Моя мама была комсомолочкой                в красной косынке                          и кожаной куртке. Теперь этой курткой,                облупленной,                          в трещинах и морщинах, мать иногда                закутывает кастрюлю, в которой томится картошка                          или пшенная каша, и от дыханья кастрюли                          кожанка становится тёплой, словно от юного тела мамы,                          потерянного кожанкой, так и не обожжённой                          в огне мировых революций и не пробитой пулями                          ни на каких баррикадах. Но есть на кожанке дырка,                          похожая на пулевую, от ввинченного когда-то                          и вывинченного затем значка,          на котором горели четыре буковки: МОПР. Я принадлежу к поколению,                          которое ещё помнит, что это обозначает…                          Напомню и вам, подростки семидесятых,                          меняющие воспаленно значок «Ролинг стоунз»                на «АББА»                          и «АББА» на «Элтон Джон»: МОПР —          Международная организация                          помощи борцам революции. Я успел поиграть этим значком, когда его перестала носить моя мама. Что было на этом значке?                           Я, кажется, помню: решётка тюремная,                       руки, вцепившиеся в неё. Руки,       ломающие решётку? Или решётка,                   ломающая руки? МОПР…    У этого слова запах той старой кожанки. Моей маме —            Зинаиде Ермолаевне Евтушенко —                            семьдесят два года. Мама вышла на пенсию,                            но продолжает работать и только поэтому не умирает. Мама продаёт газеты                   в киоске у Рижского вокзала, и её окружает собственный маленький мир, где мясник   интересуется еженедельником «Футбол-хоккей», зеленшик —              журналом «Америка», а продавщица молочного магазина —                               журналом «Здоровье». Эти благодарные читатели             оставляют для мамы в своих магазинах то мороженую курицу —                соотечественницу Мопассана, то пару кило апельсинов —                соотечественников Лопе де Веги, то уважительно завёрнутый                 целый килограмм сыра, соотечественника Майн Лассила, кстати говоря, прекрасно переведенного                                   Михаилом Зощенко. Поэтому мама,                     как знатная леди социализма, говорит      «мой мясник»,                     «мой зеленщик»,                                     «моя молочница» и с гордостью чувствует,                           что от неё зависят люди,        от которых зависит она. Мама также продает значки с Гагариным,                   с олимпийским мишкой. Мамина внучка,               дочка моей сестры,                             пятнадцатилетняя Маша с мозолями на подушечках пальцев                              от фортепианных гамм, на майке,         уже приподнимающейся                                    в двух                   отведенных природой                         для приподниманья местах, носит значок «Иисус Христос суперстар», но этот значок                      не из маминого киоска.