Его не просто вдавливало в кресло. Это было даже не похоже на пресс. Это как на тебя лежащего с огромной высоты свалился массивный железобетонный блок, за ним — еще один, а потом еще и еще. Удар за ударом нагрузка наваливалась на тело и когда уже казалось, что больше быть ничего не может, поверх всей этой конструкции падало и падало вновь. Будто огромным копром его забивало внутрь темного ничего.

Глаза закрылись, в ушах стих колокольный набат, мышцы были уже не в состоянии приподнять грудную клетку чтобы сделать такой нужный для поддержания сил вдох. Все вокруг покрыла мгла.

Но вот вдруг стало легко.

— Колька! — это откуда-то издалека, из другой реальности.

Бойо понимал, что просто спит, что все это — лишь кошмарный сон и надо только проснуться, вынырнуть на свет, но не получалось. Вокруг тьма и басовитый гул. Внезапно в легкие врывается смердящий запах.

— Колька, ты меня слышишь?

Он начинает осознавать, что лежит на откинутом кресле за пультом управления звездолетом, делает над собой усилие. Глаза приоткрываются. Среди пелены перед ним возникает лицо Парнишкина.

— Давай, давай, Колька! — непонятно. Это тоже сон?

Доктор чем-то холодным натирает ему виски. И от этого вновь спирает дыхание. Нашатырь. Пространство вокруг приобретает осязаемые очертания. Центральный пост управления. А что здесь делает Парнишкин? Ведь не его смена. Какого черта я так отключился? Как бы не списали с пилотов. Нет, да и куда же списывать, в космосе-то?

А врач остервенело трет и трет виски, дышать совсем нечем.

— Эй, хорош, ты мне так голову открутишь, — это должно быть весело.

— Молодец, — радуется Парнишкин. — Что ты сказал?

— Все нормально.

— Ладно, лежи пока, — доктор исчезает из поля зрения.

С трудом восстанавливается память.

Да, это переход, последний переход. Вначале все было как обычно, все индикаторы слабо мигали зеленым, но под самый конец, перед самым вхождением в зону, что-то пошло не так. Нудно завыла сирена, показания вдруг резко изменились, автоматика начала экстренно выправлять курс, но было поздно, явно поздно. Их уже подхватила волна ускорения. Все, что успел тогда сделать Бойо — перевести свое кресло в горизонтальное положение, чтобы хоть как-то сгладить надвигающиеся перегрузки.

Прошло уже более пяти месяцев со старта экспедиции. Теперь «Ассоциативный» находился в районе ближнего рукава Млечного пути на расстоянии около семи с половиной килопарсек от Солнца и от Земли. Огромное расстояние. Около двадцати пяти тысяч световых лет. И всего пять месяцев, чтобы забраться в такую даль. Всего двадцать два перехода, из которых двадцать один был абсолютно успешным.

Тогда, после одиннадцатого, навигаторы уговорили капитана не отправлять в антиперегрузочные кабины хотя бы навигаторов. Ведь все шло настолько гладко. Ни разу, ни на одном нырке не было зафиксировано перегрузки, даже отдаленно приближавшейся к трем «же». А капсулы с их дыхательной смесью… Они уже настолько достали всех, что команда начинала инстинктивно блевать еще при первом упоминании о необходимости их использования.

Эдик сопротивлялся долго. Но в конце концов не выдержал и сдался. Теперь на время перехода в капсулах прятались только научники, воякам же было разрешено оставаться на своих местах на центральном посту управления.

И вот это идиотское стечение обстоятельств… Только вот каких?..

Бойо медленно повернул голову в сторону кресла второго пилота. Там, над неподвижным телом Ранского суетился запыхавшийся Парнишкин. Резко, чуть ли не подпрыгивая, доктор давил на грудь Владимира обеими руками, потом быстро припадал к его лицу, вдувал в легкие очередную порцию воздуха и снова давил на грудь.

«Неужели все так плохо?» — Бойо как-то отстраненно воспринял всю эту процедуру реанимирования.

— Черт, где этот хренов генацвале? Совсем охренел? Ползет как черепаха! — вдруг в отчаянии выкрикнул доктор. — Кто еще там, поторопите его с аптечкой.

— Да здесь я, держи, — Сандро передал Парнишкину довольно увесистый чемодан с аптечкой первой помощи.

— Ну, Вовка, держись. Сейчас мы тебя, — доктор рывком достал дефибриллятор и приложил его груди Ранского. — Внимание, разряд! — но тело даже не двинулось. — Еще разряд! — аппарат не срабатывал. Его сенсоры фиксировали абсолютную бесполезность этого действия. — Черт, черт, черт!!! — Парнишкин в гневе отбросил ставшие уже бесполезными электроды и в приступе бешенства забарабанил кулаками по груди второго пилота. — Ты сволочь, что же ты делаешь!

