Комментарии и комментаторы

В книге «Другая история литературы» мы посвятили отдельную главу примерам так называемых средневековых анахронизмов. Пришло время вернуться к этой теме. Здесь мы, воспользовавшись статьей В. А. Иванова «Анализ системных противоречий в традиционной версии хронологии мировой истории», приведем случаи, когда литературные тексты противоречат официальной версии истории.

В. А. Иванов пишет: «Документы, относящиеся к эпохе до XVI в., всем своим массивом противоречат традиционной хронологической версии и, естественно, никак ее подтверждать не могут».

Это, в общем, не секрет для историков.

Один из них, Бернар Гене, рассказывает, как в XV веке погруженный в книжную премудрость профессор парижского университета и епископ Камбрейский Петр д’Альи восклицал:

«Орозий, Исидор и другие античные космографы почти ничего не говорят о французском королевстве, возникшем в Галлии. А между тем ныне это наиболее могучее из всех королевств Европы. Ни слова о его столице, Париже, где изучение божественных и человеческих наук мощно просвещает мир. Ни слова и о других городах сего королевства, ни о землях, его окружающих, таких как Лотарингия, Льеж, Эно, Камбре, Брабант и Фландрия, где так много городов и селений, богатых и густонаселенных».

Античные космографы не желали писать о Париже!.. Негодование ученого XV века кажется ныне странным. Не было Парижа, вот и не писали. Но странно и другое. Петр д’Альи относит к античным космографам (географам) не только Орозия, жившего в V веке, но и Исидора Севильского, жившего, по нынешней периодизации, отнюдь не в античности. И вот современный историк делает вывод, что Петр д’Альи все напутал. Ведь

в этой ситуации Бернар Гене – исследователь, а историк XV века Петр д’Альи – объект изучения.

А в нашей книге объектом изучения оказываются историки любых времен. Ученый XV века отмечает, что «античные космографы» почти ничего не писали о французских городах, и это выдает его, как «путаника». Посмотрим же, о чем пишет ученый ХХ века. Читаем у Гене:

«Если в XIII веке карта еще изображала Трою или Александрийский маяк, то это не означало, что автор не знал об их исчезновении с лица земли, просто, желая помочь своим читателям, он на одной и той же карте рисовал города и памятники как нынешних, так и минувших времен».

С точки зрения картографа XIII века путаником оказывается Гене. А что, собственно, он сделал? Просто выдал свое собственное мнение за мнение человека XIII века. Тот почему-то все еще изображал на карте Трою, исчезнувшую с лица земли за два тысячелетия до него. Надо же как-то объяснить, зачем он это делал. Причем совершенно непонятно, как можно помочь читателю (или путешественнику), рисуя на карте то, чего уже давно нет.

Затем Гене сообщает такой факт: «Еще в XVI веке историки придерживались традиционной периодизации. В истории мира следовали друг за другом шесть веков или четыре империи… Четвертой империей была Римская империя, и она еще существовала». И тут же добавляет, что шестой век начался с рождением Христа и длился безостановочно. Но ведь так «думали» не в I веке, когда родился Иисус по нынешней хронологии, и не в VI веке от Рождества Христова, а, как сказал выше сам Бернар Гене, в XVI веке!

Историки любят толковать мнения средневековых авторов, но не любят, чтобы толкования шли вразрез с их концепцией. В качестве примера мы вам расскажем историю перевода Книги Эпарха.

Книга Эпарха – это сборник законодательных актов, регламентирующих деятельность средневековых цеховых организаций ремесленников в Византии. Считается, что книга написана в IX или в начале Х века императором Львом VI Мудрым и опубликована в 912 году. Существуют всего две ее рукописи: женевская XIV века (по синусоиде – одна линия с Х «византийским» веком) и софийская XVI века. Никаких рукописей Х века, естественно, нет в природе.

Более девяноста лет назад, в 1916 году, В. Зиборовский перевел эту книгу и написал:

«Политико-социально-экономический характер книги Эпарха при сравнении с цеховыми институтами XIII в. Западной Европы, главным образом Италии, говорит за то, что памятник этот относится к 70-м годам XIII столетия, а не к Х в.».

Как отнеслась наша отечественная византинистика и к этому наблюдению, и к переводу в целом? А вот как: «Работа Зиборовского вызывает крайнее недоумение во всех отношениях. Автор приступил к делу без знания рукописей, содержащих книгу Эпарха, научной литературы вопроса и знания греческого языка, а самое главное, без умения взяться за дело: ставить вопросы, собирать материалы для их разрешения, стройно вести рассуждения, делать выводы и т. д.; даже цитировать чужие мнения он не умеет».

Какие слова! Это – достойный пример одного из методов «борьбы» с не устраивающими скалигеровцев мнениями.

Анна Комнина в XII веке пишет в своей «Алексиаде» о первом применении в боевых действиях фаланги, будто живет не в Византии, а в Древней Греции. Она же упоминает некоего Великого Александрийца, создавшего теорию движения небесных тел и написавшего первые работы по астрологии. Да ведь это Птолемей!.. Анна говорит, что астрология – новейшее изобретение, которого не знали древние. Но дочь византийского императора, в отличие от В. Зиборовского, не удостоилась от историков даже такой отповеди, какую получил он.

Вообще ее «Алексиада» практически во всем противоречит традиционной версии истории. Здесь, помимо описания деятельности Птолемея как современника, дается подробный рассказ о казни богомила Василия, и этот рассказ во многом совпадает с евангельским описанием страданий и смерти Иисуса Христа, причем Анна Комнина, многократно поминая античных языческих богов, ни разу не упоминает имени самого Иисуса. Интересно, что библеисты усматривают в Евангелиях «поздние вставки» именно этих, записанных первоначально Анной эпизодов, связанных с последними днями Христа.

Не только в Византии, но и в средневековой Западной Европе Иисуса воспринимали едва ли не как современника. В книге Иоанна Хильдесхаймского «Легенда о трех святых царях» (трех евангельских волхвах, явившихся к рождению младенца-Иисуса), написанной в XIV веке, когда должны бы уже грамотные люди знать евангелия, действует некий пресвитер Иоанн. Причем его партнерами-волхвами оказываются татарский царь и султан, платящий дань Иоанну, а также рыцари и другие средневековые персонажи:

«И вот трое блаженных царей поставили над всеми правителями, князьями, вельможами, епископами, священниками и народом святого патриарха Фому и пресвитера Иоанна владыками и управителями духовных и мирских дел на вечные времена…»

В повести описываются европейские монеты, по мнению автора, имевшие хождение в Иудее во времена Христа:

«Но да не будет никто обманут и введен в заблуждение тем, что сии тридцать монет зовутся серебренниками, как то записано и в Евангелиях, ибо они были из чистейшего аравийского золота. Однако все их называли серебренники. Подобно тому золотые монеты назывались в то время еще дукатами, талерами, рейнскими гульденами и ноблями. Вид свой, название и чекан сохранили они в тамошних землях со времен Авраама и до той поры, как Веспасиан и Тит разрушили Иерусалим».

Известнейший средневековый рыцарский роман «Амадис Гальский» начинается словами: «Вскоре после страданий и смерти нашего Спасителя, Иисуса Христа, царствовал в Малой Бретани король по имени Гаринтер. Старшая дочь была замужем за шотландским королем Лонгвинусом».

Это «перемешивание» античности и Средневековья было очень широко распространено. Оно хорошо заметно не только в литературе, но и в живописи. Художники XV столетия, которых в сегодняшнем искусствоведении часто называют «эклектичными кватрочентистами», изображали классическую античность в средневековом обрамлении: рыцарь Иисус Христос, доблестный рыцарь Александр Македонский и так далее.

Однако средневековая историография не знала достижений античной историографии, что в первую очередь связано, как говорят историки, с неизвестностью основной массы античных источников. (Полагаем, они еще просто не были написаны.) В то же время античность вылезает в средневековых хрониках изо всех щелей!

«В рамках традиционной историографии это удивительно, – пишет В. А. Иванов. – Античные тексты согласно этой теории повсеместно переписывались средневековыми монахами вместо того, чтобы сжигаться в соответствии с христианской доктриной уничтожения языческих источников; причем в связи с отсутствием до XIV в. бумаги рукописи писались на дорогостоящем пергаменте; ГДЕ монахи доставали этот материал, остается загадкой. Аристотель стал известен в Европе не ранее XIII в., а повсеместное незнание Европой греческого языка вплоть до XV в. в науке давно стало общим местом. История до XV в. была служанкой богословия, и ни о какой античности речи быть не могло. Тем более удивительна теория о массовом переписывании античных текстов…

… Византийские хроники XI–XII вв. начинали обзор мировой истории с кесаря Августа, не упоминая Юлия Цезаря вовсе, а вся римская история излагалась крайне схематично и конспективно. Август кесарь считался фигурой легендарной».

Джованни Виллани (XIV век) пишет об осаде римлянами Фьезоле:

«Когда Катилина узнал, что римляне собираются осадить его во Фьезоле, и что Антоний и Петрей уже вступили на Фьезоланскую равнину в долине Арно, Аметелл, возвращаясь из Франции с тремя легионами, находился уже в Ломбардии, он решил, не дожидаясь понапрасну помощи от своих из Рима, избежать опасности быть запертым во Фьезоле и идти во Францию… Во главе войска поставили следующих вождей: графа Райнальда, Цицерона, Тиберина, Макрина, Альбина, Гнея Помпея, Цезаря, Камертина Сезия и графа Тудертина, то есть Тоди, из отряда Юлия Цезаря».

Историк комментирует: Франция – это Галлия. Но несколькими страницами раньше сам Виллани, не дожидаясь комментариев, сообщает, что «от латинского названия племени произошло имя Галлия, а от народного – Франция, так что людей, когда-то называвшихся франками, стали звать французами».

В XV веке мы находим среди живых многих древних персонажей, прежде всего из числа историков. Именно в это время жил Тито Ливио до Форли, известный историк; мы встретим его в одной из следующих глав в таком тесте: «… жизнеописание короля Генриха V, созданное в XV в. приглашенным в Англию итальянцем Тито Ливио…»

Одновременно с этим Тито Ливием, в 1397–1463 годах жил и Катон Сакко, которого его современник Лоренцо Валло называет «древним»: «А вот появляется и Катон Сакко, и с ним Гуарино из Верон, прибывший сюда накануне из Феррары. О них я мог бы сказать так: Катон именно тот, кого я без колебаний ставлю среди самых красноречивых древних юристов, а также оратор обстоятельный и серьезный».

Очевидно, слово «античный» неправильно переведено как «древний»; при правильном переводе Катон оказывается просто византийцем, греко-римским автором зрелого Средневековья. А «традиционный» античный Катон жил во II веке до н. э., это по нашей синусоиде линия № 7, на которой расположен и XV век, времена Лоренцо Валлы, Катона Сакко, Тита Ливия.

Традиционная история, составленная из сведений, почерпнутых из книг вроде той, что написал «древний» Тит Ливий, утверждает, что сыном Аскания, внуком Энея, был Сильвий. Казалось бы, мелочь. Мало ли кто был чьим сыном. Но комментаторы Тита Ливия поясняют, что «династия Сильвиев была придумана римскими авторами, чтобы заполнить 400-летнюю лакуну (как получилось по их расчетам) между датами падения Трои и основания Рима». Хорошенькое дело! Зачем же вы, господа профессора от истории, продолжаете преподавать о «древнем Риме» и Трое с их ложной хронологией?

Вообще Ливиев в длиннющей традиционной истории можно найти много. Просто Тит Ливий («Почтенный Ливиец»). Тит Ливий Падуанский. Тито Ливио из Форли. Что общего у этих людей? Один пишет про Соломона, другой – про Сулеймана… Историкам этого достаточно, чтобы не рассматривать версию о хронологической ошибке.

Причем и с Соломоном неувязки. Так, во всех дошедших до нас списках «Задонщины» (конец XIV века) сказано:

«Земля, земля Русская, теперь бо еси за царем Соломоном побывала», а в Кирилло-Белозерском списке написано, что она «как еси доселева за царем за Соломоном, так буди и нынеча за князем великим Дмитрием Ивановичем».

В сборник «Летописец Еллинский и Римский» входят «Повесть о гибели Трои» Дареса и Диктиса и «Иудейская война» Иосифа Флавия. Обе – с реалиями XV века, когда и составлен «Летописец…». Здесь немало и других удивительных «древних» сообщений! А мы прежде всего обратим внимание на историю деления римского общества на «ипподромные» партии венетов и прасинов. Эти партии получили историческую известность в связи с мятежом Ника в VI веке, произошедшем в Константинополе. Возникновение партий, между тем, возводится к самому началу Рима (VIII до н. э.). А свое название партия венетов получила, оказывается, от Венеции, заложенной существенно позже и «начала Рима», и восстания Ника! «Летописец…» сообщает:

«… А венета прозваша от Венетискыя земля, яже есть под римскою властию, велика земля именемъ Венетия, а неиже есть митрополит Акулиа, от неяже идеть синии шаръ ризамъ, и притче къ земленеи чясьти. Съвокупивъ праслину белую чясть, еже есть воздухъ, елма работаеть земли и красить ю, даждь пущая, а къ воднии, к венету причте червьленую чясть, якоже есть огнь, елма възоврит вода, огню работающи еи, и огнь водою угашаеться».

Комментарий историка: «Фантастична этимология именования венетов, будто бы произошедшего от топонима Венеция». Повторяем свой вопрос: зачем учите студентов фантастической хронологии?

К другому месту из «Летописца…» дан такой комментарий: «Здесь… в перечень пап ошибочно включены Павел и, вероятно, константинопольские патриархи – Стефан I (886–893) и Фотий (858–867 и 877–886)». Нас умиляет слово «ошибочно». Историк точно знает, что у авторов хроники «правильно», а что – «ошибочно», и где переписчик переписал верно, а где «испортил».

В «Летописце…» немало анахронизмов и географических курьезов. Так, Галлия называется Галилеей: «Слышавь Уаленьтианъ, пръвыи светьникь римскыи, премерную дързость, бояся рещи Атилови, иде къ Алариху в Галилею, ратнику румомъ сущу…» И это не единственный пример.

Отождествления исторических персонажей сплошь и рядом. Так, в тексте писано: «В лета же царства Дариева, сына Кирова…» Комментарий историка: «Здесь, как и далее, Дарий именуется сыном Кира, хотя фактически он не был с ним в родстве». Оказывается, сыном Кира был не Дарий, а Камбиз II. Современные историки это точно знают. То ли они древнеперсидский ЗАГС отрыли, то ли еще что.

Причем, по утверждению хронистов, Артаксеркс – второе имя Дария, а согласно Энциклопедическому словарю Артаксеркс (I) правил в 465–425/4, а Дарий – в 522–486 годах до н. э. У Георгия Амартола есть специальное обоснование, почему под именем Навуходоносора (якобы 604–562/1 до н. э.) следует понимать Камбиза (якобы 529–523/2 до н. э.), а в хронике Малалы с Камбизом отождествлен Дарий. Но историкам ни обоснования одного, ни отождествления другого ни к чему. А так как у них ничего не связывается по эпохам, Навуходоносоров и Артаксерксов получается много.

Вот еще примеры забавных комментариев.

Аммиан Марцеллин (ок. 330 – ок. 400) в своей «Римской истории» упоминает сарацинов как воинственный народ, живший от Ассирии до порогов Нила и Нубии. По традиционной истории, сарацины отождествляются с арабами, но вот беда: считается, что до VII века арабы не были знакомы европейцам. Не мог их знать и Марцеллин, и потому комментатор пишет, что под сарацинами тот имеет в виду не арабов, а бедуинов. Берем в руки Энциклопедический словарь, читаем: «Бедуины – кочевые арабы-скотоводы». Кто же все-таки населяет Марцеллинову историю? Получается, что арабы, которые… не арабы.

Тот же Аммиан Марцеллин рассказывает буквально гарун-аль-рашидовскую историю про римского принца Цезаря Галла:

«В сопровождении нескольких товарищей, носивших под платьем оружие, он шатался по вечерам по харчевням и людным перепутьям и, вполне владея греческим языком, расспрашивал каждого, что он думает о Цезаре. И он смело проделывал это в городе, где ночное освещение улиц почти равнялось дневному свету».

Понятно: в прекрасно освещенном по ночам Древнем Риме каждый мог понимать только древнегреческую речь. Но это еще не все! Родной нашей, привычной до судорог истории известно, что этим древним языком вполне владели не только посетители ночных харчевен Древнего Рима, но и средневековые византийцы XIII–XV веков. Они применяли его в частной переписке:

«Писанные по рецептам риторики, враждебной собственным именам, конкретным деталям и техническим терминам, – пишет историк Р. Ленертц, – византийские письма дают нам образ эпохи в деформирующем зеркале классической античности. Трибалы заселяют Сербию, мизийцы – Болгарию, а персы, владея Малой Азией, угрожают свободе эллинов. Во всей этой обширной корреспонденции лишь несколько иностранных слов (таких, как кардинал) могли бы сбить с толку современника Перикла».

Наверное, средневековые византийцы это нарочно делали. Переписывались между собой так, чтобы сбить с толку древнего грека Перикла, а заодно историка ХХ века Ленертца. Но Ленертц их козни разгадал, и Перикла в обиду не даст!

О, сколько вопросов порождает история – казалось бы, до блеска облизанная за четыре столетия, прошедших после Скалигера!

Куда делся древнегреческий фольклор: сказки, песни, предания и легенды (не о богах и героях – это литературные мифы, а о простых людях)? Каким образом греческие сказки попали в арабский сборник «1001 ночь»? Почему история Древнего Рима полностью отсутствует в византийских хрониках, излагающих мировую историю от Адама? Почему памятник Ромулу и Рему был установлен в Константинополе? Почему не сохранился древнеримский фольклор, а в итальянском средневековом фольклоре, напротив, масса античных реминесценций?… И не только в фольклоре, но и в литературе!

В XVI веке Андроник Транквилл Парфений, он же Франо Андриевич (1490–1571), пишет классической латынью «Молитву ко всеблагому, всемогущему Богу против турок, общих врагов христиан». Бог, согласно Андронику, обитает на Олимпе. Выделенные в тексте слова объясняются ниже:

А вот и комментарии, выполненные под ответственной редакцией одного из лучших отечественных латинистов, Ю. Ф. Шульца:

« Систр – трещотка, род кастаньет; употреблялась в Египте для богослужений в честь Изиды и для военных сигналов. Кераст – рогатый змей с о-ва Кипра (миф.). Веста – богиня домашнего очага и чистоты семейной жизни у римлян. Здесь имеется в виду Богородица… Скифские смарагды (изумруды) считались наилучшими из всех, а Скифия, особенно Рифейские (Уральские) горы, славились минеральными богатствами. Геката – здесь – Луна… Твердыня куретов – о-в Кипр, где, по мифу, жрецы (куреты) скрыли от Урана младенца Зевса. В XVI в. – владение венецианцев. В 1571 г. захвачен турками».

Следующий эпизод из приведенного стихотворения XVI века:

– комментируется так: турки желают достичь «западных берегов океана, где обитали Геспериды, хранители золотых яблок. Здесь – берега Португалии. Ибер – р. Эбро. Бетис – р. Гвадалквивир. Фула (или Туле) – полубаснословная страна на крайнем Севере Европы».

Если свести концы с концами, можно прийти к мысли, что одной из противостоящих сторон в Пунических войнах III–II веков до н. э. были турки. По синусоиде это линии № 7 и 8, как раз XV–XVI века и война, описываемая латинянином Андроником Транквиллом.

Перечислим еще немного странностей.

