Как георгиевскому кавалеру самый памятный первый крест, так и революционеру самый памятный первый арест. Арестованный это званье. Круг почета тюремный круг. Арестованным быть признанье государством твоих заслуг. Где один человек настоящий не под слежкой ну хоть бы один?! В подозрительных не состоящий подозрителен как гражданин. В государстве рабов и хозяев поднят лозунг незримый на щит: «Для спасения негодяев благомыслящих не щадить». Косит глазом конь булатный и копытами частит. Арестованный Ульянов не особенно грустит. Почему должно быть грустно, если рот хотят зажать? Пусть грустят в России трусы, кого не за что сажать. Рот пророческий, зажатый полицейским кулаком самый слышимый глашатай на России испокон. Страшно, брат, забыть о чести, душу вывалять в дерьме, а в тюрьме не страшно, если цвет отечества в тюрьме. В дни духовно крепостные, в дни, когда просветов нет, тюрьмы — совести России главный университет. И спасибочко, доносчик, что властям, подлец, донес, и спасибочко, извозчик, что в тюрьму, отец, довез. Вот уже ее ворота. Конь куражится, взыграв. Улыбается Володя. Арестован — значит, прав. Благодушный рыхлый пристав с ним на «вы», а не на «ты». У него сегодня приступ бескорыстной доброты. Мальчик мягкий, симпатичный, чем-то схож с его детьми. Сразу видно — из приличной, из начитанной семьи. Замечает пристав здраво: «Тюрем — много, жизнь — одна. Что бунтуете вы, право? Перед вами же стена». Но улыбка озорная у Володи: «Да, стена, только, знаете, — гнилая. Ткни — развалится она». Обмирает пристав, ежась: «Это слышу я стрезва? Неужели есть возможность, что она того… разва…» Для него непредставимо, что развалится режим, как давным-давно для Рима, что падет прогнивший Рим; как сегодня на Гаити для тонтонов Дювалье, и в Мадриде на корриде, и на греческой земле. Топтуны недальнозорки. Заглянуть боясь вперед, верят глупые подпорки, что стена не упадет. А смеющийся Ульянов ловит варежкою снег, и летит буланый, прянув, прямо в следующий век. Там о смерти Че Гевары, как ацтеки о богах, мексиканские гитары плачут, струны оборвав. Но за ржавою решеткой нацарапано гвоздем по-Володиному четко: «Мы пойдем другим путем». Может, слышно в Парагвае: «Перед вами же стена…», а в ответ звучит: «Гнилая… Ткни — развалится она». И в отчаянном полете карусельного коня продолжается, Володя, вечно молодость твоя. Бедный пристав — дело скверно. Не потей — напрасный труд. Что ломает стены? Вера в то, что стены упадут!