— Что с ним? — поднялся на локте Бойо.

— Лежать!!! — с налитыми от ярости глазами заорал на него Парнишкин. Доктора сводила судорога. Таким Бойо его еще не видел.

— Успокойся, перестань, — в поле зрения Николая появился капитан Лорри. Он обошел кресло второго пилота и попытался мягко взять за плечи врача.

— Пошел ты… — Парнишкин конвульсивно оттолкнул руки Эдика и зачем-то начал пинать лежащую на полу аптечку. — Гады, гады!

— Пе-ре-стань, — четко, по буквам повторил Лорри, потом вдруг схватил доктора за грудки и пару раз довольно увесисто ударил его ладонью по щекам. — Уймись.

— Ты… — удивился Парнишкин. — Как ты смеешь? Дуболом проклятый. Это ты во всем виноват. Зачем ты разрешил им оставаться во время перехода вне камер? Чтоб ты в аду сгорел или что там у вас есть…

— Да, это виноват я, — Лорри сгреб в охапку Парнишкина. — И я буду гореть в аду. Но сейчас надо думать не о мертвых, надо думать о живых, — лицо капитана оставалось непроницаемым, а голос — металлически спокойным. — Я гад и сволочь, но не желаю, чтобы такой же сволочью становился и ты. Работай.

— Да пошел ты! — доктор вырвался из объятий командира и приготовился нанести ему ответный удар.

Не успел. Новая пара звонких оплеух досталась именно Парнишкину. Надо отметить, что вторая порция пощечин была явно сильнее и возымела действие. Оторопевший врач затих под непроницаемым взглядом Лорри как кролик перед удавом.

— Очухался? А теперь быстро марш к больным и чтоб они у меня максимум через неделю были здоровыми. Время пошло, — Эдуард металлически чеканил каждое слово своего приказа. — И молись своему Гиппократу, если у тебя что-то пойдет не так. Не слышу ответа. У меня что, плохо со слухом?

Парнишкин поджался, потом разом выправился и четко, по-военному, откозырял:

— Есть!

Над Бойо заскользил детектор универсального медицинского сканера. Врач напряженно вгляделся в таблицу данных, мелькающих на его экране.

— Боли, неприятные ощущения, что-то необычное?

— Без проблем, доктор, — улыбнулся Николай. — Хоть сейчас в бой.

— Прекрасно, речь внятная, а то бормотал не пойми, что, — тезка медленно провел сканером над головой пилота. — Могу поздравить: опасных отклонений у тебя пока не обнаружено.

— А я что говорю?

— Лежать! — доктор вновь резко пресек попытку Бойо повернуться на бок. — Я же сказал: «пока не обнаружено».

— Колька, да ладно тебе…

— Еще раз попытаешься сделать что-либо подобное — прикажу связать, — вот это да, безапелляционный голос Лорри будто передался этому Парнишкину. Оставалось только подчиниться.

Тем временем врач перешел к креслу Беляева. Все та же стандартная процедура первичного осмотра с помощью универсального мини-сканера.

— Что у тебя?

— Спина немного побаливает…

— И это ты называешь «немного»? — Парнишкин порылся в аптечке и достал оттуда небольшой шприц с инъекцией.

— Болеутоляющее? — с надеждой в голосе спросил Сергей.

— Это тебе знать не положено.

— Нас же учили.

— «Учили», — передразнил его доктор. — После этих ваших ускоренных курсов я бы разрешил вам самостоятельно принимать только жаропонижающее, да и то только под присмотром врача. Капитан, понизьте гравитацию на корабле раза в два. Кто там, разом будем перекладывать больных для отправки в медблок.

Лорри убавил тягу двигателей, Бойо почувствовал, как его тело полегчало. В поле зрения появилась больничная каталка. Вот уж не думалось, что еще придется с ней столкнуться. Вместе с Беляевым его аккуратно уложили на носилки, повезли на пятый этаж, в медицинский блок и тут же засунули сначала Сергея, а потом и Николая в следующий, уже стационарный сканер.

— Значит так, — доктор с хмурым видом встал между пациентами. — Все не так уж и плохо. У Бойо вроде бы обошлось. Режим постельный, до завтрашнего дня вставать с койки запрещаю. Можешь почитать книгу или посмотреть видео. У Беляева же компрессионная травма позвоночника. Требуется небольшое оперативное вмешательство. Но если все пройдет нормально, выпишу дня через четыре. Беляев, на операцию согласен? Предупреждаю, в блоке идет видеозапись, ваши слова имеют юридическое значение.

— А у меня есть выбор?

— Без хирургического вмешательства максимум месяца через три ты станешь инвалидом.

— А с хирургическим вмешательством?

