Княгиня Мария Алексеевна Долгорукая заметно нервничала. Она ждала назначенной встречи уже пятнадцать минут лишка, а ждать княгиня не любила. Несмотря на свою кажущуюся домашность, Мария Алексеевна отличалась нравом властным и характером жестким. Вряд ли кто-нибудь мог заподозрить в этой приятной женщине еще весьма свежих лет повадки мегеры, которые она с удовольствием оттачивала на своем супруге и детях.

Мария Алексеевна всегда пребывала в образе дамы, приятной во всех отношениях — ее фигура даже при грех материнствах оставалась стройной, простое лицо и весь ее облик удивляли неувядающей привлекательностью, речь отличалась изысканностью, а взгляды соответствовали ее положению матери семейства и добропорядочной женщины.

Правда, злые языки поговаривали, что князь Петр боялся своей молоденькой жены, как огня, и она вертела им, как хотела. Будучи человеком романтичным и влюбчивым, Долгорукий питал слабость ко всем хорошеньким женщинам вне зависимости от их сословия. Князь был уверен, что женился на ангеле, и лишь спустя некоторое время после свадьбы понял, как обманула его прелестная внешность юной провинциалки. Мария Алексеевна держала мужа и весь двор в ежовых рукавицах. Она не только поощряла порки, но и сама любила наказывать крепостных, раздавая оплеухи дворовым и прислуге. Особо княгиня присматривала за молодыми крестьянками, всегда подозревая в них опасность для ее союза с Петром Михайловичем.

Мария Алексеевна особым умом и образованностью никогда не отличалась, но обладала изрядной житейской хитростью и изворотливостью, что, в сочетании с умением держать и вести себя достойно, позволило ей снискать славу мудрой и благородной дамы. На самом деле княгиня была тщеславной и расчетливой, и лишь страшная зависть побуждала ее сдерживать свою мелочность и скупость ради трат на наряды и развлечения.

Марии Алексеевне требовалось чувствовать себя не хуже других всегда и во всем — пусть это касалось моды, пышности выезда, образования детям и карьеры супруга.

Неожиданное вдовство придало ей в глазах общества еще больше шарма.

При дворе жалели роскошную красавицу, так трагически и нелепо потерявшую мужа на охоте. Марии Алексеевне траур оказался к лицу, и ее всегда с удовольствием принимали на званых вечерах и балах в столице. Княгиня не гнушалась и уездными собраниями, и везде была в центре внимания и пользовалась популярностью у мужчин. Но любые попытки заново сосватать ее успеха не имели. Мария Алексеевна хотела распоряжаться своей жизнью и деньгами, оставленными мужем, сама и только сама. Она любезно принимала ухаживания и сановных вдовцов, и родовитых юношей, но предпочитала все же флиртовать и бежала серьезных отношений и предложений.

Ее не привлекала даже возможность удвоить за счет новой женитьбы свое состояние — у княгини уже выросли дети. Они — и, прежде всего, девочки — должны были стать ее процентными бумагами, которые могли в самом ближайшем будущем принести солидный доход. А в том, что сына Андрея ожидает выгодная женитьба, Мария Алексеевна и не сомневалась — молодой Долгорукий статью вышел в отца, красотой в мать и весьма нравился женщинам. Княгиня знала, что сын близок с княжной Репниной — не самая плохая партия для молодого человека: известный род и солидное состояние.

Дочь Соня, правда, еще пока мала, а вот о судьбе старшей дочери Лизаветы Мария Алексеевна задумалась давно и основательно. Оговоренный еще покойным мужем брак с сыном соседа их барона Корфа ее не привлекал. Княгиня знала, что Лиза с детства влюблена во Владимира, но он всегда был каким-то мрачным и неразговорчивым. И Мария Алексеевна никогда не забывала о том, что несколько лет назад Корфы почти разорились, и лишь беспроцентный, дружеский заем мужа спас тогда старого барона и его наследника от нищеты.

Как уж Корф потом выкрутился, княгиня не знала, но с тех пор она смотрела на соседей с опаской — сама она ничего никому занимать не собиралась.

И вот однажды, в связи с ее неусыпными думами о будущем Лизоньки, она с раздражением вспомнила ту историю с долгом, и ее вдруг осенило. Расписка! Старому Корфу ее покойный простак-муж в свое время возвратил расписку об уплате долга.

И документ этот, наверняка, барон хранил где-то в своих бумагах. А вот если бы ей удалось сей документ заполучить!.. Мария Алексеевна подивилась собственной находчивости и тут же начала наводить мосты к управляющему Корфовским поместьем — Карлу Модестовичу Шуллеру.

Тот, правда, поначалу принял ее интерес за обычный женский. Он и сам был до баб охочим и шустрым. А, главное, верил в свою мужскую неотразимость. Худощавый и рыжий он обладал магической силой воздействия на уездных дам, коих оседлывал не реже, чем хозяйских крепостных девок.

В женском вопросе Шуллер оказался всеяден, но, как выяснилось, столь же беспринципен он был и в выборе средств к существованию. Он беззастенчиво обкрадывал старого барона и равнодушно и легко согласился его продать, когда Долгорукая, по-свойски унизив его мужское достоинство, запросто объяснила истинную причину своего к нему интереса.

Оправившись от некоторого потрясения, Карл Модестович назвал свою цену. Бумагу, о которой говорила княгиня, он не раз видел в конторке барона и даже был свидетелем ее возвращения Корфу после уплаты долга Петру Михайловичу. Достать документ особого труда не представляло.

Корф — человек доверчивый и во многом наивный, надо только правильно выбрать время и достать расписку из конторки. Другое дело — деньги. Княгиня торговалась долго и со знанием дела, но и Шуллер не хотел уступать.

Он мечтал о собственном имении в родной Курляндии и в свою очередь шантажировал Марию Алексеевну тем, что сообщит, куда следует, о ее коварном замысле. Наконец, они сошлись на сумме, приемлемой для обоих заговорщиков.

