1

Общественное расследование, проведенное Союзом молодых российских предпринимателей, дало потрясающие результаты, если, конечно, не считать одной пустяковой детали: заказчики и исполнители убийства директора алюминиевого комбината так и не были установлены. Однако со дня первой пресс-конференции, на которой Алексей Большаков объявил тотальную войну преступникам, количество показанных по различным телеканалам сюжетов с его участием перевалило за полсотни, не говоря уже о многочисленных газетных публикациях.

Из специального отчета, подготовленного подручными Реброва, следовало, что в первую страдную неделю общественного расследования глава союза появлялся не телеэкранах двадцать восемь раз, во вторую – шестнадцать, а в третью – семь. Правда, большинство сюжетов, где Большаков клялся найти убийц своего кровного брата-предпринимателя и намекал, что у него уже есть очень интересные свидетельские показания, были короткими и шли в программах новостей. Но ни один из телевизионных каналов не обошел эту тему.

Тем не менее время брало свое, и постепенно новые события и проблемы вытесняли из памяти людей то, что еще недавно потрясало воображение, что, казалось, навсегда изменит жизнь, как ампутированные нога или рука. А новогодние праздники и последовавшее затем православное Рождество заставили на какое-то время забыть о грустном, да и вообще отодвинули убийство алюминиевого магната в далекий прошлый год. И вся страна начала жизнь как бы с чистого листа. Зато популярность Союза молодых российских предпринимателей и его президента возросли, по меньшей мере, на порядок.

Конечно, было бы большим преувеличением говорить, что теперь лицо Алексея Большакова стало в России таким же узнаваемым, как изображение Бенджамина Франклина на стодолларовых банкнотах, служивших основным средством накопления и сбережения капиталов во ввергнутой в экономический и политический хаос стране. Но к вождю молодых буржуев уже вполне подходил термин «раскрученная фигура».

Теперь интервью у Большакова брали не только в связи с кампаниями, организуемыми самим союзом, но и по любому другому поводу – когда падал или поднимался курс рубля, происходили перемены в правительстве или случалась очередная склока в парламенте. Впрочем, тема не имела никакого значения, ибо он готов был говорить всегда, обо всем и много.

Именно в этот период стремительного роста своей популярности Большаков опять стал носиться с давней, заветной идеей: любым путем протолкнуть представителя союза в Государственную думу. И вскоре эти как бы дискуссионные предложения были преобразованы жесткой рукой вождя отечественного бизнес-молодняка в конкретные планы.

 

2

Как-то в конце рабочего дня Ребров заехал в союз, чтобы подбодрить свою команду, бившую баклуши с тех пор, как общественное расследование было фактически свернуто, а работу Института рынка так и не возобновили. Впрочем, и у самого Виктора настроение было не самым лучшим: утром он окончательно оформил развод с женой и все еще находился под впечатлением от встречи с непривычно тихой Лизой. Их семейная жизнь сложилась далеко не образцово, но последний ее официальный день они оба постарались прожить по-человечески.

Ребров нашел несостоявшихся экспертов-рыночников, не по своей воле вынужденных участвовать в сомнительном следственном эксперименте, в унынии, и было от чего: им впервые не выплатили зарплату за полмесяца. Картина полного упадка в этом еще совсем недавно процветающем научно-следственном учреждении разорвала Виктору сердце, и он немедленно направился выяснять отношения с Большаковым. Тогда-то он и узнал о новых, наполеоновских планах главы Союза молодых российских предпринимателей.

Рабочий день давно закончился, но Алексей сидел у себя в кабинете со своим бесцветным замом. Заявив обладательнице красивого бюста секретарше Люсе, что он только на минутку, Виктор без доклада зашел к шефу и наткнулся на его холодный вопросительный взгляд.

– У тебя что-то срочное? – поинтересовался Алексей.

– Да, – сказал Ребров. – Мне надо с тобой поговорить, и лучше сейчас.

– Хорошо, заходи, – пригласил Большаков, всем своим видом показывая, что делает большое одолжение.

Его зам тут же поднялся и стал прощаться. Как только он вышел, Алексей кивнул Виктору на один из стульев, стоявших у его рабочего стола. Раньше они обычно беседовали у окна, сидя в мягких креслах, и тем самым хозяин кабинета как бы подчеркивал дружеский характер их отношений. Но с тех пор как Ребров против воли шефа уехал во Владикавказ, бросив общественное расследование на своих подручных, Большаков стал общаться с ним подчеркнуто сухо.

