Пока крамольничали лодыри эх, на язык бы им типун! топтал у окон снег до одури Его Величества топтун. С глазами песьими, скулежными, с продрогшим в варежке свистком, в казенных чесанках с галошами, он сам крамольничал тайком. И, с бульбой носа помидорного, припоминал, страдая, страж вальяж Матрены Дормидонтовны, не умещавшийся в трельяж. Припоминал стерлядку жирную и самовитого сига, и политическою жертвою охранник чувствовал себя. Ну а зубровочка, рябиновка, ну а груздочки — каково! И клял правительство родимое личарда преданный его. Он рассуждал, соплю прикусывая, как будто свисший сталактит: «Пусть лучше будет революция, но лишь бы не радикулит». И сыпанул бы рысью с искрами, когда б не схвачен был уздой, шпик — самовластия российского так неустойчивый устой. Но с орденами, словно с цацками, за ним самим следить должны, топтали Русь министры царские в хорьковых шубах топтуны. И величаво, как приличествует, в почтенном облаке седин топтал страну Его Величество топтун под номером один. Они следили за смутьянами, давя зеленые ростки, и за Володею Ульяновым, как за врагом всея Руси. О вы, топтавшие отечество! Вас нет, а он сегодня встал в тужурке бронзовой студенческой, «смутьян», взойдя на пьедестал. Так, предвкушая с маком бублички и то селянку, то блины, места для памятников будущего вытаптывали топтуны.