Чернов лежал на спине, ощущая под собой приятное, расслабляющее тепло нагревшегося за день металлического балкона, и смотрел на медленно проплывавшие над ним облака — отсюда, с верхней части зернохранилища, до них было буквально рукой подать. Он понимал, что у него практически нет шансов выбраться, однако, как ни странно, жалко ему было не себя, а той тайны, которая ему только что открылась и которую он должен был унести с собой в могилу.

Теперь Федор абсолютно точно знал, кто, когда и как совершил приписываемое ему преступление, каким образом оказалась в дизайнерском бюро подставка от одной из танцовщиц и где сейчас находятся бронзовые статуэтки. Несколько минут назад на него снизошло какое-то откровение, и в данном случае сказалась не только близость неба.

Все последние дни он постоянно искал разгадку мучившей его тайны, мысленно просчитывал сотни вариантов, и, возможно, пережитый во время погони за ним сильный нервный стресс, невероятное физическое напряжение расставили все по своим местам. Это было похоже на то, как если бы скопившиеся в его голове отдельные догадки и предположения сильно встряхнули и они, ранее хаотично перемешанные, наконец выстроились в логическую цепочку, составив ясную и четкую картину совершенного злодейства. Теперь он знал все! Абсолютно все!

Федору было даже удивительно, как он раньше не пришел к тем же самым очевидным, единственно возможным выводам. Так любая задача кажется простой, едва отыщешь ее решение, хотя прежде ты бился над ней много-много дней. И конечно же людям всегда хочется рассказать о своих открытиях, однако ему, видимо, сделать это было не суждено.

От грустных мыслей его отвлекло лишь то, что киллеры давно не давали о себе знать. С того момента, как они ушли перекурить, можно было прикончить не одну, а пять сигарет. Он сел на балконе и осторожно глянул вниз, но там никого не было. Громадный бетонный цилиндр — подчеркнуто холодный в своей простоте — был пуст, и Чернов вдруг подумал, что всегда с большой опаской относился к конструктивизму и если ему когда-нибудь доведется применять такой стиль в интерьерах, то делать он это будет разве что в иронической интерпретации. Словно подсмеиваясь над самим собой и выбором заказчика.

Эта зацикленность сознания на проблемах дизайна, проявившаяся даже на пороге смерти, на секунду развеселила его, но уже в следующее мгновение сердце опять сжала тревога. Бандиты по-прежнему были где-то рядом, они никуда не исчезли. Он стал прикидывать, откуда можно ждать очередного нападения, и первым делом обратил внимание на что-то вроде оконного проема, находившегося над балконом на другой стороне зернохранилища. Прежде эта дырка в стене не вызывала у него чувства опасности, так как за ней виднелось закатное небо и казалось, она ведет в никуда. Но теперь Федор решил проверить, что там.

Добраться на противоположную сторону оказалось не таким простым делом. В некоторых местах покрытие балкона было разрушено — то ли упавшей крышей, то ли людьми. Двигаясь по кругу, ему пришлось перепрыгивать через внушительные отверстия в полу, за которыми открывалась бездна. К тому же от его прыжков вся металлическая конструкция балкона предательски тряслась и противно поскрипывала. Было такое впечатление, что она вот-вот рухнет вниз.

Наконец Федор оказался у оконного проема и, перевалившись через край, выглянул наружу. Он увидел на внешней стене зернохранилища точно такую же металлическую лестницу, как и изнутри, что делало его положение еще более уязвимым. К тому же по этой лестнице уже поднимался долговязый бандит. Киллер ступал осторожно, стараясь производить как можно меньше шума, и в его движениях было что-то звериное.

Однако любовался всей этой захватывающей картинкой Чернов буквально пару секунд, так как в следующее мгновение в торец оконного проема вонзилась пуля, обдав его мелкими острыми кирпичными осколками. Очевидно, стрелял длинноносый, но где он находился, Федор так и не понял.

Он отпрянул и спрятался за стеной. Его сердце колотилось, как паровой молот. Он судорожно размышлял, что ему делать, и вначале решил применить уже испытанный прием: швырнуть в карабкающегося по лестнице киллера что-нибудь тяжелое. Руки Федора почти машинально стали перебирать лежавшие вокруг камни, куски железа, однако он тут же понял, что таким образом лишь подставится под пули. Была большая разница, когда в него стреляли изнутри и снаружи зернохранилища. Во втором случае можно было отойти от стены и хорошо прицелиться. Не исключено, что сейчас его специально выманивали, провоцировали высунуться наружу.

