Оберландская легенда.

Была ясная месячная ночь. Внизу слабо мерцали среди глубокой долины огоньки селения Лаутербруннен; в бинокль можно было различить сверкающие под луной серебристые кружева грациозного водопада Штауббаха.

Из chalet сторожа доносилась песенка с обычными швейцарскими «йодлями» — своеобразными, невозможными для непривычного горла щелкающими трелями.

Я тоже был «на голубом цюрихском озере», но не видел там ни одной красивой девушки. Тем не менее песенка понравилась мне, и я позвал:

— Аннели!

Певица — молодая дочь сторожа — вышла ко мне, и мы стали вместе смотреть на сверкавшую Юнгфрау.

Я спросил:

— Правда ли, что на ее вершинах еще не была нога человека?

— Правда, — ответила Аннели. — Только теперь на Юнгфрау строят железную дорогу, и это в первый раз нарушит ее чистоту. А до сих пор — никто и никогда. Впрочем… рассказать вам одно предание? Вы, иностранцы, любите наши сказки. Я, конечно, приготовился слушать. Предварительно, снисходя к моему невежеству, Аннели спросила:

— Вы знаете, что такое Edelweiss?

Я знал, что это — название белого цветка, встречающегося только на огромных альпийских вершинах. Англичане нередко свертывают себе шеи из желания добыть эдельвейс не в лавке, а, так сказать, au naturel.

* * *

— Давным-давно, — начала Аннели, — в Туне жил смелый охотник. Он часто слышал в народе сказку о том, что существует в Альпах чудесный волшебный эдельвейс, который принесет счастье не только тому, кто сорвет его, но и всей родине этого смельчака. Беда только в том, что чудесный цветок рос на самой вершине Юнгфрау.

Смелый охотник страстно мечтал о том, как бы добыть этот цветок, создать вечное счастье своему кантону и покрыть свое имя громкой славой.

И вот однажды, никому не сказавшись, он взял свой арбалет и отправился в дорогу. Подъем с первого шага оказался страшно трудным, но охотник повторял себе:

— Не отступай! За все мучения тебя наградит святой лепесток эдельвейса!

Ион полз всю ночь напролет, без устали и отдыха. Когда же наступило утро, и он с утесов морены взглянул вниз, он не различил там ни шале, ни речек — ничего. Тогда он перевел взоры на вершину и горько заплакал: подножие горы было далеко, но вершина была еще дальше!

Но охотник был смел и ловок, как альпийская серна. Он снова пополз, пробираясь выше и выше.

Прошел день, наступил закат, отбросивший яркое пламя на далекую вершину Юнгфрау, и измученный охотник внезапно увидел перед собой отверстие черной огромной пещеры. Он направился туда.

Вдруг что-то громко зарычало, и перед охотником появился огромный темно-бурый медведь. В то время медведи уже вывелись в бернском Оберланде, где когда-то их было так много; встретить медведя приходилось очень редко. Поэтому охотник был поражен; кроме того, он так утомился, что вряд ли мог бы бороться с сильным зверем. Но его удивление и ужас еще возросли, когда медведь заревел на его родном языке:

— Назад, несчастный! Прочь из нашей обители!

Тогда охотник низко поклонился и сказал:

— Я ищу чудесный эдельвейс, растущий на вершине Юнгфрау. Я полз и цеплялся за утесы, я царапал лицо об острые льдины- впусти же меня на отдых, господин, в твои королевские палаты!

Медведь с удивлением посмотрел на него, потом на вершину, подумал и вдруг рявкнул:

— Садись!

Он подставил охотнику спину и помчался с ним, как буря, в глубину пещеры. Вдруг он остановился, и охотник, несмотря на всю свою храбрость, обмер от ужаса, увидев огромное сборище медведей разного возраста. В громадной зале, где они толпились, было светло, хотя нигде не видно было ни огня, ни щели наружу.

Медведь стряхнул седока, поднялся на задние лапы и обратился ко всему сборищу:

— Братья! — сказал он. — Когда-то вся эта страна принадлежала нам. Мы жили здесь беззаботно и счастливо; в память нашего владычества этот кантон еще и теперь называется Берном* и в гербе его изображается медведь. Но теперь мы разбиты и побеждены людьми. Они явились в эту страну позже нас, но, тем не менее, стали вытеснять нас и безжалостно убивать. Тех, которых они оставили в живых, они бросили в клетки, чтобы тешить на них свое любопытное зрение. Правду ли я говорю, братья?