– Что у тебя? – спросил Алексей.

– Мои орлы не получили зарплату за последние две недели, – с вызовом произнес Виктор, сразу давая понять, что ни на какие компромиссы в этом вопросе он не пойдет.

Большаков задумчиво побарабанил кончиками пальцев по своим губам.

– Но ведь они ничего и не делали в течение этих двух недель, – наконец сказал он.

Его типичные для блондинов бледные глаза в этот момент напоминали экран банкомата, без всяких чувств сообщающего клиенту, что денег на его счету нет.

– Согласен, во время новогодних праздников и после них в наш штаб практически никто не звонил, но зато мои ребята день и ночь пахали, когда кампания с расследованием только начиналась, – возразил Ребров. – Ты можешь не заплатить мне – за то, что я не загрузил их работой, – но они-то тут при чем?! Честнее было бы уволить их раньше, а не держать полмесяца, а потом сказать: я вам ничего не должен! Это просто не по-людски. И вообще, если ты решил от нас избавиться, лучше сказать об этом прямо!

– Ну ладно, не лезь в бутылку, – осадил его Большаков. – Сейчас у них… у всех нас будет много работы. Мы начинаем одно большое дело…

– Какое?

Президент союза откинулся на спинку стула и задумчиво уставился в потолок.

– Я готов на многое, но на мокрое дело не пойду! – сказал Виктор.

Алексей засмеялся, но сдержанно, все еще не желая укорачивать ту дистанцию, которая возникла между ними.

– Вчера собирался наблюдательный совет нашей организации, – тщательно взвешивая слова, начала он. – Ты знаешь, что это высший орган союза. Обсуждался только один вопрос. Он не новый… Мы давно хотели иметь нашего представителя в парламенте, и сейчас есть возможность попытаться туда попасть. Умер депутат одного из московских избирательных округов. Будут проводиться дополнительные выборы, и мы решили выставить на них своего кандидата…

– Человек, конечно, достойный?

Большаков опять несколько секунд подумал, прежде чем ответить:

– Совет единодушно проголосовал, чтобы на выборы была выставлена моя кандидатура.

– Голосование, надеюсь, было открытым? Без всяких там буржуазных штучек с тайным выражением собственного мнения? – не удержался от подколки Ребров.

И эту шутку Алексей сопроводил вполне благожелательным хмыканьем, но тут же жестко произнес:

– Ты можешь предложить какую-то более достойную кандидатуру?

– Я же не враг себе! – запротестовал Виктор. – А чего ты хочешь от нас? Чтобы, закрыв штаб общественного расследования, который вот-вот должен был схватить грязных убийц, мы организовали штаб твоей избирательной кампании?

Этот вопрос, очевидно, был для Большакова очень не простым, потому что он серьезно сказал:

– Я еще до конца не решил, каким будет мой избирательный штаб. Одно очевидно: на всю эту кампанию понадобится уйма денег. Надо будет искать спонсоров…

– А руководители предприятий, которые входят в твой союз?

– Кое-чем помогут и они, но у них сегодня с деньгами не густо. С этими экономическими реформами все предприятия перебиваются с хлеба на воду. Самое выгодное сейчас в России – это финансовые спекуляции, поэтому основные деньги у банков. Кстати, некоторые директора одновременно состоят членами наблюдательных советов ряда банков. Они нас могут рекомендовать это необходимое, но недостаточное условие получения денег. Дальше все будет зависеть от нас самих. Мы должны убедить банкиров, что на выборах меня надо поддержать материально.

– То есть надо попытаться со многими банками подружиться? – уточнил эту мысль Ребров.

Рассеянно глядя куда-то вдаль, где, возможно, перед ним уже открывались безбрежные горизонты депутатского будущего, Большаков задумчиво вытянул губы трубочкой и покачал головой:

– Банкиры плевать хотели на нашу дружбу! Бедных родственников нигде не любят. А вот защита им нужна. Они боятся потерять свои деньги и правильно делают – это же Россия. На этом и надо сыграть… Подумай со своими экспертами, какие аргументы могут убедить банки дать деньги на мою предвыборную кампанию. Кто из них потенциально заинтересован в защите со стороны парламента, в протаскивании туда своих людей. Оформи все это в виде короткой справки-памятки, которую мы могли бы всем показывать и стращать ею…

– А что сказать моим орлам в отношении зарплаты?