И вот сейчас княгиня томилась в ожидании на глухой лесной дорожке, где ей назначил встречу соседский управляющий. Мария Алексеевна нервно постукивала холеными пальчиками по дверце кареты и с тревогой поглядывала в окно. Она была уверена — обманывать Шуллер не станет, деньги нужны ему, как воздух, но его ведь могли застать на месте преступления, и тогда — пиши пропало! А княгине так нравилось имение Корфов с его просторным и светлым домом, утопающим среди старых лип и дубов, с его знаменитым на всю округу театром, коего Корф был любитель, с его конным манежем для породистого молодняка…

Ей нравилось в имении Корфов все, кроме одного — его владельца.

Конечно, Марии Алексеевне приходила в голову мысль о том, что все это могло стать Лизанькиным и после замужества с Владимиром, но зачем продавать дочь за имение, когда его можно получить и так — в уплату долга.

Хотя и несуществующего, но… А пусть кто-нибудь попробует это доказать!

Едва расписка окажется у нее в руках, Корфу не останется ничего другого, кроме как подчинится. А не захочет по доброй воле — уйдет по суду. Благо, что предводитель уездного дворянства Забалуев к ней благоволит, да и судья всегда на княгиню посматривает с таким вожделением и аппетитом, что Мария Алексеевна, даже будучи характера твердого, иной раз побаивалась столь очевидной плотоядности в его взгляде.

Наконец-то!.. Мария Алексеевна перевела дух — на тропинку из чащи вышел Шуллер. Карл Модестович приближался с опаской, не торопясь, и с усердием прижимал к груди левую руку. Не примял бы и, еще чего доброго, не промочил — мелькнула мысль у Марии Алексеевны, справедливо заподозрившей, что заветный документ управляющий спрятал на груди, под камзолом. Так оно и оказалось. Подойдя к карете, Шуллер достал из внутреннего кармана и протянул княгине свернутую рулоном бумагу. Мария Алексеевна документ взяла и осторожно развернула — она!

— Дмитрий, — княгиня кивнула кучеру, — отдай господину управляющему, что обещано.

Кучер, доверенный порученец княгини, достал из ящика, упрятанного в козлах, небольшую шкатулку и принес ее Шуллеру. Тот, взяв шкатулку, поднял крышку и быстро пересчитал пачки с ассигнациями.

— Еще сто… Еще двести… Еще триста… — Карл Модестович оторвался от счета и с обидой посмотрел на княгиню. — Но здесь не все, здесь только половина!

— Конечно, половина… — ничуть не смутилась Долгорукая. — Остальное получишь, когда имение Корфа станет моим. Официально по бумагам.

— Но мы так не договаривались! — растерялся управляющий. — Я выполнил свои обязательства… Выполнил?

Я требую всю сумму!

— Трогай, Дмитрий… — велела княгиня и еще раз, тоном, не допускающим никаких возражений, сказала Шулеру:

— Остальное — потом.

— Н-но! Пошли, родимые! — кучер взнуздал лошадок, и карета плавно тронулась с места, оставив управляющего на дороге — раздосадованного и злого.

Он не мог уже видеть на лице Долгорукой улыбки — довольной, но все же осторожной. Получить документ — это только начало игры, до успеха еще далеко. И Мария Алексеевна прекрасно понимала это. Она была уверена — просто так Корф не сдастся, и ей оставалось уповать на то, что в дело не успеет вмешаться сын барона. Владимир известен своей горячностью и недобрым нравом.

Карета неожиданно остановилась, и Мария Алексеевна вздрогнула — неужели Шуллер все-таки устроил ей ловушку, и ее возьмут с поличным? Княгиня засуетилась прятать расписку в расшитый золотой нитью дамский кошель и почувствовала, как у нее внутри все похолодело. В этот момент дверь кареты открылась, и перед Долгорукой, склонившись в уважительном поклоне, появился Андрей Платонович Забалуев.

— Уфф!.. — выдохнула Мария Алексеевна. — Напугали!

— Смею вас уверить, что разбойники в нашем лесу уже давно не водятся, разве что цыгане, — приторно улыбнулся Забалуев. — А я всего лишь скромный ваш поклонник. Увидел знакомую карету, княгиня, и не выдержал — решил поприветствовать.

— Буду рада, если вы составите мне компанию, — ответно растаяла Долгорукая. — Милости прошу, Андрей Платонович. Я недавно о вас думала.

— Вы мне льстите, княгиня, — довольным тоном сказал Забалуев, садясь в карету напротив нее. — Такая привлекательная женщина — и думает обо мне!

— Да, полно, полно Андрей Платонович, — отмахнулась она от ею елейных слов. — Мне не до комплиментов сейчас. Мои мысли заняты делами прозаическими. Барон Корф должен представить доказательства об уплате долга моему покойному мужу. Да все никак не представит.

— В противном случае вам обязательно должны возместить убытки, — Забалуев с интересом посмотрел на княгиню.

— Конечно, нелегко будет заставить Корфа признать это, — грустно посетовала Мария Алексеевна.

— Еще бы, дело непростое, — деловито кивнул Забалуев. — И вам нужна помощь… Вот если бы ваша очаровательная дочь Елизавета Петровна была бы замужем за человеком, облеченным властью, я думаю, это дело решилось бы в несколько недель.

— В несколько недель? — у Долгорукой алчно загорелись глаза.

— Да, и я даже знаю такого уважаемого человека. Он составил бы отличную партию для вашей весьма привлекательной дочери. Скажу сразу… — Забалуев выдержал паузу и самодовольно развалился на сиденье. — Он не красавец и не юнец, но молод душой и телом. Происхождения благородного, хотя и не княжеских кровей, но весьма и весьма надежен.

— О, моей дочери очень бы повезло, если бы она вышла замуж за такого человека, — понимающе промолвила сообразительная Долгорукая.

— А я думаю, ему бы повезло не меньше — иметь в женах такую красавицу, как Елизавета Петровна!..

Княгиня кивнула — Забалуев расцвел. Он восхищался этой женщиной — 6х, умна, ох, хитра, а богата! Да, впрочем, и сам Забалуев не простачок. Он прекрасно понимал, что Долгорукая затевает сомнительное дельце, но его собственный авторитет в уезде и состояние тоже не из родника налиты. Вот уже много лет он официально был вдов и бездетен, а амбиций и потребностей — на миллион. К Лизе Долгорукой он давненько присматривался — мила, Простодушна да еще с приданым.

