Майор Павленко работал в управлении уголовного розыска столицы уже пятнадцать лет. За это время сама процедура расследования преступлений потеряла для него всякую романтику, хотя человеком он был, в общем-то, увлекающимся и в молодости долго колебался, выбирая между милицейской службой и карьерой профессионального певца.
Сколько Павленко себя помнил, он всегда состоял в каком-нибудь хоре. Это дело ему очень нравилось. Но когда он перешел в десятый класс, в глупой драке на танцплощадке погиб его старший брат — студент и все решилось само собой. Он убедил себя, что у следователя есть не меньше возможностей для проявления творчества, чем, скажем, у солиста какого-нибудь заштатного музыкального театра. И, кроме того, можно будет отомстить всему уголовному миру сразу за невосполнимую потерю.
Однако спустя годы, уже расставшись с юношескими фантазиями, Павленко понял, что успех в его работе зависит не от вдохновения, а от суммы простейших и очень конкретных действий типа: сбор фактов, опрос свидетелей, определение круга подозреваемых, проверки их алиби.
Да и о каком вдохновении, о какой романтике, полете фантазии может идти речь, если на тебе висит сразу несколько уголовных дел? И в каждом из них ты сталкиваешься с людской жестокостью, подлостью, необязательностью, равнодушием. Порой вообще ни за что браться не хочется. В такой ситуации способны выручить только порядок, самодисциплина и рутинное следование розыскным технологиям.
История с похищением двух бронзовых статуэток ничем не отличалась для Павленко от других криминальных случаев — такое же сосредоточение человеческих ошибок, мерзостей, недостатков. И он взялся за нее со своей обычной педантичностью, не дожидаясь озарений, душевного подъема. Возможно, его кропотливость несколько затягивала процедуру расследования, но гарантировала максимальный успех.
После сбора вещественных доказательств и предварительных бесед со свидетелями майор решил наиболее пристальное внимание уделить четырем непосредственным участникам событий: Федору Чернову, Виктору Балабанову, Арнольду Сухорукову и самому хозяину дома, из которого похитили танцовщиц. Начал Павленко с элементарной проверки их алиби.
То, что Кисин и его жена в субботу вечером были в Большом театре, подтвердили сразу три человека, сидевшие с ними в одной ложе. Коллеги из отдела внутренних дел Твери помогли уточнить маршруты передвижения Сухорукова: он и в самом деле провел выходные дни у одиноко жившей в этом городе сестры, где его неоднократно видели соседи. Четыре супружеские пары, гостившие на даче Балабанова с вечера пятницы до утра понедельника, снимали всякие к нему вопросы. И лишь алиби Чернова основывалось на показаниях всего одного человека — его молоденькой, смазливой помощницы.
Следователю был симпатичен этот прикидывавшийся крутым парнем дизайнер. Павленко вообще любил талантливых людей, на практике реализовывавших его давнюю мечту: служить искусству, не важно в какой сфере. Однако он понимал, что только лишь слов девчонки недостаточно для снятия всех подозрений с Чернова, тем более что она на него работала. Логично было предположить и существование между ними других, более близких отношений. Именно поэтому майор с особой тщательностью проверил все показания Риты.
Он отправился в парикмахерскую, в которой она якобы была до встречи с Черновым, и там легко нашел нужных свидетелей. «Ритка моя постоянная клиентка, и я хорошо помню, что она приходила ко мне в прошлую субботу!» — заявила молоденькая парикмахерша, с какими-то фиолетовыми, торчащими дыбом волосами. Еще у нее была проколота бровь и что-то вроде драгоценного камушка сверкало в левой ноздре.
Все вроде бы подтверждалось, однако когда Павленко, почти не надеясь на конкретный ответ, стал уточнять время того визита, сильно крашенная дамочка без тени сомнения бросила: «Она ушла перед самым закрытием. Примерно… где-то в половине восьмого. Точно! Я это хорошо помню, так как после нее уже никого не стригла и пошла переодеваться». На дополнительные вопросы парикмахерша вообще дико оскорбилась: «Вы что, думаете, на работу я прихожу пьяная?!»
Информация была чрезвычайно важной. Получалось, что у Чернова алиби фактически не имелось. Во всяком случае, в промежутке времени с шести вечера, когда чета Кисиных покинула свое жилище, до восьми. А двух часов вполне хватило бы, чтобы проломить не одну, а пять стен, вывезти статуэтки и вернуться в свой офис.
