Ночью, после третьей стражи, Цезарь постучал в дверь дома Красса и приказал рабу тотчас же разбудить господина.

— Важные вести, — оказал он, переступая порог таблинума: — Манлий взялся за оружие. Фезулы восстали… Сенат постановил отправить легионы в Пиценум, Этрурию и Кампанию. Друзья отвернулись от Катилины. Цицерон находится в нерешительности, хотя ему известно, что Катилина приказал поднять всю Италию и убить консула.

Красс, протирая заспанные глаза, молчал.

— Твой совет? — наконец вымолвил он.

— Ты, конечно, был на вчерашнем заседании сената, — сказал Цезарь, избегая ответа на заданный вопрос, — и слышал великолепную речь Цицерона против Катилины. Она была образцом ораторского искусства, и я хочу припомнить ее слово в слово, потому что боги одарили меня острой памятью… — И он стал говорить: — «Точно наяву встает передо мной наша столица, краса вселенной, защита народов, встает истребленная вспыхнувшим морем огня; мне грезятся груды непогребенных трупов ее несчастных граждан, лежащих на могиле своей родины, чудится зверское лицо Цетега, ценой вашей крови торжествующего свою победу; а когда я представляю себе Лентула в царских одеждах, Лентула, надеявшегося, по собственному признанию, достичь верховной власти, негодяя Габиния, одетого в пурпуровую мантию, и Катилину, приближающегося во главе своих полчищ, — ужас объемлет меня при мысли о рыданьях матерей семейств, бегстве девушек и мальчиков, наглом оскорблении весталок…»

— Довольно, — прервал Красс. — Дальше ты, конечно, повторишь слова Катилины: «В государстве есть два тела: одно — слабое, с бессильной головой, а другое сильное, но без головы. И, если второе меня поддержит, оно не останется без головы». Зачем мы говорим об этом? Я знаю, что Катилина, оскорбляя Цицерона и угрожая ему, удалился из курии и вечером уехал из Рима с многочисленными приверженцами. Известно мне также, что он отправился в Этрурию… К счастью, многие сенаторы утверждают, что Цицерон оклеветал его… Поэтому умерь свои речи и дай ответ на мой вопрос.

— Ты спрашиваешь, что делать? Отречься от Кати — Красс побагровел, вскочил, забегал по таблинуму. — Отречься, отречься? — шептал он, не веря своим ушам. — Но это… понимаешь?.. Это демагогия… Римлянин ли ты?.. Нет, римлянин не может так сказать. Цезарь нагло захохотал. — А может сенатор стать негоциатором, поджигать дома, захватывать виллы у дев Весты, а самих дев заживо замуровывать в гробах?

— Я не хочу подражать продажному Целию, ученику Цицерона: предательством,, я еще не запятнал себя, а ты… ты советуешь…

— Не хитри, прощу тебя, Марк Лициний! Разве ты не передал Цицерону нескольких подметных эпистол, уличающих Катилину?..

— Это была хитрость с моей стороны… Цицерон — великий соглядатай.,.

— Мы должны отречься от Катилины, чтобы спастись… Иначе погибнем. Катилина обречен, его сброд будет уничтожен, а сторонники несомненно попадутся и выдадут нас…

Красс презрительно усмехнулся:

— Ну, сторонники! — вымолвил он, пожав плечами.

— Ты, я вижу, не знаешь распоряжений Катилины! Восстание плебса и рабов в столице, поджоги зданий и домов, когда он подойдет к Риму, убийство Цицерона…

— Ха-ха-ха! Неужели ты веришь этим слухам?.. Месяц спустя Цезарь опять шептался с Крассом:

— Они погубили себя, подумай, Марк Лициний! Они обратились за помощью к послам аллоброгов, злоумышляя против отечества! Но варвары оказались честнее Лентула и Цетега и донесли на них сенату…

— Знаю, — кивнул Красс. — Рим в ужасе, народ ищет помощи у аристократов, и вожди популяров потеряют вскоре сторонников… А ты, Цезарь, еще не перебежал к олигархам, по примеру Цицерона?

Цезарь нахмурился.

— Аристократы ненавидят меня, — сказал он, — и стараются уничтожить; они пытались вырвать у заговорщиков признание, что и я замешан в этом деле, а некто даже заявил в сенате, что ты, Красс, был душою заговора…

— Ха-ха-ха! Меня не посмеют обвинить, не посмеют тронуть…

— Что же Цицерон?

— Теперь он не будет молчать! — вскричал Красс — Иначе обвинение обратится против него…