Лоренцо Валла в XV веке, анализируя культурную ситуацию в современной ему Италии, совсем не упоминает ни Данте, ни Петрарки, ни Боккаччо, заложивших основы итальянской культуры. Никколо Макиавелли в XVI веке в своих обстоятельных исследованиях по управлению государством («Государь» и «Рассуждение о первой декаде Тита Ливия») ни разу не упоминает Августа, хотя менее значительные правители удостаиваются пристального внимания. Сам Скалигер в списке правителей Рима, написанном в XVI веке, называет Юлия Цезаря – Гаем Юлием Ромейским.

Средневековые авторы не знают имен тех, кого должны бы знать, а древние зачастую упоминают то, чего не могли знать. Географ Страбон якобы в I веке не описывает ни Помпеи, ни Стабию, ни Геркуланум, хотя при его жизни они еще должны были существовать. Зато вот что он сообщает о Равенне:

«Самый большой город на болотах – Равенна, построенная целиком на сваях и прорезанная каналами, так что проходить там можно только по мостам и на лодках. Во время приливов в город поступает немало морской воды, так что все нечистоты вымываются морем через каналы и город очищается от дурного воздуха».

Но древнейшие постройки Равенны датируются V–VI веками н. э., то есть через полтысячелетия после смерти географа, а основная часть города построена вообще в XII–XV веках. К тому же город стоит в семи километрах от берега Адриатического моря на единственном канале, откуда здесь мосты и лодки? Возможно, описана не Равенна, а Венеция, построенная на 118 островах, разделенная 150 каналами, через которые переброшено 422 моста? Но и она появилась позже жизни Страбона! В путеводителях, изданных для туристов, сами венецианцы сообщают в подробностях, как группа молодых людей во главе с Анжело Партечипацио переселилась с материка на острова Ривоальто и основала город Венецию. И было это в 810 году вполне нашей эры.

Если теперь перекинуться с христианского Запада на мусульманский Восток, то и тут мы найдем тьму анахронизмов. Вот как средневековый мусульманин Абенамар обращается к своей возлюбленной:

Комментарий современного специалиста: «Песнь Абенамара Галиане имеет книжный характер, насыщена чуждыми маврам данными греческой мифологии и кончается мольбой к языческим богам – что маловероятно в устах мавританского рыцаря. Во времена Переса де Иты такого рода нарушения местного колорита и анахронизмы никого не смущали».

Не знаем, как там было во времена Переса де Иты, а наших историков вообще ничего не смущает. Если писатель Средневековья пишет что-то, не совпадающее с мнением историка, то на его книгу не обращают внимания; его «фантазии» не считают относящимися к сути дела. Но так думают историки, а мы полагаем, что все тексты в равной степени отражают представления своей эпохи.

Логично предположить, что все, о чем пишет Макиавелли и что составляет основу его представлений о мире и прошлом, он вычитал у «древних» (тех, кто жил лет за сто – сто пятьдесят до него, то есть у дедов и прадедов), но иногда он вспоминает и отцов:

«В древности могучим средством удерживать солдат в повиновении были религия и клятва верности, произносившаяся перед выступлением в поход; за всякий проступок им грозила не только человеческая кара, но и все ужасы, какие может ниспослать разгневанный Бог. Эта сила наряду с другими религиозными обрядами часто облегчала полководцам древности их задачу, и облегчала бы ее всюду, где сохранился страх Божий и уважение к вере. Серторий уверял свои войска, что победа обещана ему ланью, которая внушается богами; Сулла толковал им о своих беседах со статуей, увезенной из храма Аполлона, а во времена отцов наших Карл VII, король Французский, воевавший с англичанами, говорил, что ему подает советы девушка, ниспосланная Богом, которую всюду называли Девой Франции и приписывали ей победу.

Полезно также возбудить в своих солдатах пренебрежение к противнику; так поступал спартанец Агесилай, показавший своим солдатам нескольких персов голыми, дабы его воины, увидев эти хилые тела, поняли, что таких врагов бояться нечего. Другие вынуждали своих воинов к бою, заявив, что единственная надежда на спасение – это победа. Последнее средство – самое сильное и лучше всего развивает в солдате стойкость. Стойкость эта еще укрепляется любовью к родине, привязанностью к вождю и доверием к нему. Доверие же создается хорошим оружием и боевым строем, одержанными победами и высоким мнением о полководце. Любовь к родине дана природой, любовь к вождю создана его талантами, которые в этом случае важнее всяких благодеяний. Необходимость многолика, но она безусловна, если на выбор остаются победа или смерть».

Похоже, что во времена Макиавелли Жанну д’Арк не считали исторической личностью. Итальянский политик проговорился: если уж Жанна для него не более чем религиозный символ, кто же в таком случае Ганнибал, Сципион? Литературные герои, кто же еще. Историческая «реальность» средневековья (Чингисхан и прочие подобные) его не интересует. Ему вполне достаточно жить среди вымышленных народов «древности» – парфян, этрусков, самнитов и прочих. Объяснение этому очень просто: Чингисхан на деле не реальнее царя Дария.

Жанна д’Арк такой же миф, как Робин Гуд, Вильгельм Телль или Иван Сусанин. В этот же ряд попадает и Чингисхан. Историки это скорее всего понимают, но никогда не поднимут скандала. «А зачем раскачивать лодку?» – спросят они. Ведь на ней так тепло и уютно. Однако вот вам факт: представления Макиавелли о недавнем прошлом сильно расходятся с мнением современных историков.

Среди прочего не соответствуют современным и представления людей XV–XVI веков о том, насколько давно появилась письменность. Уже упомянутый Лоренцо Валла в своей знаменитой работе «О красотах латинского языка» утверждал, что: «Книги мои имеют перед латинским языком больше заслуг, чем все, что было написано в течение 600 лет по грамматике, риторике, гражданскому и каноническому праву и о значении слов». Очевидно, он полагал, что латинская литература существует всего 600 лет! И речи нет о «древнем Риме».

Шекспир (1564–1616) в своем 59-м сонете также говорит о пятисотлетнем существовании письменности; не больше времени прошло, по его мнению, и со дня пришествия Иисуса Христа. При переводах на современный английский и на другие языки этот, с позволения сказать, «ляп» гения пытались «замазать». Некоторые из переводчиков его проигнорировали, списав на анахроничность эпохи, другие пытались «исправить» сонет, подогнав число лет к сегодняшним представлениям. В переводе С. Я. Маршака оставлены шекспировские «пятьсот лет», но убрано «начало письменности»:

В переводе А. М. Финкеля хронологическая «ошибка» исправлена:

Наиболее близок оригиналу перевод Сергея Степанова:

В любом случае Шекспир, без сомнений, отражал в творчестве своем представления эпохи и в поправках современных переводчиков не нуждается. Хотя нельзя не отметить, что за четыреста лет, прошедших после Шекспира, английский язык изменился весьма существенно. За эти столетия изменился и русский язык, да и не за четыреста, а за двести – даже Пушкина приходится комментировать! Так давайте же коротко осветим для себя интереснейшую и преогромную тему – историю развития языков.

 

Языки истории

Наука отличается от не науки тем, что любой опыт должен быть воспроизведен в тех же самых условиях с тем же самым результатом. В этом смысле лингвистику нельзя считать наукой в строгом смысле слова, ведь повторить опыт развития языков невозможно.

Раскроем книгу, где описано Средневековье. Ее герои и разговаривать между собой должны на «средневековом» языке.

«Жил некогда герцог Фландрии и Артуа, Гримальд по имени. Его меч назывался Экесакс. Его кастильский конь носил кличку Гуверйорс. Не было, казалось, князя на свете, о коем Господь пекся бы благосклоннее, и взгляд Гримальда смело облетал его наследные земли с богатыми городами и сильными крепостями…»

Это – стилизация, роман Томаса Манна «Избранник». Если бы вам сказали, что здесь описана античность, вы бы не поверили. Наднациональное, но, несомненно, западноевропейское Средневековье с довольно неопределенными хронологическими рамками и с особой языковой средой, где комически, по словам автора, переплетаются старонемецкая и старофранцузская речь, а иногда встречаются и английские слова.

А где же латынь?… В массе своей наши современники полагают, что она «осталась» в римской античности, а в эпоху Возрождения этой самой античности, будучи «вспомнена» некоторыми наиболее продвинутыми учеными, хоть и стала модной, но применялась в основном ботаниками, выдумывавшими названия для растений, и медиками при выписывании рецептов. Однако вот что пишет о латыни лингвист Л. Г. Степанова в книге «Итальянская лингвистическая мысль XIV–XVI веков»:

«Европа XIV–XV вв. как культурное целое продолжала оставаться латиноязычной… Образованные итальянцы (т. е. читающие и пишущие по-латински)… считали латинский язык высокоразвитым языком своего народа («наших отцов-римлян»)».

Тут современный ученый-лингвист прямо указывает, хоть и не догадываясь об этом, что высокоразвитый латинский язык XIV–XV веков был создан предшествующими итальянцами «античного» периода, то есть этот период приходится на XIII – начало XIV века. Эти века мы и можем отметить, как время итальянских «отцов-римлян». А чтобы нас не заподозрили в подтасовках, дадим слово Лоренцо Валле (1405 или 1407–1457), римлянину по рождению:

«Никто не обогатил и развил свой язык так, как сделали это мы, которые, не говоря уже о той части Италии, что называлась некогда Великой Грецией, не говоря о Сицилии, которая тоже была греческой, не говоря обо всей Италии, чуть ли не на всем Западе и в немалой части Севера и Африки, превратили язык Рима, называемый также латинским… я бы сказал в царя над всеми остальными».

Эти слова объясняют всё. Оказывается, в эпоху Возрождения латинский язык не «возрождали», предварительно по какому-то наитию «вспомнив», а создали из своего языка, развили и превратили в царя над всеми остальными. И это утверждает современник!

В Средневековье два заметных события потрясли мироустройство: в XIV веке таким событием стала пандемия чумы, а в XV веке – потеря Царьграда (Константинополя), переход византийских земель к мусульманству, массовые перемещения людей. Естественно, что такие катаклизмы повели к потере части информации о прошлом, а также и к перемешиванию информации из разных частей света. Возможно, по этим вехам – чума и потеря Царьграда, и разделилась история на «древний», «старый» и «новый» периоды. А когда Скалигер присвоил этим периодам высчитанные им даты, появилась основа для дальнейшей хронологической путаницы.

Уже в XVI веке начались споры: откуда латынь появилась и в каких «отношениях» она с национальными языками. Против засилья латинского языка выступили Пьетро Бембо, Джироламо Муцио и Александро Читолини. Им оппонировали Франческо Беллафини, Челио Калькапини, Рамоло Амасео, Карло Сигонио, Франческо Флоридо. Спероне Сперони написал «Диалог о языках» (1542), который сыграл значительную роль в полемике. Защитником латыни выступил известный учитель латинского и греческого языков Лаццаро Бонамино, а Пьетро Помпонацци изложил компромиссную точку зрения на латинский язык, как на язык образованных людей всего европейского мира. На это Муцио возразил, что в большинстве стран – во Франции, Испании, Греции, Турции и других, за исключением Германии и Англии, население лучше понимает итальянский язык, чем латинский.

Итальянскими считались тосканский или ломбардский языки, но не римская латынь. «Латинисты» же полагали, что итальянский (тосканский) язык – просто испорченная латынь, смесь из латинской и разноязычной лексики в сочетании с примитивной грамматикой, что-то вроде креольского языка, сложившегося в определенной ситуации двуязычия (латино-германского) в Италии.

«Что же это за язык, – восклицал Ф. Флоридо, – в котором у имени существительного всего два окончания: окончание единственного числа и множественного, как будто мы в Африке или Скифии».

Он выделял три периода развития «хорошей» латыни: архаический (Плавт), классический (Цицерон) и серебряный (Плиний Старший), и признавал сосуществование книжной и разговорной (народной) латыни. Датировок Ф. Флоридо не давал. Л. Г. Степанова пишет, комментируя его работу: «Латинский язык, как отмечает ученый, смог избежать германского влияния только в самых глухих уголках Лация и в маленьких деревнях и окрестностях Рима, где и по сей день говорят на языке, почти не отличающемся от латинского…»

Уместно спросить: это на каком же языке говорят в XVI веке в маленьких деревнях в окрестностях Рима? Получается, что на языке Плавта, Цицерона и Плиния. А откуда он тут взялся? И почему же, вопреки всем законам эволюции (в том числе эволюции языков), он тут совсем не изменился заполторы тысячи лет?

Джироламо Муцио заявлял, что латынь возникла в неизмеримой дали времен сама собою в результате смешения многих языков: языка жителей окрестностей Рима, выходцев из Трои (Константинополя) и различных греческих городов. Единомышленники Флоридо настаивали на независимости итальянского языка от латинского, то есть не считали латынь «фундаментом» и предшественником итальянского. Кастельветро сообщил мнение «добропорядочных немцев», которые, изучив свои древности, пришли к сходному выводу: де, их язык является древнейшим, в течение долгого времени соперничавшим с латинским. Тот же Кастельветро считает вполне вероятным, что и на территории Франции с древности сохранялся свой местный язык, и что смешение латыни с этими (германскими) языками и было главной причиной возникновения «народного» языка (vulgare).

Итак, четыреста лет назад происхождение европейских языков от латинского не было для лингвистов столь очевидным, как сейчас. Законы эволюции могут нам подсказать, что при неразвитости, а тем более отсутствии национальной письменности «чужой» язык мог становиться языком администрации, науки и литературы в разных странах. Затем, с развитием собственной письменности, он вытеснялся, или происходила ассимиляция языков. А в науке латынь сохранялась в силу традиции. Ученых в каждой стране можно было по пальцам пересчитать, и для общения между собою им, конечно, было удобно иметь общий язык.

Что касается мифа о «древности» латыни, которую якобы ни с того ни с сего вспомнили средневековые народы (а в деревнях вокруг Рима и не забывали никогда), то скажем еще раз: в науке любой опыт должен быть воспроизведен в тех же самых условиях и с тем же самым результатом. Мы давно предлагаем лингвистам, свято верующим в возможность «вспоминания» древней латыни средневековыми людьми, повторить этот опыт, взять да и вспомнить какой-нибудь старинный язык. Ну, хоть бы и русский. Для начала, собравшись в кружок, наши ученые друзья могли бы спеть русскую языческую «колдовскую песню», заклинание против русалок:

В таком виде отрывок напечатан в очень солидном источнике, в «Истории русской литературы», том первый, 1908 год, издание Сытина. Текст не расшифрован. Так в чем же проблема, товарищи лингвисты: расшифруйте, ведь это русская песня! Вспомните язык, введите в практику, распространите на многие страны. И мы с радостью поверим, что и с «древней» латынью произошла такая же «эволюция».

Л. Г. Степанова, отнюдь не наш сторонник, фактически подтверждает нашу точку зрения:

«Что касается литературных текстов, то горячность, с которой гуманисты спорили о комедиях Плавта и Теренция (а ведь дело доходило до абсурда: одни клялись, что никогда больше не раскроют сочинений Плавта и не осквернят ими свои библиотеки, а другие обещали поступить точно так же с Теренцием), говорит о том, что влияние писателя на язык (дурное или хорошее) воспринималось как реальный факт и – более того – факт, имеющий прямое отношение к современной действительности (к употреблению грамматических и лексических форм, к пониманию значения слов и изменений лексических значений…)».

О чем здесь говорится? О том, что античные писатели (будто бы жившие за полторы тысячи лет до гуманистов) напрямую влияли на средневековую латынь XIV–XV веков. Петрарка, например, считает для себя неприличным знать сочинение Варрона «О латинском языке», новинку культурной жизни его круга, из вторых рук, в отрывках и пересказах, и тщательно скрывает, что еще не держал рукописи в руках. Книг тогда еще не издавали, а иметь рукопись из первых рук, видимо, означало получить ее от самого Варрона.

Но это настолько противоречит скалигеровской хронологии, что Л. Г. Степанова вынужденно проговаривается: «Эмоции итальянцев XV в. по отношению к латыни оказываются малоинтересными для исследователей, поскольку не вписываются ни в традиционную историю латинского языка, ни в историю итальянского…»

Конечно, если «развести» латынь одной эпохи в разные, между которыми более тысячи лет, то споры итальянцев XV века не впишутся ни в какую историю. И вот, студентам современных филологических факультетов «латинские» перипетии преподносят так, будто языковые различия между древней и средневековой латынью были в XV веке вполне ясны. Будто студенты той давней поры могли узнать из университетских лекций по истории античной литературы и из курсов филологии о том, что период наивысшего расцвета языка пришелся на «век Цицерона» и что была ясность с датами жизни самого Цицерона. И что они, ученые и студенты XV века, прекрасно понимали, что та языковая норма, которую мы теперь называем классической, сложилась именно в I веке до н. э., а не в XIII или начале XIV.

А на самом деле ничего этого они не знали, и все было не так.

В действительности же, – на каких языках говорили Нума Помпилий, хан Батый, Данте Алигьери, Иоанн Креститель, Карл Великий, Аристотель, Ричард Львиное Сердце, если они жили – ну, пусть не одновременно, а все же в близких временах? На архаической латыни? По-старофранцузски? По-арамейски? На древнегреческом? На каком языке отдавались приказы в войсках Иисуса Навина, Чингисхана, Александра Македонского, Ивана Калиты? На старомонгольском? На иудеоэллинском? На иврите? На койне? На суахили?

Ответ на эти немного странные вопросы прост. Чем ближе к Византии, тем больше использовался греческий. В Северной Италии и Южной Франции в большем ходу была латынь. На севере Франции, в Германии и Англии говорили на разнообразных германских диалектах. В Восточной Европе – на старославянском. Неужели это непонятно? Но каждый из так называемых индоевропейских языков развивался на базе общего языка-предка. Это, конечно, сложный и многофакторный процесс, проследить который доподлинно уже никогда не удастся, но все же можно предположить, что в некие времена (раньше XI века) житель Галлии понимал язык жителя Галиции с усилиями не большими, чем теперь надо прилагать русскому, чтобы понять язык белоруса.

Но процессы дифференциации и интеграции языков изменяют их, особенно при широкой общественной деятельности, быстро и самым причудливым образом. В более развитом государстве и язык более развитой. Даже обходясь без всяких датировок, изучая только «направление движения», мы без натужных выдумок про «Древнюю Грецию» и «Древний Рим» видим Грецию – Византийскую империю с государственным греческим языком. Видим и явно отстающую от нее по всем статьям Западную Европу с ее Священной Римской империей германской нации и латынью, как «общим» языком администрации, религии и науки. И в учебниках истории находим сообщение, что Византийская (греческая) империя образовалась раньше Священной Римской (латинской) империи. Вот и объяснение, почему «римляне» считали греческий язык более древним, нежели латынь.

Ученые греки, во множестве появлявшиеся в Италии до, а особенно – после краха Константинополя, долго учили итальянских гуманистов своему языку, ведь те мечтали читать Платона, Аристотеля и других мыслителей предшествующих времен в оригинале. Об этом вы можете прочесть в любом учебнике! Историки даже не спорят, – в XI–XII веках Европа узнала о великих греках от арабов Испании, а в XIII–XV – напрямую получила от византийцев «древнюю» греческую ученость!.. Правда, наши «толерантные» историки тут же добавляют, что византийцы все же не были носителями знаний; ученость сохранялась в «найденных» ими рукописях. Как можно отделять знания от их носителей, для нас загадка. Но историков загадками не запугаешь; их не удивляет даже то, что гуманисты, взявшись возрождать античность, едва «найдя» древние рукописи, не медля ни секунды, начинали их… улучшать.

