Старые, пожелтевшие от времени страницы изданий Отдельного корпуса пограничной стражи через добрую сотню лет доносят до нас их голоса, мысли и заботы, горести и печали, обитателей далеких пограничных окраин, и перед нами постепенно встает образ женщины, волею судьбы оказавшейся на границе – пограничном посту, кордоне или в бригаде, той женщины, которая оставляла обжитое место, родителей, друзей и ради любимого человека устремлялась в неизведанную даль, полную бурь, тревог и сомнений.

Так понимали свой долг многие жены пограничных офицеров – корнетов, поручиков, ротмистров, что и выразила в своем стихотворении одна из них – Оля Герасимова, жена поручика, служившего на северо-западной границе.

Велики были границы России – длинной, извилистой чертой тянулись они с севера на юг, преодолевая лесные чащи и зыбкие торфяные болота, горные отроги и обрывистые берега рек, знойные пустыни Средней Азии и непроходимые таежные массивы Сибири, уходя все дальше на восток, к берегам холодных морей Тихого океана. И также цепочкой тянулись вдоль границы посты, кордоны, пикеты, неотступно следуя за ее причудливыми изгибами, повторяя собой все ее замысловатые очертания. В ночное время их окна светились гирляндами разноцветных огней, обозначая рубежи могучей державы – России. И если бы эти пограничные кордоны не имели офицерских квартир, где хозяйничали женщины, поддерживавшие в них тепло домашнего уюта, то, наверное, эти гирлянды огней светились бы не так ярко.

Жены пограничных офицеров. Как оценить их роль в охране границы – сложном, ответственном и сугубо мужском деле, – границы, самой протяженной в мире и проходящей зачастую по диким, отдаленным местам без дорог, без надежных средств передвижения, населенным людьми иной культуры, непонятными, а то и просто враждебными. Как измерить ту огромную тяжесть, которая ложилась на хрупкие женские плечи в краю суровом и тревожном? И, наконец, как оценить женскую верность, преданность, любовь к своим суженым, которая позвала их в неблизкую дорогу, чтобы все в жизни поделить пополам – и хорошее, и плохое?

А хорошего было не так уж много. Вспомним, что Россия еще только осваивала свои далекие окраины, и основная роль в этом деле отводилась первопроходцам – пограничникам, казакам и другим служилым людям. Особенно тяжелыми условия были на Кавказе и в Средней Азии, о чем свидетельствуют воспоминания современников.

В начале XX века наши пограничные окраины объехал по служебным делам врач пограничной стражи Борис Шапиров. Вот что он писал в своих путевых заметках: «Местность неприветливая, не родная, жизнь в высшей степени монотонная, вокруг да около грабежи, разбои, вооруженные набеги и засады. К тому же вечная борьба со змеями, фалангами, скорпионами, комарами, москитами, которые водятся здесь в огромном количестве».

Это писалось о Закавказье. А теперь послушаем, что он отметил, побывав в Средней Азии: «Условия службы и бытовые условия служащего люда пограничных окраин в Средней Азии тягостны донельзя, жизнь в полном смысле безотрадная, многих лиц она доводит прямо до отчаяния».

И здесь приходилось жить не только пограничному солдату, офицеру, но и женщинам «желанью вопреки, наперекор стихиям».

Но они, эти слабые, хрупкие существа, не падали духом. Внимательно всматривались в пограничную жизнь, наблюдали ее изнутри острым, заинтересованным взглядом, а потом на бумагу ложились четкие поэтические рифмы:

Кто написал эти стихи? Подпись: А. Миленькая. В списках чинов пограничной стражи офицера с такой фамилией нет. Значит, псевдоним? Да, псевдоним, но псевдоним, видимо, не случайный. Наверное, жена неизвестного пограничника была действительно миленькой, очаровательной женщиной, романтичной и мечтательной, оказавшейся с мужем на далеком кордоне, что стоял на берегу Амударьи.