Требовался лишь повод — и вот удача! Княгиня сама подсказала его.

Они поняли друг друга с полуслова — два интригана. И за дорогу успели договориться обо всем. Княгиня была в прекрасном расположении духа, но вдруг на повороте к усадьбе, случайно бросив взгляд за окно, она заметила знакомую фигуру. По лесной тропинке быстрым шагом удалялась от имения Сычиха, местная сумасшедшая — то ли гадалка, то ли повитуха, одним словом — колдунья! Княгиня даже задохнулась от негодования — негодные девчонки пустили на двор эту проклятую, эту еретичку! Ходили слухи, что когда-то Сычиха была монахиней — она ходила с коротко остриженными волосами. Но так же стригли и каторжанок! Мария Алексеевна уверяла всех, что Сычиха — разбойница, а не знахарка. Она называла ее убийцей и ведьмой. И кто-то посмел привести эту чернавку в ее дом?!

«Уж я-то знаю, кто это! Уж они у меня поплачут! Не посмотрю, что дочери, — выпорю, как простых смертных, будут знать, как ересь в дом заводить! Позор-то какой!» — с негодованием думала Мария Алексеевна, все больше и больше распаляясь от своих мыслей. Она не сомневалась — опять Лизка на Корфа гадать затевала. А все эта дура дворовая — Татьяна, так и норовит заморочить голову девочке своими дурацкими сказками и приметами!

— Погоняй, Дмитрий, да поживее! — прикрикнула она на кучера.

Княгиня заторопилась. Мозги надо вправлять вовремя, а то прозеваешь, упустишь — и вырвется девка из-под материного подола — ищи-свищи потом вчерашний день.

Карета, подняв облако пыли посреди двора, подкатила к крыльцу.

— Пойди-ка сюда, милочка! — крикнула княгиня так некстати попавшейся ей под руку Татьяне. — Пойди, пойди! Ближе. Кто это здесь недавно был? Я тебя спрашиваю!

— Сычиха… — Татьяна с трудом разлепила губы, окаменев под убийственным взглядом барыни.

— Знаю, что Сычиха, не слепая еще, видела. — Долгорукая схватила девушку за подбородок и подняла ее голову. — А как ты посмела ее в дом привезти? Чей приказ исполняла?

— Никакого приказа не было, — прошептала Татьяна, — для себя приводила.

— Врешь! — княгиня изо всех сил ударила девушку по лицу. — Ах ты дрянь! Врешь! Лизкин приказ исполняла?

— Нет, для себя приводила, — стояла на своем Татьяна, пытаясь уклониться от следующего удара.

— Врешь, дрянь! Врешь!.. — Долгорукая была в ярости. — Признавайся!

— Для себя барыня, — твердила Татьяна, — на жениха погадать захотела.

— Будет тебе жених, — кивнула барыня, отталкивая девушку от себя. — Кнут ременный! В свинарнике сгною, мерзавка! А то, что для Лизки водила, так я сама знаю. Я и ей сейчас покажу!

Разгорячившись, Мария Алексеевна стремительно поднялась по ступеням в дом.

— Карету не распрягай! — на ходу приказала она Дмитрию. — Сейчас вот разберусь здесь, потом снова в лес поедем!

Уже на пороге она спохватилась и обернулась к вышедшему из кареты Забалуеву:

— Вы уж простите меня, Андрей Платонович! Есть дела важные и неотложные. Вы в гостиную проходите, подождите меня там, Танька вас проведет и обслужит!

Долгорукая еще раз сверкнула на девушку грозным взглядом и скрылась в доме.

Лиза же об опасности и не подозревала. Она была безмерно благодарна Татьяне, что та набралась смелости и зазвала к ней опальную Сычиху. Колдунья к Лизавете Петровне благоволила, жалела ее и гадала отменно. Уходя, сказала:

— За вознаграждение — спасибо…

А ты не слушай никого, делай, как я говорила. Будет твой у тебя — никуда не денется!

— Ты все-таки ненормальная, Лиза! — всплеснула руками младшая сестра Соня. — А если мать узнает — что тогда будет?! И ведь грех это — колдовство!

— Глупая ты, Соня, — мечтательно улыбнулась Лиза. — И никакое это не колдовство. Это предсказания! А сычихины всегда сбываются, это все знают.

И потом — что такого она сделала?

Сказала, что я выйду замуж за Владимира Корфа?

— Просто ты сама сомневаешься в его любви — вот и понадобились доказательства!

— Он говорил мне в последний раз перед отъездом в Петербург, — воскликнула Лиза, — что любит меня! Он говорил, что мы поженимся.

— Это было давно! — покачала головой Соня. — Если человек влюблен, он всегда отыщет лишнюю минутку, секундочку, чтобы повидаться с любимой!

— Сонечка! — взмолилась Лиза. — Зачем ты со мной споришь? Ты же знаешь, что он сейчас далеко!

— А почему он не пишет тебе? — не отступала сестра.

— Он уже написал, — Лиза взяла со столика книжку стихов и раскрыла ее на первой странице. — Вот, читай — «Я вас люблю, не оттого что вы прекрасней всех,/что стан ваш негой дышит./Уста, роскошествует взор, востоком пышет,/что вы поэзия от ног до головы, /я вас люблю, без страха опасения./Ни неба, ни земли, ни Пензы, не Москвы,/я мог бы вас любить глухим, лишенным зренья./Я вас люблю, за тем, что это вы».

— Но это писал не он, а Денис Давыдов! — надулась Соня, обидевшись, что ее принимают за маленькую.

— Владимир говорил, что это стихи о его любви ко мне, и поэтому подарил мне этот томик!

— Стихи красивые, но ведь матушка против этого брака!

— Если матушка будет против моего брака с Владимиром Корфом… — Лиза задумалась и выпалила. — Я уйду в монастырь, покончу с собой и больше ни за кого замуж не выйду!

— Выйдешь! Еще как выйдешь! — дверь в комнату с треском распахнулась, и криком зазвучал с порога голос матери. — А вот о Корфе и думать забудь! Барон Корф не вернул долг моему мужу, Царство ему небесное, твоему отцу, а по их договору имение Корфа принадлежит мне! Так что твой разлюбезный Владимир остается ни с чем. А я не выдам свою дочь за нищего!