«Прежде чем делать списки с найденных рукописей (как латинских, так и греческих), гуманисты занимались их исправлением… – пишет Л. Г. Степанова. – Сохранилось большое количество рукописей с правкой, маргиналиями и глоссами, сделанными рукой Петрарки, Колюччо, Салютати, Леонардо Бруни, Валлы и других известных гуманистов. В процессе этой работы складывались основные принципы филологической науки и научные методы критики текста».

А как же переводились эти рукописи, ведь ситуация с языками была в Средние века совсем не такой, что сложилась позже, с изобретением книгопечатания? По словам Триссино, «каждый город, каждый замок, каждая вилла, каждая семья и даже более того – каждый человек – образуют некий новый язык, отличающийся от других и словарем и произношением». Вот в этом и проявляется процесс дифференциации языков, характерный для местностей с неразвитыми общественными отношениями.

Можно предположить, что при переводах царил полный произвол, так как знать достаточно хорошо аттический, эолийский, дорийский, понийский и другие диалекты итальянцы не могли. Поскольку «древнеримских» и «древнегреческих» оригиналов античных текстов нет (почему, кстати? – традиционная история не дает ответа!), постольку можно сказать, что «античные» тексты XIII века и есть оригиналы.

Считается, что становление греческой лингвистической традиции в собственном смысле началось в так называемый период эллинизма, когда после распада империи Александра Македонского греческий язык и греческая культура распространились по северу Африки и в Азии. В сборнике «Из истории науки о языке» читаем: «Многие из античных лингвистов не были греками по происхождению… Центром изучения греческого языка стала… Александрия в Египте, крупнейший центр эллинистической культуры и учености, знаменитая своей библиотекой».

Из александрийских грамматиков известны две работы: «Синтаксис» Аполлония Дискола (II век н. э., по нашей синусоиде – линия № 7) и грамматика Дионисия Фракийского, время создания которой точно не известно. Они, да плюс к тому средневековая грамматика Доната и Присциана (XIII–XIV века н. э., линия № 5–6) и послужили образцами для «эллинистов» средневековой Европы. Парадокс в том, что эллинизация Африки и Азии в IV–III веках до н. э. (линии № 6 и 7) в точности повторяется в Европе XIV–XV веков (линии № 6 и 7)!

А сам термин «эллинизм» придумал Дройзен в середине XIX века.

«Эллинизм – условное обозначение цивилизации трех столетий, в течение которых греческая культура воссияла вдали от родины», – пишет А. Ранович. А затем перечисляет черты эллинизма, сближающие его с буржуазным (!!!) обществом: существование различных государств с единой культурой; колебание цен и заработной платы; забастовки и революции; рост идей гуманности и братства и одновременно – жестокая борьба; эмансипация женщин и падение рождаемости; вопросы свободы и представительства; эмиграция и пролетариат; точные науки и рядом – суеверие; огромная литература по всем отраслям знания, распространение образования при наличии массы полуобразованных людей.

После этого А. Ранович утверждает следующее: отрицание социально-экономических формаций – основной порок буржуазной историографии. Только в коммунистическом обществе, где уничтожены общественные антагонизмы и имеются беспредельные перспективы развития, и можно как следует изучить эллинизм.

В историографии, как мы видим, сложилась фантасмагорически комическая ситуация. А вот нас перечисленные черты эллинизма не удивляют. Так и должно быть, ведь эпоха эллинизма – XIV, XV, XVI века – и в самом деле время зарождения и развития капитализма.

Но вернемся к «языковой» проблеме.

В самой Греции существовал «книжный» и «народный» язык, причем «книжный» был свободен от турецких и романских заимствований. И сейчас еще языки разделяют на несколько видов.

1. Кафаревуса – официальный государственный язык, язык армии и администрации. Избегает элементов, не восходящих к «древнегреческому» языку.

2. Язык науки, техники и политической терминологии, сходный с кафаревусой, но менее архаизированный.

3. Димотики – «народный» язык.

4. Язык греческой интеллигенции, сходный с димотики, но насыщенный лексическими элементами ученой традиции.

5. «Обросший шерстью». Мы так и не поняли, что это за язык, но на нем, как и на чистом кафаревусе, не говорит и не пишет ни один нормальный грек.

Приблизительно так же в Италии и Западной Европе поделилась на несколько видов латынь, но ее делению приданы уже хронологические рамки.

1. Архаическая латынь (240–100 до н. э.).

2. Классическая «золотая» латынь (100 до н. э. – 14 н. э., линия № 6 «римской» волны синусоиды).

3. «Серебряная» латынь (14-200 н. э., линия № 6 «римской» волны).

4. Поздняя латынь (200–600 н. э.), народно-разговорный вариант. Характеризуется упадком до IX века.

5. Средневековая «народная» латынь (VII–XIV века).

6. Латынь эпохи Возрождения. Характеризуется восстановлением норм «золотой» и «серебряной» латыни (с XIV века, линия № 6).

Развитие латинского языка хорошо иллюстрирует «римскую» волну синусоиды. Можно предположить, что народно-разговорный вариант латинского языка не поздняя, а ранняя (средневековая) латынь. «Золотая» латынь – это или: А) язык «античности», закончившейся в середине XIV века с пандемией чумы («Черной смертью» 1348–1349 годов), или: Б) язык высшего класса. Со второй половины XIV века появилась менее чистая «серебряная» латынь (на которой писали свои произведения, например, Плавт и Теренций), по значению подобная языку греческой интеллигенции. «Народная» латынь, вроде греческой димотики, существовала одновременно и с «поздней», и с «золотой».

Уже с XIV века чем дальше, тем больше распространялись представления о том, что латынь не является единственным языком культуры. Хотя и раньше в Западной Европе понаслышке знали о существовании, помимо латыни, еще двух великих языков: «древнегреческого» и «древнееврейского», реально владели этими языками немногие (Данте не знал греческого). Лишь в эпоху гуманизма оба этих языка стали активно изучаться, а место латыни как единственного языка культуры в умах европейцев заняла идея о нескольких примерно равных по значению и похожих друг на друга языках: французском, испанском, итальянском, немецком, английском и других.

С XVI века латинский язык, оставаясь языком дипломатии, науки и университетского преподавания, повсеместно вытесняется национальными языками. И хотя этот процесс не был слишком быстрым, все же, например, нормы французского языка к 1660 году были в общих чертах сформулированы. Так называемая грамматика Пор-Рояля стремилась довести его до совершенства. А. Арно и К. Лансло решительно отошли от латинского эталона в пользу французского. Особенно это видно в связи с артиклем: «В латыни совсем не было артиклей. Именно отсутствие артикля и заставило утверждать… что эта частица была бесполезной, хотя, думается, она была бы весьма полезной для того, чтобы сделать речь более ясной и избежать многочисленных двусмысленностей».

В. Алпатов пишет в книге «История лингвистических учений»:

«Латинский и французский языки рассматриваются в книге как два разных языка, а не как язык – предок и язык – потомок – и добавляет – «После становления новой, сравнительно-исторической научной парадигмы (так! – Авт.) именно из-за своей известности она (грамматика Пор-Рояля. – Авт.) стала восприниматься как образец «умствующего, априористического, ребяческого», по выражению И. А. Бадуэна де Куртенэ, направления в языкознании, втискивающего язык в логические схемы; часто ей приписывали и то, против чего она была направлена: жесткое следование латинскому эталону».

Такой способ ведения дискуссии нам хорошо известен! Как только сообщения источников перестают соответствовать догме, вызубренной нашими современными историками, лингвистами, литературоведами и прочими жрецами, так их тут же объявляют ложными, «ребяческими» и пр. Ну, конечно, откуда же авторам грамматики, написанной в XVII веке, знать, на каком свете они живут и на каком языке говорят. Не говоря уже об авторах XIV–XV веков. Вот и получается, что жизнь – сама собою, а парадигма, выработанная историками на основе усердного зазубривания скалигеровских дат, – сама собою.

Рассматривая итоги деятельности северо-итальянских гуманистов XV века в области языка, П. О. Кристеллер пишет:

«Они поставили открыто сформулированную цель – подражать в своих собственных произведениях языку классических авторов (в нашей версии, XIII – начала XIV века. – Авт.) и избегать всех тех «варварских» черт, которые отличали средневековую (континентальную. – Авт.) латынь от классической (средиземноморской. – Авт.), они предприняли попытку, и небезуспешную, подражая классической латыни, реставрировать ее как живой язык и провести своего рода языковую и литературную революцию, которая дискредитировала и постепенно упразднила многие, если не все, признаки средневековой латыни. Эта реформа затронула правописание, просодию и пунктуацию, лексику и фразеологию, словоизменение и синтаксис, и всю структуру и ритм предложений».

А ведь мы с вами только что читали сообщения этих самых авторов XV–XVI веков, якобы «сговорившихся» реставрировать древнюю латынь, из которых следует, что они понять не могли, откуда она взялась-то!.. Впрочем, гуманисты соображали, что латынь – язык искусственный, созданный главным образом из греческого и итальянского. Древний ли он? Да, древний. Из текстов тех же авторов следует, что для них и двести лет было древностью. А наши, современные ученые выучили наизусть, что итальянский произошел от латыни (ведь иначе рушится вся скалигеровская постройка), и не собьешь их ничем.

«Итак, подводя итог тому, что было сказано П. Бембо, Дж. Муфио, К. Толомеи и Л. Кастельветро о генезисе итальянского языка, – пишет Л. Г. Степанова, – мы можем составить общее представление о теории происхождения нового языка, разрабатываемой совместными усилиями итальянских филологов XVI века. Суть ее сводится к следующему. Итальянский язык произошел от латыни и является продолжением ее народно-разговорной разновидности – вульгарной латыни… Эта генетическая связь обнаруживается главным образом в лексике: основной корпус итальянских слов более чем на две трети унаследован от латыни».

Выводы, как это часто бывает у сторонников скалигеровской школы, не слишком хорошо согласуются с тем, что было сказано в процессе рассмотрения вопроса. Язык может вобрать в себя большой запас иностранных слов, но при этом остаться независимым. И в XVI веке разные ученые придерживались разных точек зрения. Никакого «общего представления» они не дали. Да ведь та же Степанова писала, что упомянутый ею Кастельветро «ясно дает понять, что морфология итальянского языка («окончания, наклонения» и т. д.) не восходит к латинский грамматической системе».

Наряду с теорией происхождения тосканского наречия итальянского языка из латинского в XVI веке была выдвинута и другая – теория происхождения его из этрусского. Джамбаттиста Джелли рассматривал Этрурию как землю, которая была первой обжита после всемирного потопа Ноем, вроде как Арарат. При этом Ноя он отождествлял с главным героем римской мифологии, первым царем Лация Янусом, а основателя Флоренции Либия – с Гераклом. Пьер Франческо Джамбумари развил эту тему в популярном (с XIII века, линия № 5) жанре научной прозы, диалоге, которому был столь привержен Платон (V до н. э., линия № 5).

Франческо утверждал, что «древнее этрусское письмо было тем же самым, что и арамейское».

«Большая часть наших имен (иони) зависит… не от латинского, а от этрусского языка, понять который в наше время невозможно без отменного знания языков [этой же группы], я имею в виду еврейский и халдейский», – писал он.

Означает ли это, что в XVI веке могли, выучив еврейский язык, читать этрусское письмо, – не знаем, но теория эта ныне считается несостоятельной. В середине XX века Д. Дирингер в книге «Алфавит» высказал мнение, что «… этрусский алфавит был связующим звеном между греческим и латинским алфавитами… Отсутствие в раннем латинском алфавите особого знака для сочетания х (ks), который существовал в греческом алфавите, в том числе и в халкидском его варианте, но которого не было в этрусском, служит лишним доказательством того, что латинский алфавит ведет свое начало от этрусского».

Как видим, не все так однозначно и прямолинейно, как зачастую кажется сторонникам вызубренных схем!.. Откуда же берутся схемы?

В Средние века на континенте и Британских островах развилось несколько пошибов (стилей латинского курсивного письма): итальянский или лангобардский, меровингский (во Франкском королевстве), вестготский (в Испании), немецкий и островной. Все это было якобы тысячу (и даже больше) лет назад. А вскоре появились старофранцузский, старонемецкий и староанглийский языки, на которых говорил герцог Фландрии и Артуа Гримальд, герой романа Т. Манна «Избранник» – цитатой из которого мы начали эту главу. Но в XV–XVI веках всю эту старину считали античностью. Да, не были князья лингвистами! Слабо себе представляли язык своих предков!

А. Зализняк пишет: «Человеку с улицы (?), владеющему с детства некоторым языком, в большинстве случаев не приходит в голову, что он еще не все знает об этом языке. Он решительно не понимает, зачем существует еще такая наука лингвистика». И затем объясняет, что лингвистика имеет свои строгие законы, понятные только посвященному. Опровергая идею «вселенской фальсификации письменных памятников» (которой как раз мы и занимаемся), этот посвященный в тайны автор, ученый-лингвист, так описывает успехи своей науки в XIX–XX веках:

«Открылась (после определенной работы. – Авт.) картина плавного изменения языка от века к веку по сотням параметров. При этом одна цепочка изменений, прослеживаемых по письменным памятникам, приводит от народной латыни, скажем, к гасконскому диалекту французского языка, другая – к кастильскому диалекту испанского языка, третья – к венецианскому диалекту итальянского языка и т. д., по всем языкам и диалектам. Особая цепочка изменений отражает движение литературной латыни от классической формы к средневековой… Если латынь – это изобретение средневекового фальсификатора, то он несомненно должен был знать сравнительную грамматику не только романских языков, но и всей индоевропейской семьи языков в целом. Дело в том, что, придумывая латынь, он ввел в нее множество слов и грамматических форм, которые не оставили никаких следов в романских языках (?!!), зато находят правильные соответствия в том или ином языке из других ветвей индоевропейской семьи».

Как же так?!! Если романские языки произошли от классической или народной латыни, почему же ее грамматические формы не оставили следов в этих языках? Непосвященный «человек с улицы» очень удивлен и начинает думать, что его дурачат.

Как же надо было исхитриться, чтобы в древнеанглийском или древневерхненемецком, или в каком-нибудь древнескандинавском языке так мало осталось от латыни. Впрочем, не надо недооценивать «человека с улицы». Он никогда не скажет: «Не может быть, чтобы в одно и то же время в Помпеях уличным языком была латынь, а у Данте во Флоренции – итальянский». А почему, собственно, нет? В станицах нашей родной Кубани говорят совсем не так, как в Москве, и это никого не удивляет.

Традиционная историография творит с языком анекдотические вещи. Например, великий Данте объявляется творцом итальянского литературного языка, хотя после него, а также Петрарки и Боккаччо еще двести лет все прочие итальянские авторы пишут исключительно на латыни, а итальянский литературный язык как таковой формируется на базе тосканского диалекта только в XVI веке. Также и французский язык стал официальным государственным языком Франции лишь в 1539 году, а до этого таким языком была латынь. А вот в Англии якобы в XII–XIV веках официальным языком был французский, за 400 лет до введения его в государственное делопроизводство в самой Франции! Английский же язык внедряется в делопроизводство на Британских островах в то же время, что и французский во Франции, то есть при Генрихе VIII в 1535 году.

По мнению Яр. Кеслера, вероятное время появления латинской письменности – не ранее XIII века. Латынь, по сути, представляет собой первый искусственно созданный языковой конструктор. Любая европейская письменность, основанная на латинице, вынуждена передавать свою фонетику с помощью множества буквосочетаний, в разных языках зачастую отражающих совершенно разные звуки (например, ch) и/или через использование разнообразных диакритических знаков – дополнительных значков при буквах, передающих особенности звучания. А с другой стороны, один и тот же звук k передают разные буквы C, K, Q.

«В том, что латиница была создана позже греческого письма, никто не сомневается, – пишет Яр. Кеслер. – Однако при сравнении так называемой архаической латыни, традиционно относящейся к VI в. до н. э., и классической латыни, относимой к I в. до н. э., то есть на 500 лет позднее, бросается в глаза куда более близкое к современному графическое оформление монументальной латыни, нежели классической».

Изображение этих разновидностей латинского алфавита можно найти в любом справочнике. Очередная загадка истории? Мало было, что эти ненормальные античные греки и римляне то обращаются к диалектам 600-летней давности, то используют написание букв 500-летней давности, так наши-то современники куда смотрят?

«По традиционной хронологии получается, что латинское письмо сначала деградировало от архаического к классическому, а потом, в эпоху Возрождения, снова приблизилось к первоначальному виду».

Ученых это всё ничуть не удивляет. Масса народу вдруг начинает ломать свой собственный язык, без видимых на то причин. Римляне забывают, как пишутся латинские слова, становятся косноязычными, как варвары. Ну, и что? Ведь историки не занимаются сравнениями языков, а лингвистам некогда корректировать историю.

«Сравнивая латынь с современными языками, необходимо обратить внимание… на то, что флективная структура книжного средневекового латинского языка практически полностью совпадает с системой склонений и спряжений в русском языке», – пишет Яр. Кеслер. Вот здорово! Оказывается, русский язык ближе к грамматическим формам латыни, чем европейские языки IX–XII веков:

«Деятельность славянских просветителей Кирилла и Мефодия, создавших церковнославянскую азбуку на основе праславянской, явно проходила… уже в условиях латинизации западных и южных славян, поэтому она должна быть передатирована на 400 лет позднее традиционной датировки, на конец XIII – начало XIV века».

Точно ли определяет Яр. Кеслер хронологические рамки латинизации славян – другой вопрос, но нельзя не согласиться с его утверждением, что причины, вызывающие то или иное разветвление языкового древа, лингвисты ищут в исторических событиях, придерживаясь при этом традиционной хронологии. А должно-то быть как раз наоборот: задача языковедов – указывать историкам возможное направление процессов. В том числе определять хронологические рамки.

 

Культура и верования

Общество, причем любое с точки зрения численности людей, экономической формации, иерархического строения – есть единая динамическая система, социальные структуры которой, как правило, находятся в противоречии друг с другом, иногда антагонистическом, а иногда нет; культура выступает антиэнтропийным фактором, сдерживающим хаос. Как корневой каталог на диске компьютера, культура – более высокая структура всей системы, и способ принятия решений в этой системе, равно как и последующий анализ произошедших событий, должен учитывать это. Только глядя с «горки» культуры, можно увидеть, что происходит «внизу».

Культура вырабатывается в ходе длительного опыта. К ней относится вся совокупность категорий, обеспечивающих жизнь сообществ: орудия и прочие материальные предметы и произведенные продукты, языки, мифологии, мораль, верования, правила взаимоотношений людей между собой и с властью. Культура удерживает систему от развала, позволяет сохранять упорядоченность при всей изначальной противоречивости отношений, вызванных неравновесностью такой динамической системы, как общество.

Если в решениях лидера какого-либо сообщества нет чувства целостности системы и он отдает предпочтение интересам, например, финансов или политики, развлечений или религии, не учитывая ограничений, накладываемых культурой, он толкнет ход развития в сторону хаоса. Точно так же историк, исследующий ход событий далекого прошлого, рискует запутать и себя, и своих последователей, если увлечется одной какой-то стороной анализа в ущерб прочим. Предпочтение, которое Иосиф Скалигер при создании хронологии всемирной цивилизации отдавал математическим расчетам оккультного свойства, рано или поздно приведет к хаосу в исторических кругах. Это произойдет, когда количество книг, написанных нами и нашими сторонниками, перейдет в качество понимания молодой порослью ученых-историков. Затем понадобятся годы, прежде чем появится действительно научная хронология, удовлетворяющая большинство.

