Барабаны,           барабаны... Петрашевцев казнят! Балахоны,           балахоны, словно саваны,                до пят. Холод адский,               строй солдатский, и ОНИ -         плечом к плечу. Пахнет площадью Сенатской на Семеновском плацу. Тот же снег             пластом слепящим, и пурги все той же свист. В каждом русском настоящем где-то спрятан декабрист. Барабаны,           барабаны... Нечет-чет,            нечет-чет... Еще будут баррикады, а пока что            эшафот. А пока что -              всполошенно, мглою       свет Руси казня, капюшоны,           капюшоны надвигают на глаза. Но один,          пургой обвитый, молчалив и отрешен, тайно всю Россию видит сквозь бессильный капюшон. В ней, разодран,                  перекошен, среди призраков,                  огней, плача,        буйствует Рогожин. Мышкин мечется по ней. Среди банков и лабазов, среди тюрем и сирот в ней Алеша Карамазов тихим иноком бредет. Палачи, -           неукоснимо не дает понять вам страх, что у вас -             не у казнимых - капюшоны на глазах. Вы не видите России, ее голи,          босоты, ее боли,          ее силы, ее воли,          красоты... Кони в мыле,              кони в мыле! Скачет царский указ! Казнь короткую сменили на пожизненную казнь... Но лишь кто-то                жалко-жалко в унизительном пылу, балахон срывая жадно, прокричал царю хвалу. Торопился обалдело, рвал крючки и петли он, но, навек приросший к телу, не снимался балахон. Барабаны,           барабаны... Тем, чья воля не тверда, быть рабами,              быть рабами, быть рабами навсегда! Барабаны,           барабаны... и чины высокие... Ах, какие балаганы на Руси         веселые!