— Но ведь есть бумага, подтверждающая выплату долга, — удивилась Лиза.

— Бумага? Нет никакой бумаги! — Долгорукая остановилась и погрозила дочери кулаком. — В последний раз — говорю — еще раз близ дома эту ведьму увижу!.. А теперь воля моя такая — в наказание не смей из комнаты выходить вплоть до особого моего на то разрешения. И слез не потерплю, уговоров слушать не стану! Мое слово крепкое, и перечить не смей!

— Мария Алексеевна вышла из комнаты дочери так же стремительно, как и вошла, еще раз демонстративно и со всей силой хлопнув дверью. Сестры вздрогнули. Глаза Сони наполнились слезами, а Лиза просто окаменела.

— Что же это, Сонечка? — с потерянным видом обратилась она к сестре после минутного молчания. — Если маман отнимет у Корфов землю, я потеряю все шансы выйти замуж за Владимира?

— А у тебя были шансы? — снова попыталась образумить ее Соня. — Очнись! Владимир уже несколько месяцев тебе не пишет. А, может, он увлекся кем-нибудь в Петербурге? Там столько знатных и красивых девушек.

— Ему нет дела до других девушек, — с надрывом сказала Лиза.

— Нет, это просто удивительно! Ты старше меня и не понимаешь! Тебе будет очень больно потом…

— Не правда! Всего полгода назад я ездила в Петербург, и Владимир водил меня на бал. Он смотрел на меня с такой нежностью! И больше никого не замечал. Мне казалось, что кроме нас на балу, да что там на балу — в целом мире никого нет! Мы с ним одни.

И будем любить друг друга вечно!..

— Какая ты глупая, Лиза! — Соня в раздражении стукнула каблучком по полу, но свою гневную тираду договорить не успела.

В дверь заискивающе постучали, и следом на пороге Лизиной комнаты появился Забалуев — с омерзительной улыбочкой на морщинистом лице и жидкими волосенками, сохранившимися на его голове где-то на уровне ушей и шеи.

— Вечер добрый Елизавета Петровна, — любезно проворковал он.

— Что вам надо здесь? — невежливо удивилась его появлению Лиза.

— Вы не могли бы оставить нас, уважаемая Софья Петровна? — Забалуев выразительно посмотрел на Соню, та фыркнула и вышла из комнаты. — Вот спасибо!.. Я жаждал видеть вас, милейшая Елизавета Петровна! Я мчался к вам, как ураган! Мой конь парил над землей — так сильно было желание увидеть вас!

— Разве в вашем возрасте полезны такие скачки? — с иронией в голосе осведомилась Лиза.

— Вас беспокоит мое здоровье?! Как мило, мой ангел! Позвольте вашу ручку! — Забалуев сделал попытку приблизиться к ней.

— Андрей Платонович! — отшатнулась Лиза. — Я не могу принимать такие знаки внимания в отсутствии матушки!

— Да что вы! — расплылся в умилении Забалуев. — Я и не мыслил вас обидеть! Я испытываю к вам самые теплые чувства! Уверен, что не сегодня-завтра и вы будете испытывать такие же чувства ко мне!

— С чего бы это?

— На то есть веская причина! — Забалуев аккуратным жестом провел по лысине на своей голове. — Нам предстоит обручение!

— Как вы смеете! — в ужасе вскричала Лиза.

— Ваша матушка согласна и желает, чтобы венчание состоялось как можно скорее! — Забалуев радостно потер чуть вспотевшие руки.

— Она мне ничего не говорила… — промолвила Лиза в растерянности.

— Ничего удивительного, — успокаивающе сказал Забалуев. — Хотела сделать вам сюрприз. Так на какой день желаете назначить венчание? Ведь к свадьбе надо подготовиться!

— Не будет никакой свадьбы! — вскинулась Лиза.

— Вы напрасно тревожитесь, — самодовольно улыбнулся Забалуев. — Все уже решено. Свадьба состоится! И моя молодая жена будет послушна мне, ибо я — человек старой закалки. И вольнодумства не допущу!..

Пригрозив Лизавете и отведя душу, Забалуев церемонно поклонился ей и вышел из комнаты. Соня вбежала следом — она по своему обыкновению подслушивала за дверью, приложив ухо к замочной скважине, и едва успела отскочить, заслышав шаркающие в ее сторону шаги Забалуева.

— Сонечка! Что же это?! — потерянно промолвила Лиза. — Мама хочет обвенчать меня с Забалуевым. Ей не жаль выдать меня за уродливого и глупого старика?!

— Помнишь, как мы в детстве смеялись над ним? — зачем-то спросила Соня.

От ее нелепого вопроса Лизе стало еще хуже, и она заплакала.

— Вот она — подходящая партия! — рыдала Лиза. — С ним рядом стоять противно, а она меня отдает ему в жены!

— Что делать? — Соня тоже собиралась разреветься.

— Бежать! Немедленно бежать! Вот что делать!

— Как можно, Лизанька? Что скажут люди?

— Что мне люди?! — всплеснула руками Лиза. — Или бежать… Или с камнем в омут!..

— Лиза, Лиза! Так нельзя, Лиза!..

* * *

А Долгорукая тем временем велела гнать карету к лесу. Эту дорогу она знала, и, когда прямой путь кончился, приказала Дмитрию остановить и побежала по одной ей видимой тропке куда-то в чащу. Кучер открыто следовать за барыней не решился, но, привязав лошадок к стволу покрепче, направился тем же путем. Как бы не случилось чего, баба все-таки, хотя и хозяйка!..

— Как ты посмела притащиться в мой дом со своими грязными картами и заморочить Елизавете голову?! — срываясь на крик, взвилась Долгорукая, по-вороньему влетев в избушку Сычихи. — Будущее она знает! Ишь ты, ангел господний выискался!

— Не веришь картам? Твое дело, — равнодушно кивнула Сычиха, даже не привстав со своего места за столом и головы в ее сторону не повернув. Она раскладывала какой-то замысловатый пасьянс. — Неволить не стану.

