Аденауэру исполнилось пятнадцать лет, когда ушел в отставку Бисмарк. Созданная им империя набирала силы, становилась мошной континентальной державой Европы. За счет миллиардов, полученных от разгромленной Франции в качестве контрибуции, нарастала торгово-промышленная активность. Резко увеличилось производство сырья и готовых изделий. Жажда предпринимательства, быстрого обогащения охватывала широкие слои населения.

Германия начала индустриализироваться позднее, чем другие государства Западной Европы. Промышленный взрыв бросил ее в погоню за конкурентами. Формировалась капиталистическая экономика. Возникали мощные банки, страховые компании, крупные промышленные фирмы. Гамбург и Бремен, присоединившиеся к империи, создали условия для расцвета заморской торговли. В 80-е годы стала возникать германская колониальная империя.

Многочисленные и слабые еще вчера немецкие королевства и княжества консолидировались в хорошо организованное и дисциплинированное государство, управляемое железной волей Пруссии. Четко отработанную систему централизованной власти Берлин распространил на всю империю. Прусский военный опыт позволил создать сильную армию, которая заставила уважать себя в стране и за ее пределами.

Свежо еще было воспоминание о столь внушительных победах над Данией, Австрией, Францией.

Росли благосостояние и самосознание немцев. Укреплялось чувство национальной гордости, переходившее подчас в высокомерие. Дисциплина и порядок, воцарившиеся в стране, нарастающий экономический и военный потенциал рождали пренебрежительное отношение к иным государствам, подогревали ощущение превосходства над другими. Немцы не подозревали, к каким роковым последствиям их приведут подспудно, подсознательно расцветавшие ростки шовинизма.

Власть германского императора, сохранявшего одновременно и титул короля Пруссии, действовала непререкаемо. Вместе с тем развивалась и партийно-парламентская система, с которой всесильный монарх все чаще оказывался вынужденным считаться. Наиболее влиятельные национал-либеральная и консервативная партии являли скорее опору, чем противовес власти кайзера. Оппозиционные настроения чаще возникали в католической партии Центра, доминировавшей в Рейнской области. Она ближе стояла к народным массам, привлекала верующих крестьян и рабочих. С партией Центра окажется связанной судьба Аденауэра с первых его шагов в самостоятельной жизни.

Весной 1894 года Конрад Аденауэр стал студентом Фрайбургского университета.

— Почему так далеко от Кёльна? — спрашивали дома. Конрад все тщательно взвесил и рассчитал.

— В небольшом южном городе жизнь менее дорогая, чем в крупных центрах. Я смогу прожить там на девяносто марок в месяц, разумеется, не позволяя ничего лишнего.

Он подумал немного и добавил:

— Я навел справки: во Фрайбурге более глубоко преподают правовые дисциплины, а не экономические, как в большинстве других. Это меня устраивает.

Студенческое время Аденауэра не отметилось чем-либо значительным. Жил в основном одиноко и малозаметно. Вступил в католическое общество студентов. В нем состояли выходцы из небогатых семей, что позволяло чувствовать себя среди равных. Время от времени участвовал в студенческих походах по пивным. Никогда не жаловался, что ограничен в средствах. Платил всегда сам, не брал в долг даже мелких сумм. Тщательно следил за одеждой, но выглядеть модником не старался. С молодых лет питал пристрастие к темным костюмам и белым рубашкам с галстуком. Время от времени отращивал усы. Манеры его были всегда безупречны. Особую предупредительность проявлял к женщинам, но она не переходила в ухаживание.

Бережливость студента из Кёльна не осталась незамеченной. Один из сокурсников попросил распоряжаться его деньгами. Аденауэр точно рассчитал возможности коллеги и объявил, сколько будет выдавать ему в день. И никакие просьбы превысить лимит не оказывали воздействия. Студент прожил семестр без долгов, имея все необходимое.

Не обошлось и без молодеческих проделок, хотя и не частых. Как-то студенты после посещения пивной вышли в поздний час с песнями на тихие улицы города. Полиция оштрафовала их за нарушение покоя жителей. Разгоряченные студенты решили отомстить. Лучшим оказался план Аденауэра.