Общество – неравновесная система особого типа. Особость ее в том, что человек, как самостоятельная «система в системе», принимает решения, исходя не из конкретной ситуации, сложившейся в системе и ее структурах, а из своих представлений о том, что происходит и что может произойти. Например, человек не просто покупает и продает, он еще старается прогнозировать эту ситуацию, и поступает в соответствии не с реальным положением рынка, а со своим прогнозом. Причем у покупателя и продавца прогнозы могут идти в разные стороны, что ведет не к равновесию, а, наоборот, к уходу от него. И точно так же историк в своем анализе исторических источников исходит из своегопредставления о том, что и как происходило в прошлом, придерживаясь при этом некоторого общего взгляда! Ведь историческая наука – тоже своеобразная структура в ряду остальных.

Так же человек, выросший в определенной религиозной среде, как правило, остается верным заветам этой религии и оценивает разнообразные события жизни с учетом этих заветов. Ничего в этом нет ни удивительного, ни ненормального; так и должно быть. Если же ребенка забрать из этой среды и поместить в другую, из него получится человек с другими представлениями, соответствующими тем, среди которых он вырос. Об этом написал Киплинг в книжке про Маугли.

Смеем предположить, что если ребенку с детства рассказывать о том, что история цельна, последовательна и непрерывна, совсем не говоря ему о скалигеровской версии истории, то и его отношение к историческим документам будет иным, нежели у воспитанного на идее «периодизаций», забываний и возрождений, подкрепленных к тому же жесткой хронологической сеткой. А ведь системы периодизаций менялись по ходу развития такой структуры, как историческая наука! Такими же антагонистами, как развившиеся от одного корня религии, становятся и научные школы.

Бернар Гене пишет в книге «История и историческая культура Средневекового Запада»:

«Средневековье не забыло ни одной из периодизаций, завещанных отцами Церкви. Все они время от времени возникали то тут, то там. Но шесть веков получили самое широкое распространение, это членение опиралось на престиж блаженного Августина и на множество ассоциаций. Сам блаженный Августин отметил, что эти шесть веков соответствуют шести дням творения, шести возрастам человеческой жизни. Другие отмечали, что они соответствуют также двенадцати часам дня. Третьи были убеждены, что статуя, о которой в главе II говорит Даниил, предвещает эти шесть веков, и считали, что века эти – золотой, серебряный, медный, бронзовый, железный и глиняный. Такая периодизация всё время повторялась и находила себе всё новые доказательства; в Средние века она считалась самоочевидной».

А в умах современных историков (и не только историков) жестко закрепилась другая схема, но от этого она не перестала быть просто схемой! Вот она: древность, античность, эллинизм, варварство, раннее Средневековье, позднее Средневековье, Возрождение античности, Новое время. В этих рамках и болтается, совершая свою колебательную эволюцию, мысль историков. Причем им достаточно хорошо известно, что язычество существовало одновременно с христианством и даже мусульманством. И вот, при изучении памятников архитектуры, служащих по сей день или служивших раньше культовыми сооружениями, невольно задаешься вопросом: могли ли языческие храмы (или принимаемые за таковые) строиться позже христианских? Могло ли христианство (или мусульманство, или буддизм) возникнуть раньше язычества? Говорят, язычество как мода на все античное возрождалось в эпоху Ренессанса. Однако действительно ли «возрождалось»?

Израильское изображение херувима (керуба) из Самарии. Якобы VIII век до н. э. Очевидна параллель с египетскими сфинксами.

В нашей версии античность совпадает со зрелым Средневековьем, а эллинизм оказывается Возрождением античности. И во всем этом нет никакого противоречия. Мы обращаемся к историкам-ортодоксам: промойте глаза, посмотрите вокруг. Мир целостен, зачем же рыть многовековые пропасти между различными проявлениями одной и той же культуры!

Вот люди: живут духовной жизнью, посещают церковь, бывают в консерватории. Они могут не знать, что на той же улице или на соседней открыт ночной клуб. А вот их соседи, посетители казино и завсегдатаи публичных домов. Эти живут совсем другой жизнью, как будто совсем не замечая церквей. Они не пересекаются, существуя словно в разных измерениях, но ведь перед нами одна и та же страна, один и тот же народ! И те, и другие – современники! Иногда любитель ночных клубов может оказаться в церкви, а примерный прихожанин – в казино. Или на боксерском матче. Почему нет? А третьи ведут жизнь интеллигентную, не ходят ни в церковь, ни в пивную, хотя ничто человеческое им не чуждо. Но нельзя сказать, что они живут исключительно «книгами» или «идеями»; плотские потребности тоже требуют своего.

Так же и языческий «античный» мир не был отделен непроницаемой стеной от христианского Средневековья.

Мы уж и не говорим, что действующие в наше время мечети, церкви, синагоги, молельные дома баптистов нисколько не мешают друг другу. И в Средние века не мешали друг другу храмы в честь Христа, Митры, Юпитера, египетских или индийских богов. Если кого-то преследовали в XIII веке в Северной Италии, он мог переехать в Южную Италию или в Византию. Так в XVI веке гугеноты спасались от преследований, переезжая из Франции в Швейцарию или Голландию. Подтверждения такой, целостной и последовательной истории, мы находим на каждом шагу.

Известно, что бум увлеченности работами Платона и Аристотеля в Европе приходится на позднее Средневековье и эпоху Возрождения. Платонизм был более свойственен восточной ветви христианства, а аристотелизм – западной, но ни та, ни другая не отказывались полностью ни от одного, ни от другого.

Западноевропейскими христианскими иерархами были приняты законы, предписывавшие правильным считать только то, что не противоречит учению «древнего» Аристотеля. С другой стороны, его перу приписывался вполне средневековый труд «Теология». То есть «языческая» философия совершенно естественно входила составной частью в мировоззрение христиан, и не в «первые» века, а в XIII–XIV столетиях! Именно это время, как мы уже неоднократно подчеркивали, и считалось древностью (античностью) в годы зрелого Средневековья, когда в конце XIV века началась эпоха Возрождения.

Вот совершенно доподлинная история.

Римский университет был основан в 1303 году (это еще «античность» в нашем представлении). Какое-то время деятельность университета почти прекратилась и вновь возобновилась со второй трети XV века. В 1464–1467 годах одним из преподавателей стал гуманист Помпонио Лето, читавший лекции о классиках предыдущего культурного периода: о Вергилии, Варроне, Цицероне. Постепенно из слушателей образовался тесный круг единомышленников, так называемая «Римская академия». В отличие от Флорентийской и Неаполитанской академий, которые субсидировали Козимо Медичи и Альфонс Неаполитанский, собрания ее членов проходили без особой огласки.

Согласно сохранившимся донесениям миланских шпионов, академики одевались в античные одежды, датировали свои произведения не от Сотворения мира, а от основания Рима, и заменяли собственные имена классическими. Бартоломео Платина звался Кальвусом, Николо Лелио стал Космиком, Марино Венето – Главком, Пьетро Деметрио да Лукка – Петреем, Лучидо Фосфоро Синьино – Аристофилом, Паоло да Пешина – Петром Марсом, Агостино Маффеи – Августином, Антонио Сеттимулейо Кампано – Кампаном.

Один из них, Филиппо Буонаккорси, получил имя Каллимах Эспериенте. Конрад Цельтис (1459–1508), сам носивший латинизированное имя Протурций, посвятил этому Каллимаху латинское стихотворение:

Академики не ограничивались чтением и обсуждением античных памятников, они писали собственные произведения по проблемам философии, религии и политики древности. Что-то из произведений этих «каллимахов», «главков», «флакков» и т. п. сейчас наверняка считается античными памятниками философии и литературы.

Европейские ученые эпохи гуманизма брали себе и арабские псевдонимы. В предшествующий период знание и верования распространялись от Византии, и не только напрямую, но и через арабский мир, прежде всего через Испанию. Отставание арабского мира от Европы началось лишь после XVI века из-за победы религиозных ортодоксов. (Это случай, о котором мы говорили выше: если в решениях лидера нет чувства целостности системы и он отдает предпочтение интересам части, он толкнет ход развития в сторону хаоса и развала.)

Академии, подобные Римской, возникали в XV веке и в других итальянских городах, – но, впрочем, почему только итальянских? Об Академии Карла Великого (якобы IX век, но скорее всего XV век) литературоведы пишут: «Деятели Академии Карла на своих заседаниях и в своих писаниях именовали друг друга псевдонимами. Алкуин был «Флакком» (Горацием), Ангильберт не постеснялся псевдонима «Гомер», сам же император… именовался царем Давидом».

Нам нет нужды уверять читателя, что «Илиаду» написал Ангильберт или что все произведения антиков сочинили итальянцы в XV–XVI веках. Это было бы предположением сверх необходимости. Разумеется, Алкуин, живший не в IX веке, а в конце XIV или в XV, взял себе псевдоним в память о Горации, жившем в XIII – начале XIV века, точно так же, как Филиппо Буонаккорси – в честь грека Каллимаха, составителя каталога Александрийской библиотеки. Незачем предполагать, что Александрийская библиотека никогда не существовала, – это опять было бы предположением сверх необходимости, – просто основной фонд сгорел в XIV веке, а остатки могли дожечь ортодоксы-мусульмане в XV или в XVI веке.

Нет ничего удивительного в существовании двух культур – христианской и «языческой» – одновременно, и даже в одном городе. Многие из академиков потом бежали из Рима от преследований ортодоксов-христиан, и за их поимку было обещано вознаграждение. Но обвинения в адрес гуманистов касались не отклонения от веры, а языческого образа действия в академии!

Один из них жаловался: «Мы никогда не отвергали здравого учения (то есть христианства. – Авт.), как делают обычно учителя заблуждения, люди, думающие отлично от церкви, которых, по свидетельству Иеронима, справедливо называли еретиками».

Другой член академии, Бартоломео Платина, писал: «… никто ведь не был привержен к язычеству больше, чем сам папа. Не он ли разыскивал статуи древних по всему городу и снес их в свои хоромы, которые построил на Капитолии?… Он по образу древних поместил в фундаменте своих построек огромное множество золотых, серебряных и медных монет со своим изображением и делал это без сенатского (!) постановления. В этом он скорее подражал древним, чем Петру».

Итак, академик XV века обвиняет папу римского в идолопоклонстве, а папа обвинял академиков в содомии и прочих языческих грехах античного толка. Полное «совмещение времен»! Согласно донесению Де-Росси, академики придерживались мнения, «что загробного мира нет, что со смертью тела умирает и душа, что всё тлен, кроме наслаждения, что нужно следовать Эпикуру и Аристиппу, только без огласки, чтобы не попасть в руки правосудия… Поэтому они жили по своей прихоти, мужчины и женщины предавались противоестественным порокам».

Но что же это такое – античное язычество и его «пороки»?

Альбрехт Дюрер. Рыцарь, Смерть и Дьявол. 1513 год.

Вот мнение Александра Меня:

«… В XIX в. была как бы заново открыта мистическая Эллада, суровая и трагичная… В результате этих переоценок античный мир не потерял своего индивидуального лица, но оно уже более не казалось божественным… По-другому прочитывались теперь и давно известные античные тексты. Из них явствует, что древний грек отнюдь не был наивным баловнем счастья (каким он представляется в мифе, унаследованном историей от Возрождения. – Авт.). Напротив, он слишком часто ощущал себя игрушкой неведомых сил, и даже боги не были в его глазах свободными существами…

Полуголые девушки с остекленелым взглядом рвали зубами мясо трепещущих животных… Бывали случаи, когда женщины тащили в лес младенцев и там, носясь по горам, рвали их на куски или швыряли о камни… Оргии растекались по стране с силой настоящей психической эпидемии. Но хотя в них действительно было немало болезненного, в основе своей это явление было куда сложнее простого массового психоза или эротической патологии. Как и в движениях средневековых флагеллантов, мусульманских дервишей и мистического сектантства, здесь мы видим искаженные проявления жажды Божественного, неистребимой в человечестве» .

Мы не случайно выделили последнюю фразу. Действительно, античное «язычество» в точности похоже на «черные мессы», характерные Средневековью, – но в таких же сатанистских ритуалах принимала участие большая часть знати и в XV–XVI веках, что тоже было возрождением античных ритуалов XIII века. В эпоху строительства романских и готических соборов религиозные праздники часто заканчивались вакханалиями и свальным грехом. Однако Средневековье, можно сказать, детство человечества! Чего иного следует ожидать от людей с сознанием 13-14-летних подростков? Были среди них и гении, были и умственно отсталые, но, в общем, народец был средний. Ведь и сейчас многие люди оказываются в ловушках, расставленных экстрасенсами и астрологами.

В позднесредневековых и возрожденческих временах можно найти не только вакхическую сторону верований. Есть совпадения в развитии философской, идейной составляющей религий! Во Флоренции признанный глава Платоновской академии Марсилио Фичино (1433–1499) доказывал, что основы богословия заложил Гермес Трисмегист, а до полного совершенства довел божественный Платон. Главный труд своей жизни Фичино по примеру Прокла назвал «Платоновским богословием». Цитируя отцов церкви, он повторяет мысль пифагорейца Нумения о том, что «Платон не кто иной, как второй Моисей, говоривший на аттическом наречии». «… Закон Моисеев, не вполне совершенный, – пишет Фичино, – исправил не только Господь в Евангелии, но также Сократ и Платон».

Фичино не теряется в книжном море, традиционная хронологическая «ширина» которого – 2000 лет. Ему прекрасно знакомы не только труды Платона (якобы IV до н. э.), но и Плотина (якобы III н. э.), и Плетона (XV век), незадолго до Фичино ведшего пропаганду платонизма, автора трактата «О законах», главы Плетоновской академии.

«… В обычае древних богословов, – пишет Фичино, – было скрывать божественные тайны под покровом как математических фигур и чисел, так и поэтических образов, дабы по недомыслию они не стали общедоступными. Плотин же, как свидетельствуют Порфирий и Прокл, первый и единственный снял с богословия эти покров, и по вдохновению свыше проник в священные тайны древних».

Фичино не теряется и в более глубоких временах, нежели платоновская древность. Он оперировал идеями и символами, интуитивно ища эволюционную связь, нимало не задумываясь о хронологии событий. По словам М. Перепелкиной, он «вслед за Плетоном признает Заратустра и Гермеса прародителями философии, а следующим звеном этой цепи он считает Орфея. Преемниками Орфея были Пифагор, Филолай и другие. Филолай же в свою очередь приобщил к тайнам мудрости Платона, от которого дальше пошла линия платонизма и неоплатонизма. Однако в некоторых сочинениях Фичино опускает Филолая, а Платон, таким образом, получает знание непосредственно от Пифагора… В этот ряд гениальных мыслителей прошлого включается Авраам, а Гермес Трисмегист и Моисей оказываются одним и тем же лицом. Пико делла Мирандолла еще более усложнил эту картину, прибавив сюда каббалистическое учение».

Последователи скалигеровской версии истории могут сколько угодно доказывать свою правоту, утверждая древность перечисленных выше мыслителей. Мы ответим: их идеи непосредственно влияли на научную мысль раннего Возрождения. Их имена – у академиков XIV–XV веков. Нам возразят, что академики всего лишь «брали» себе эти имена в честь «древних» предшественников. Что ж, бывало и так. Но не все так однозначно!

М. А. Барг сообщает в исследовании «Шекспир и история»:

«Если оставить в стороне некоторые более ранние произведения, к примеру, жизнеописание короля Генриха V, созданное в XV в. приглашенным в Англию итальянцем Тито Ливио, то появление историографической школы следует отнести ко времени правления первых двух Тюдоров… Тюдоры олицетворяют восстановление у власти национальной (древней британской) династии (в противовес пришельцам англосаксам), поскольку они ведут свою родословную от прямых потомков легендарного короля Артура… «История Англии» Вергилия, написанная на латинском языке, не была полностью опубликована вплоть до 1534 г. (полностью «История» была завершена в 1551 г. и доведена до 1538 г.)».

Итак, английская историография была создана в XV–XVI веках Титом Ливием и Вергилием. А в 1548 году Эдуард Холл писал об истории мира вот что:

«Какой ущерб был нанесен государствам бесконечными раздорами, какое опустошение было причинено сельским местностям гражданскими смутами… Рим это почувствовал, Италия может подтвердить, Франция может засвидетельствовать, Богемия может рассказать, Шотландия может описать, Дания может показать…»

Ясно, что Э. Холл показывает следствия распада единой Римской империи, Великой Ромеи со столицей в Царьграде-Константинополе-Стамбуле, произошедшего в середине XV века и породившего длительные войны по всей Европе. Смуты, неуверенность, перемены династий (в том числе церковных) заставляли мыслителей активно искать причины событий. В 1574 году Томас Бландевиль описывает ситуацию в Англии в книге под красноречивым названием «Истинный порядок и метод писания и чтения истории».

«Существовала тенденция заменить философию Фомы Аквинского и Дунса Скотта на христианский платонизм. Несколько ученых мужей, отправившихся из Англии в Италию изучать греческий язык, вернулись домой, очарованные Флорентийской Платонической академией… Переводы трудов Платона и Плотина, выполненные Марсилио Фичино, были привезены на родину и читались с большим интересом», – пишет историк.

В этой линии философов, похоже, все язычники – христиане, а все христиане – язычники. Тито Ливио и Полидор Вергилий, автор британской истории Понтий Витрувий и основоположник христианства Платон, Пифагор и Моисей… Соответственно, обычный, средний человек того времени, принадлежащий к христианской церкви, мог, отправляясь на войну, просить помощи у Марса, а в любовных делах апеллировать к Венере, поскольку средневековое сознание было цельным, а светская и религиозная жизнь не были столь разделенными, как сейчас. Так и многие наши современники, будучи не то чтобы атеистами, а попросту безбожниками, то и дело восклицают: «О, Боже мой!»; или «Слава Богу!»; или «пошел к черту».

Еще в 1907 году И. М. Гревс писал, что в Средние века «параллельно развивались различные типы мышления, приводившие к неодинаковым общим построениям», что «единого средневекового миросозерцания никогда не существовало».

Козимо Медичи под влиянием уже упомянутого нами византийского грека Гемиста Плетона создал во Флоренции Платоновскую академию. Плетон там преподавал «фантастическую смесь учений Зороастра, индийских брахманов, Платона, Порфирия и Прокла» (Ф. Грегоровиус), а делами заправлял Марсилио Фичино.

«И Марсилио Фичино и Пико делла Мирандолла, рассуждая о религии, – пишет А. Ф. Лосев в книге «Эстетика Возрождения», – хотели охватить решительно все ее исторические формы. Доказывалось, что и католик, и буддист, и магометанин, и древний иудей, и даже все язычники идут к Богу, хотя с внешней стороны и разными путями, но по существу своему это один и тот же, всеобщий и единственный религиозный путь, который дан человеку от природы. Поэтому Моисей и Орфей – это одно и то же, Платон и Христос – это в существе своем одно и то же, католик и язычник – одно и то же».

Если вернуться на пару столетий назад, к самому началу Ренессанса, нельзя не заметить то, что видели все. «В Новом Завете постоянно говорилось о возрождении, о новом человеке, о новом духовном развитии». Отрицая воззрения платоников XV века, А. Ф. Лосев пишет:

«Все исторические религии настолько своеобразны, настолько отягощены местными и историческими особенностями, что объединять их в одном религиозном акте было совершенно невозможно… Сознательно встать на такой обобщенно религиозный путь – это и значило для верующего XVI в. отколоться от католической церкви и стать протестантом».