Нужно было действовать как-нибудь иначе, и новая спасительная идея не заставила себя ждать. Она была чрезвычайно рискованной, где-то авантюрной, но позволяла радикально решить проблему с нападавшим. И, что казалось Федору не менее важным, удовлетворить бесконечное чувство ненависти, которое он испытывал к своим мучителям.

Недалеко валялся лист железа, сорванный с балкона. Чернов перетащил его к одной из дыр в полу и положил лист так, чтобы тот едва цеплялся за край отверстия. Веса взрослого человека он, естественно, не выдержал бы. А сверху Федор набросал еще какой-то мелкий хлам. Приготовив свою нехитрую ловушку, он отбежал метров на пять и стал ждать.

Через полминуты из оконного проема быстро высунулось желтушное лицо долговязого. Он явно ждал нападения или, по крайней мере, еще одного кирпича, но, увидев, что ему ничего не угрожает, расплылся в улыбке и опустил правую руку с зажатым в ней пистолетом.

— Привет, — сказал киллер, показав отвратительные гнилые зубы.

Очевидно, ему хотелось в полной мере насладиться ситуацией, прочувствовать ее до мелочей и теперь он не торопился. Еще раз оглядевшись, желтушный спрыгнул на балкон, отчего вся металлическая конструкция содрогнулась.

Это было крайне нежелательно. От встряски лист железа мог рухнуть вниз или, наоборот, лечь более прочно, надежно. И Федору понадобилось огромное усилие воли, чтобы не посмотреть в том направлении и не вызвать никаких подозрений. Он не отрывал глаз от лица бандита, словно гипнотизируя его. Но понято это было совершенно иначе.

— Боишься? — поинтересовался долговязый. — Правильно! Я же предупреждал, что лучше — спуститься вниз. А теперь я буду убивать тебя долго и больно.

Он вальяжно двинулся вперед, наслаждаясь властью над своей жертвой. В этот момент его лицо отражало истинное блаженство. И даже когда пол ушел у него из-под ног, в глазах киллера отразился не испуг, а удивление, словно он не мог понять, каким образом ему не удалось довести свое черное дело до конца. Только где-то, на середине полета, он издал кошмарный, закладывающий уши вопль, закончившийся глухим стуком, словно об пол шмякнулся мешок с песком. Эти звуки крутанулись внутри громадного пустого цилиндра и улетели в небо.

Почти сразу же в бывшее зернохранилище вбежал другой киллер. Он склонился над бездыханным телом, а потом воздел кулаки к небу и заорал:

— Сука!! Я все равно тебя достану! Ты ответишь мне за кореша!

Ярость настолько распирала Слона, что он опять стал беспорядочно стрелять по тому месту, где скрывался Чернов. Впрочем, все с тем же результатом: пули не могли пробить металлические листы, покрывавшие балкон. Разве что удалось бы попасть в какое-то прогнившее место, но на это приходился один шанс из тысячи. Только израсходовав всю обойму, длинноносый опомнился.

Он вдруг обнаружил, что патронов у него больше нет. Правда, рядом с телом напарника лежал пистолет и, схватив его, Слон нашел в нем почти полную обойму. С облегчением вздохнув, он присел на обломок стены и погрузился в раздумья, а потом, даже не посмотрев вверх, вышел из хранилища.

За всеми действиями киллера Чернов наблюдал сквозь маленькую дырочку в металлическом полу, оставшуюся от вылетевшей заклепки. Теперь он уже не чувствовал себя таким обреченным, как прежде, хотя до полной безопасности ему, безусловно, было далеко. Наверняка длинноносый задумывал что-то еще и конечная его цель вряд ли изменилась: прикончить свою жертву любыми способами.

Впрочем, первый успех подбодрил Федора и он тоже решил не ждать, а действовать. Надо было попытаться выбраться с территории элеватора, тем более что, оставшись один, длинноносый не в силах был контролировать ее всю. Но спускаться по тем лестницам, которые имелись внутри и снаружи этого бетонного цилиндра, было, конечно, глупо.

Чернов начал искать другие пути отступления. Так как особого выбора не было, он решил взобраться на стену зернохранилища и поверху перебежать в противоположный конец элеватора. До края было метра три — не так уж много, но без каких-либо приспособлений до него все равно было не дотянуться. Тогда он стал собирать валявшиеся на балконе обломки перил, какие-то доски, камни, куски жести и из этих подручных материалов сделал что-то вроде постамента.

