Мрачна Шлиссельбургская крепость державных творений венец, и верить в спасенье — нелепость, но если не верить — конец. Повеситься — выход несложный, но кто-то с безверьем в борьбе стучит деревянною ложкой по водопроводной трубе. И сквозь подвывания ветра слагаются стуки в слова: «Я Вера, я Вера, я Вера. Вы живы еще? Я жива». Расписывал сказочки Палех, но в сказочной этой стране цинизм — в орденах и медалях, а вера — с тузом на спине. Как странно судьба начертала, что, тихонькая на вид, казанская девочка стала невестой твоей, динамит. Ах, Вера, все было бы просто, когда бы ты слушалась, но крамола и молодость — сестры, а может быть, это одно. На лекции Лесгафта ты ли летела, как будто на бал, и черные волосы плыли, отстав от тебя на квартал. Но первый мужчина, который увидел твою наготу, был мерзостный хрыч — коридорный с гнилыми зубами во рту. Ухмылка лоснилась на морде, а ты в крепостной конуре стояла на гнусном осмотре, как Жанна д'Арк на костре. Ты медленно вытянешь волос со страхом невольным внутри, но шепчет неслышимый голос: «Конечно, седой. Не смотри». И чувствуют зрячие пальцы морщины — зарубками лет. Какая гуманность начальства, что в камере зеркальца нет! И новая милость державы: во двор, где полынь и бурьян, идешь ты с лопатою ржавой и горсткой садовых семян. И в рыцарях взрывов и риска ребяческой нежности взрыв, и плачет навзрыд террористка, случайно жука раздавив. Зовут перелетные утки, захлестывает синева, и, будто бы бомбы-малютки, в суглинок летят семена. Им будет, наверное, больно под множеством топчущих ног, но выдержи, семечко-бомба, ползи, шлиссельбургский вьюнок! Конечно, эпохи уродство цветами украшенный ад, но важно само садоводство не место, где выращен сад. На всех перекрестках опасных, во всех шлиссельбургах земли летят семена из-за пазух, чтоб наши потомки взошли! Везде, где царят изуверы, в любой угнетенной стране вы будьте достойными веры с бубновым тузом на спине. Вы, люди, запутались в распрях, вам сад разводить недосуг, но всюду, как в камерах разных, всемирный растет перестук. Сквозь стены двадцатого века стучитесь бессмертно, слова: «Я Вера, я Вера, я Вера. Вы живы еще? Я жива».