Да, конечно, она была романтичной натурой, тоскующей и томящейся в знойных степях Средней Азии, как птица в клетке. Таким женщинам было особенно тяжко, особенно тоскливо вдали от Родины, друзей…

Но мир женщин границы был столь же непознаваем, сложен и разнообразен, как и сама жизнь. Перед нами другое письмо, тоже написанное женской рукой, но уже в прозе. Как же разительно отличается оно от предыдущего, как бы парящего над мелочами жизни… Письмо без подписи. «Я женщина «свободного состояния», добровольно разделяющая со своим мужем административную ссылку в недрах пограничной стражи, – пишет автор. – Я желаю пролить свет на ту далекую, донельзя разбросанную обстановку и среду, о которой высшее начальство, естественно, узнает лишь по официальным отчетам да коротким и редким смотрам, не имея возможности войти в мелочи этой обстановки, из которых, однако, слагаются жизнь среды и характеры людей, а из них уже и служебная их деятельность на пользу процветания отечества». И она «проливает» этот свет на все: устоявшиеся и уже окостеневшие казенные порядки, формализм, никому не нужную бумажную писанину, бюрократизм и бездушие чиновников в военных мундирах. При этом она напоминает, что:

Мысли, высказанные автором этого письма, оригинальны, звучат своевременно, актуально и злободневно даже сегодня. Говоря о невнимании к офицеру, безразличии к его личной жизни, карьере, она отмечает, что «…самочувствие офицера у нас еще не научились ценить и, односторонне понимая дисциплину, большинство до сих пор желает видеть в офицере и солдате только лишь послушное орудие. Как грустно, что приходится до сих пор цитировать японского генерала Оку: «Основа дисциплины есть справедливое отношение к подчиненным». У нас же до сих пор большинство убеждено, что основа дисциплины – палка…»

Вот так. Действительно, грустно. Неудивительно, что об этом написала женщина. По природе своей женщины более эмоциональны, острее чувствуют несправедливость, невежество, несомневающуюся самоуверенность и бичуют их бескомпромиссно и беспощадно. Не случайно ведь в шахматных партиях у женщин меньше ничьих, чем у мужчин. Особенно резко высмеивалась всякая рутина, как, например, «расписные книги» или «скворешни», в которых они подвешивались на стенах у столов, соединяясь с последними посредством шнурка и сургуча – «очень мило, красиво и делает честь изобретателю».

Дело в том, что в пограничной страже на постах была книга «наряда» на службу нижних чинов и «расписная книга» – для контроля за действиями офицеров. В последнюю записывали итоги проверки охраны границы, осмотры лошадей, оружия и другие результаты работы офицера на посту. Чтобы эту книгу нельзя было вывезти с поста для «липовых» записей, ее приковывали к столу, к подоконнику, стене и закрывали в специальном ящике – «скворешнике», который запирался на замок. Считалось, что это самый надежный способ контроля за деятельностью офицера. На практике же все выходило наоборот. Многие из них делали хорошие записи и создавали о себе мнение дельного офицера – ведь начальство судило о его деятельности по записям в книге.

Практика же показывала, что лучшим средством контроля была не книга, а беспристрастный взгляд начальника, от которого вряд ли что можно было скрыть. Книга же была большим благодеянием для «тунеядцев от службы»: практически ничего не делая, они все же умудрялись заполнять страницы ее записями, свидетельствовавшими об их усердной службе. Другие же офицеры, которые желали служить не книге, а делу и находились там, где действительно нужно было их присутствие, часто у начальства авторитетом не пользовались. Вот почему эта «священная книга», как ее называли офицеры, была объектом для шуток и анекдотов. О ней знали и жены офицеров и тоже иронизировали по этому поводу вместе со своими мужьями.

Хорошая, светлая, просторная квартира. Домашний уют и тепло – все это непременные атрибуты женского счастья, тем более жен пограничных офицеров, у которых лучшие годы, а нередко и вся жизнь, проходят в глуши, где единственное утешение – свой ухоженный, чистый угол, здоровые дети и оттаивающий от забот в своем семейном кругу муж-кормилец. Много ли это? Наверное, не много, но и не мало. И все же долгие годы с тех давних времен мы слышим обиженные женские голоса, жалующиеся на свой неустроенный быт, плохое жилье, отсутствие элементарных удобств.