— Правду! — загремело сборище.

— Они убивают, — продолжал медведь, глядя прямо на охотника, — не так, как мы убиваем нашу добычу. Мы убиваем из голода; они же убивают еще и для того, чтобы украшать свои комнаты пушистыми коврами; из убийства они сделали развлечение и назвали его охотой. Правду ли я говорю?

— Правду!

— И теперь, — снова заговорил медведь, — на всем пространстве бернского Оберланда не осталось почти ни одного медведя. Только мы удалились на недоступную Юнгфрау и поселились тут, вдали от людей. Но теперь один из них проник и сюда. Братья, я не убил его. Он сказал мне, что ищет тот самый эдельвейс, который растет на вершине нашей Юнгфрау. Этот цветок принесет счастье тому, кто сорвет его, и родине этого героя. Все это — правда, и новая родина, смелый охотник, будет действительно счастлива, если ты добудешь этот цветок, но знай, что твое счастье, о котором говорит поверье, это — вечный покой. Тому, кто сорвет эдельвейс с вершины Юнгфрау и осчастливит навеки свою родину, не назначено вернуться живым.

Медведь замолчал, а охотник стоял в глубоком отчаянии.

Тогда медведь снова заговорил:

— Слушай же, охотник. Мы пошлем одного из нас, он сорвет драгоценный цветок и лишится ради него жизни. Ты возьмешь этот эдельвейс. Но в награду за это обещай нам, когда ты вернешься, уговорить людей, чтобы, по крайней мере, в этом последнем убежище люди не преследовали нас и дали нам спокойно оставаться здесь до тех пор, пока не наступят лучшие времена. Хочешь?

Охотник бросил свой арбалет наземь, поднял руку вверх и сказал:

— Клянусь.

На рассвете один из медведей ушел из пещеры. Весь день охотник ждал его возвращения, глядя на высокую вершину Юнгфрау. А поздно вечером раздался грохот, по склону горы промчалась лавина, и на площадку у входа в пещеру скатился безжизненный медведь. У него в лапе был пышный, белый, бархатистый эдельвейс.

Медведи зарыли своего товарища в белом снегу. Он получил счастье — вечный покой.

Наутро охотник должен был покинуть медведей и вернуться в долину.

Наступила ночь. Медведи спали, но охотник сидел у входа и думал. Эдельвейс был у него, но условие медведей казалось ему невозможным. Отказаться от охоты, когда в ней столько радостей, и именно теперь, когда он открыл местопребывание медведей? Это казалось ему ужасным. В нем сразу проснулась натура стрелка.

Он начал жадно вглядываться в спавших зверей. Ему пришло в голову, что и теперь можно было бы славно поохотиться. Эта мысль овладела им и отуманила его голову…

Он пробрался к месту, где накануне бросил свой арбалет, поднял его и всадил стрелу глубоко в сердце одного из медведей. Тот успел только зареветь.

Все медведи разом вскочили. Поднялся рев и грохот, и, увидев труп, звери яростно кинулись на охотника.

Тогда послышался голос того медведя, который встретил охотника накануне.

— Это бесполезно. Не убивайте его. Вы видите, братья, что люди неисправимы. И они сильнее нас. Уступим же им место! Рев еще усилился, и вся масса зверей с воем бросилась к выходу пещеры и ринулась с площадки вниз. Их падение разбудило лавину, и лавина навеки похоронила их под снегами Юнгфрау.

Охотник вернулся в Оберланд. Я не знаю, был ли он счастлив, и не знаю, где тот эдельвейс, но бернский кантон стал могущественнейшим во всем швейцарском союзе.

* * *

После небольшой паузы Аннели спросила:

— Seyd ihr scho a Mal in Bern g'sy?

Я ответил:

— Да, я бывал уже в Берне.

Она сказала:

— За старым мостом в Берне есть яма, где бродят на потеху народу несколько медведей. Вы видели? Мой отец посмотрел на них и сказал, что люди нехорошо отплатили старым владыкам нашего кантона за эдельвейс.

 1898