Таким образом, вспоминая о Гемисте Плетоне, мы должны сказать, что и протестантизм зародился в Византии и явился самоотрицанием Ренессанса. Современник флорентийских академиков, воспитанных Плетоном, гуманист XV века Лоренцо Валла пишет в «Похвальном слове святому Фоме Аквинскому»:

«Был в наидревнейшие времена обычай, как у греков, так и у латинян, по которому, если кто-то намеревался держать речь о каком-нибудь важном деле либо перед судьями, либо перед народом, он почти всегда должен был начать с признания небесного благоволения. Этот обряд, я полагаю, установленный для почитания истинного Бога… был затем… перенесен от истинной религии к ложной».

Для Валлы истинная религия, надо полагать, христианство. А ложная, позаимствовавшая у истинной религии ее обряды – это какая? И что за «наидревнейшие времена» имеются здесь в виду? Ведь «Слово» посвящено христианскому деятелю «античного» XIII века Фоме Аквинскому! Комментарий историка таков: Лоренцо Валла излагает точку зрения раннехристианских апологетов, согласно которой вся языческая религия и философия были простым искажением учения ветхозаветных пророков.

Статуэтка бога Гора (Хора) в образе римского легионера. II век.

Странная получается картина (эту фразу можно повторять при анализе официальной хронологии постоянно!): ветхозаветные книги датируют временами греческой классики или эллинизма (VI–II веками до н. э.), но некоторые относят и к XII–X векам до н. э. Более того, из комментариев современных историков следует, что встречающиеся в псалмах восхваления космического строя (например, знаменитый псалом 104-й) заставляют вспомнить египетские гимны Солнцу из эпохи Аменхотепа IV (Эхнатона) XIV века до н. э. И вот гуманист эпохи Кватроченто, похваляя христианского святого XIII века, пишет, что «благочестивейшая древность» возникла раньше философии, а историки тут же поясняют, что Валла имеет в виду не христианскую, а иудейскую древность, хотя из контекста сочинений итальянского гуманиста это никак не следует. Ведь хронологии, согласно которой библейские отцы жили до античных философов, еще не было в его время, во всяком случае, она не была общепризнанной!

Это – лишняя иллюстрация современного положения в истории. Ученые не выводят хронологию из источников, из текстов авторов, хронологизированных более или менее достоверно, а наоборот, комментируют тексты этих авторов, опираясь на каноническую схему. Причем кажется нам, что историки в своем усердии (чем древнее, тем лучше!) сильно перестарались.

 

О быте и нравах

Можно сколько угодно спорить, насколько раньше XIII века возникло язычество и как: одновременно с протохристианством или греческим протоправославием, включавшим в себя иудаизм, христианство, мусульманство и буддизм, или раньше их всех, или позже. Однако нам представляется совершенно очевидным, что с XIII по XVI век язычество существовало параллельно с православием, католичеством, протестантизмом, исламом и т. д.

Впрочем, разве это новость?

Древние римляне Тертуллиан, Арнобий, Лактанций третировали философию как язычницу, говорят историки. А кем же эти авторы были сами?… В современном понимании – язычниками. Однако и при них, и позже были мыслители, утверждавшие равенство «античной» философии и христианства.

Вот что сообщает об этом И. Крывелев:

«Юстин (ум. ок. 262) не только оправдывает античную философию, но и отводит ее деятелям, в том числе Сократу и Гераклиту, место в царствии небесном… Климент Александрийский (ок. 150 – ок. 215) утверждал полную совместимость языческой философии с христианством… Ориген (ок. 185–254) усматривал именно в христианстве завершение древней философии: последняя, по его мнению, подготовила христианство… Наконец, Августин (354–430) провозгласил положение о том, что истинная философия и истинная религия тождественны».

Порфирий (232/233 – ок. 304) тоже считал, что разницы между христианством и языческим политеизмом нет: «Ведь если вы говорите, что при Боге состоят ангелы, недоступные страстям, бессмертные и по природе своей нетленные, которых мы называем богами вследствие их близости к божеству, то стоит ли спорить об имени, и не приходится ли думать, что разница только в названии?»

Цельс писал: «Совершенно безразлично, называть ли Бога, сущего над всеми, Зевсом, как это делают греки, или же каким-нибудь иным именем, как это мы встречаем – ну хотя бы у индийцев или же у египтян». К тому же христиане, утверждал он, верят в демонов, которые по существу являются приближенными главного Бога и могут именоваться младшими богами, сатрапами и служителями главного Бога, хоть и называют их ангелами, иначе, чем эллинисты, но суть дела от этого не меняется.

О Цельсе хотелось бы сказать подробнее. В определенных кругах этого автора принято называть словом «антихристианин», хотя его религиозные воззрения известны лишь со слов других, а от него самого до нас дошли только медицинские трактаты, прежде всего о свойствах минералов. Но вот, он – противник христианской идеи, и вполне грамотно рассуждает об основах веры.

Так когда же он жил?

Составители Большого энциклопедического словаря уверяют, что жил он в I веке до н. э. Но авторы трудов о его «антихристианстве», сообразив, что кому бы то ни было, даже энциклопедисту Цельсу, было бы трудновато выступать против христианства до рождения самого Иисуса Христа, отводят ему место в I веке н. э. Переводчик и автор комментариев к трудам латинских медиков Ю. Ф. Шульц предлагает компромиссную дату: I век до н. э. – I век н. э. Но и в этом случае для критики христианства Цельсу следовало бы иметь что критиковать: богословские трактаты, а их заведомо не было в традиционном I веке. Найджел Пенник и Пруденс Джонс в своей «Истории языческой Европы» решили проблему просто и без затей: «В 178 г. платоник Цельс написал «Истинное слово», сочинение против христианства»…

По «римской» волне нашей синусоиды Цельс относится к линии № 5. И здесь мы отметим: за что ни схватись в школьной нашей, схоластической истории, какую сторону общественной или интеллектуальной деятельности ни возьми для анализа, непременно обнаружишь параллели между временами. В V веке (линия № 4 стандартной «греческой» синусоиды) сохранялось греческое уважение к интеллектуальному и мистическому знанию, и даже христианская церковь «синтезировалась» с некоторыми мистическими учениями. А как пишут Пенник и Джонс, также и «христианские маги тринадцатого столетия (линия № 5. – Авт.) претендовали на то, что они умеют (и именно так их и воспринимали) силой своего колдовского искусства управлять падшими и низшими духами».

В IV веке (линия № 5) готы-наемники под управлением Алариха разграбили и разрушили языческие святилища в Греции; по этому поводу Пенник и Джонс сообщают: «языческие комментаторы-современники писали… что это был настоящий «крестовый поход». Не будем обращать внимания, что крестовые походы происходили существенно позже, и комментаторам IV века сравнивать происходящее было просто не с чем. Но в XIII веке, как раз на линии № 5, «истинные» западноевропейские христиане громили греческих христиан-«язычников» в ходе именно настоящего 4-го Крестового похода!

В начале нашей эры, по описанию Лукиана, в Сирии (и не только, надо думать), в практике – церемониальное жертвоприношение, которое «предвосхищает праздник в Упсале в Швеции, описанный Адамом Бременским тысячелетие спустя». И это еще вопрос, что чего «предвосхищает»!

Мы приводили выше слова члена Римской академии Бартоломео Платины о том, что никто не был привержен к язычеству больше, чем сам папа: «Он по образу древних поместил в фундаменте своих построек огромное множество золотых, серебряных и медных монет». О, древние, конечно, верили в колдовство и магию. Вопрос лишь в том, насколько «древни» эти древние.

1498–1500. Картина кисти Перуджино. Исторические герои; сверху – аллегории Силы и Умеренности

Случай, когда по приказанию папы Павла II в фундамент постройки заложили целую гору монет и медалей, а Платина усмотрел в них языческий талисман, может быть, самый яркий. Или просто самый известный. Но ведь очевидно, что это не был первый в XV веке случай! Историки утверждают, что скульпторы того времени, откопав на задворках древние статуи, немедленно начинали подражать древним скульпторам. С натяжкой, но в это можно поверить. Однако будем ли мы даже предполагать, что папа, не имеющий перед глазами многочисленных примеров магии и безгрешный, аки голубь, вдруг, обнаружив каким-нибудь чудом инструкцию по магическим обрядам, взял да и решил немного поподражать древним.

На самом деле, на протяжении всего XV столетия закладка зданий сопровождалась не только астрологическими, но и магическими процедурами. То же самое было и в XIV веке, в первые годы которого Гвидо Бонатти при закладке новых городских стен в Форли, дабы уберечь город от разрушения, разграбления и захвата, использовал талисман, конную статую, сооруженную и зарытую в землю по всем правилам астрологии и магии. Этот способ «страхования имущества» практиковался, конечно, издавна, и не одобрялся церковью (и кстати, его бытование объясняет причину, из-за которой в землю, на радость археологам, попало столь много статуй). Когда шесть десятилетий спустя, при кардинале Альборносе истукан случайно был найден при раскопках, его показали народу в назидание и с предостережениями. Затем статую, вероятно, вновь зарыли; полувеком позже (в 1410), когда неприятельская попытка внезапно захватить Форли провалилась, народ радовался ее магической силе.

«Видимо, статуе радовались в последний раз: уже в следующем году город был все-таки захвачен», – пишет Буккхард Якоб в книге «Культуры Италии в эпоху Возрождения».

Мы приводим эти случаи ради подтверждения мысли, что сосуществование в одном и том же месте одновременно нескольких, будто бы взаимоисключающих культур – магии и развитой философии, христианства и язычества, не только возможно, но и подтверждается документально. И если мы видим, что магия существовала официально, невзирая на запреты, то представьте себе, сколь широко она была разлита в делах личных!

Ариосто в своей комедии «Некромант» собрал и воспроизвел все, чем она, магия, чаще всего проявлялась в обыденной жизни. Заклинания сопровождались самыми омерзительными действиями: например, нужно было выдернуть три зуба у мертвеца, вырвать ему ноготь из пальца и т. д., и т. п., так, что к концу действа несчастный, прибегнувший к магии, порой уже сам был почти покойником.

Буккхард Якоб сообщает, что однажды во время большого заклинания чуть не умер от страха Бенвенуто Челлини; и он, и его спутники пережили глубочайший ужас… Когда же и где происходил «сеанс»? В римском Колизее, в 1532 году.

Но практиковались и более ужасные вещи.

В 1480 году появилась папская булла, в которой особо указывалось на то, что пагубная магия (malleficium) или колдовство, должна рассматриваться как ересь и потому подлежит надзору со стороны инквизиции. Колдовство стали трактовать, как сговор с дьяволом. А ведь мы только что приводили свидетельства, что магией занимались христианские священнослужители предшествующих XIII, XIV веков! Борьба с «сатанизмом» вылилась в борьбу с паствой, прежде всего женщинами, что является не выражением, а следствием женоненавистнических настроений, царивших в обществе в то время. Это было не преднамеренное преследование женщин, но борьба с дьяволом, ибо считалось: только женщины, единственные из человеческих созданий, могут быть до такой степени невежественными, чтобы позволить врагу рода людского завладеть собой.

Авторы «Молота ведьм» (1487) и других подобных сочинений обвиняли женщин в сексуальных извращениях и «фантазиях», направленных против Бога и в помощь дьяволу.

«По-видимому, первой жертвой этого нового вида преступления, когда женщина обвинялась в сожительстве с дьяволом и производила ночные путешествия по воздуху на шабаш, нужно считать 56-летнюю аристократку из Тулузы – Анжелу Лабарт, у которой от сожительства с дьяволом родилось чудовище с волчьей головой и хвостом дракона… – пишет С. Лозинский. – Все эти факты с большой достоверностью, тем меньше исключающей сомнения, что Анжела сама созналась в еженощных совокуплениях с дьяволом, были установлены инквизитором Гуго Леонидом, который сжег преступницу на большом аутодафе в 1276 году».

Историки сообщают, что в VII–VI веках до н. э. по горам Греции носились менады, разрывавшие детей на куски в сексуальном экстазе. Но вот же документы, показывающие, что за то же самое наказывали дев в Европе! (На тех же самых, заметим, «линиях веков» синусоиды.)

В булле Иннокентия VIII (1484–1492) против ереси ведьм Summis desidevantes говорилось:

«Не без мучительной боли мы узнали, что в некоторых частях Германии… очень многие лица обоего пола пренебрегли собственным спасением и, отвратившись от католической веры, впали в плотский грех с демонами инкубами и суккубами и своим колдовством, чарованиями, заклинаниями и другими ужасными суеверными, порочными и преступными деяниями причиняют женщинам преждевременные роды, насылают порчу на приплод животных, хлебные злаки, виноград на лозах и плоды на деревьях, равно как портят мужчин, женщин, домашних и других животных…»

Вот статистика уничтожения ведьм, по данным, приведенным С. Лозинским:

В Женеве за короткий промежуток времени в 1542 году было сожжено 500 ведьм. В 1546 году тюремный смотритель донес городскому совету, что все тюрьмы переполнены ведьмами, и палач заявил, что сил одного человека недостаточно, чтобы справиться с палаческими обязанностями.

В небольшом Оснабрюке за три месяца в 1588 года была сожжена 121 ведьма, вокруг Оснабрюка пылают костры, и все женское население обречено на гибель. По официальным данным, в 20 деревнях кругом Трира в 1587–1593 годах было сожжено 306 человек, в двух деревнях осталось всего две женщины… В Кведлинбурге в 1589 году в один день погибло 133 человека. В Нейссе магистрат построил для ведьм специальную печь огромных размеров… В Манке в 1583 году иезуитам хитростью удалось изгнать из 16-летней девушки Анны Шлуттенбауер 12655 чертенят…

В местечке Эллингене за 8 месяцев 1590 году была сожжена 71 ведьма. В Эльфагене в 1612 году иезуиты возвели на костер 167 человек, а в Вестерштене за 2 года 600 человек. В местечке Герольцгофене в 1616 году было сожжено 99 ведьм, в следующем – 88.

Многие исследователи утверждают, что католическое духовенство хорошо разбиралось в вопросах черной магии и в той или иной мере прямо или косвенно было причастно к совершению черных месс в XV–XVI веках. Есть основания для предположения, что черная месса явилась не искажением и карикатурой на католическую мессу, а наоборот, существовала ранее католической мессы как самостоятельный культовый обряд. И лишь впоследствии была христианизирована путем замены некоторых песнопений другими, включающими слова «Дева», «Христос» и другими, создающими ложную иллюзию малейшей связи с христианским богослужением.

Наиболее восприимчивыми к фантасмагорическим бредням были женщины и дети. Потому они и стали жертвами «войны с дьяволом». С. Лозинский пишет в предисловии к «Молоту ведьм»:

«Безумие, разумеется, охватывало и детей. В 1669 г. в шведском округе Делакарлии у детей появилась какая-то болезнь, сопровождавшаяся обмороками и спазмами. Во время болезни дети рассказывали о какой-то местности Блакулла, куда их ночью приводят ведьмы и где происходит шабаш. Весь округ заволновался, и со всех сторон стали требовать строгого следствия… Нужно заметить, что выдающиеся шведские юристы оспаривали право сжигания людей на основе детских показаний. Однако духовенство не соглашалось с доводами юристов и ссылалось на псалом, в котором говорится, что устами младенца глаголет сама истина. Так дети стали жертвой всеобщего безумия и более того – вызывали гибель многих матерей…

В 1659 г. в Бамберге были сожжены 22 девочки в возрасте от 7 до 10 лет. Во время казни они проклинали своих матерей, научивших их дьявольскому искусству. В описании этого случая говорится: колдовство до такой степени развилось во всей Баварии, что дети на улице и в школах учили друг друга колдовать… Дети вообразили, что ночью их возят на метлах, козлах, курицах, кошках на шабаш, где заставляют отрицать святую троицу и т. д. В результате было сожжено несколько женщин».

Прорицания, колдовство, тайные обряды, свойственные и античности, и Средневековью по линиям № 5–7, естественно дополняются вакхическими обрядами. Ученый XVIII века Шампфлери писал:

«Странные увеселения происходили в соборах и монастырях при больших праздниках церкви в Средние века и в эпоху Возрождения. Не только низшее духовенство участвует в веселых плясках и песнях, особенно на Пасхе и Рождестве, но даже и главнейшие церковные сановники. Монахи мужских монастырей плясали тогда с монашенками соседних женских, и епископы присоединялись к их веселью».

Ну, если это было позволено клиру, то что говорить о мирянах! Конечно, в кальвинистской Женеве порядки были построже; высмеивали католическое духовенство и лютеране. В общем, в XV веке всем всё было ясно, если говорить о морали. Всё было ясно и Скалигеру. Но когда церковники ничего не стеснялись, то о какой научной этике можно говорить применительно к нему? «Подростковая» мораль Средневековья вполне позволяла ему не оглядываться на совесть. Так что приведенные выше сведения делают понятными многие вещи, о которых мы лишь догадывались. Например, становится ясным, что не из одного лишь злого умысла, а, можно сказать, руководствуясь благородными порывами души, Скалигер, этот «величайший ум человечества» растащил античность и Средневековье, «язычество» и христианство так, чтобы они не мешали друг другу.

В еще большую даль времен «улетели» ромейские храмовые вакханалии X–XI веков. Они попали во времена Хаммурапи. Если совместить траки нашей синусоиды, то получится, что задолго до XV века при храмах имелись божьи жены, божьи сестры и церковные блудницы. Эти последние назывались кадишты (от еврейского кадеш – святой). Последние были, возможно, чем-то вроде браманских баядерок, то есть храмовых танцовщиц и певиц, а божьи жены вроде средневековых христианских диаконисс, божьи сестры – что-то вроде монашенок, и к этому же разряду, как низшая ступень, прибавляются еще и божьи блудницы, а также и отдельно живущие блудницы. Очевидно, что эта профессия тоже считалась благочестивой, возможно, из подражания богоматери, родившей ребенка без мужа, ведь о христианской троице упоминается в предисловии к этому «кодексу».

Если отнести появление Законов Хаммурапи к XI веку, то вполне понятно, что за несколько столетий, прошедших от него до XV века, вполне мог этот «институт» блудниц переродиться, во-первых, в прослойку богатых, культурных гетер, сведения о которых мы находим и в греческих текстах, и в «возрожденческой» литературе, а во-вторых – в институт монашеской проституции.

Пьеро ди Козимо. Так называемая Симонетта Веспуччи. Ок. 1500.

Вот что пишет о нравах, бытовавших в монастырях XV века, Александр Парадисис в романе «Жизнь и деятельность Бальтазара Коссы». Хоть это и роман, здесь верно передана картина жизни в ту эпоху:

«От отшельнической и благочестивой жизни монастырей первых веков христианства [15]Заметьте: не «первых веков нашей эры», а «первых веков христианства».
не осталось и следа, разложение церкви и нравов в них достигло невероятных размеров… Не способствовала строгости нравов и одежда монахинь, подчеркивавшая их природную красоту и стройность… Почти все монастыри Италии, пишет Родонаки, принимали мужчин-посетителей. В дни приемов монахини вызывающе громко рассказывали о своих детях… взбудораживая народ на улицах.

О жизни монастырей в Венеции мы узнаем не только от Казановы. Сан Дидье пишет: «Ничто в Венеции не вызывало такого интереса, как монастыри». Были там частыми посетителями и вельможи. И так как все монахини красивы и стройны, ни одна не оставалась без любовника. А забота надзирательниц о нравах выражалась в том, что они помогали монахиням находить более искусные способы встреч с любовниками и покрывать их.