«Скопившаяся на плоской, глиняной крыше нашего дома дождевая вода беспрепятственно просачивалась в комнату; не помогали ни тазы, ни кастрюли, заботливо поставленные под наиболее струящиеся места, – сетовала одна из жен. – Вся посуда мгновенно переполнялась, и затем по комнатам разливались озера. Замазать крышу или засыпать ее землей ввиду непрекращающихся дождей было бесполезно, да и не безопасно, так как раскисшая от массы воды глина под ногами рабочих только больше дала бы течь. Трое детей, муж и я спали по разным углам, преимущественно у дверей, да и то, собрав все бывшие у нас клеенки, накрывались ими сверху одеял».

Конечно, плохие жилищные условия на границе в тот период были вполне объяснимы: пограничная стража лишь только брала под охрану все новые участки государственных рубежей, которые, естественно, не имели никакой пограничной инфраструктуры. Особенно тяжело приходилось семьям офицеров в Закавказье и в Средней Азии, где они жили в старых казачьих строениях или арендовали квартиры у местных жителей.

На Кавказе, например, большинство пограничных постов располагалось в тузлучных зданиях, построенных из плетня, обмазанного глиною, оставшихся большей частью от казаков в крайне запущенном и ветхом виде, с камышовыми крышами.

В Средней Азии посты и дома офицеров строились из глинобитного кирпича, без деревянных полов ввиду страшной дороговизны дерева и были более или менее приспособлены к жилью. Вот в таких квартирах и жили офицеры со своими семьями.

С тех пор прошло много лет, но, как видим, и теперь имеется еще много мест, где жилье пограничного офицера, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Думается, что это несправедливо по отношению к нашим людям, чей труд, может быть, и не очень заметен, но зато так важен для безопасности государства. И, как говорится, слава богу, что в последнее время, кажется, стали это осознавать. Во всяком случае, если судить по нашим официальным документам, заметен резкий поворот к вопросам социальной сферы, и, надо полагать, офицеры-пограничники скоро на себе ощутят эти благотворные перемены.

Женщины наших пограничных окраин, конечно, понимали, что новое благоустроенное жилье не вырастет по мановению волшебной палочки по всей границе, и они терпеливо ожидали лучших времен. И все же одно обстоятельство вызывало у них крайнее возмущение. А дело заключалось вот в чем.

По роду своей службы пограничному офицеру вместе с семьей приходится часто менять место жительства, а любой переезд связан со сменой квартиры. Как говорится, только обжился, привел в порядок квартиру – переезжай на новую. И каждый раз все начинается с ремонта. Хорошо еще, если перед вами квартиру занимала аккуратная хозяйка, а ведь бывает совсем по-другому.

«За короткое время служения в пограничной страже, – пишет Ольга Ляшкова, – моему мужу как младшему в бригаде часто приходилось переезжать с места на место, из отряда в отряд. Боже мой! Какие квартиры и вещи приходилось нам принимать! На Кавказе при каждой казенной квартире полагаются казенные домашние вещи, как то: кровати, комод, буфет, гардероб, кухонная посуда, столы, стулья и т. д. Переехав в один из отрядов, мы все эти вещи нашли в таком жалком виде, что даже починить их не было никакой возможности. В комоде, где обыкновенно хранится белье, все ящики были покрыты слоем какого-то уже протухшего сала, выскрести и вымыть которое не было возможности; у обеденного стола отломаны ножки; в таком же виде и стулья».

Часто, часто приходилось женам пограничных офицеров сетовать на принимаемые в «ужасном виде» квартиры. Поиски печника, плотника в отдаленной местности – дело не простое. Вот и приходилось по три-четыре месяца жить в грязных, запущенных квартирах. Почему же, спрашивали женщины, каждый раз, обустраиваясь на новом месте, надо ставить новые печи, двери, замки, ручки и прочее? Разве в этом же самом не нуждались те люди, которые жили до нас? И предлагали: «Если некоторые офицерские семьи не имеют этих нравственных начал и им нужен закон, то пусть хоть этот закон обяжет их относиться к казенным квартирам подобающим образом…»

Такая уж доля выпадала женам пограничных офицеров – устроить из казенной квартиры уютный, семейный уголок. Трудна же это была задача, когда вместо ухоженной квартиры они получали полуразграбленные, обшарпанные «коптильни», «каптерки» и т. п. В таких случаях их возмущение на людей равнодушных, неаккуратных и подлинных «нерях» становится понятным.

