Претерпев множество трансформаций и исчерпав все свои внутренние возможности, космос достигает высшей, критической точки развития, а затем воспламеняется, чтобы испепелиться в пламени мирового пожара.

Если огонь, служивший зримым воплощением бесплотного и духовного, часто ассоциировался с концом мира, то его начало закономерно связывалось, как правило, с водой.