Платье было узким, в талию, с большим декольте, дававшим возможность увидеть белое и пышное тело монахини. Пельниц пишет, что венецианские монахини завивались, что они носили короткие платья, не закрывавшие стройных ног, а грудь они прикрывали лишь тогда, когда пели в церковном хоре. Были такие монастыри, где (особенно в последние дни карнавала) монахини появлялись в мужском платье…

Одежда монахинь Рима также не отличалась скромностью. А флорентийские монахини, по свидетельству одного настоятеля мужского монастыря, посетившего Флоренцию, напоминали мифологических нимф, а не «христовых невест». (Впрочем, что означало это выражение? Ведь Христос завещал делиться с ближним тем, что есть у тебя. – Авт.) Во многих монастырях были устроены театры и разрешалось давать представления, но играть в них могли только монахини…

Не отличались выдержанностью и монахини Генуи. В одном из папских указов с прискорбием отмечалось: «Сестры из монастырей святого Филиппа и святого Иакова бродят по улицам Генуи, совершают непристойные поступки, которые диктует им их необузданная фантазия…» Распущенность монахинь в болонском монастыре Иоанна Крестителя была настолько велика, что власти были вынуждены разогнать всех монахинь, а монастырь закрыть… Число монахинь, преследуемых правосудием за распутство, росло с каждым днем. Каждый болонский монастырь имел кличку: «монастырь куколок», «монастырь сплетниц», «монастырь кающихся Магдалин», «монастырь бесстыдниц», «монастырь Мессалин»…

Известный гуманист Понтано рассказывал, что в Валенсии испанцы свободно проникали в женские монастыри, и что трудно провести грань между этими святыми обителями и домами, пользующимися дурной репутацией. В монастырях было много женщин, которые до этого были профессиональными проститутками… Отказаться от прежней жизни им было трудно, и они продолжали вести ее и в монастыре… Развращенность «христовых невест» была предметом всеобщих разговоров…

Сеттенбри, изучавший последнее издание произведений Мазуччо, пишет, что его книга «Браки между монахами и монахинями» изъята и в 1564 году занесена в список запрещенных католической церковью книг, а автор ее предан анафеме. Мазуччо пишет: «Монахи считали монахинь своей собственностью… Монахини, выбрав себе любовника монаха, не скрывали этого… Не было числа «замужним монахиням».

Цельс, о проблемах с датировкой жизни которого мы говорили выше, видя это, вполне мог стать антихристианином. Тем более, живи он хоть в I веке до н. э., хоть в I веке н. э., по «римской» волне синусоиды его жизнь как раз выпадает на века этого повального разврата…

А вот еще кусочек из Александра Парадисиса:

«Во время карнавала в Венеции (а его там растягивали почти на полгода) женские монастыри превращались в танцевальные залы, заполнялись мужчинами в масках. Чем смешнее была маска, тем лучше принимался ее владелец».

Здесь речь идет о карнавале XV века. Ничто не противоречит современным хронологическим представлениям. Ну, мораль… То, се… но в целом хотя бы понятно, когда происходят события.

Но вот вам еще одно описание карнавала. Вопрос: где и когда?

«… вместо колесниц практиковались водные выезды, отличавшиеся невероятным, фантастическим великолепием. Выезд Буцентавра во время приема… описан как совершенно сказочный спектакль; его появление предварили бесчисленные корабли, украшенные коврами и гирляндами, с роскошно костюмированными юношами и девушками на палубах; на подъемных машинах здесь и там парили гении с атрибутами богов; другие гении, в обличье тритонов и нимф, сгруппировались внизу; повсюду пение, благоухание курений, трепещущие на ветру знамена, расшитые золотом. За Буцентавром же следовала такая масса барок всякого рода, что на милю кругом не было видно воды. Из прочих празднеств, помимо вышеупомянутой пантомимы, достойна упоминания, как нечто новое, регата с участием пятидесяти сильнейших девушек».

Так историк Буккхард Якоб дает описание венецианского карнавала 1491 года. На карнавалах Средневековья, пишет он, «стали представлять триумфы древнеримских полководцев: во Флоренции – Паула Эмилия (при Лоренцо Великолепном), Камилла (при визите Льва X), оба под руководством живописца Франческо Граначчи». Уместно спросить: а с чего же историк взял, что речь идет о триумфах именно «древне»-римских полководцев? Или иначе: насколько «древних»? Ни из этого описания, ни из всех последующих не могут быть сделаны никакие хронологические выводы об «античности»:

«В Риме первым подобающе обставленным празднеством такого рода был, при Павле II, триумф Августа после победы над Клеопатрой: здесь помимо шутовских и мифологических масок (которых и на античных триумфах было предостаточно) наличествовали и все прочие реквизиты – закованные в цепи цари, шелковые свитки с решениями народа и сената, костюмированный в античном стиле псевдосенат с эдилами, квесторами, преторами и проч., четыре колесницы с поющими масками и, конечно же, колесницы с трофеями. Прочие шествия более обобщенно олицетворяли владычество древнего Рима над миром, и перед лицом реальной турецкой опасности здесь хвастали кавалькадой пленных турок на верблюдах. Позднее, на карнавале 1500 года, Цезарь Борджа, дерзко намекая на собственную особу, велел представитьтриумф Юлия Цезаря с одиннадцатью великолепными колесницами, возмутив тем самым прибывших на юбилей пилигримов».

Это, напоминаем, текст историка. Прочтите его еще раз, отрешившись от знания дат, и вы увидите, что нет никакой разницы между античностью и ее возрождением. Даже в описании историка. Ничто, абсолютно ничто не дает знать, сколько лет прошло между Цезарем Борджа и Юлием Цезарем, сто пятьдесят, тысяча пятьсот или, скажем, пятнадцать тысяч.

«Красотой и вкусом были отмечены триумфы отвлеченного характера, представленные двумя соперничающими флорентийскими обществами на праздновании избрания папы Льва Х: один представлял три возраста человека, другой – мировые эпохи, изобретательно представленные в пяти картинах из истории Рима и в двух аллегориях, изображающих золотой век Сатурна и его окончательное воцарение. Изысканное оформление колесниц, когда за него брались великие флорентийские художники, производило такой эффект, что публика требовала постоянного, периодического повторения зрелища.

Прежде подвластные города, ежегодно принося присягу верности, просто подносили символические подарки (драгоценные ткани и восковые свечи); теперь же купеческая гильдия соорудила десять колесниц (впоследствии их оказалось еще больше), – скорее для того, чтобы символизировать дань, нежели действительно везти ее, – и Андреа дель Сарто, украсивший некоторые из них, без сомнения, придал им восхитительный вид. Такие колесницы с данью и трофеями теперь присутствовали уже при каждом празднестве, даже если устроители были стеснены в средствах.

Жители Сиены (1477) продемонстрировали свою приверженность союзу между Ферранте и Сикстом IV круговым объездом города колесницей, в которой «человек, одетый богиней мира, попирал латы и прочее вооружение».

Эпоху Возрождения часто представляют как время, когда люди, узнав о чудесной жизни в давно миновавшем «золотом веке», начинают подражать «древним». «В литературной традиции, кажется, вообще нет отчетливой границы между своим временем и античностью. Само требование украшенного произведениями искусства дома может быть обосновано текстами древних», – пишет М. С. Тарасова. Так спросим же: вот эти описанные здесь фестивали и карнавалы – это подражание, игра в «древность» или все-таки жизнь? У игры и жизни разные законы!

Флорентийский мастер. Сцена городского гуляния. Роспись кассона (сундука). XV век.

Читая исторические трактаты, иногда ловишь себя на мысли, что «игра в переодевание» была как раз в «Древнем Риме», а в средневековых Венеции, Сиене, Риме, Флоренции – не играли, а жили.

У России тоже было славное прошлое. И у нас в годовщины каких-либо побед люди тоже сбегаются поиграть. Бородинское сражение было всего-то двести лет назад. На празднике несколько десятков энтузиастов в ментиках и с ружьями бегают друг против друга. Прогуливаются господа в сюртуках с пистолетами, переряженные в Пьера Безухова. Но это игра, она кончается, все переодеваются и идут на работу.

В XV веке было иначе.

«Карнавал как таковой, взятый независимо от прочих больших процессий, вероятно, нигде не был столь многообразен, как в Риме. Состязания в беге были особенно богаты разновидностями: состязались между собой лошади, буйволы, ослы, а также старики, юноши, евреи и т. д. Павел II потчевал народ бесплатным угощением перед Палаццо ди Венеция, где он жил. Игрища на площади Навона, возможно, со времен античности никогда до конца не затухавшие, отличались воинственно-роскошным характером: они состояли из «сражения» всадников и парада вооруженных горожан. Маскарадная свобода нравов была чрезвычайно велика и удерживалась порой на протяжении нескольких месяцев. Сикст IV не гнушался разгуливать среди бесчисленных масок в самых многолюдных районах города, на Кампо дей Фьори и у Банки; однако же он не позволил им посетить Ватикан, хотя об этом и было уже договорено. При Иннокентии VIII безнравственность кардиналов, заметная и раньше, достигла высшей степени: на карнавале 1491 года они посылали друг другу колесницы, наполненные великолепно костюмированными масками, шутами и певцами, декламировавшими скандалезные стихи; их, конечно же, сопровождали всадники.

Помимо карнавала, римляне, вероятно, первыми оценили по достоинству и прелесть больших факельных шествий. Когда в 1459 году Пий II возвратился с мантуанского конгресса, весь Рим поджидал его с факелами, образовавшими вокруг дворца мерцающее кольцо. При этом Сикст IV как-то раз все же счел за лучшее не принять подобной ночной встречи, когда весь Рим захотел выйти к нему с факелами и масличными ветвями».

Да, это не игра в переодевание! Это жизнь.

 

Космический катаклизм

Как известно, в жизни всегда есть место преодолению трудностей. Но «трудности» эти зачастую носят вселенский характер. Свидетельства мы находим во множестве.

«Магический папирус» Хариса повествует о космическом смещении огня и воды, когда «юг стал севером, а земля перевернулась». Это, безусловно, фраза для земли-диска. В папирусе Ипувера утверждается, что «Земля повернулась, как гончарный круг», и далее описываются ужасные разрушения, причиненные природным сдвигом. В папирусе Эрмитажа (Ленинград, 1116 recto) также есть упоминание о катастрофе, которая перевернула Землю «вверх дном»; «случилось то, чего никогда не случалось».

Древнеегипетские сообщения, как мы понимаем, дают картину какого-то колоссального природного катаклизма. «Земля перевернулась». При таких событиях следует ожидать «неполадок» на небе. И вот в «Прорицании вельвы» исландцев, возникшей, как полагают, в X веке, читаем, как огромный волк Фенрир пожирает бога Одина, небесные светила падают на землю, а она сгорает в огне мирового пожара. «Мир весь сгорает в звуках рога».

Потом боги наводят порядок среди небесных тел.

Карело-финский эпос «Калевала» отнесен историками к I тысячелетию нашей эры. Вообще-то известно, что эпос составлен на основе народных песен (рун) Э. Ленротом. Здесь тоже говорится об установлении нынешнего миропорядка:

Е. Мелетинский пишет: «Творческая история «Калевалы» Ленрота проливает свет и на закономерности формирования книжных эпопей в западноевропейской литературе Средневековья, складывающихся в XI, XII, XIII в.». И он же добавляет по поводу исландского эпоса:

«Эсхатологические мотивы встречаются в мифологии ряда народов (персы, майя-ацтеки и др.), но потрясающая поэтическая картина гибели мира в «Прорицании вельвы» является уникальной в мировой литературе».

Подобных рассказов действительно много. Мы, признаться, не видим особой уникальности приведенного выше. Как не видим и подлинного интереса к теме эсхатологии у историков, которые, к сожалению, учение о «конце света» рассматривают лишь как часть религиозных верований и не воспринимают в качестве источника сведений о прошлом человечества.

А ведь человеку очень трудно придумать что-либо, чего не видел собственными глазами или о чем, по крайней мере, не слышал от очевидцев. Даже традиционные описания ада содержат привычные элементы, хоть и в непривычном ракурсе: котлы с кипящей водой или смолой, сдирания кожи и прочие ужасы не содержат ничего такого, чего люди не могли бы видеть на земле. Поэтому надо всерьез обдумывать такие сведения, как содержащийся в Книге Иисуса Навина текст, отделенный лишь двумя стихами от описания солнца, повисшего на несколько часов без всякого движения:

«Когда же они бежали от Израильтян по скату горы Вефоронской, Господь бросал на них с небес большие камни до самого Азека, и они умирали; больше было тех, которые умерли от камней града, нежели тех, которых умертвили сыны Израилевы мечом».

Надо сказать, что Французская академия наук, например, до 1803 года отказывалась верить, что камни могут падать с неба. Несмотря на то что метеориты падали много раз, а в 1492 году якобы даже в присутствии императора Максимилиана и его двора, – научный мир не допускал, что такое возможно! А ведь он в тот период был представлен Коперником, Галилеем, Кеплером и даже Ньютоном.

В египетском «Речении Ипуера» (XX–XVI до н. э.) говорится:

«Города разрушены. Верхний Египет опустел… Все в руинах. Дворец перевернут за минуту».

Или вот десятая казнь:

«… И сделался великий вопль в земле Египетской; ибо не было дома, где не было бы мертвеца» (Исход, 12: 30).

Сходные детали мы находим в «Мидрашиме»: «Седьмая казнь, казнь градом; землетрясение, пожар, метеориты».

«Молнии освещали вселенную; земля содрогалась и тряслась…» (Псалтирь, 79: 19).

«Люди бежали… Они строили шалаши, как жители гор» (Ипуер).

Мы нарочно чередуем описание катаклизма в памятниках XIX–XVII веков до н. э., и в Библии, описывающей события якобы XII века до н. э. Ничто не противоречит выводу, что это одна и та же эпоха.

«Отчаяние… простерлось до небес; все, что было ярким, обратилось в темноту… Брат не мог различить брата… Шесть дней… ураган, потоп и буря продолжала уничтожать землю…» (Эпос о Гильгамеше).

«И была густая тьма по всей земле Египетской три дня. Не видели друг друга, и никто не вставал с места своего три дня» (Исход, 10: 22–23).

«Он (Мардук) создал злой ветер, и бурю, и ураган, и четырехкратный ветер, семикратный ветер, и смерч, и ветер, которому не было равных» (Эпос о Гильгамеше).

«Воды взметнулись на высоту тысяча шестьсот миль, и их могли видеть все народы земли» (Мидрашим).

Сказания многих народов мира утверждают, что моря сместились, и вода обрушилась на материки. Извергающиеся вулканы, морские приливы и ураганные ветры грозили уничтожить все живое. Продолжительная темнота, землетрясения и мировой пожар были следствием нарушения движения Земли.

«Весь народ видел громы и пламя, и звук трубный, и гору дымящуюся; и увидев то, народ отступил, и стал вдали» (Исход, 20: 18).

«Небо и земля гремели… горы и холмы сдвигались» (Мидрашим).

«Громок был рев небес, и земля отвечала ему эхом» (эпос о Гильгамеше).

Гомер так описывает подобную же ситуацию: «Бескрайние просторы земли и небеса над ними звучали, как голос трубы».

Гесиод вторит ему: «… Земля издавала ужасный грохот, как и бескрайнее небо над ней».

Катаклизм космического масштаба привел к неисчислимым людским жертвам. Над берегами проносились громадные волны, многочисленные вулканы извергали пламя, землетрясения стирали города с лица земли. Одно из самых сильных в художественной литературе описаний катастрофы находим у Шекспира в «Гамлете». Здесь описывается время до смерти Цезаря (I век до н. э.).

Как сказал писатель уже XX века, – Гюнтер Грасс, «свидетельские показания литературы более достоверны, имеют более глубокие корни, чем показания историков». Нас могут сколь угодно долго уверять, что Шекспир придумал «древнеримские ужасы». Но мы, понимая, что драматург описывал недавнее прошлое, легко находим подтверждения у авторов XIV века. Например, у Ф. Петрарки (1304–1374). В письме к Иоанну Колонне, монаху ордена проповедников, он сообщает о своем путешествии в современный ему Рим; он отлично знает историю города; он говорит о развалинах:

«Мы бродили вместе по великому городу, который из-за своей пространности кажется пустым, однако вмещает огромное население; не только по городу бродили, а и в окрестностях. И на каждом шагу встречалось что-то, заставлявшее говорить и восторгаться: здесь дворец Эвандра, здесь храм Карменты, здесь пещера Вулканова сына, тут воспитавшая близнецов волчица и Ромулова смоковница-кормилица, тут конец Рема; здесь цирковые игры и похищение сабинянок, здесь Козье болото и исчезновение Ромула, здесь беседа Нумы с Эгерией, здесь место сражения трех братьев-близнецов. Здесь побежден молнией победитель врагов и устроитель войска Тулл Гостилий, здесь жил царь-строитель Анк Марций, здесь разделитель сословий Тарквиний Приск; здесь пламя сошло на голову Сервия, здесь сидя на повозке проехала свирепая Туллия и своим преступлением обесславила улицу. А это, наоборот, Священная дорога, это Эсквилийский холм; тут Виминал, там Квиринал; здесь Целиев холм, здесь Марсово поле и скошенный рукою Тарквиния Гордого мак. Здесь несчастная Лукреция, падающая на меч, смертью избегающая прелюбодеяния, и отмститель оскорбленного целомудрия Брут; тут угрожающий Порсена, и этрусское войско, и жестокий к своей провинившейся деснице Муций, и соревнующийся со свободой сын тирана, и следующий в преисподнюю за отбитым от города врагом консул; здесь надломленный плечом героя свайный мост, и плывущий Гораций, и Тибр, возвращающий Клелию. Здесь стоял напрасно заподозренный дом Публиколы; здесь шел за плугом Цинциннат, когда удостоился стать из пахаря диктатором; здесь был привлечен к консульству Серран. Это Яникул, это Авентин, там Священный холм, куда трижды уходил обиженный патрициями плебс; здесь состоялся сластолюбивый суд Аппия, здесь Виргиния была избавлена от унижения мечом отца, здесь децемвир нашел конец, достойный его похотливости. Отсюда Кориолан, который, возможно, победил бы силой оружия, отступил, побежденный благочестием своих сторонников; эту скалу защищал Манлий, и отсюда он падал; здесь Камилл прогнал внезапным нападением заглядевшихся на золото галлов и научил отчаявшихся граждан возвращать себе утраченное отечество оружием, а не деньгами. Отсюда во всем вооружении бросился в пропасть Курций; здесь найденная под землей человеческая голова и недвижимый межевой столб послужили предсказанием великой и устойчивой власти. Здесь лукавая дева пала от оружия, обманутая собственным лукавством; здесь Тарпейская скала и всемирная перепись Римского народа; здесь страж оружия Янус; здесь храм Юпитера Останавливающего, здесь – Приносящего добычу, здесь – Юпитера Капитолийского, место всех триумфов; сюда пригнали Персея, отсюда прогнали Ганнибала, отсюда согнали Югурту, как думают некоторые, а другие считают, что он был убит в тюрьме. Здесь торжествовал Цезарь, здесь он погиб. В этом храме Август видел толпу царей покоренного мира; здесь арка Помпея, здесь его портик, здесь арка Мария, память о победе над кимврами. Тут Траянова колонна, где этот император, единственный из всех, как говорит Евсевий, похоронен в черте города; здесь его же мост, получивший потом имя святого Петра; здесь Адрианова громада, под которой и он сам лежит, и которую называют теперь замком Святого Ангела. Вот камень огромной величины над бронзовыми львами в нишах, посвященный божественным императорам; в его верхней части, говорят, покоится прах Юлия Цезаря. Вот святилище богини Земли, вот алтарь Фортуны, вот храм Мира, разрушенный с приходом истинно мирного царя; вот создание Агриппы, отнятое для Матери истинного Бога у матери ложных богов. Здесь шел снег на августовские Ноны; отсюда масляная река текла в Тибр; тут, как гласит молва, Сивилла показала старому Августу младенца Христа. Это заносчиво роскошные Нероновы дворцы; это дом Августа на Виа Фламиниа, где, как некоторые говорят, и гробница его хозяина; вот колонна Антонина; вот неподалеку дворец Аппия; вот септизоний Севера Афра, который ты называешь Престолом солнца, хотя мое название можно прочесть в историях; вот сохраняющееся в камне уже сколько веков состязание Праксителя и Фидия в таланте и искусстве.