В феврале 1912 года по корпусу пограничной стражи вышел приказ, который требовал, чтобы в казенных квартирах господ офицеров и чинов корпуса не проживали лица, ничего общего не имеющие ни с членами их семей, ни с их прислугой. Пожалуй, ни один приказ по пограничной страже не вызвал столько противоречивых суждений и споров и не наделал столько шума, как этот. Чтобы понять подоплеку этого приказа, необходимы некоторые пояснения.

Дело в том, что далеко не все женщины, ставшие женами пограничных офицеров, разделяли трудности их службы на границе. Многие, очень многие из них предпочитали оставаться дома, у родителей. Получая от мужа деньги, они зачастую нигде не работали и устраивали свою жизнь как могли: путешествовали за границу, отдыхали на море, на водах и т. п. И это продолжалось не один год, а иногда десять, пятнадцать, двадцать и более лет. Выпутаться из этой ситуации офицеру было нелегко: бракоразводный процесс стоил очень дорого, и если супруга не давала согласия на развод, то он мог продолжаться десятилетиями.

А жизнь не стояла на месте. У офицеров под видом экономок и прислуг в квартирах появлялись женщины и, естественно, дети, создавалась фактически новая семья. Таких женщин, чья совместная жизнь с офицером не была освящена таинством брака, называли «нелегальными» женами. Они были приняты в обществе, в офицерском собрании, но «законные» жены пограничных офицеров относились к ним свысока, как к людям второго сорта. «Нелегальные», естественно, платили тем же. Вот почему приказ от 8 февраля 1912 года в «легальной» части жен офицеров был встречен с явным одобрением.

На самом же деле приказ, о котором идет речь, оказался очень жестоким. Многие новые семьи, существовавшие уже по десять-пятнадцать лет, ощутили на себе всю его неприглядность. «Нелегальные» жены были с позором изгнаны из квартир офицеров. Некоторые начальники проявили высшую степень грубости и выказали в данном случае такое рвение, которого так не хватало им в исполнении других приказов, гораздо более существенных для интересов службы, но более трудных для исполнения. В результате положение многих офицеров оказалось таково: сам живет на границе, на посту, а семья («нелегальная») или далеко в городе, если негде было поселиться поблизости, или же ютится в какой-либо деревушке.

Вот так и приходилось жить либо на два дома, либо в саклях и туркменских кибитках, терпя невероятные лишения и унижения, лишь бы не оставлять одиноким своего мужа и отца детей, страдая морально и материально.

Законные, или «легальные», жены торжествовали. Как писала одна из них, госпожа Эхо: «Я приятно удивилась и обрадовалась, так как приказ этот, осуждая нелегальное сожительство чинов корпуса, решает такой серьезный и давно ожидавший своей очереди вопрос».

В ответ посыпались резкие возражения со стороны мужчин. «Скажите, госпожа Эхо, удавалось ли Вам когда-нибудь видеть горькие слезы, льющиеся у ненавистных Вам «нелегальных», слезы, вызванные исключительно ненормальным их положением и оскорбительным к ним отношением? Надо полагать, что не удавалось, так как иначе Вы не написали бы тех жестоких строк, которые вышли из-под Вашего пера», – писал один возмущенный ротмистр.

В целом же общественное мнение склонялось к тому, чтобы считать нелегальную жизнь офицера и его нынешней жены большим несчастьем, которое принималось ими сознательно ради любимого человека, и что они должны терпеливо нести свой крест до тех пор, пока у них не появится возможность заключить законный брачный союз. За свое счастье и место под солнцем надо было бороться. Все знали, что женитьба пограничного офицера большей частью является актом случайным и скоропостижным, так как условия службы не давали ему ни времени, ни места приглядеться к избираемому им другу.

Но жизнь продолжалась, снисходительно поглядывая на усилия людей втиснуть ее в рамки приказов и инструкций. Жены пограничных офицеров создавали в своих казенных квартирах домашний уют, растили детей, разводили уток, гусей и индюшек и… писали стихи о своей женской доле «в недрах» пограничной стражи.