– Завтра-послезавтра им все отдадут, – буркнул Большаков.

 

3

Весть о скорой зарплате так вдохновила подопечных Виктора, что уже через три дня они подготовили аналитическую записку о грустных перспективах развития российской банковской системы. Любой ознакомившийся с ней человек рисковал получить инфаркт от переживаний за беспросветное, нищее будущее банкиров.

Аналитическая записка строилась на основе недавно обнародованной Центробанком программы, предусматривающей решительное укрупнение кредитных организаций в стране. И действительно, эта проблема стояла очень остро.

В середине девяностых банки в России плодились, как кролики. В этом не было ничего удивительного, ведь по существовавшим в то время правилам, на их создание денег надо было меньше, чем на лимузин представительского класса. Эти крохотные кредитные учреждения использовались для отмывания денег, ухода от налогов, прокручивания в личных целях бюджетных средств. Можно даже сказать, что каждый крупный чиновник и каждый крупный бандит, помимо прочих игрушек – дорогого автомобиля, дачи, дома за рубежом, считали необходимым организовать и свой персональный банк.

Оппозиция требовала от властей положить конец этим безобразиям, и Центробанк, чтобы отсечь финансовых однодневок, принял постановление о поэтапном увеличении уставного капитала кредитных организаций. Ну а те, кому не под силу было найти деньги, должны были лишиться лицензий. На основании этого документа эксперты Реброва как раз и соорудили свою аналитическую записку, а также построили леденящий душу график ликвидации банков на ближайшие три года.

В заключение делался вывод: только принятие специальных законов может гарантировать будущее небольшим кредитным организациям. Каждый здравомыслящий банкир должен был понять, что глупо жалеть деньги на продвижение своих людей туда, где эти законы принимаются, то есть в парламент.

Подручные Реброва, зачерствевшие душой в ходе следственных забав, приняли участие и в поиске первой жертвы для шантажа. Из списка банков, руководству которых Большакова могли предварительно порекомендовать серьезные люди, была отобрана контора с трудно выговариваемым названием «Стройжилкомбанк». Выбор определило сложное аналитическое исследование, и его смысл Виктор объяснял так:

– Начинать поиск спонсоров с крупных банков – глупо. Они и так уже скупили половину членов правительства и депутатов, поэтому денег на твою предвыборную кампанию могут и не дать. Значит, остаются середняки и всякая пузатая мелочь. Их можно разделить на две группы. В первую входят банки со звучными названиями, типа: «Корвет», «Фрегат», а то и «Корсар». Ясно, что их хозяева – люди, воспитанные на воровской романтике. Банки они организуют, как правило, для того, чтобы отмыть грязные деньги или собрать их у клиентов и смыться на какие-нибудь экзотические острова. Подбросить кое-что на парламентские выборы эти люди, конечно, могут, но связываться с ними очень опасно. Потом не отвяжешься от такой братвы… – В этом месте Алексей кивнул, показывая, что с бандитами ему связываться не хочется, и Виктор с воодушевлением продолжил свой анализ: – Вторую группу середняков образуют банки со сложными производственными названиями типа «Энергомашкредит» или «Магистральводоканалбанк». Это свидетельствует, что созданы они выходцами из бывших советских министерств и ведомств. Руководители таких банков – люди уже не молодые, обремененные квартирами, дачами, семьей, а иногда и не одной, и бежать куда-то им совершенно не хочется. Вот они-то как раз и могут увидеть что-то интересное в наших предложениях. Я бы считал разумным начать сбор денег именно с них. И «Стройжилкомбанк» полностью соответствует критериям второй группы.

Эти доводы показались Большакову убедительными, и он утвердил выбор своих аналитиков. Тем не менее, когда настало время ступить на скользкий путь шантажа, Алексей, чувствуя себя не очень уверенно, отправился на встречу с руководством «Стройжилкомбанка» вместе с Виктором. К тому же решился он на это только после обнадеживающих закулисных переговоров.

Большаков и Ребров взяли «вольво», принадлежавшее Союзу молодых руководителей предприятий, и оба сели на заднее сиденье, чтобы по пути еще раз обговорить план действий. «Стройжилкомбанк» находился в районе Таганки, и водитель поехал через центр Москвы, что очень разозлило Большакова. Он боялся застрять в пробках и вообще немного нервничал.