У одного из домовладельцев взяли напрокат лестницу. Крадучись пошли с ней по городу, но так, чтобы попасться на глаза полицейскому. Тот заподозрил неладное и привел всю компанию в полицейский участок. Студенты предъявили квитанцию об уплате одной марки за наем лестницы и были с извинениями отпущены. Отправились на другой конец города и вновь оказались в участке. Пять раз проделывали студенты трюк с лестницей. Дежурного полицейского офицера довели чуть ли не до припадка. Разошлись веселыми и довольными.

Однажды тридцать членов католического ферейна отправились в субботу в пеший поход по Швардцвальду. Ближе к вечеру остановились у горы Фельдберг, пропировали почти всю ночь и с рассветом решили идти дальше. Постепенно группа редела: нестойкие возвращались домой по железной дороге. Лишь трое из начавших поход вернулись в воскресенье вечером пешком во Фрайбург, прошагав в целом 85 километров. На следующий день на занятия из этой тройки явился лишь один — Конрад Аденауэр.

Студенты не питали особой приязни к чересчур правильному кёльнцу. Их порой раздражало его обостренное чувство долга, проявлявшееся и в учебе, и в повседневной жизни. Он не схватывал на лету, а брал выдержкой и упорством. Во время экзаменов занимался как одержимый. Сидел над книгами день и ночь, а когда становилось невмоготу, наливал таз холодной воды и держал в нем ноги. У него не было любовных увлечений, столь обычных для студенческих лет. Лекции, книги поглощали его всего.

Конрад не отличался физической силой, но и не был болезненным человеком. Во время университетской учебы ему предстоял призыв в армию. Медицинская комиссия, однако, забраковала его из-за слабой грудной клетки и плохих легких.

Набожность, привитая в семье, влекла его к религиозным авторам. Он увлекся книгами швейцарского протестанта Хильти «Счастье» и «Что есть вера». Мысли Хильти импонировали Аденауэру, сочетались с его представлением о поведении человека, с его отношением к людям и к жизни. Он соглашался с автором, что склонность к одиночеству необходима для спокойного духовного развития, как и для обретения счастья вообще. Подлинное счастье, не зависящее от жизненных случайностей, утверждал Хильти, заключается в способности мыслить большими категориями и постоянно совершенствовать мозговую работу. Этот процесс исключает ненужное, бесполезное общение с людьми и дает возможность человеку избегать воздействия случайных настроений, не воспринимать безоглядно мнение других, а спокойно и рассудительно прислушиваться к собственным ощущениям и стремлениям, трезво оценивать, что важно в них, и уклоняться от желаний, противоречащих долгу.

Нельзя сказать, чтобы характер молодого человека формировался исключительно под воздействием книг Хильти. Однако многое, утверждаемое швейцарским протестантом, прочно осело в сознании католика Аденауэра.

Фрайбургский университет не оправдал надежд. Лучшие преподавательские силы предпочитали крупные центры. Сдав экзамены первого семестра и получив соответствующее удостоверение, Аденауэр отправился в Мюнхен. Немецкая система университетского образования давала студентам возможность самим выбирать, где учиться и что изучать. После шести семестров полагалось держать выпускные экзамены, чтобы получить диплом о высшем образовании.

В Мюнхенский университет за Аденауэром потянулся Раймунд Шлютер — такой же бедный студент из Кёльна. Земляки вместе ходили на занятия, вели неторопливые беседы в свободное время. Конрад по-прежнему проявлял упорство в учебе. И тем не менее, а может быть благодаря этому, оставалось порядочно времени для приобщения к культурным ценностям, накопленным столицей Баварии. Частенько бывали со Шлютером на стоячих местах в драматическом театре и опере. Увлекались Рихардом Вагнером. С восторгом обсуждали его бравурность и мощь. Позднее, однако, Аденауэр полностью утратил интерес к этому своеобразному композитору.

Особое удовольствие испытывали в Старой Пинакотеке — одной из крупнейших картинных галерей Европы. Ходили в нее раз за разом. Подолгу останавливались перед каждой картиной. Внимательно рассматривали живопись немецкой школы. Вглядывались в портреты Альбрехта Дюрера, его четырех апостолов, в распятого Христа Лукаса Кранаха Старшего и его Марию с ребенком, в мрачноватые лица на портретах Христофа Амбергера, в загадочные пейзажи Альбрехта Альтдорфера.

В зале нидерландской школы проходили мимо непонятных картин Хиеронимуса Босха, но обсуждали каждую деталь запоминающегося лица «Старой крестьянки» Питера Брейгеля Старшего.