— Зато говорить со мной ты станешь! — Долгорукая всем корпусом навалилась на стол, сдвинув карточный ряд. — Что ты ей сказала? Говори! Слово в слово! Я мать! Я имею право знать!

— Что ж это ты так разволновалась?

Или боишься чего? — Сычиха подняла на княгиню взгляд, пронизывающий и глубокий.

— Я? Боюсь? — деланно спокойно рассмеялась та. — Да это ты должна бояться, голубушка! Это я знаю про тебя такое, о чем ты сама забыть хочешь! Не ответишь мне, твои тайны всему миру известны будут.

— Я сказала твоей дочери лишь то, что она хотела услышать, — миролюбиво сказала Сычиха, судя по всему, угрозы не испугавшаяся.

— Что она будет жить долго и счастливо?

— Да, — кивнула Сычиха, снова обращаясь к своим картам. — И что она выйдет замуж за суженого.

— Это за Владимира Корфа, что ли? — не унималась Долгорукая. — Да кто тебя за язык тянул? Теперь эта дуреха будет ждать и надеяться!

— Но она, насколько я знаю, помолвлена…

— Заботами моего покойного мужа, — оборвала ее княгиня. — Я своего согласия не давала, и значит — не бывать этому никогда!

— Почему же тебе этот брак так ненавистен? — Сычиха снова подняла глаза от карт и посмотрела прямо в лицо Долгорукой.

— Да я Лизавету от нищеты стараюсь уберечь и найти того, кто будет заботиться о ее благополучии!

— А будет ли она его любить?

— Любить? — Долгорукая рассмеялась почти издевательски. — Я вот по любви вышла, и что? Все — сама!

Все — на себе! Нет уж, я своих девочек сумею уберечь от этого. Я сумею их защитить!

— Тебе самой защита нужна, — вдруг сказала Сычиха, раскрывая рубашкой вверх карту в самой вершине разложенного пасьянса. — Я посмотрела по картам и твое будущее. Тебе не о Лизе, а о себе побеспокоиться надо.

— Ты меня не пугай! — побелела Долгорукая. — Не ведьма ты, не гадалка, а просто обманщица! И о будущем тебе известно не больше, чем мне!

— Я знаю то, что знаю, — тихо проговорила Сычиха, смешав карты быстрым движением ладони. — От своего будущего ты пытаешься убежать. Но это бесполезно, тебе ничто не поможет.

— Значит, по-хорошему говорить со мною не хочешь? — княгиня выпрямилась и метнула в Сычиху взгляд, полный ненависти и злобы. — Ладно!

Я тебя предупредила. И не верю ни единому твоему слову! Я поставлю для тебя на усадьбе заслон, а потому — держись-ка ты от нашей семьи подальше, слышишь, подальше!

Но голос Долгорукой почему-то задрожал, сорвался, и она задержала дыхание, чтобы восстановить равновесие.

Сычиха молча наблюдала за нею и, увидев, что княгиня снова овладела собой, вернулась к своему занятию — карты замелькали в ее руках. Долгорукая в сердцах выругалась и поспешно вышла из дома Сычихи.

Всю дорогу обратно она недовольно бормотала вполголоса проклятья Сычихе и периодически покрикивала на Дмитрия.

Вернувшись в дом, она застала в гостиной Забалуева, как-то уж очень заинтересованно рассматривающего Татьяну, подносившую ему чай. Долгорукая Татьяну прогнала, напомнив, что их разговор еще не окончен, и села отдышаться в кресло напротив Забалуева.

— Умаялись, Мария Алексеевна? — участливо поинтересовался Забалуев.

— И то слово — все заботы да заботы, — с натугой улыбнулась Долгорукая. — Итак, на чем же мы с вами остановились?

— На важном, на самом важном, дорогая Мария Алексеевна, — расшаркался Забалуев. — Только прежде покаяться перед вами хочу. Сильно я виноват, Мария Алексеевна…

— Меня всего часа не было! — Долгорукая с удивлением посмотрела на него. — Когда успели и что натворили?

Или за прежние прегрешения ответ решили держать?

— Уж и не знаю, простите ли вы меня, грешного… — Забалуев скромно потупил очи долу.

— Да не тяните! Не девица, поди!

— О девице речь и пойдет… — Забалуев сделал многозначительную паузу. — Воспользовавшись отсутствием вашим, я имел смелость дочь вашу, Елизавету Петровну..

— Что? — вскричала Долгорукая.

— Навестить, — заторопился Забалуев. — И сказал ей, что имею ваше разрешение на брак.

— Да как вы посмели?! — Долгорукая задохнулась от негодования. — Как вам духу хватило разговаривать с моей дочерью о таком важном деле без моего разрешения?!

— Бес, бес попутал, виноват-с… — Забалуев встал и бросился целовать ручки Долгорукой.

— Мне, конечно, по душе ваша настойчивость, — смилостивилась княгиня. — Но самоуправства в своем доме…

— Поспешил, поспешил, Мария Алексеевна, — вовсю каялся Забалуев, — но любовь разум притупляет, сами знаете. А дочка ваша — цветок красы неописуемой. Тронула она меня, вот и заспешил! Да и что плохого в нашем браке с Елизаветой? Мы с вами соседи, земли общие станут. Я богат, она у меня ни в чем нужды знать не будет. А что еще нужно для семейного счастья?

— Ох, Андрей Платоныч, хитрый вы человек, — уже совсем благодушно разулыбалась Долгорукая. — Ладно, так и быть, прощу вас, но только ради Лизоньки, чтобы счастлива была.

— Ах, Мария Алексеевна, благодетельница вы моя! — расцвел Забалуев. — Молиться об вас буду денно и нощно, денно и нощно! Осчастливили до конца жизни!

— Это вы меня осчастливите, если блажь про Владимира Корфа из Лизкиной головы выбьете, — кивнула ему Долгорукая.

— В толк никак не возьму я, Мария Алексеевна, — с подковыкой спросил Забалуев, — ведь ваш покойный супруг дружил со старшим Корфом, за что же вы так семейство его ненавидите?

— На то есть причины… А вам зачем знать? — насторожилась Долгорукая.