Не приходилось сомневаться и в том, что дизайнер сознательно обманывал следствие. Ошибиться можно было в десяти, пятнадцати минутах, ну пусть в тридцати, но не в двух же часах! В совокупности с другими подозрительными деталями, включая доставку в дом сварочного аппарата, этот факт давал основание для самых смелых предположений.
Понимая, что медлить ни в коем случае нельзя, Павленко в тот же день получил ордер на обыск и, захватив еще двух сотрудников управления, отправился в дизайнерское бюро. Как ни странно, никакого душевного подъема или азарта он не испытывал, хотя завершить сложное дело можно было уже через час. Наоборот, его переполняла досада на весь мир, в котором талант, корысть, искренность, ложь, самоотверженность, злодейство и много кое-чего еще были так круто перемешаны, что в этом ядреном коктейле порой не хотелось жить.
Дверь внушительной делегации милицейских работников открыл сам Чернов. Он явно не ожидал таких гостей, да еще в таком количестве и лицо его невольно побледнело, глаза удивленно расширились.
Это не ускользнуло от внимательного взгляда Павленко. Грустно вздохнув вместо приветствия, следователь без приглашения прошел внутрь.
— Что вам нужно?! — невольно отходя в сторону, грубо спросил Федор. — Очередной допрос?
Он хотел закрыть дверь, но за него это сделал один из сопровождавших майора людей. Задвинув щеколду, этот широкоплечий парень остался стоять у входа, широко расставив ноги и держа руки на поясе, где у него висела кобура. Причем явно не пустая.
Павленко не спеша огляделся и, увидев кресло, тяжело, с кряхтеньем опустился в него. Сейчас он вел себя не как гость, а как хозяин.
— В известном вам деле о похищении бронзовых статуэток обнаружились некоторые новые обстоятельства, которые я хотел бы с вами обсудить… — сказал он. — Может быть, вы тоже присядете? Думаю, нам так удобнее будет общаться.
Чернов, все еще стоявший посреди комнаты, пожал плечами и пошел за свой стол.
— Ну и? — спросил он. — Можно без спецэффектов, без многозначительных пауз?!
— Можно! — согласился Павленко. Он задумчиво пожевал губами, а потом повернулся к Рите, удивленно наблюдавшей за всем происходящим из своего угла. — Давайте начнем с вас. Вы не возражаете?
Девушка испуганно втянула голову в плечи, стала покрываться краской.
— Пожалуйста… — растерянно произнесла она.
— Скажите, — не отрывая от нее холодного взгляда, спросил следователь, — где вы были в субботу, до встречи со своим… э-э-э… начальником?
— Я вам уже говорила!
— Сделайте одолжение, повторите еще раз.
— В субботу вечером я была в парикмахерской! — ощетинилась Рита.
Типичная реакция женщины, когда она чувствует, что вот-вот будет уличена во лжи — из состояния глухой защиты тут же переходит в нападение.
— А когда вы ее покинули? — терпеливо задал еще один вопрос Павленко.
— Точно не помню… Прошло уже столько дней… Где-то в половине шестого.
— Странно! А обслуживавшая вас мастер утверждает, что вы ушли в половине восьмого.
— Не знаете вы Машку! — еще больше зарделась девушка, сразу сообразив, о ком идет речь. — Она всегда все путает. Сколько раз я записывалась к ней на стрижку, а потом оказывалось, что на это же время она приглашала кого-нибудь еще! У нее один ветер в голове!
— Думаю, в этот раз ей можно верить. По ее словам, отпустив вас, она сразу же пошла переодеваться, так как заканчивался рабочий день. Парикмахерская в субботу закрывается в восемь, значит, в лучшем случае, как я уже сказал, вы ушли в половине восьмого. Или вы хотите, чтобы вам устроили очную ставку? Это легко сделать.
Рита жалобно посмотрела на Федора.
— Ну хорошо! — раздраженно вмешался Чернов. — В тот день мы встретились с моей помощницей не в шесть, а в восемь. Вы удовлетворены?
— Почему же вы раньше скрывали этот факт? — изобразил недоумение Павленко.
— Чтобы избежать ваших дурацких вопросов! — Так как следователь продолжал молча смотреть на него, Федор начал выходить из себя. — Ну не знаю, почему, не знаю! Думал, так будет проще, а вы проверять ничего не станете. Сразу ляпнул, а потом уже поздно было что-то менять.
— Вы что-то ляпнули, ваша помощница неправильно называет время. Не много ли вранья?! Мы не собираемся с вами шутки шутить!
— Хорошо, убейте меня за это! Или арестуйте!
— Ну, будем мы вас арестовывать или повременим — покажет обыск.