Приближался конец рабочего дня, над магазинами, кафе, ресторанами потихоньку начинала зажигаться реклама. Вдоль всей Тверской улицы уже стояли проститутки – они отпрыгивали в сторону, когда проезжавшие близко от бордюра машины обрызгивали их месивом из снега, соли и воды. На Охотном Ряду у Государственной думы митинговала толпа сторонников партии «Трудовая Россия» – в основном пенсионеры, на фоне их темных, потрепанных пальто многочисленные красные флаги смотрелись особенно ярко. А к «Метрополю» подруливали шикарные лимузины – у новой русской элиты намечался очередной прием. Два милиционера регулировали здесь движение, но от этого как раз и возникла пробка, начинавшаяся от Думы.

– Ну точно опоздаем! – буркнул Большаков и, уже обращаясь к Реброву, добавил: – Я сам поведу беседу, но если запутаюсь в этих банковских проблемах, ты давай подбрось что-нибудь из своей аналитической записки. Она ничего у вас получилась.

– Хорошо, – покорно ответил Виктор, но это почему-то разозлило Большакова.

– А вообще-то ты мне нужен, чтобы вовремя пнуть меня ногой: вдруг я начну просить деньги, вместо того чтобы требовать! – резко сказал он.

 

4

Председателем правления «Стройжилкомбанка» оказался тучный мужчина лет пятидесяти пяти, с короткой, рыхлой шеей, сильно перетянутой воротничком рубашки, отчего щеки, казалось, лежали на плечах. Близко посаженые к переносице глаза и оставшийся на лысой макушке клочок растительности придавали его голове грушевидную форму. При взгляде на кислое лицо банкира невольно думалось о болезнях, о необходимости платить налоги и о прочих неприятных вещах.

Он принял гостей без особого восторга, хотя Большакову передали, что принципиальное согласие на финансовую поддержку от руководства банка получено. Все довольно сухо поздоровались, расселись, секретарь принесла чай. Алексей сразу перешел к делу.

– Думаю, вам не надо представлять нашу организацию – Союз молодых российских предпринимателей… – весомо начал он.

– Надо, – хмуро буркнул банкир. – Хотя… в последнее время вас довольно часто показывают по телевизору.

Большаков изобразил крайнее удивление, но делать было нечего, и он завел свою обычную пластинку о том, что его организация ставит своей целью защищать интересы деловых людей, что у нее прочное положение и широкие связи во властных структурах – не случайно он сам входит в общественный экономический совет при правительстве. Но вот без создания влиятельной фракции в парламенте, состоящей из профессионалов, реально улучшить правовое поле, в котором работают банкиры и предприниматели, невозможно. И именно эту задачу сейчас решает союз, естественно опираясь на многие предприятия, банки, получающие вместе с избранием Большакова в Думу возможность влиять на процесс законотворчества в стране.

После того как он закончил, повисло тягостное молчание. По лицу хозяина кабинета было видно, что он не верит ни одному слову своих гостей и считает их молодыми гнусными выскочками. Однако так же ясно в его глазах отражались страх, чувство одиночества, желание найти хоть какую-то опору в полностью изменившемся за последние годы мире, где карьера и состояния делались уже не с помощью долгой и скучной чиновничьей службы, как это было раньше, а за счет бесконечной наглости и самоуверенности.

Сам председатель полжизни отдал тому, чтобы пройти все должностные ступени в отраслевом министерстве – от инженера до заместителя министра. Ему пришлось множество раз унижаться, предавать друзей, льстить, выполнять самые бредовые поручения начальствующих особ, сидеть допоздна на работе, изображая неуемное трудолюбие. И только через двадцать пять лет, став далеко не последним человеком в министерстве, он наконец смог, используя смутные времена и благосклонность министра, создать для себя банк, собрав в качестве его учредителей подведомственные предприятия. И все же будущее страшило его.

Он видел, как вокруг, словно после страшного подземного толчка, рушились десятилетиями складывавшиеся иерархические структуры. А люди в правительстве теперь менялись так часто, что он не успевал их запоминать. Но хуже всего то, что с ними невозможно было наладить контакты – занимавшие важные посты в правительстве мальчишки не хотели общаться со старой чиновничьей гвардией, предпочитая вертеть грандиозные, миллиардные дела со своими однокашниками.