Поражали картины Рубенса. Они занимали два просторных зала, влекли не только выразительностью и яркостью красок, но и своими огромными размерами, усиливавшими эффект восприятия его мифических и библейских героев. Молча, несколько смущаясь, любовались роскошными полнотелыми красавицами, обнаженную плоть которых художник выписывал с особой тщательностью. Надолго приковывали к себе внимание рубенсовские «Низвержение в ад грешников» и «Страшный суд» с бесчисленным количеством человеческих фигур, обреченных на вечные муки.

В соседнем зале спокойная живопись Антониса ван Дейка как бы уравновешивала неистовство Рубенса.

Голландскую живопись представляли немногие и весьма выразительные полотна с религиозными сюжетами Рембрандта ван Рейна. С ними контрастировали пейзажи и бытовые сцены малоизвестных художников. Бесконечные ровные ландшафты, веселые лица крестьян, красочные натюрморты поднимали настроение. Друзья по несколько раз возвращались к впечатляющим полотнам.

Меньше внимания уделяли итальянцам. Сошлись во мнении, что хороши лишь «Голова Марии» Сандро Боттичелли да мадонны Рафаэля. Испанских же мастеров разбирали тщательно. По своему трактовали необходимость удлиненных, надолго запоминающихся лиц и фигур Эль Греко, говорили о строгости портретов Веласкеса, о прекрасных жанровых сценках с детьми Мурильо, о малоизвестных картинах Гойи. Среди немногих работ французских мастеров выделяли «Аполлона и Дафнию» и «Мидаса и Бахуса» Никола Пуссена.

Пришли каникулы. Конрад подсчитал финансовые возможности и решил, что денег хватит на небольшое путешествие. Шлютер горячо одобрил идею. На поездах по самым дешевым билетам, частично пешком добрались до Швейцарии, побывали в Северной Италии и Богемии. Ночевали в крестьянских домах, иногда на вокзале. Видели жизнь иную, чем в Германии. Общим оказывалось только то, что степень благополучия простых людей определял лишь их труд. Подобные наблюдения занимали друзей больше, чем пейзажные красоты.

Мюнхен многое дал молодому Аденауэру. Расширился его эстетический кругозор. Крепла любовь к живописи, театру, музыке. Он не стал одержимым поклонником искусства, но навсегда научился радоваться ему, черпать в нем духовные силы для прозаических жизненных дел. Аденауэр формировался прежде всего как прагматик. Учеба и перспективы, открывавшиеся ею, доминировали в его практическом уме. Он был уверен, что сделает карьеру на юридическом поприще. Увлечение искусством лишь дополняло и делало более разносторонней и интересной его целеустремленную жизнь.

Из столичного Мюнхена после двух семестров Аденауэр переехал поближе к дому в тихий провинциальный Бонн. Город вел свою историю от римлян, но среди рейнских городов был, пожалуй, самым незаметным. Мало кто помнил, что здесь родился Бетховен, ибо вся творческая жизнь композитора прошла в других городах. Выделялся лишь университет, чьи здания дворцового типа и прекрасные обширные газоны перед ними являлись главными достопримечательностями Бонна. Университет основал прусский король Фридрих Вильгельм II в первой четверти XIX века. Для гогенцоллернов стало традицией учиться именно здесь. Принцы, князья, придворный люд почитали своим долгом отметиться в боннском университете.

В Бонне Аденауэр завершил университетское образование. Выпускные экзамены за шесть семестров и дипломную работу сдал на «хорошо». Чтобы стать официальным кандидатом на административную или судебную должность, нужно было выдержать вторые специальные экзамены. Он отправился для этого в Берлин. Здесь пришлось удовольствоваться лишь оценкой «удовлетворительно». Из имперской столицы возвращался с сильно задетым самолюбием. К тому же он знал, что с такой оценкой труднее претендовать на должность.

Аденауэр вернулся в родной Кёльн с дипломом в первый год XX века. С устройством все обошлось благополучно. Он получил место в городской прокуратуре. Мать перекрестила младшего сына. Отец пожал руку и сдержанно поздравил.

— Не сомневаюсь, что будешь работать старательно и продвигаться по службе.

Он не ошибся. Вскоре на усердие и деловую четкость Аденауэра обратил внимание советник юстиции Каузен, известный в городе адвокат и политический деятель. Он успешно выступал по гражданским делам в Высшем земельном суде в Кёльне и был председателем фракции партии Центра в городском собрании. Каузен предложил Аденауэру работать в его адвокатской конторе. Судьба улыбнулась начинающему юристу.