Здесь Христос предстал на пути своему бегущему наместнику ; здесь Петр распят на кресте; здесь обезглавлен Павел, здесь сожжен Лаврентий, здесь, погребенный, он уступил место пришедшему в Рим Стефану. Здесь Иоанн презрел кипящее масло, здесь Агнеса, живя после смерти, воспретила плакать о себе родственникам и друзьям, здесь прятался Сильвестр, здесь Константин избавился от проказы, здесь Калликст встретил славную смерть. Только куда меня несет? Могу ли на жалком листе описать целый Рим? Да если б и мог, нет надобности: ты все знаешь, и не потому, что римский гражданин, а потому, что с отрочества был чрезвычайно любознателен в отношении таких вещей, – ведь кто сегодня хуже помнит деяния римской истории, чем римские граждане? Увы, Рима нигде не знают меньше, чем в Риме. Оплакиваю не только невежество – хотя что хуже невежества? – но и бегство добродетелей, и изгнание многих из них. Кто усомнится, что Рим тотчас воскрес бы, начни он себя знать? Но это плач для другого времени.

Потом, усталые от ходьбы по огромному городу, мы часто останавливались в термах Диоклетиана, не раз поднимались и на крышу этого некогда величественнейшего здания, потому что нигде не найти более здорового воздуха, большей широты обзора, более полного уединения. Там – ни слова о заботах, ни слова о своих повседневных делах, ни слова о состоянии государства, которое достаточно оплакать один раз: шли ли мы по улицам разрушенного города, сидели ли там, перед глазами были обломки развалин; что делать ? Много говорили зато об истории, причем разделились между собой так, что в новой оказывался опытней ты, в древней я (если называть древней то, что было прежде, чем в Риме прогремело и было почтено римскими государями Христово имя, а новой – все с тех пор и до нашего века); много рассуждали о той части философии, которая воспитывает нравы, и отсюда заимствует свое название, а в промежутке – об искусствах, его создателях и его началах».

Мы выделили явные «ляпы» – о Христе, например, который с младенчества тут бывал. Вообще весь рассказ – собрание легенд, о которых, как пишет и сам автор, в Риме мало кто знает. Но он-то сам – знает!

При жизни Петрарки началось «Возрождение античности». То есть, как написано во всех энциклопедиях, произошло обращение к «культурному наследию античности». А саму античность относят на многие столетия назад. В таком случае о ней знать вообще не могли, – за столетия культура античности неминуемо была бы забыта и не составляла части современной Петрарке культуры.

Но мы видим, что он весьма подробно осведомлен о былых временах, да и не только он. Если так, то, следовательно, античность не забыта и остается частью культуры. Она настолько не забыта, что Петрарке нет даже нужды называть причину разрушений в Риме. Но если так – откуда у последующих историков взялось представление о том, что античная культура – древняя? Раз о ней знают в XIV веке, она просто не может быть древней. Да и сам Петрарка ни разу не пишет ни о каких столетиях, различающих настоящее и прошлое. Просто – развалины, разрушенный город. Приходится заниматься вопросом, как образовались развалины, заново.

Англосаксонские поэмы на библейский сюжет «Исход», как полагают, возникли в VII веке. Время написания эпоса «Беовульф» относят на VI век; единственная имеющаяся рукопись датирована X веком. В эпосе упоминается потоп.

«Ученые старой школы рассматривали «Беовульф» как единственный в своем роде англосаксонский памятник, свидетельствующий о богатой эпической традиции языческих поэм, уничтоженной нетерпимым отношением к ней христианской церкви», – пишут авторы учебника «История западноевропейской литературы». Удивительно, почему та же христианская церковь не уничтожила языческие произведения Гомера и другие многочисленные памятники античной литературы.

Пророчица Морриган из ирландской саги о короле Брессе предсказывает мировой катаклизм, напоминающий некоторые места «Прорицания вельвы». Здесь, как и в «Беовульфе», присутствует мотив схватки с мировым змеем. То есть мотив планетарной катастрофы трансформировался в сюжет битвы с драконом, пожирателем солнца. Этот сюжет популярен и в славянских сказаниях: можно упомянуть былину о Добрыне Никитиче, победившем Змея Горыныча. Мотив змееборца известен европейской античности (Персей, освобождающий Андромеду; и Геракл, побеждающий Гидру) – а эту эпоху мы, как уже говорилось, относим на XI–XIII века.

Можно предположить, что уничтожение подобных литературных памятников происходило в XVII–XIX веках, после торжества скалигеровской хронологии. И христианская церковь тут совершенно ни при чем. Но многое не было уничтоженным, а просто «провалилось» в древность.

Еврипид писал в «Электре»:

«Тогда в гневе своем поднялся Зевс, поворачивая звезды назад на их огненном пути, и даже ослепительно горящую колесницу солнца, и туманный взгляд пасмурного утра… Солнце… повернуло обратно, плетью гнева своего неся наказание смертным».

Овидий описывает явление, наблюдающееся в эпоху аргосских тиранов, когда Феб «резко затормозил и, пытаясь сдержать свою колесницу, повернулся колесами к рассвету».

В драме «Фиест» Сенека дает сильное описание событий, происшедших после того, как солнце в утреннем небе повернулось вспять.

Из короткого фрагмента исторической драмы «Атрей» Софокла следует, что солнце встает на востоке только с тех пор, как его движение переменилось. «Зевс… изменил ход солнца, заставив его вставать на востоке, а не на западе».

Платон пишет в «Политике»:

«В определенные периоды Земля имеет свое нынешнее круговое движение, а в иные периоды она вращается в обратном направлении… Я говорю в обратном направлении… Я говорю об изменении восхода и захода Солнца и других небесных тел, когда в те давние времена они заходили там, где теперь восходят, и восходили там, где теперь заходят».

Конечно, трудно себе представить, что это не поэтический вымысел, а свидетельства космической катастрофы, происшедшей на памяти человечества. Но еще более экзотичной будет теория, по которой подобные события, оставляющие неизгладимый след в литературном творчестве всех народов мира, происходят периодически.

Если же предположить, что катастрофа была одна, то обнаруживаются сообщения тех, кто ее пережил и предупреждал, что возможно повторение:

«Земля ваша опустошена… Если бы Господь Саваоф не оставил нам небольшого остатка, то мы были бы то же, что Содом, уподобились бы Гоморре» (Книга Исайи, 1: 7–9).

Попытку свести в единую систему разновременные описания катастрофы сделал американский исследователь Иммануил Великовский. Он обратил внимание, что длительное время люди видели только четыре планеты, а Венеру, по его мнению, не знали. Венера была кометой, говорит он; ее приход в Солнечную систему вызвал серьезные возмущения в движении других планет; произошло падение на Землю крупного небесного тела; земной год, составлявший до этого 360 дней, изменился; происходили изменения длительности месяцев и даже часов. Серии катастроф космического масштаба, по Великовскому, имели место и в VIII, и в VII веке до нашей эры. Они изменили угол вращения и орбиту Земли, а также и орбиту Луны.

Скажем прямо, версия Великовского не кажется нам научно обоснованной. Приход Венеры привел бы к релаксациям на миллион лет и не мог бы оказаться отраженным в литературных источниках. На планетах нет табличек с названиями, и какую из них не знали в старину – Венеру или Меркурий – сказать невозможно. Рассуждения ученого об изменении длительности года и месяцев тоже никуда не годятся. Ведь он рассматривает изменение сразу трех параметров: длительности года, месяца, дня, – но в таком случае любые выводы становятся бессмысленными.

«… Земля отошла от орбиты продолжительностью 360 дней на орбиту из 365 1 / 4 дня, и дни, вероятно, не были равными в обоих случаях, – пишет Великовский. – Месяц изменился с тридцати до двадцати девяти с половиной дней. Таковы были значения в начале и в конце столетия «битвы богов». В результате потрясений этого столетия возникли промежуточные значения года и месяца. Продолжительность года, вероятно, колебалась между 360 и 365 1 / 4 , но луна, будучи меньшим (или более слабым) небесным телом, чем Земля, гораздо больше пострадала от сильных пертурбаций, вызванных контактом с небесным телом, и промежуточные значения ее месяца должны были подвергнуться более значительным изменениям.

Плутарх сообщает, что по времена Ромула люди «неразумно и неправильно обозначали месяцы» и считали некоторые месяцы по тридцать пять дней, а некоторые еще больше, «пытаясь придерживаться года из 360 дней»… Когда месяц составлял тридцать шесть дней, а год от 360 до 365 1/4 дня, год должен был состоять только из десяти месяцев. Так и было…»

Согласно Великовскому, в течение столетия катастроф Луна вышла на орбиту продолжительностью от тридцати пяти до тридцати шести дней. Она оставалась на ней несколько десятилетий, пока во время очередного потрясения не перешла на орбиту длительностью двадцать девять с половиной дней, по которой вращается и ныне.

Великовский не был знаком с идеями Морозова и не рассматривал возможности изменения хронологии. Он не соотносил события древности и Средневековья, считая, что легенды вроде «Беовульфа» лишь пересказывали давнее предание. У него получилось, что «меняющиеся месяцы» приходились на вторую половину восьмого века до н. э. – начало римской истории, строительства самого Рима. Он отмечал, что «мы располагаем конкретными датами, вроде «на 33-й день месяца», которые упоминаются на вавилонских табличках этого периода», и считал важным следующий фрагмент из «Жизнеописания Нумы» Плутарха:

«Он (Нума) исправил также календарь, правда, не вполне точно, тем не менее не без знания дела. В царствование Ромула месяцы не имели ни определенного числа дней, ни определенного порядка. В некоторых из них не было и двадцати дней, тогда как другие заключали в себе тридцать пять и даже больше. Не понимая разницы между лунным и солнечным годом, римляне старались лишь о том, чтобы год состоял из трехсот шестидесяти дней».

Но мы не можем забывать, что всякого рода расчеты – будь то календарные или хронологические – не обязательно отражают действительность. Расчет – элемент формализации, а результатом его может стать «идеальное» описание, не имеющее почти никакого отношения к реальному миру. В реальности же к лунному календарю привязано размножение скота. И сегодня в ряде регионов планеты применяется лунный год. А солнечный календарь связан с потребностями земледелия, для которого лунные пертурбации вообще не важны. «Смешение» солнечного и лунного года происходит, когда встречаются две культуры, земледельческая и скотоводческая. Разумеется, в такие моменты ученые вынуждены заниматься расчетами, чтобы свести две системы в одну, поскольку интересы хозяйствования требуют определенной синхронизации.

Это объяснение значительно проще, чем сделанное Великовским предположение о перемене Луной своей орбиты, да еще несколько раз в течение короткого промежутка времени. Луна – независимое космическое тело, и никаких причин для такого его поведения сам Великовский не дает.

Вызывает сомнения и его тезис об изменении угла вращения и орбиты Земли. Что это за угол вращения, нам вообще непонятно. Возможно, речь идет о наклоне земной оси и расположении полюсов. Но самые серьезные возражения можно высказать об идее «остановки Солнца» или, иначе, остановки движения Земли и даже перемены ею направления движения. Не только смена направления, а даже остановка движения не совместима с сохранением жизни на планете.

Между тем именно это и утверждает Великовский, говоря, что согласно представлениям нашего времени – но не того, когда писалась Книга Иисуса Навина или «Песнь о Роланде», – солнце вполне могло остановиться на небосводе. Это случилось бы в том случае, если б Земля перестала вращаться вокруг своей оси. Допустимо ли подобное нарушение миропорядка? Прекращение обычного вращения Земли теоретически возможно, если наша планета встретила бы на своем пути другое небесное тело с массой, достаточной для того, чтобы нарушить вечный ход нашего мирка, пишет Великовский.

Однако, теоретизируя дальше, мы неизбежно должны прийти к выводу, что при такой катастрофе людей не станет. Ведь при остановке тела планеты ни вода, ни воздух остановиться не смогут! Вот теперь-то и нужны расчеты. А они показывают, что на «остановившейся» Земле скорость ветра превысит скорость звука, а затем по всей планете прокатится ударная волна, слабое подобие которой наблюдается, когда звуковой барьер преодолевает самолет. Вслед за тем со страшной скоростью упадет температура, а потом вся масса имеющейся на планете воды снесет с поверхности все незакрепленные предметы.

Однако вообще отрицать возможность столкновения Земли с крупным космическим телом было бы неразумным. И если удар не был столь большим, чтобы уничтожить жизнь на Земле, то, конечно, вызвать колебания оси, колоссальные землетрясения, повышение вулканической деятельности он мог.

Рассмотрение теории катастроф И. Великовского – не наш предмет. Мы просто хотим показать, что традиционная история упускает в своих построениях очень многое, а Великовский вытащил это «многое», пусть и сделав не вполне корректные выводы.

«Основная заслуга И. В. (Иммануила Великовского) перед наукой состоит в том, что он в двух своих книгах («Столкновение миров» и «Человечество в амнезии») собрал огромный геологический, палеонтологический, стратиграфический и – в первой из них – мифологический, легендарный и литературный материал из разных частей света в подтверждение почти забытой теории о катастрофическом прошлом Земли», – пишет Е. Я. Габович.

Обилие собранного Великовским материала обескураживает, однако его теория в целом отвергнута официальным историческим сообществом. Отвергнута, и всё тут. И не она первая. Анатоль Франс писал по сходному поводу:

«Историки переписывают друг друга. Таким способом они избавляют себя от лишнего труда и обвинений в самонадеянности. Следуйте их примеру, не будьте оригинальным. Оригинально мыслящий историк вызывает всеобщее недоверие, презрение и отвращение».

Между тем и в самом деле предания многих народов, в самых разных уголках планеты говорят об общепланетарной катастрофе, имевшей внеземное происхождение. Платон в «Тимее» дает картину последствий столкновения Земли с «чужеродным огнем отовсюду и с огромной глыбой». Некоторые сцены «Илиады» можно понимать как описание межпланетарной катастрофы. Мы привели уже и другие примеры.

Затем, тот факт, что и в Библии, и в «Песне о Роланде» упоминается об остановившемся солнце, говорит о том, что эти произведения были созданы в одну эпоху, к которой относятся и древневавилонские астрономические наблюдения.

В нашей хронологической версии крупная катастрофа, причины которой могут быть нам неизвестны или неясны, могла произойти в XIII – первой половине XIV века, а точнее пока сказать невозможно. Она могла привести к некоторым изменениям физических параметров земной орбиты и ее оси. И. В. Давиденко и Яр. Кеслер высказали идею о том, что события такого масштаба были вызваны падением одного или двух крупнейших метеоритов в районе Фарерских островов в Норвежском море.

Основой замалчивания такого события в позднем Средневековье стал аристотелизм, главенствовавший в то время в европейской науке. Учение Аристотеля не допускало возможности подобных потрясений. «Отрицание таких событий стало нормой не только для философии, но и для религии и естествознания, а для политических учений – своего рода догмой», – пишет Великовский.

Но если катастрофа произошла, то вулканическая деятельность, развившаяся от метеоритной катастрофы, должна была изменить погоду: выбросы миллионов тонн пепла закрыли бы доступ к земле солнечной энергии, привели к неурожаям и голоду. Но ведь и в самом деле нехватка ресурсов спровоцировала войны XIII–XV веков, грандиозные эпидемии и пандемии! А затем произошел и небывалый культурный подъем – начало Возрождения, в некоторой степени вызванного этими войнами. Это звучит парадоксально и совершенно противоречит всем представлениям современных историков, согласно которым переселения народов и тому подобные потрясения приводили к уничтожению культуры и многовековым «темным» периодам.

Катастрофа планетарного масштаба, если она произошла в указанное время, не повлияла на последовательность культурного развития и цельность исторического процесса; изменение условий жизни вело лишь к иному осмыслению происходящего, развитию духовной стороны жизни. Можно предположить, что к этому времени относятся коптские апокрифы, сочинения гностических сект, в учении которых христианская идея спасения мира была сплавлена с идеями восточных религий: иранским дуализмом, сирийско-финикийской демонологией, вавилонской астрологией, египетской магией. Это Евангелие египтян, Евангелие от Марии, Евангелие от Фомы, Филиппа, Иуды и другие.

Евангелие от Марка считается древнейшим из канонических, оно, говорят, сохранило некоторые особенности устной речи и колорита арамейского языка, на котором началась проповедь. И в нем мы видим следы катастрофы:

«Когда же вы услышите о войнах и о военных слухах, не ужасайтесь: ибо надлежит сему быть; но это еще не конец.

Ибо восстанет народ на народ и царство на царство; и будут землетрясения по местам, и будут глады и смятения. Это начало болезней…

И звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются…

Смотрите, бодрствуйте, молитесь; ибо не знаете, когда наступит это время» (13: 7–8, 25, 33).

Информация о космической катастрофе зашифрована в «Откровении» (Апокалипсисе) Иоанна Богослова:

«И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь;

И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои.

И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих;

И цари земные и вельможи, и богатые и тысяченачальники и сильные, и всякий раб и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор…» (6: 12–15).

«Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела.

Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью…

Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод…» (8: 7–8, 10).

«Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны:

Она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя» (9: 1–2).

Примечательно, что Иммануил Великовский не цитирует Апокалипсиса наряду с библейскими, ассирийскими и египетскими текстами. Объяснение этому очень простое: хотя сходство описаний катаклизма совершенно очевидно, он не мог отказаться от убеждения, что древнееврейские и раннехристианские тексты созданы в разное время. Именно поэтому его позиция в поиске всемирных катастроф страдает половинчатостью. И мы подчеркиваем еще раз: то, что Земля перешла на другую орбиту вследствие сближения с каким-либо небесным телом, – предположение Иммануила Великовского. Нас же интересует то, что «космические» приключения Земли подтверждают нашу хронологическую гипотезу по очень многим позициям.

Мы не спешим безоговорочно соглашаться со всеми его идеями. Прежде всего – о наличии до катастрофы календаря с 360-дневным годом; она требует очень серьезного изучения. Но не можем не отметить, что если этот факт подтвердится, то все астрономические расчеты солнечных и лунных затмений, произошедших до XIV века – которыми так гордится традиционная история! – окажутся полной бессмыслицей.

Кстати, характерно, что историки, обсуждая упомянутый Фукидидом «красный Сириус», обходят молчанием полярную Большую Медведицу Сенеки и другие обескураживающие астрономические наблюдения древних. Может, они просто книжек не читают?…

Скажем еще вот о чем: и всплеск военных конфликтов, и бурное развитие мировых религий могли стать следствием космической катастрофы. Единственные в своем роде, катастрофические события, конечно, могли «подтолкнуть» развитие религиозной мысли. Для начала обратим внимание на одновременность появления множества религиозных идей по всему миру. Об этом в книге «Культурный переворот в Древней Греции VIII–V вв. до н. э.» пишет А. Зайцев:

«Своеобразная философия зародилась самостоятельно не только в Греции, но и в Индии, и в известном смысле также и в Китае, а художественная литература возникла, несомненно, в Греции, и в Индии, и в Китае, – а если не определять это понятие слишком узко… у евреев и у персов…

Так, уже в 1856 г. Э. фон Ласоль с удивлением отметил, что примерно к 600 г. до н. э. относится деятельность Заратустры в Персии, Будды в Индии, Конфуция в Китае, библейских пророков и первых философов в Греции. Синолог Виктор Штраус, изучавший философию Лао Цзы, обратил внимание на то, что деятельность и этого выдающегося религиозно-философского реформатора относится примерно к той же эпохе».