От всего этого председатель «Стройжилкомбанка» не мог спать по ночам. Он никому уже не верил, но сейчас, прекрасно понимая, что пришедшие к нему молодые люди, предлагающие защиту в обмен на деньги, обязательно его обманут, принял парадоксальное решение: дать им то, что они хотят! Ему показалось чрезвычайно соблазнительным получить пусть даже не саму защиту, а иллюзию защиты – так доконало его чувство одиночества.

Это были первые средства, поступившие в копилку избирательной кампании Большакова. И на следующий день Ребров убедил своего шефа истратить стартовый капитал на дополнительные аналитические исследования.

– Теперь нам ясно, что деньги давать будут, – сказал Виктор. – Но уже вчера, когда мы были в «Стройжилкомбанке», тебе задали вполне резонный вопрос: а каковы шансы на победу? Не будет ли спонсорская помощь выброшена на ветер? Думаю, об этом станут спрашивать все, к кому мы будем обращаться. Поэтому надо срочно заказать исследование у каких-нибудь социологов, которое однозначно показывало бы высокий уровень твоей популярности среди избирателей, твою, так сказать, проходимость в парламент.

Большаков согласился с этими аргументами и деньги на дополнительные аналитические исследования дал. Более того, работу поручили сразу двум социологическим агентствам.

– Это необходимо для того, чтобы убедить даже врожденных скептиков, пояснил Ребров. – А то, что результаты будут приличные, сомневаться не приходится. Музыку-то заказываем мы…

Однако даже он не ожидал, что исследования твердо вставших на рыночные рельсы социологов окажутся настолько неприличными. Оба агентства единодушно отдали предводителю молодых российских капиталистов первое место среди самых популярных отечественных политиков новой волны.

– Мне самому нравятся деньги, но нельзя же так прогибаться, чтобы их получить, – возмутился Большаков, просмотрев отчеты социологов, и, обращаясь к Реброву, с беспокойством добавил: – Это никому не показывай. Засмеют. Мне вполне достаточно было бы оказаться где-нибудь в середине списка. Как ты думаешь, это можно сделать?

– Легко, – заверил его Виктор. – Чтобы переместить тебя в середину списка самых популярных молодых политиков, я ровно вдвое урежу гонорар социологам.

Впрочем, деньги уже перевели и выцарапать их назад было невозможно. Но руководители агентств мгновенно поняли, что от них требуется, и, сославшись на вкравшиеся в их расчеты досадные ошибки, переместили Большакова в середину своих рейтингов.

Исследования социологов тут же были включены в подборку документов, которые передавались потенциальным спонсорам. А со временем инструментарий шантажистов пополнился и собственными исследованиями. Так, неудавшийся брокер Кузьмянков, серьезно заболевший статистикой, подсчитал, что деньги на избирательную кампанию давал каждый четвертый из подвергавшихся плотной обработке банков. На этой основе он умудрился подготовить справку, что Большакова поддерживает примерно четвертая часть электората.

Правда, перекуривая в кругу друзей на лестничной площадке, он признал, что широкие массы банкиров нельзя отождествлять со всем народом. Более того, он заявил, что «эти жирные, грязные пиявки так боятся за свою шкуру, что поддерживают деньгами понемногу всех – от коммунистов до правых радикалов».

Постепенно технология выбивания денег на избирательную кампанию была доведена до совершенства и превратилась в такую рутинную процедуру, что на некоторые предварительные переговоры Большаков посылал уже одного Виктора. Это отнимало много времени, но скоро у Реброва его стало более чем достаточно: он уволился из «Народной трибуны».

 

5

Причиной скоропалительного ухода Виктора из газеты стали две его статьи, опубликованные в «Трибуне» буквально одна за другой. Первая появилась на свет после звонка в редакцию пресс-атташе итальянского посольства Энрико Берлуччи.

В последний раз они виделись месяца два назад, когда итальянец пригласил Реброва пообедать в свой любимый ресторан «Артистико» в Камергерском переулке, чтобы заодно расспросить о реальности намерений российского правительства создать государственное казначейство. Энрико продолжал внимательно следить за ходом экономических реформ, и в тот раз его внимание привлекла одна из самых серьезных проблем, существовавших в России в середине девяностых годов.