— Какой обыск?! Вы не имеете права! — заорал Чернов, вскакивая с места.
— Еще как имею, — спокойно возразил следователь. — А вы сидите, сидите, не надо так суетиться. Вот ордер. — Он вытащил из кармана бумагу, положил ее перед Федором и уже своим людям бросил: — Приступайте!
Подручные Павленко только этого и ждали. Они немедленно принялись за дело, не пропуская ничего из находившегося в бюро. Один из них стал осматривать заваленный книгами и журналами стеллаж, занимавший всю противоположную от окон стену, а другой подошел к столу Чернова.
— Вы позволите? — вежливо попросил он.
— Может, вы еще и меня обыщете? — нехотя вставая, съязвил Федор.
— Будет видно, — флегматично ответил тот.
Оперативнику хватило пяти минут, чтобы осмотреть все ящики, а потом он направился к столу Риты. Однако в этот момент его коллега, все еще копавшийся в стеллаже, негромко, но внятно произнес:
— Есть!
Короткое слово прозвучало как разрыв бомбы. Было понятно, что он нашел не прошлогоднюю поздравительную открытку, не спрятанные на черный день пятьдесят долларов или завалявшийся окурок, а что-то относящееся к делу. Все немедленно повернулись в сторону этого человека, который стоял на стуле и держал в руках какую-то квадратную дощечку.
Павленко резко поднялся, подошел к стеллажу и взял найденную вещь. Он держал ее между двумя указательными пальцами, чтобы не стереть возможные отпечатки. В этот момент он выглядел несколько озадаченным, если не сказать — расстроенным. Складывалось впечатление, что, несмотря на напор и неприязненные высказывания, следователь надеялся, что обыск никаких результатов не даст.
— Что это?! — как-то подавленно спросил он и сам же ответил: — Это же подставка от одной из пропавших бронзовых статуэток! Я видел ее на фотографии.
Чернов тоже мгновенно узнал дощечку, покрытую темным лаком. Он столько раз рассматривал танцовщиц при подготовке своего дизайнерского проекта, что ошибиться было невозможно.
Находка пришибла его. Он явно не мог предположить такого невероятного варианта развития событий, даже в самом кошмарном сне. В свою очередь Рита сидела с открытым, в буквальном смысле этого слова, ртом.
— Как вы можете объяснить появление этого предмета в вашем офисе?! — уже на полтона выше спросил следователь. — Я весь внимание!
Он использовал кондовый оборот: «этого предмета», — словно подчеркивая наступление в их отношениях какого-то нового, официального этапа.
Федор растерянно посмотрел на Риту, потом опять на Павленко и, все еще не в силах произнести ни слова, недоуменно развел руками.
— Но вы, конечно, знаете, что это?!
— Да, — наконец выдавил Чернов и тут его прорвало: — Это какое-то недоразумение! — завопил он. — Я не крал танцовщиц! Скорей всего, подставку мне подбросили!
— Хорошо, — согласился майор, — допустим. Тогда скажите, кто это сделал?
— Не знаю!
— Вспомните, кто посещал ваше бюро после ограбления? Это не так уж сложно.
Напряженно сморщив лоб, Федор еще раз посмотрел на свою помощницу, но, в отличие от него, она еще не вышла из состояния прострации.
— После ограбления… — словно в бреду повторил он. — Да после того случая в доме Кисина я делами практически не занимался — забот мне и так хватало. И никто ко мне сюда не заезжал. Это точно. Было много каких-то встреч, но все на стороне. Рита, может, кто-то приходил без меня? Вспомни! — это прозвучало почти как мольба.
— Никто к нам после выходных не приходил. Разве что Пупко — это представитель страховой компании… Ну и вы, — посмотрела она на Павленко, — когда допрашивали меня. В смысле, расспрашивали…
— А мог кто-нибудь забраться в бюро без вашего ведома? Скажем, ночью?
— Сомневаюсь…
— Никаких следов взлома?
— Никаких.
— И вы не замечали здесь присутствия посторонних? Ну, не так стоят стулья, перевернуты бумаги.
— Не замечал.
— Может, были какие-то следы на подоконнике — все-таки ваш офис не высоко, второй этаж?
— Вроде нет…
Следователь помолчал, давая возможность Чернову найти еще какие-то объяснения появлению в дизайнерском бюро кошмарной улики, как-то оправдаться. Но так как Федор продолжал молчать, он разочарованно сказал:
— Придется вам пройти с нами. В камере предварительного заключения у вас будет время подумать.