— Скоро одной семьей заживем, вот любопытство и разобрало, — как можно более деликатным тоном пояснил Забалуев. — — А коли одной семьей будем, — жестко сказала княгиня, — так извольте свое место знать, зятек. Пусть я намного младше вас годами, но все же теща, и поэтому — кого прикажу ненавидеть, того вы и невзлюбите.

— Повинуюсь! — шутовски поклонился Забалуев. — Корфы отныне — и мои враги.

— Так-то лучше, — Долгорукая благосклонно улыбнулась. — Будете меня слушаться…

— Буду, буду, буду! — поспешно вставил Забалуев и затряс головой, как китайский болванчик.

— Многое заполучить сможете, Андрей Платонович, — Долгорукая со значением погрозила ему пальчиком. — А пока давайте назначим дату свадьбы.

— Через три недели от пятницы подходит? — услужливо предложил Забалуев.

— Через… — Долгорукая что-то быстро подсчитала в уме. — Через четыре.

— Как скажете, матушка! — Забалуев снова вскочил и подбежал к приложиться к, княжьей ручке.

— Да уж, Андрей Платонович, — мечтательно сказала Долгорукая, позволяя ему обмочить себе запястье, — с моим-то вкусом да с вашими деньгами мы такую свадебку сыграем!

Здесь слишком не вовремя скрипнула дверь. Долгорукая жестом велела Забалуеву отойти и внимательно посмотрела в сторону двери в гостиную.

Потом она метнулась к двери и распахнула ее. Рывок Долгорукой был так стремителен, что Соня, стоявшая согнувшись у замочной скважины, отбежать не успела, и мать застигла ее на месте преступления. Княгиня ласково, но цепко ухватила дочь за мочку уха и вывела в коридор.

— Я вот и тебя под замок посажу, — зашипела Мария Алексеевна, — будешь знать, как за матерью шпионить!..

— Матушка! — Соня изогнулась, пытаясь высвободиться. — Не буду я, больше не буду! Так хотелось за Лизу порадоваться — повезло ей, замуж выходит!

— Порадоваться — это хорошо! — Долгорукая разжала пальцы, и Соня прытко побежала от нее прочь по коридору. — Беги-беги, подрастешь скоро — и тебя порадую! А что, Андрей Платонович, найдем и Соне жениха солидного да богатого?

— Было бы желание, — кивнул подошедший проститься Забалуев, — а жених подходящий всегда отыщется.

— Вот и славно, — улыбнулась Долгорукая, провожая его.

На обратном пути к ней опять подластилась Соня. Она ждала, пока мать и Забалуев распрощаются, чтобы сделать еще одну попытку заступиться за сестру.

— Маменька, прошу вас, выпустите Лизу. Я обещаю следить за ней!

— Следить, положим, ты могла бы, а вот ручаться — вряд ли, — с показательной суровостью сказала Долгорукая. — Пусть этот урок пойдет ей на пользу.

— Маменька, Лиза любит Владимира! Ей нужно время привыкнуть к мысли, что они никогда не поженятся.

— Вот посидит взаперти и привыкнет, — Долгорукая заботливо поправила ленточки на косах дочери, аккуратно уложенных вокруг головы.

— Маменька, а можно, я с ней сидеть буду, чтобы успокоить ее? — Соня просительно и преданно заглянула матери в глаза.

— Хорошо, иди, — смилостивилась та. — Но учти, вздумаешь потакать сестре и ее глупостям разным, пеняй на себя!

Соня от радости подпрыгнула, быстро поцеловала мать в щечку и бегом устремилась по коридору к сестре. Она буквально влетела в комнату к Лизе и остолбенела. Посередине комнаты стоял небольшой сундук для вещей, на постели и на стульях — кругом были разложены Лизины наряды. А сама она перед зеркалом, прикладывая очередное платье к себе, решала, что брать с собою в дорогу, а без чего она вполне сумеет обойтись. И по тому, как сосредоточенно она это делала, Соня поняла, что Лиза настроена решительно и серьезно.

— И как ты побежишь с таким сундуком? Ты его даже по лестнице спустить не сможешь, — попыталась пошутить Соня.

— Хорошо, оставлю это платье — оно мое самое любимое, — сказала Лиза, словно не слыша сестру.

— Лиза! Ну, подумай, где ты остановишься? На что будешь жить? А ведь мама уже и день свадьбы назначила.

— Не знаю… — Лиза горестно всплеснула руками и присела на край кровати, — я ничего не знаю! Но в этом доме я больше ни минуты не останусь!

— Но куда же ты пойдешь? — Соня подошла к сестре и приласкалась. — Бежать одной страшно!

— Сонечка, для меня куда страшнее выйти за ненавистного мне человека, — обнимая сестру, проговорила Лиза. — Тебя еще на свете не было, когда барон и отец договорились о нашей свадьбе с Владимиром.

— Мама думает о твоей пользе, Забалуев богат…

— Будь прокляты его деньги!

Я выйду замуж только за того, кого люблю!

— Лиза, а может, все не так уж страшно? Татьяна говорила — стерпится, слюбится.

— Слюбится? — Лиза возмущенно отстранила от себя сестру. — Скажи, ты сама могла бы поцеловать Забалуева? Обнять его, прижаться к нему?

— Не-ет, — Соню даже затошнило.

— А если бы тебе матушка приказала? — настаивала Лиза.

— Н-не знаю… — совсем растерялась девочка.

— Да я бы первая не допустила, чтобы тебя положили в постель с гадким стариком! — Лиза порывисто поднялась и отошла к окну.

Пока Лиза молчала. Соня тоже не знала, что говорить — она ничего не понимала в любви. И что, в самом деле, такого в этом Владимире, который и думать про сестру забыл, а она убивается, против воли материнской идет? А ведь может выйти замуж — это так красиво! Платье с кружевом, фата длинная-предлинная, все кругом поют, коронуют, священник в золотых одеждах и подарков полный дом. А еще — стол юрой да фейерверки! И станет Лиза сама себе хозяйка, наряжайся, сколько хочешь, за границу езжай — в Париж, в Италию! И никто уже не погонит спать вечером пораньше и не поставит в угол. И чего она плачет, странная? А старик… Ну, что старик?