Дело в том, что бюджетные средства на зарплаты госслужащим, на пенсии, направляемые правительством через частные банки в различные регионы страны, туда не доходили или прибывали с большим опозданием. За это время деньги несколько раз успевали прокрутить в различных коммерческих проектах банкиры и местные чиновники. Ситуацию особо осложняло то, что шахтеры Кузбасса, уже много месяцев не получавшие зарплату, объявили бессрочную забастовку и к тому же перекрыли движение по Транссибирской железной дороге. А это могло парализовать работу всей экономики страны, что как раз и вызывало пристальное внимание иностранцев.

Ситуация находилась на грани абсурда: в Москве утверждали, что бюджетные долги перед шахтерами погашены и деньги им давно отправлены, но в Кузбасс они так и не дошли, словно растворились в пути. Поэтому правительство, чтобы успокоить недовольных, и объявило о своем решении создать казначейство, через которое перечислялись бы все государственные средства.

Но именно потому, что казначейство могло значительно усложнить воровство крупных сумм, возможность его появления в ближайшее время в России Виктор в ту встречу с итальянцем отверг категорически. И не ошибся.

Теперь же Берлуччи позвонил Реброву, чтобы пригласить на встречу итальянских бизнесменов с одним из высших чиновников московского правительства.

– Должно быть очень интересно, – сказал Энрико. – В Москву приехали представители многих наших крупных фирм. Они хотели бы вложить деньги в экономику России и конкретно столицы.

– А как возникла идея этой встречи? – поинтересовался Виктор.

– Ее организовало наше посольство, – пояснил итальянец.

– Значит, вы хотите, чтобы инициатива посольства получила достойное отражение в российской прессе? А вырезки с моей статьей об этой встрече вы потом пошлете в свое министерство иностранных дел как отчет о проделанной работе?

Берлуччи, обычно положительно реагировавший даже на самые рискованные шутки, в этот раз откровенно обиделся, тем самым подтвердив простую истину: когда наступаешь человеку на больную мозоль, он теряет чувство юмора.

– Это как похоже по-русски, – холодно процедил пресс-атташе, впервые за все время знакомства с Ребровым неправильно построив фразу на чужом языке. – Мы хотим помочь вам получить миллионы долларов инвестиций, а вы над этим насмехаетесь…

Встреча с итальянцами была организована в небольшом бизнес-центре недалеко от Патриарших прудов. Пока ждали запаздывающего столичного чиновника, Энрико познакомил Виктора с некоторыми из прибывших в Москву предпринимателей.

Публика подобралась солидная, все больше представители по-настоящему крупных фирм. Но все вместе итальянцы были похожи на рыночных торговцев, одетых в дорогие костюмы и модные галстуки. Проявлялся южный темперамент: они говорили очень громко, но главное – одновременно. Поэтому конференц-зал бизнес-центра в самом сердце Москвы стал похож на рынок где-нибудь в Неаполе, каким его показывали в фильмах великих итальянских неореалистов. Казалось, эмоции у этих людей преобладают над разумом, и было непонятно, как с такой манерой поведения можно проворачивать большие, серьезные дела.

Но все встало на свои места, когда встреча началась. Более того, как написал потом Виктор Ребров в своей статье: «…выступавший перед итальянскими бизнесменами московский чиновник был похож на наперсточника, убеждавшего слушателей, что предлагаемая им игра под очень крупные ставки простая и беспроигрышная, тогда как присутствующие докучали ему всякими неприятными вопросами типа: какие гарантии защиты инвестиций дает столичное правительство, какие льготы предоставляются инвесторам и, вообще, можно ли серьезно относиться к покупке предприятий, если земля под ними остается в государственной собственности?» Короче, материал Виктора получился комплиментарным для прибывших с Апеннинского полуострова деловых людей и разгромным для отечественных чиновников.

Реакция на эту публикацию была немедленной и зубодробительной. Семипалатинский впал в состояние трудно контролируемой ярости. Суть его претензий передал Виктору Стрельник, который по-прежнему исполнял обязанности редактора отдела экономики и ходил теперь на все утренние планерки.

Вернувшись с очередной из них, Игорь тяжело сел за стол, словно только что получил известие о безвременной кончине всех своих родных и близких, и трагически выдохнул:

– Ну и ляпнули мы с тобой!

– Что случилось?! – спросил Виктор, встревоженный мрачным видом своего друга, а теперь еще и начальника.

– Как же у меня выскочило из головы, что Семипалатинский ведет переговоры о приватизации здания редакции?! – сокрушенно взмахнул руками Стрельник.