— Или сразу станешь инвалидом или, как и обещано, дня через четыре будешь абсолютно здоровым.

— Опа! — Сергей удивленно покосился на Парнишкина. — Ты это что, серьезно, что ли? И какие у меня шансы, что ты меня не зарежешь?

— Операция достаточно сложная, кроме того, будет проводиться в ненадлежащих условиях. Вероятность возникновения различного рода осложнений, лично я оцениваю, как десятая часть процента.

— То есть тысяча против одного, что ты меня вылечишь? — Беляев едва не расхохотался. — Что ж ты мне мозг выносишь?

— Хирургическое вмешательство должно быть проведено безотлагательно.

— И ты еще не приступил?!

— Воспринимаю это как ваше согласие.

Парнишкин вновь переложил навигатора на каталку и повез его в операционную. Только официальный тон и никакого личного панибратства. Таким Бойо его тоже пока еще не видел.

Двери, ведущие из палаты в блок оперативного вмешательства, закрылись. Пилот остался один. Повернулся на бок. Включил проектор. За Серегу волноваться не приходилось, тот был в надежных руках. А вот Вовка Ранский… Как-то не верилось, что его уже нет и больше не будет, никогда…

Гроб с телом второго пилота медленно выплыл из шлюза. Подсвеченный мощным прожектором, под абсолютное молчание экипажа, он удалялся от корабля. Наверное, это продолжалось около часа. Парнишкин рыдал.

— От перегрузок у него открылось обширное внутреннее кровотечение. Он умер еще до того, как мы вышли из зоны перехода. Вы понимаете, я ничего, ничего не мог поделать…

Все понимали. Молча. Понимал это и Парнишкин. Но вот этот гроб… Это было грозное предупреждение. Космос не прощает ошибок.

Наконец последнее прибежище второго пилота превратилось в маленькую точку и погасло. Выключился прожектор. Внутри корабля вновь появилась гравитация. Лорри дал тягу двигателям и теперь экспедиция с нарастающей скоростью удалялась от места, ставшего захоронением еще одного погибшего астронавта.

— Это я, я один во всем виноват. Не понимаю, как я не сгорел… в аду… — Эдуард вышел из-за пульта и подошел к экрану, где еще совсем недавно было изображение уходящего гроба, а теперь виднелись только окружающие «Ассоциативный» звезды.

— Никто не виноват, или, если хотите, виноваты все, — раздался вдруг голос самого немногословного и самого старшего из членов экипажа, Степана Копейко — биолога экспедиции.

Кругленький, маленький, с лицом, похожим на рыльце поросенка, Степан был самым незаметным в их команде. Человек из тех, про которых говорят: «слова клещами не вытащишь». Всегда сзади и всегда что-то себе на уме. И было очень странно, что он заговорил именно в эту минуту.

— Никто не виноват. Просто так устроен Мир. Мы не смогли бы любоваться грациозностью лани, если бы все остальные ветви ее развития, не такие прыткие, стройные и быстрые не погибли бы в результате естественного отбора. Мы бы не полетели к звездам, если бы человек на стадии своего развития сидел, боясь выйти из пещеры и умер от голоду. Мы бы не были тем, чем являемся сейчас, если бы люди не гибли во время морских путешествий или испытаний первых летательных аппаратов. Если бы не было взрывов на первых ядерных станциях. Вся наша жизнь — это игра в кошки-мышки со смертью. Конечно, это звучит цинично. Но никто не гнал нас в эту экспедицию. Мы сами. И мы прекрасно понимаем, чем это может для нас закончиться. И ты, Эдуард, тоже замкнут на эту идею. И то, что ты разрешил военным не покидать поста управления во время перехода — это всего лишь минимальный из возможных рисков. Пространство меняется, переходы не стабильны. И, хотя вероятность того, что переход изменится прямо перед вхождением в него ничтожно мала, жизнь, к сожалению — это не совсем математика… Эдик, ты не виноват. Оставь это, перезагрузись. Конечно, это грубо, но это так. Надо жить, надо продолжать полет.

В принципе, Степан лишь озвучил то, что в душе понимал каждый. Но боль и горечь от утраты своего товарища от этого не стихали. Тяжелое молчание продолжалось.

— Так, — будто встрепенувшись ото сна заговорил Лорри. — С этого момента я запрещаю кому бы то ни было находиться во время перехода вне антиперегрузочных камер. Парнишкин, что с твоими пациентами?

— Про Бойо вы уже знаете, — доктор кивнул в сторону стоявшего рядом первого пилота, а Беляев… Можно, конечно, выписать хоть сейчас, но я бы хотел понаблюдать за ним еще пару деньков.

— Хорошо.

Экипаж разошелся по своим отсекам. Траурное молчание на корабле продолжалось еще несколько дней до самого двадцать третьего перехода…