Многому научился Аденауэр у Каузена. С присущей ему выдержкой скрупулезно разбирался в самых запутанных делах. Вскоре он уже самостоятельно выступал в судебных заседаниях. Его речь не блистала красивыми оборотами, яркими пассажами. Но она всегда отличалась безупречным логическим построением и надежными аргументами. Он научился убеждать судей в своей правоте и методично разбивать позиции противников. Многие дела выигрывались благодаря целеустремленной защите молодого адвоката, подкрепленной советами многоопытного советника юстиции Каузена.

В двадцать восемь лет Конрад Аденауэр женился. С Эммой Вейер — девушкой из старинной бюргерской, но малозажиточной семьи — он познакомился в теннисном клубе с веселым названием «Мокрый до нитки». Теннисом и вообще спортом Конрад не увлекался ни в молодости, ни в последующие годы. В клуб он, как и многие другие, ходил посидеть за кружкой пива со знакомыми, поговорить о событиях в Кёльне, о предстоящем карнавале, поиграть в скат.

Ухаживал за понравившейся девушкой чинно, в рыцарском духе кайзеровского времени. Помолвка состоялась в 1902 году, когда Аденауэр работал асессором в конторе Каузена. В темном костюме, с высоким стоячим воротничком сорочки и галстуке бабочкой пришел он к матери Эммы (отец к тому времени умер) просить руки дочери.

Фрау Вейер доброжелательно встретила жениха. Расспросила о семье, о службе.

— На какие средства вы думаете содержать семью? — задала она прямой вопрос.

Аденауэра он не смутил. Добропорядочная немецкая мать не могла не спросить об этом. Надежность и благополучие для нее были куда важнее любых эмоций.

— Я уже накопил порядочный юридический опыт, — солидно сказал жених. — В скором времени намереваюсь открыть нотариальную контору и зарабатывать шесть тысяч марок в год.

Ответ удовлетворил мамашу Эммы. Помолвку объявили. В то время Аденауэр серьезно думал о деятельности нотариуса в каком-нибудь спокойном городке, о занятии садоводством, о жизни в тишине и скромном достатке. Он ушел из конторы Каузена и стал помощником судьи в кёльнском земельном суде. Работая здесь, думал он, легче реализовать идею о нотариальной конторе. Жизнь, однако, пошла по иному пути.

Бракосочетание состоялось два года спустя после помолвки. Брак оказался удачным. Осенью 1906 года у супругов родился первый сын — Конрад, за ним последовал второй — Макс, а потом и дочь Мария, которую с детства и до преклонного возраста в семье звали Риа.

В 1906 году началась муниципальная карьера Аденауэра, определившая его жизненный путь на долгие годы. На этой стезе он вырос в деятеля крупного масштаба, приобрел качества организатора и руководителя.

В кёльнском магистрате освободилась должность заместителя депутата. Депутаты избирались населением, а их заместители — самим депутатским корпусом. Самой влиятельной фракцией в городском собрании располагала партия Центра. Ее председателем был Каузен, хорошо знавший деловые качества Аденауэра. Молодой юрист пришел к Каузену и предложил себя на освободившуюся должность. Каузен не удивился и без каких-либо сомнений выставил его кандидатуру. В первом же туре голосования Аденауэр оказался избранным чуть ли не единогласно, получив 35 голосов из 37. Депутаты поверили маститому лидеру.

Умирал отец. Он знал об избрании сына и благословил его.

— Ты будешь обер-бургомистром Кёльна, — сказал он слабеющим голосом.

В семье не приняли всерьез слова умирающего. Но они оказались пророческими.

Прошло три года. Аденауэр в возрасте 35 лет становится первым заместителем обер-бургомистра. Члены магистрата успели оценить его деловые качества, как и неучастие в интригах, неизбежных для любой парламентской структуры.

Градоначальники крупных городов Германии играли не последнюю роль в политической жизни страны. С их мнением считались правительство и сам кайзер. Обер-бургомистр Кёльна Вальраф охотно занимался политической деятельностью и много времени проводил в Берлине. Муниципальные дела интересовали его мало. Когда появился трудолюбивый и способный помощник, Вальраф и вовсе отошел от них. Он представительствовал, а Аденауэр работал.