Он и не страшный совсем, в сказках чудища поуродливей…

— Я знаю, что надо сделать! — вдруг радостно воскликнула Лиза и бросилась к столу. — Я напишу письмо барону Корфу, чтобы он срочно вернулся в имение.

— А если матушка узнает… — испугалась осторожная Соня.

— Ничего она не узнает! Я письмо не подпишу и попрошу барона никому о нем не рассказывать.

— А как ты передашь письмо? Барон в Петербурге.

— Ты ко мне сейчас Татьяну позови. Она, я знаю, с Никитой, что у Корфов кучером, знакома. Он и передаст письмо хозяину в Петербург. Никита честный человек, все сделает, как надо. Беги за Татьяной, да незаметно, чтобы никто ничего не заподозрил.

Сонечка, милая, скорее!

И пока сестра звала Татьяну, Лиза быстро начеркала несколько строчек.

Ее переполняла гордость — как это она сообразила! Конечно, кто же еще может помочь ей, как не добрейший Иван Иванович!

Старого Корфа, особенно после смерти папеньки, Лиза считала своим отцом. Барон был всегда к ней искренне расположен. Он казался ей сказочным волшебником — никогда не оставлял без подарков, находил время, чтобы выслушать, и разговаривал ласково. Иван Иванович частенько приглашал сестер на представление в свой театр, и там, на сцене, Лиза видела воочию воплощение своих грез о прекрасной любви. Особенно тронул ее англичанин Шекспир. Его «Сон в летнюю ночь» завладел ее воображением, и барон даже подарил ей две тоненькие книжки — текст пьесы на английском и русском языках…

— Никак спрашивали, барышня? — в комнату неслышно вошла Татьяна.

— Танечка! — Лиза бросилась к ней, обняла. — Вот возьми, послужи, милая, отнеси Никите! Пусть мчится быстрее в Петербург, к хозяину, скажи, что от этого письма и жизнь, и смерть зависят!

— Хорошо, — кивнула Татьяна. — Сделаю.

— Только пусть все в тайне будет, и Никите накажи — никому ни слова, а, если поймают, не признаваться ни в чем! Да и сама осторожнее, матушка, видишь, сегодня грозна больно!

— Не переживайте, Елизавета Петровна, — Татьяна быстро спрятала письмо в потайной карман. — Все получится, как задумали…

Перекрестив Татьяну на дорогу, Лиза бросилась на кровать — силы почти оставили ее. Никак она не ожидала, что этот день принесет ей такие беды. И боли, подобной нынешней, она не испытывала со смерти папеньки. А тогда казалось — сердце разорвется, так оно стучало и рвалось!

Через час Соня зашла к ней и шепотом сообщила, что Татьяна виделась с Никитой, и тот обещал, как вечером с поля управляющий всех отпустит, тайно гнать лошадей в Петербург. Лиза облегченно вздохнула и, пожелав сестре спокойной ночи, легла спать. Она даже к ужину не вышла — решила, так ночь быстрее пройдет. Мария Алексеевна звать ее лишний раз не стала — чудит дочка, ну и пусть чудит. Поблажит и успокоится, а все равно по-моему будет, по-материнскому велению.

А Лизе снился сон. Она видела себя на балу рука об руку с Владимиром.

Он — такой стройный, при эполетах, танцует легко и изящно. А она — украшение бала, в роскошном платье, сияющая и счастливая.

— Я люблю вас, Лиза, — нежно говорит он, и его глаза светятся изумительным светом. — Хотите шампанского после танцев?

— Я никогда не была прежде на балу, не пила шампанского и так скучала по тебе!

— Я тоже! — страстно отвечал Владимир и кружил ее в вальсе, кружил…

Лиза проснулась от зова раннего соловья. Серогрудый певец вздумал разводить коленца прямо под ее окном.

Лиза встала и, раскрыв створки, села на широкий подоконник, подобрав ноги под себя. А соловей свистел — трели его были переливистыми и рассыпчатыми. От сложнейших фиоритур заходилось сердце. Лиза всегда поражалась умению этих внешне неприметных птах так трогать и смягчать душу.

Она слушала, как самозабвенно и с упоением соловей взбирался все выше и выше на вокальные высоты, не теряя силы и нежности звука.

Лиза не сомневалась, что любила Владимира Корфа. Она знала его с детства. Они вместе росли, играли в лапту и серсо, когда отцы их., закадычные приятели, обменивались визитами, чтобы поговорить о новостях и сыграть пару-другую партий в шахматы. Поначалу Володя казался Лизе братом.

С ним было весело и просто, и хотя он по-мальчишески любил командовать, Лиза с удовольствием подчинялась ему — Владимир становился так мил, когда сердился и капризничал.

Любовь озарила ее спустя много лет, когда Корф-младший приехал домой на летние каникулы. Он уже учился в Пажеском корпусе и стал так серьезен, так вырос… Владимир привез с собой несколько книжек — все больше стихи. И Лиза впервые взглянула на него по-другому. Ее девичье сердце учащенно и сильно забилось.

Лиза начала в присутствии Владимира настолько заметно смущаться и краснеть, что барон Корф сказал ее отцу — пора уже нам подумать и о будущем наших детей.

Владимир-офицер покорил ее еще больше, и другой судьбы Лиза для себя уже не представляла. И то, что он тоже относился к ней с трепетным вниманием и нежным чувством, укрепило ее в мысли, что это — судьба, что он ей предначертан, и однажды воля небес будет ими исполнена — они станут мужем и женой…

Наступивший день, однако, не принес ей перемен. От Корфов новостей не было. Татьяна только разводила руками, Соня смотрела на нее жалостливо, а маменька, милостиво разрешившая выйти к завтраку, снова завела разговор о Забалуеве, как решенный.

И Лиза расплакалась за столом и убежала к себе.

Наконец, она решила, что загадает, и, если примета не сбудется, то ждать она больше не станет — убежит, куда глаза глядят. И будь что будет!

— Что там? — спросила вошедшая Соня, пытаясь понять, что с таким интересом сестра рассматривает за окном.

— Подожди, — отмахнулась Лиза. — Сбудется!

— Что сбудется?