Отметим для порядка, что традиционный V век до н. э., начавшийся от 600 года, лежит на линии № 5 нашей синусоиды. И тут же, но по «римской» волне, мы найдем и I век н. э., начало христианства. Мы не утверждаем, что при помощи синусоиды можно выстроить правильную хронологию. Речь – о направлении процесса: с некоего момента религии становятся очень востребованными; в каждой культуре развивается свой набор религиозных представлений; каждая религия начинает бороться за старшинство и древность. А хронология появляется существенно позже!

Религии вырастали из одного корня и в XIII–XIV веках различались гораздо меньше, чем сейчас. Катастрофа должна была вызвать не только временную разобщенность культур, но и стремительное развитие в каждой из них религиозной составляющей. Одновременность появления новых верований, отмеченная А. Зайцевым (и не только им), и совпадение по синусоиде V века до н. э. со «столетием катастрофы» дает нам лишнее основание поговорить о том, как традиционная история проводит датировки событий и что она по этому поводу сообщает легковерным читателям.

Вот выписки из брошюры «Краткая история календаря», выпущенной Комитетом по телекоммуникациям и средствам массовой информации правительства Москвы, навстречу, так сказать, «третьему тысячелетию и XXI веку»:

«… В 241 году Дионисий Малый приступил к вычислению новой пасхалии, которая должна была начинаться с 248 года эры Диоклетиана… Эра «от Рождества Христова», введенная Дионисием Малым в 525 году, уже в начале VII века была опробирована папой Римским Бонифацием IV… Прямо или косвенно, но в определении времени Рождества Христова, к сожалению, Дионисий несомненно ошибся».

По нашему мнению, затрагивая религиозные вопросы, говорить надо о развитии идей, а не о рождении людей. Вспомним небольшую историю, произошедшую в 1899 году. Тогда, незадолго до наступления ХХ века, профессор Санкт-Петербургской духовной академии В. В. Болотов (1854–1900) на заседании Комиссии Русского астрономического общества по реформе календаря, на котором он присутствовал в качестве представителя Святейшего Синода Русской православной церкви, заявил: «Год рождения Христа лучше исключить из списка тех эпох, на которых Комиссия может остановить свой выбор. Научно год рождения Христа (даже только год, а не месяц и число!) установить невозможно».

Мы согласны с этим выводом. Богу – Богово, а кесарю, как известно, кесарево. «Царство мое не от мира сего», – говорил, согласно евангельским текстам, Христос. И летоисчисление в нем не мирское. К сожалению, религиозные ортодоксы этого не понимают. Историки тоже не понимают.

Автор ХХ века Э. Церен сообщает такие сведения о христианской хронологии: «Уже в конце II века н. э. отец церкви Климент Александрийский привел около двухсот различных суждений о дате рождения Иисуса. Сам Климент Александрийский полагает, что Иисус родился 17 ноября 3 года до н. э…»

Спрашивается, откуда в конце II века столько «суждений» по такому вопросу? Зачем Клименту понадобилось еще одно? Зачем в VI веке Дионисий Малый высчитывал новую датировку? Единой хронологической шкалы до Скалигера не было, – так каким же образом Климент «сводил» разноречивые «сведения»? Как могло у него получиться, что кто-то – пусть даже сам Христос – смог родиться за три года до своего рождения?

Но дело Климента Александрийского бессмертно. Высчитывать дату Рождества продолжают наши современники. В «Сборнике Русского исторического общества» № 3 за 2000 год опубликована статья О. Рапова, в которой он доказывает:

«… По нашим расчетам получается, что Иисус Христос родился в Вифлееме Иудейском в первых числах сентября (возможно, 1 сентября) 12 г. до н. э., когда в непосредственной близости от Земли проходила комета Галлея»… Дело заключается в том, что «звезда», о которой говорится в Евангелии от Матфея, «шла» по небу… Существует… время «Вифлеемской звезды», согласно которой она отождествляется с кометой Галлея, прохождение которой в 12 г. до н. э. было… зафиксировано китайскими астрономами. Еще итальянский художник Джотто изобразил «Вифлеемскую звезду» в 1301 г. (спустя 13 веков! – Авт.) в виде кометы на своей картине, посвященной рождению Иисуса Христа… Китайский астроном Ма Туан Лин (это сборник, а не астроном. – Авт.) отметил, что данная комета впервые была замечена на небе 26 августа 12 г. до н. э. в восточной части созвездия Близнецов…»

Прямо так и отметил: «комета Галлея», «впервые», «12 года до н. э.»? О, премудрый китаец! А на самом деле это историки приписали «китайское сообщение» к 12 году до н. э. на том основании, что тогда, по современным расчетам, в Китае могла быть видна комета Галлея!

Но вернемся к дате рождества Христова.

С. Селешников («История календаря и хронология») считает нужным «особо подчеркнуть, что в течение пяти веков христиане обходились без своего летоисчисления, не имели ни малейшего понятия о времени рождения Христа и даже не задумывались над этим вопросом… На основе совершенно произвольных расчетов он (Дионисий Малый) «вычислил» дату рождения мифического Христа и заявил, что это событие произошло 525 лет назад, т. е. в 284 г. до эры Диоклетиана… или в 753 г. от «основания Рима»… Хотя монах не оставил никаких документов, историки постарались восстановить весь ход его рассуждений (выделено нами. – Авт.)».

Вот вам: «историки постарались восстановить». А религиозные деятели могли бы предположить, что у Дионисия и не было никаких рассуждений, а было датированное письмо самого Иисуса или одного из его апостолов. Почему нет? Верующий человек, в рамках своей веры, может верить и в такое. Но историки-то свои собственные выдумки называют наукой: Дионисий сделал это, сказал то, решил так-то, и дальше идет закавыченная фраза от имени самого Дионисия. Он, де, чего-то там «заявил». В VI веке!

И. Климишин пишет: «Стремясь отстоять свое представление о возможной эпохе эры от «Рождества Христова», Кеплер датировал свою книгу «Новая астрология» так: «Anno aerae Dionisianas 1609» (1609-й от эры Дионисия. – Авт.), подчеркивая тем самым полную условность введенной Дионисием эры».

В светских рукописях эра «от Рождества Христова» имеется уже в XIV веке; в папских документах появляется только в середине XV века. А в начале XVI века Дионисий Петавиус (что значит Малый) перевел летосчисление Скалигера с годов «от Сотворения мира» в годы «от Рождества Христова», сделав эту эру общеупотребительной. Возникает подозрение, что документы до XIV века, имеющие такую датировку, – апокрифы, подделка. Трудно себе представить, что, когда появилась христианская эра, в папской канцелярии проигнорировали сей факт. И продолжали пользоваться эрой от «Сотворения мира», а то и от «основания Города».

В Византийской империи якобы до конца VII века (линия № 7) еще пользовались древнегреческим календарем. Использовали и «плавающую октаэтериду», согласно которой начало 554 года приходилось на 1 ноября, 711 года – на 1 декабря, а 1344 года – на 1 апреля.

Как же хронологи объясняют подобную несуразицу? Очень просто! Они говорят: ВИДИМО, византийцев такой календарь устраивал. (А христианская эра их не устраивала?) Хотя тут же подчеркивают, что все это очень спорно. А в словаре Брокгауза и Ефрона прямо сказано: «римский календарь (и греческий. – Авт.) служит предметом многочисленных предположений».

Традиционная история, по сути, есть систематизированный конгломерат предположений. Но в корпус этих предположений попадают только такие версии, которые встраиваются в число уже имеющихся, не разрушая системы. Версия Иммануила Великовского – не встраивается, а потому даже не рассматривается.

 

Погода и другие ужасы

Анализ античных текстов показывает, что события древней истории происходили зачастую в весьма суровых климатических условиях. Царь Митридат одерживал победы в конном строю на льду Азовского моря, а Крез с Киром «устраивали ледовые побоища с многочисленными жертвами, уходившими под лед». Но по современным данным климатологов, все это могло происходить только в XIII–XVII веках н. э.!

Геродот (якобы между 490 и 480 – ок. 425 до н. э.) так описывал климат современной ему Скифии:

«Все осмотренные нами страны отличаются столь суровым климатом, что в течение восьми месяцев здесь стоит нестерпимый холод. Замерзает море и весь Киммерийский Боспор, так что живущие по сю сторону пролива скифы толпами переходят по льду, переезжают по нем в повозках (санях) на другой берег к синдам».

Другой античный автор, Страбон, в своем труде «География» показывает юг Европы в таких красках:

«В более южных областях этих стран (Кельтии и Борисфена) как на Средиземном море, так и у Боспора, виноградная лоза приносит плоды, но грозди там маленькие, а на зиму ее закапывают в землю».

По синусоиде минус V век приходится на линию 5 и совпадает с XIII веком. В Византии в канун этого века, по описанию Анны Комниной, зимы были таковы: «… Так как дела на суше и на море находились в весьма тяжелом состоянии и суровая зима заперла все выходы (из-за сугробов нельзя было даже открыть двери домов…), он (император) приложил все усилия, чтобы письмами вызвать отовсюду наемное войско».

По мнению климатологов, описания суровых климатических условий в античных источниках (Страбон, Вергилий, Овидий, Иосиф Флавий) не соответствуют реальным климатическим условиям, которые существовали 2000 лет назад. Такая холодная погода на историческом интервале времени держалась лишь однажды, в так называемый малый ледниковый период Маундера-Шперера-Вольфа XIII–XVII веков, когда действительно на южном побережье Средиземного моря не рос виноград, когда замерзали Черное море, Дунай, пролив Босфор и Дарданеллы. Вот в эти годы царь Митридат вполне мог на льду Азовского моря устраивать многочисленные ледовые побоища в конном строю, да и Крез с Киром тоже…

А вот мрачная хроника XIII века.

В 1220–1222 годах в Польше три года подряд шли проливные дожди и происходили наводнения, результатом чего стал двухлетний голод и массовое вымирание. В 1223 году были сильные заморозки во Франции, отчего последовал великий голод, в том же году в Ливонии люди поедали друг друга и похищали трупы с виселиц, чтобы съесть их. В 1235 году в Аквитании люди, словно животные, ели полевую траву. В 1263 году в Моравии и Австрии ели корни и кору деревьев, в 1277 году в Австрии и Иллирии ели кошек, собак, лошадей и трупы, в 1280 году в Праге умерло огромное число бедняков из-за резкого вздорожания продуктов питания. А вздорожали они, конечно, вследствие неурожая из-за холодов.

Теперь переходим на линии № 6 и 7 (по «римской» волне синусоиды) и читаем о холодах в библейских текстах:

«И собрались все жители Иудеи и земли Вениаминовой в Иерусалим в три дня. Это было в девятом месяце, в двадцатый день месяца. И сидел весь народ на площади у дома Божия, дрожа как по этому делу, так и от дождей » (Первая книга Ездры, 10: 9, Синодальный перевод). Сегодня дождливое время в Иудее – это климатический нонсенс. Но что интересно: в Острожской Библии этот же эпизод описан совсем по-другому:

«И собрашася вси людие иудины и вениамини в Иерусалиме, треми дньми. Иже есть месяц девятый двадцатаго дня месяца. И седоша вси людие напред домом божиим от дрожания за грехъ и с зимою ».

Авторы синодального перевода явно перемудрили: слово «грех» заменили на нейтральное «по этому делу», а зима у них превратилась в дождь. Составитель же Острожской Библии, записанной в XVI веке, пишет далее: «время снежно, и несть мощно стояти вне» (10: 13).

Синодальный перевод все принципиально меняет:

«Время теперь дождливое, и нет возможности стоять на улице».

Но есть и другие источники, подтверждающие правильность сообщения Острожской Библии о климате, только не в начале «нашей эры», а во времена средневековые. Вот описание Африки, данное Львом Иоанном Африканским (1494–1552):

«Атласские горы очень холодны и бесплодны. Зерна в них родится немного, и во всех их частях растут густые и темные леса. В Атласских горах берут начало почти все реки Африки. Источники, встречающиеся в этих горах, настолько холодны, что если даже в середине лета кто-нибудь сунет руку в воду даже на короткое время, он без сомнения ее утратит. Различные части гор неодинаково холодны…

Там есть и, так сказать, умеренные места, в которых можно очень хорошо жить и в которых живут, о чем будет сказано во второй части нашей книги. Необитаемые области либо очень холодны, либо очень суровы. Области, лежащие против Тамесны, суровы, а обращенные к Мавритании холодны. Тем не менее те, кто занимается разведением овец, приходят туда в летнее время пасти своих животных.

Однако оставаться там зимой никак невозможно, потому что, как только выпадает снег, поднимается губительный северный ветер, убивающий всех животных, которые окажутся в этих местах. Погибает также много людей, так как там находится проход между Мавританией и Нумидией. Из-за того, что торговцы финиками имеют обычай отправляться из Нумидии с грузом фиников в конце октября, иногда их там застигает снег, и если ночью начинает идти снег, то наутро находят караваны погребенными и утонувшими в снегу, и в живых никого не остается. И не только караваны. Снегом бывают покрыты целые деревья, так что нельзя увидеть ни следа, ни знака, где находятся мертвые тела. Я дважды великим чудом спасался от опасности подобной смерти, когда ходил по этим дорогам».

Сколь тяжело было то время! Мощнейшие наводнения, землетрясения, мороз… В «Хронике» Джованни Виллани XIV века показаны следствия этих катаклизмов. Вот одно из описаний:

«Вы, наверное, слышали о многочисленных опасных землетрясениях, случившихся в здешних краях и нанесших огромный вред. 25 января 1348 года Господа нашего, по счислению римской церкви, а по нашему – от благовещения Приснодевы 1347 года, в день обращения святого Павла, в пятницу, в восемь с четвертью часов после вечерней или в пятом часу ночи, произошло сильнейшее землетрясение, длившееся много часов, подобного которому ни один из ныне живущих не припомнит. В Сачиле ворота, ведущие во Фриуль, полностью рухнули. В Удине обвалились многие дома, в том числе дворец мессера патриарха. Во Фриуле упал замок святого Даниила, и погибло множество мужчин и женщин. Осыпались две башни замка Рагонья, своими обломками усеявшие пространство до реки, прозываемой Тальяменто, и убившие множество народу. В Джемоне было разрушено больше половины домов, соборная колокольня потрескалась и обнажила внутренность, а вырезанная из цветного камня статуя святого Кристофера дала трещину во весь рост. Напуганные этими чудесами, местные ростовщики раскаялись в своих прегрешениях и объявили, чтобы все, кто платил им проценты и лихву, получили с них деньги назад, и возвращали их в течение восьми дней. В Венцоне городская колокольня треснула пополам, и многим строениям пришел конец. Замки Тольмеццо, Дорестаньо и Дестрафитто обрушились почти целиком и задавили много людей. Замок Лембург, стоявший на холме, был потрясен до основания, землетрясение отнесло его на десять верст от старого места в виде кучи остатков. Высокая гора, по которой проходила дорога к озеру Арнольдштейн, раскололась пополам, сделав дорогу непроходимой. Два замка, Раньи и Ведроне, и более пятидесяти усадеб вокруг реки Гайль, во владениях графа Гориции, были погребены двумя горами под собой, при этом погибло почти все население, мало кому удалось спастись. В городе Виллахе, при въезде в Германию, обратились в развалины все дома, кроме одного, принадежащего некоему доброму человеку, праведному и милосердному ради Христа. В контадо и в окрестностях этого Виллаха провалились больше семидесяти замков и загородных домов над рекой Дравой и все было перевернуто вверх дном. Огромная гора разделилась здесь на две половины, заполнила собой всю долину, где находились эти замки и дома, и загромоздила русло реки на протяжении десяти верст. При этом был разрушен и затоплен монастырь у Арнольдштейна, и погибло немало людей. Река Драва, не находя себе привычного выхода, разлилась выше этого места и образовала большое озеро. В городе Виллахе случились диковинные вещи: на главной площади появилась расщелина в виде креста и из нее показалась сначала кровь, а потом вода в большом количестве. В городской церкви святого Иакова нашли смерть пятьсот человек, укрывшиеся там, не говоря о других жертвах, всего же урон исчислялся третьей частью населения. Остальным удалось спастись с помощью Божьего чуда, в их числе были итальянцы, другие чужеземцы и бедные. В Карнии после землетрясения оказалось полторы тысячи погибших мужчин, женщин и детей. Все церкви и жилища, среди них монастыри в Оссиахе и Вельткирхе, не устояли, люди почти все сгинули, а выжившие от страха почти потеряли рассудок. В Баварии в городе Штрасбурге, и в Палуцце, Иуде и Кроче за горами рухнула большая часть домов, и погибло множество людей. И заметь, читатель, все эти ужасные разрушения и бедствия от землетрясения допущены Господом не без важной причины и суть предзнаменования Божьего суда. Это такие чудеса и знамения, о которых Иисус Христос благовествовал своим ученикам, предвещая, что они случатся при скончании века».

В книге «Почему я не христианин» Б. Рассел показывает, что любые ужасные дела, будучи привычными, воспринимаются людьми как нечто совершенно необходимое для их нормальной жизни. Он пишет:

«Многое в средних веках можно интерпретировать как конфликт между романской и германской традициями; с одной стороны, церковь, с другой – государство; с одной стороны, теология и философия, с другой – рыцарство и поэзия; с одной стороны, закон, с другой – удовольствие, страсть и все анархические побуждения очень своевольных людей… Люди были свирепы, и усмирить их можно было лишь при помощи ужасающей жестокости: террор применялся до тех пор, пока не стал привычным и не утратил силы своего воздействия… Как и следует ожидать, жестокость была одним из любимейших удовольствий населения. Господа покупали разбойников только для того, чтобы посмотреть на пытки, «которым люди радовались больше, чем восставшему из мертвых святому». В 1488 году несколько судей из Бурже, заподозренных в измене, неоднократно подвергали пыткам на рыночной площади ради того, чтобы сделать народу приятное. Они просили смерти, однако мольба была отклонена… «чтобы люди могли еще порадоваться их мучениям».

Нехватка ресурсов, перенаселенность и голод – вот что привело к такой ужасающей порче нравов. Этого нельзя забывать. Ведь перед нами – предки тех самых немцев и французов, которые ныне только и говорят, что о гуманизме и правах человека! Случись ныне такая беда, космическая катастрофа сродни той, что, вероятно, произошла на стыке античности и ее возрождения – в XIII или начале XIV века, – и все повторится.

И. Хейзинга описывает в «Осени средневековья» кладбище Невинных в Париже:

«Черепа и кости были навалены в гробах, которые стояли вдоль окружавших место с трех сторон галерей и были открыты для обозрения тысячам людей… День за днем толпы людей гуляли по галереям, смотрели на фигуры и читали простые вирши, напоминавшие о приближающемся конце. Несмотря на постоянно происходившие там похороны и эксгумации, это было место публичного времяпрепровождения и встреч. Перед гробами устроены магазинчики, по галереям прохаживаются проститутки… Здесь даже устраиваются пиры. До такой степени страшное стало привычным».