– Ну и что из этого?! – еще больше озадачился Ребров.

– Как это – что?! В статье об этих итальянских бизнесменах ты долбишь московские власти. А под ними ходит Москомимущество. Понимаешь?! Достаточно одного звонка из мэрии в комитет – и вопрос о приватизации нашего здания зависнет на неопределенный срок. За то, что я пропустил этот материал, главный вставил мне на планерке большую дыню!

Ребров саркастически ухмыльнулся:

– Неплохо! Наш великий демократ за жирный кусок собственности готов лизать задницу властям!

– Неужели ты не понимаешь: пытаясь приватизировать это здание в центре Москвы, Семипалатинский отстаивает интересы всей редакции, и твои в том числе! – возмутился Игорь.

– Ты знаешь, я как-то не уверен, что мне придется всей этой недвижимостью долго пользоваться – слишком уж легко вышвыривают у нас людей на улицу. Зато фигура Семипалатинского представляется незыблемой. Удивительная вещь, – зло прищурился Виктор, – насколько я знаю, еще на заре перестройки наш прогрессивно настроенный коллектив избрал его главным редактором вместо прежнего – прожженного коммуниста – именно для защиты демократических ценностей в газете. А сейчас Семипалатинский как-то незаметно стал диктатором…

– Я не собираюсь идеализировать нашего главного, – перебил Игорь, все мы люди и у каждого есть свои недостатки. Но думаю, в основе твоих претензий к нему лежит прежде всего личная неприязнь. Будь объективным… Все, прекратим дискуссию! – повысил он голос, увидев, что Виктор пытается что-то возразить. – Как исполняющий обязанности редактора отдела, я запрещаю тебе в ближайшее время долбить московское… да и федеральное правительство, – перестраховался он. – Во всяком случае, до тех пор, пока не закончится вся эта катавасия с приватизацией.

Но буквально через день Семипалатинский вновь накинулся на Реброва. И их взаимная неприязнь достигла таких масштабов, что уход Виктора из газеты стал неизбежен. А поводом для очередного конфликта послужил банальный грипп, который подхватил… министр финансов.

 

6

Как это всегда бывает в Москве зимой, в середине января по городу гулял грипп. И главный финансист страны, словно какой-нибудь обыкновенный бухгалтер в затертых черных нарукавниках, который ездит на работу не в персональном автомобиле, а в переполненном по утрам метро, где все тебе стараются дышать именно в лицо, подцепил злосчастный вирус.

Он не появлялся на работе несколько дней, была даже отменена его заранее объявленная пресс-конференция, и одна из популярных московских газет склепала хилую сенсацию: якобы министр целую неделю скрывается на даче вовсе не из-за болезни, а так как уже решен вопрос о снятии его с должности. Теперь, мол, идет отчаянная закулисная борьба вокруг кандидатуры преемника на один из ключевых постов в правительстве.

По законам жанра автор статьи ссылался на достоверные, но конфиденциальные источники. Кроме того, он с нескрываемой издевкой обращал внимание читателей на тот факт, что предыдущий глава Минфина перед снятием с должности также неделю просидел на даче с якобы простудой. Это был один из тех блестящих аргументов, который ничего не доказывал, но который невозможно было опровергнуть: и в самом деле, предшественник нынешнего министра перед уходом тоже болел.

На следующий день редакции всех газет, раздосадованные тем, что упустили такое очевидное совпадение с болезнями министров, бросились наверстывать упущенное. Причем отставку крупного чиновника изображали как уже свершившийся факт. Появились и многочисленные комментарии специалистов: с одной стороны, они объясняли причины, повлиявшие на перестановки в правительстве, а с другой – делали самые смелые прогнозы.

Короче говоря, в обычно скудное на события начало года, когда быстро привыкшие к горнолыжным курортам российские предприниматели и депутаты еще не все вернулись из Австрии, Швейцарии и Франции, в средствах массовой информации был поднят приличный шум. И «Народная трибуна» не осталась в стороне.

В самый разгар скандала Реброва вызвали в секретариат газеты, где кипела работа над очередным номером. Как обычно по утрам, там было накурено и многолюдно – словно в сторожке лесника перед началом коллективной охоты. Главный редактор «Трибуны» сидел во главе длинного стола, на котором, как штабные карты, были разбросаны макеты газетных полос и гранки материалов, предлагаемых редакторами отделов в номер.