Конструкция получилась чрезвычайно хрупкой, ненадежной. Она могла рассыпаться в любой момент, поэтому риск повторить полет желтушного был очень велик. Осторожно, выверяя каждое движение, Федор начал карабкаться наверх. После двух-трех неудачных попыток он наконец уцепился за край стены и, подтянувшись, взобрался на нее.

Сверху ему открылся фантастический вид на город. Солнце уже садилось за горизонт, подсвечивая облака снизу, отчего они казались нежно-розовыми, и, как часто бывает в подобные минуты, воздух был абсолютно неподвижен. Кое-где начинали зажигаться фонари, пока еще бледные при дневном свете. Хорошо был виден шпиль университета на Воробьевых горах, зубья высотных зданий на Новом Арбате, золоченые купола храма Христа Спасителя. В другой ситуации этим пейзажем можно было бы любоваться бесконечно, но, безусловно, только не сейчас.

Стараясь, чтобы его не было видно снизу, Чернов по стене побежал в другой конец громадных развалин. Конечно, его путешествие было небезопасным, вполне можно было сорваться, но по сравнению с тем, что он уже пережил, казалось детской прогулкой — этаким вечерним променадом. В самом крайнем бетонном цилиндре тоже имелся металлический балкон с лестницей, и, спрыгнув на него, он быстро спустился вниз.

Выход из этой части зернохранилища был только один — что-то вроде громадных ворот, куда, очевидно, когда-то въезжали грузовики. Выглянув наружу, Федор увидел забор, ограждавший территорию элеватора, и спасительную рощицу за ним. Но бежать туда напрямую, через весь двор было опасно. Слишком долго пришлось бы находиться на открытом пространстве. Он решил сделать это в два приема: сначала совершить бросок до полуразрушенного административного здания, а потом уже до забора.

Подобрав кусок трубы, — лучшего оружия для самозащиты он не нашел, — Федор еще раз осмотрел окрестности и, не обнаружив ничего подозрительного, изо всех сил помчался к своему промежуточному укрытию. Но не успел он преодолеть и половины пути, как у его ног взвизгнула пуля.

Почти сразу же Чернов увидел голову бандита на крыше того самого полуразрушенного здания, к которому бежал. Получалось, он сам направлялся в лапы врага, однако менять что-то было уже поздно: повернуть назад — значит подставить под пули спину, тогда как у стены достать его было невозможно.

Влетев на первый этаж, Федор по инерции проскочил еще несколько комнат, а потом спрятался в небольшую нишу в одном из коридоров и застыл, сжимая в руках металлический обрезок. Какое-то время он ничего не слышал, разве что безумный грохот своего сердца. Однако через минуту-другую ему все-таки удалось взять себя в руки.

Казалось, во всем здании нет ни души, но вот сначала где-то над головой раздался легкий стук, а потом уже с первого этажа донесся неясный шорох. Очевидно, длинноносый методично обследовал все здание, стараясь не обнаруживать себя раньше времени. И это ему почти удавалось. Не случайно то, что бандит находится в соседней комнате, Чернов даже не услышал, а почувствовал.

Он занес над головой кусок трубы и, едва киллер шагнул в пространство перед нишей, ринулся вперед. Последующее мгновение вместило очень многое: Федор увидел, как из дула развернувшегося к нему пистолета вырвался сноп пламени, почувствовал в боку резкую боль и услышал треск ломавшегося под металлическим обрезком чужого черепа. В лицо ему брызнуло что-то горячее, он зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, что длинноносый лежит на спине, а во лбу у него зияет громадная темная дыра.

Труба выпала из рук Чернова. Он задрожал всем телом и ему захотелось как можно быстрее покинуть это место, но ноги не слушались. Опираясь о стены, словно в стельку пьяный, он вышел из здания и сел прямо на землю.

Все было кончено! Он чудом спасся. Из его груди вырвалось какое-то клокотание, и он заплакал, размазывая по лицу слезы, свою и чужую кровь.

Только минут через десять ему удалось немного успокоиться. Федор попытался встать и опять почувствовал боль в боку. Он был ранен, и ему нужна была помощь. Но он знал, что в таком виде его заберет первый же встречный милиционер.