Постепенно в руках первого заместителя сосредоточились все городские дела. Чиновники магистрата его признали и именно с ним решали крупные и все иные вопросы, связанные с управлением городским хозяйством, распределением финансовых средств, планированием строительства и т. д.

Особое внимание Аденауэр уделял финансам. Сказывалась его врожденная бережливость. Он терпеть не мог расточительства. Выделяя деньги на те или иные нужды, дотошно контролировал их использование. Ограничил в протокольных и иных непроизводительных расходах даже самого обер-бургомистра.

Работа поглощала его всего. День подчинялся точному графику: в 9 часов утра он приезжал на работу, в 13.30 обедал дома и отдыхал, в 15.30 — снова в рабочем кабинете, где занимался делами до 20.00, а иногда и до поздней ночи. Четкости и размеренности в работе он требовал и от всех городских служащих. Впрочем, это достигалось без особого труда. Немецкий чиновник любого уровня обычно отличался добросовестностью и упорядоченностью. Кёльнский городской магистрат действовал слаженно и эффективно.

Управляя делами города, Аденауэр брался за любую работу, взваливал на себя все новые и новые обязанности. Члены магистрата решили повысить первому заместителю обер-бургомистра оклад с 15 тысяч марок до 18 тысяч в год. Пришел относительный достаток. В 1911 году Аденауэр осуществил свою давнишнюю мечту и построил собственный дом в Кёльне на тихой Макс-Брух-штрассе.

Семья жила размеренной жизнью. Дети воспитывались так же, как в детские годы сам глава семьи. Заработной платы хватало на жизнь безбедную, но скромную. Экономия ставилась во главу угла. Аденауэр не пил и не курил. Одевался скромно. Вещи носил подолгу, пока они не изнашивались полностью. Но его костюмы всегда были безупречно отглажены и чисты, а ботинки начищены до блеска. Аккуратность и бережливость прививались и детям. Мальчиков стригли наголо, что, как говорил отец, гигиенично и дешево.

Воля отца была непререкаема. Он частенько говорил, что дети свободны в своих желаниях и поступках. На самом же деле они не могли выйти за рамки, предписанные родителями. Как позднее выразилась Риа, дети обладали свободой в выполнении воли отца. Тем не менее в семье царила здоровая атмосфера взаимного уважения и родственной привязанности. Высоко ставились нравственные ценности, вытекавшие из религиозных догматов. Посещение церкви и домашние молитвы были неизменной частью жизненного уклада взрослых и детей.

Эмма Аденауэр не обладала крепким здоровьем. Обострилась болезнь почек. Вся семья заботливо ухаживала за ней. Муж проводил с ней, не встававшей уже с постели, обеденное и вечернее время. До позднего часа читал, рассказывал о событиях в городе и, лишь когда она засыпала, шел в кабинет и брался за работу.

Врачи ничего не смогли поделать. Эмма умерла в октябре 1916 года. Аденауэр, внешне спокойный, глубоко переживал утрату. Лишь сильная воля не позволила ему ослабить служебную деятельность и пустить на самотек семейные дела. Жизнь продолжалась. Впереди предстояло еще много печального и радостного.

Началась Первая мировая война. Многие не понимали, почему благополучная, быстро развивающаяся экономически Германия ввязалась в эту схватку. Мало кто представлял масштабы, в которые выльется военное столкновение великих держав, и последствия, к которым оно приведет их. Аденауэр энергично занимался городскими делами и не касался высокой политики, вершившейся в Берлине.

Волна шовинизма прокатилась по всей стране. В газетах на все лады повторялись высказывания Мольтке о том, что мир — это иллюзия, а война — часть миропорядка, созданного Богом. Именно в войне проявляются наиболее благородные свойства человека: мужество и самоотверженность, верность долгу и самопожертвование.

Некоторые коллеги Аденауэра по партии Центра требовали аннексировать Бельгию, значительную часть северо-западной Франции, французское и бельгийское Конго, создать пояс государств-сателлитов в Польше, Прибалтике и на Украине, оплатить немецкие государственные долги за счет контрибуции с побежденных.

Аденауэр не разделял подобных взглядов. Войну он воспринимал как свершившийся факт и проявлял готовность вместе со всей страной прилагать повышенные усилия. Он избегал крикливо патриотических лозунгов. Просил военные власти Кёльна воздерживаться от частых победных реляций. После них, в частности, нарушалась работа гимназий, ибо школьникам давали лишний выходной день. В военную победу Германии Аденауэр не верил. Говорил об этом открыто. Даже предсказывал конец монархии.