— Но это невозможно!!
— В этом мире все возможно. Не заставляйте меня применять силу.
Было очевидно, что спорить с ним бесполезно. А любые уговоры в данном случае выглядели бы просто смешно. Растерянно оглядев присутствующих, Чернов поднялся.
Подручные Павленко пошли вперед, дабы исключить возможность побега. Один из них бережно нес на вытянутой руке помешенную в целлофановый пакет злополучную подставку. Потом плелся Федор, и замыкал эту процессию сам следователь. В таком же порядке они вышли из бюро на лестничную площадку, и здесь случилось неожиданное.
Едва оперативники стали спускаться вниз, Чернов бросился вверх. Он мчался, как горный козел, перепрыгивая сразу через три-четыре ступеньки. И хотя Павленко почти сразу же побежал за ним, но фактор неожиданности дал Федору фору в целый лестничный пролет.
— Стой! Стой, стрелять буду! — пронзительно закричал следователь, впрочем, даже не делая попытки вытащить пистолет из кобуры, так как это затормозило бы его еще на пару секунд.
Да и смысла в применении оружия не было. Казалось, Чернов все равно обречен, однако на площадке последнего этажа имелась прикрепленная к стене металлическая лестница, ведущая на чердак. Квадратный люк в потолке был закрыт на маленький навесной замок и одного хорошего удара плечом оказалось достаточно, чтобы он отлетел в сторону. Так что Федор успел взобраться наверх и закрыть крышку еще до того, как его преследователи ступили на лестницу.
Павленко подналег на люк снизу, но он не поддался — очевидно, беглец стоял на крышке. А вдвоем приложиться здесь было невозможно.
— Послушай! — тяжело дыша, окликнул Федора следователь. — Ты совершаешь непоправимую ошибку. Это только осложнит твое положение!
— Я не крал танцовщиц! — донесся сверху приглушенный, полный отчаяния голос.
— Возможно. Но после твоего побега убедить в этом любой суд будет в сто раз тяжелее! Клянусь, мы во всем разберемся объективно!
— Нет, я вам не верю! Вы все свалите на меня!
— Даю тебе слово!
На какое-то время возникла тишина, и милиционеры обнадеживающе переглянулись. Их доводы вроде бы достигли цели. Но тут сверху что-то грохнуло, посыпалась штукатурка, из щелей дунуло пылью, а потом послышался топот убегавших ног.
Павленко попытался еще раз надавить на люк плечом, но он опять не поддался.
— Завалил чем-то тяжелым! — понял майор. — Нельзя дать ему уйти через другие подъезды! — и скомандовал оперативникам: — Ты — остаешься здесь, а ты — за мной!
Несмотря на впалую грудь, следователь был в неплохой форме. На то, чтобы сбежать вниз и выскочить на улицу, у него ушло не более двадцати секунд.
Подъездов оказалось четыре. Проверить их все одновременно было невозможно. Тогда Павленко приказал сопровождавшему его сотруднику контролировать выходы, а сам побежал в соседний подъезд.
На последнем этаже здесь тоже имелась лестница на чердак и такой же люк. Только замок был повнушительнее. Во всяком случае, на удары плечом он не поддался.
Делать было нечего: достав пистолет, следователь всадил пулю в замок, предварительно прикрыв глаза ладонью. Грохот выстрела в тесном пространстве оглушил его, в нос ударил запах горелого пороха, а в макушке он ощутил резкую боль — кусок отлетевшей дужки рассек ему кожу. Однако это были пустяки. Главное, что теперь путь был свободен.
Павленко откинул люк и взобрался на чердак. Здесь было сумрачно и очень пыльно. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы сориентироваться. Беглеца нигде не было видно, но в дальнем углу через распахнутое чердачное окно в это темное царство вливался веселый столб солнечного света.
Добежав туда и выбравшись на крышу, следователь сразу понял, что Чернова они упустили. На другую сторону дома спускалась пожарная лестница. А за домом шли какие-то гаражи и дальше — подъездные железнодорожные пути к хорошо просматривавшемуся отсюда Рижскому вокзалу. Спрятаться в таком месте было проще простого. Можно было, конечно, попытаться блокировать район, но пока приехало бы оцепление, пока людей проинструктировали и расставили по местам, сбежавший дизайнер успел бы уехать в другой конец города.
Поэтому Павленко лишь устало присел на крышу. Рана на голове у него саднила, но еще сильнее болела душа. За пятнадцать лет службы он так и не привык к тому, что приличные на вид люди бывают отъявленными мерзавцами.