Разговорились люди нынче. От разговоров этих чад. Вслух и кричат, но вслух и хнычат, и даже вслух порой молчат. Мне надоели эти темы. Я бледен. Под глазами тени. От этих споров я в поту. Я лучше в парк гулять пойду. Уже готов я лезть на стену. Боюсь явлений мозговых. Пусть лучше пригласит на сцену меня румяный массовик. Я разгадаю все шарады и, награжден двумя шарами, со сцены радостно сойду и выпущу шары в саду. Потом я ролики надену и песню забурчу на тему, что хорошо поет Монтан, и возлюбуюсь на фонтан. И, возжелавши легкой качки, лелея благостную лень, возьму я чешские «шпикачки» и кружку с пеной набекрень. Но вот сидят два человека и спорят о проблемах века. Один из них кричит о вреде открытой критики у нас, что, мол, враги кругом, что время неподходящее сейчас. Другой — что это все убого, что ложь рождает только ложь и что, какая б ни была эпоха, неправдой к правде не придешь. Я закурю опять, я встану, вновь удеру гулять к фонтану, наткнусь на разговор, другой… Нет,— в парк я больше ни ногой! Всё мыслит: доктор медицины, что в лодке сетует жене, и женщина на мотоцикле, летя отвесно но стене. На поплавках уютно-шатких, и аллеях, где лопочет сад, и на раскрашенных лошадках — везде мыслители сидят. Прогулки, вы порой фатальны! Задумчивые люди пьют, задумчиво шумят фонтаны, задумчиво по морде бьют. Задумчивы девчонок челки, и ночь, задумавшись всерьез, перебирает, словно четки, вагоны чертовых колес…