— Я загадала, если птица сядет на ветку, значит, Владимир приедет вместе с бароном.

— Глупости, — пробурчала серьезная Соня.

— Если сейчас кот прыгнет на забор, тогда…

— Лиза! Ты ведешь себя, как маленькая! Неужели нету других дел?!

— У меня сейчас одно занятие — ждать барона…

— А сколько придется ждать? — Соня тоже пристроилась рядом с ней у окна и принялась выглядывать в сад.

— Утром он получит.., нет, уже получил письмо. Теперь он знает, что мать собирается отобрать у него поместье, и тут же вернется.

— Но у него могут оказаться и дела поважнее, — Соня страсть как любила все подвергать сомнению и проверять любые тезисы на прочность.

— Что может быть важнее?! — обиделась Лиза. — Он пришлет ко мне Владимира. Я увижу, что он так же тосковал обо мне, как я о нем! Я расплачусь у него на плече, скажу: «Ты знаешь, сколько я пережила, пока тебя не было!» А он улыбнется: «Теперь я с тобой, и ничего не бойся».

— А если барон подумает, что письмо — это чья-то глупая шутка, и опоздает?..

— Тогда… — Лиза оглядела комнату. — Тогда я буду готова к решительным действиям. Я ведь, Сонечка, уже почти собралась.

— Лиза, — Соня с жаром схватила сестру за руку. — Давай попробуем все решить по-хорошему. Давай поговорим с маменькой. Она поймет!

— Она ничего не поймет! Она помешалась на деньгах, а моя судьба ее не слишком занимает, — с отчаянием в голосе проговорила Лиза.

— Это я виновата, — Соня затеяла плакать. — Я сказала тебе, что день свадьбы назначен!..

— Милая, не вини себя, — Лиза ласково погладила сестру по голове. — Ты поступила правильно. А не то сидела бы я, смотрела в окно, а потом опомниться бы не успела, как оказалась бы замужем за дряхлым стариком! Брось эти слезы, лучше помоги мне собраться, немного осталось…

— А далеко ли ты собралась без материнского благословения? — Долгорукая, как всегда, вошла в комнату дочери без стука и предупреждения.

Она тут же увидела вчерашние Лизины приготовления к побегу и нахмурилась. — И куда же решила отправиться?

— Куда глаза глядят! — вскричала Лиза.

— Уж не к Корфам ли побежишь? — Долгорукая прошла вперед, оттесняя Лизу к постели.

— А хоть бы и к Корфам! Они меня замуж за старика не выдают!

— Ах ты, Господи! — завелась Долгорукая. — С тобой забыли посоветоваться! А не прикажешь ли испрашивать твоего мнения об управлении хозяйством? Что да как сеять, да когда собирать? Или за кого выдать Соню?

— Соня тоже должна выйти замуж по любви!

— Да откуда ты набралась такой ерунды? Из тех книжек, что тебе Корфы надарили?

— Вы не смеете уничтожать мою жизнь! Не смеете заставлять жить с ненавистным мне человеком! Если бы отец был жив, он бы не допустил такого позора! — Лиза стояла напротив матери, словно хотела сразиться с нею.

— Твой отец был наивным и малодушным!..

— Не смейте так говорить о папеньке! — оборвала Лиза княгиню со слезами в голосе. — Он благословил наш союз с Владимиром! Он верил в нашу любовь и желал нам счастья.

— Счастья?! Да что он понимал в счастье! — надменно рассмеялась Долгорукая.

— Вы просто не любили его!

— Ах, вот оно что! — иронически всплеснула руками княгиня. — Ты, друг мой, оказывается, лучше меня знаешь, как я жизнь прожила! Но это уже слишком! Хватит! Больше никаких послаблений! Ты выходишь замуж за Забалуева, и разговор на эту тему последний! А пока я свой запрет не снимаю — будешь сидеть в комнате до того, как Андрей Платонович приедет для объявления помолвки. И тебя я, пожалуй, закрою на ключ. Ты, Соня, ступай сейчас же со мной — пусть эта негодница одна посидит. А к обеду я за ней Татьяну пришлю.

— Не буду я обедать! — крикнула вдогонку уходящей матери Лиза. — Лучше с голода умру!

— Это уж как сама пожелаешь, — пожала плечами Долгорукая. — А завтра все равно отец Павел приедет — договор наш с Забалуевым освящать.

Идем, Соня!

Мария Алексеевна взяла Соню за руку и насильно вытолкала ее из комнаты впереди себя, потом заперла дверь на ключ.

Лиза зарыдала в голос. Разум ее, казалось, помутился — мир искривился и поблек. Все было безрадостным и угнетающим. Жизнь бесславно закончилась, успев лишь поманить замечательной сказкой о счастье. И любимый так и не приехал, не ворвался в ее казематы на белом коне — блестящий гвардейский офицер с золотыми аксельбантами…

Лиза уже исплакала пару-другую платочков, когда в окне появилась русая голова Татьяны. Верная девушка подставила к окну лестницу.

— Барышня, а барышня! — тихонько позвала она. — Вы бы плакать перестали и меня послушали.

— Татьяна! Ты! — Лиза бросилась к окну. — Милая, помоги мне выбраться из этой тюрьмы! Я должна бежать!

Сейчас же, немедленно!

— Вы бы, Лизавета Петровна, не спешили, — успокаивающий тон девушки подействовал на Лизу благотворно, и она прислушалась к ее словам. — У меня для вас новость хорошая…

Татьяна ненадолго замолчала, прислушиваясь к голосам, доносящимся от дома. Лиза тоже замерла, опасаясь неловким словом или движением нарушить эту тишину, как будто от нее зависела и жизнь, и судьба. — — Я узнала от Никиты, конюха Корфов, — наконец, быстро проговорила Татьяна, — что барон прибыл в свое поместье!

— Свершилось! — воскликнула Лиза и в благодарном молении Небесам сложила ладони. — Татьяна! Мне нужно срочно увидеться с бароном!

— Но это невозможно, — с сомнением покачала головой девушка. — Барыня вас заперла, а ключ носит с собою.

— Нет ничего невозможного! — храбро сказала Лиза. — Надо только придумать, как мне выбраться отсюда…