Городской парламент поручил Аденауэру уделить особое внимание снабжению населения продовольствием. В военное время эта проблема всегда выходит на первое место. Заместителю обер-бургомистра удалось заключить соглашения с рядом крупных крестьянских хозяйств, расположенных в близлежащих районах. Город предоставлял крестьянам семена и удобрения, а они сдавали ему значительную часть урожая. По поручению Аденауэра скупался, где только можно, скот и отдавался на откорм крестьянам. В обусловленное время город получал от них мясные продукты.

Распахали близлежащие земли, принадлежавшие городу и не использовавшиеся до сих пор. Засадили их картофелем, другими культурами и осенью сделали необходимые запасы. Аденауэр ввел в Кёльне карточную систему и рационирование продовольствия. Вначале в Берлине отрицательно отнеслись к кёльнской инициативе. Вскоре, однако, карточки ввели по всей стране.

Благодаря этим мерам Кёльн оказался самым благополучным городом рейха в части снабжения населения продовольствием. Городской парламент полностью полагался на Аденауэра и безоговорочно поддерживал его инициативы. Чиновники магистрата беспрекословно подчинялись ему.

Летом 1917 года обер-бургомистр Вальраф, давно уже не занимавшийся городскими делами, получил желанную должность статс-секретаря министерства внутренних дел в Берлине и освободил свой пост в Кёльне. У членов городского собрания не было сомнений. Обер-бургомистром единогласно избрали Аденауэра.

Сам он в это время находился в больнице после аварии. Служебный автомобиль, когда он ехал из дома в ратушу, каким-то странным образом столкнулся с трамваем. У Аденауэра оказались сломанными скула и переносица, разбита нижняя челюсть, выбито несколько зубов, разорвана в нескольких местах кожа на голове. В крови он пешком дошел до больницы. Оперировали без наркоза — слабые легкие не позволяли дать его. Без единого звука выдержал манипуляции хирургов, а когда все кончилось, упал в обморок.

После операции его и так выделявшиеся скулы стали еще более заметны, как у индейца или китайского мандарина. Изменилась конфигурация лица. Явившись после больницы в свой рабочий кабинет и увидав удивленные лица сослуживцев, Аденауэр, улыбаясь, сказал:

— Не смущайтесь, другой стала лишь внешность, внутри я остался тем же.

Состоялся торжественный акт вступления в должность нового обер-бургомистра. Депутаты выступали с напутственными речами. Общие пожелания чередовались с перечислением практических дел, которые ждали обер-бургомистра.

Аденауэр внимательно выслушал выступления. Их деловой, будничный тон не соответствовал его душевному подъему. Он взял слово. Краткую, энергичную речь закончил так:

— Возможность использовать себя полностью, все силы разума и души, отдать созидательному делу все свои личностные способности — это самое прекрасное, что есть в человеческой жизни. Такую возможность вы мне дали, избрав обер-бургомистром города Кёльна.

Присутствовавшие встретили возвышенные слова аплодисментами.

Избрание обер-бургомистром мало что изменило в рабочем распорядке Аденауэра. Но оно подняло его на новую, более высокую ступень, как деятеля, теперь уже известного за пределами города. Кёльн, один из крупнейших городов Германии, играл немалую роль в формировании государственной политики страны. Отныне Аденауэру нужно было не только заниматься городскими делами, но и участвовать в общеимперских мероприятиях в Берлине.

К сорока годам Аденауэр проявил себя как личность сложившаяся и незаурядная. Обладая неограниченной властью в городе, он не принимал волюнтаристских решений. Он никогда не полагался на импульс, а только на глубокий расчет. У него четко проявлялись национальные черты немцев — склонность к порядку, дисциплине, самоконтролю. К ним добавлялись целеустремленность, настойчивость и высокая работоспособность.

Одаренность Аденауэра не вызывала сомнений у людей, окружавших его. Но в то время мало кто мог предсказать ему большое будущее. Лишь с высоты прошедших десятилетий видно, что основа для крупной политической и государственной карьеры сформировалась у Аденауэра задолго до того, как ему суждено было стать канцлером страны, восстававшей из пепла Второй мировой войны.