Семипалатинский оторвался от чтения какой-то статьи, посмотрел на Виктора поверх очков и с нескрываемой неприязнью спросил:

– Вы в курсе всей этой истории с министром финансов?

– Да, – ответил Ребров.

– В следующий номер нам нужна свежая информация о его предполагаемой отставке. Поэтому сегодня, до подписания газеты, соберите как можно больше фактов на эту тему, мнений специалистов, других известных людей. И, конечно, необходимо хоть что-то, исходящее из самого правительства. Вам все ясно?

Получив задание, Виктор пошел в свою комнату и начал рыться в записной книжке. Он искал то, что могло помочь ему быстро достать уникальную информацию, а именно номер телефона государственной дачи, занимаемой министром.

Этот номер появился у Реброва еще прошлым летом, когда глава финансового ведомства давал интервью для «Трибуны» о проекте бюджета на следующий год. В конце разговора выяснилось, что нужно уточнить пару важных цифр, и министр попросил Виктора позвонить ему на дачу.

Впрочем, за полгода любой важный чиновник мог поменять казенную дачу, а уж тем более телефон. Но когда Ребров нашел номер и позвонил, ему, как ни странно, ответил сам министр.

– Да, я вас помню, – сказал он сиплым голосом. – Хотите со мной встретиться? Не думаю, что это возможно. Во-первых, я болен, а во-вторых, просто устал от всей той галиматьи, которую публикуют газеты.

– Но если вы будете молчать, то всяких глупостей напишут еще больше, попытался переубедить его Ребров. – На мой взгляд, для вас вопрос состоит не в том: давать интервью или нет, а кому его давать? Вы должны быть уверены, что ваши слова не переврут.

По зависшему в трубке молчанию было ясно, что аргументы Виктора заронили в душу министра сомнения.

– У меня с вами, кажется, и в самом деле не было проблем, – наконец буркнул он. – Ну хорошо, приезжайте, – решился министр и объяснил, как к нему доехать.

Правительственные дачи находились на Рублевском шоссе. Ребров ездил по нему редко, и в глаза бросилось, что, в отличие от других московских дорог, эта трасса была очень ухожена, а на каждом перекрестке стояли милицейские посты.

Зато дача министра совсем не впечатлила Реброва. Здесь было просторно, но от всего, что находилось внутри – от мебели, штор, люстр, красных ковровых дорожек, – тянуло казенщиной. Ни одна из вещей не говорила о характере, пристрастиях, вкусах, слабостях, чувствах людей, которые здесь обитают, и нужно было быть карьеристом до мозга костей, чтобы получать удовольствие от того, что ты живешь именно на правительственной даче.

Министр ходил по дому в спортивном костюме с пузырями на коленях и, видимо, чувствовал себя так плохо, что ему было абсолютно наплевать на то, как он выглядит. Его нос был цвета отваренной свеклы, и он постоянно сморкался в огромный клетчатый платок, им же вытирая набегавшие на глаза слезы.

Разговор получился не очень интересным, так как глава Министерства финансов, опровергнув слухи о своем уходе с высокой должности, все остальное время сыпал уже известными цифрами и фактами, подтверждающими, по его мнению, блестящую работу подведомственного ему учреждения. Реброву еще надо было успеть соорудить об этой встрече заметку до подписания номера, поэтому он не очень вежливо перебил хозяина дома и уехал в редакцию.

Материал едва успели поставить на первую полосу, и видел его до выхода газеты только дежурный редактор. А когда увидели все, у Реброва опять начались неприятности.

 

7

Первой, еще с утра, позвонила Маша Момот. Даже не поздоровавшись, она трагическим голосом сказала:

– Я прочитала твою заметку!

– Что-то я не ощущаю в связи с этим энтузиазма, – сказал Ребров.

– Ты сам на себя не похож. Зачем тебе это было надо?!

– Что – это?! – раздражаясь уже на ее тон, с ледяной вежливостью поинтересовался Виктор.

– Быть адвокатом министра. Ты – единственный человек, который взял его под защиту и вывалил в своей статье все, что он тебе наговорил.

– Я сделал обычную журналистскую работу. Более того, я сделал ее хорошо: мне удалось получить доступ к больному телу министра и добросовестно изложить его точку зрения. А он считает, что слухи о его отставке – чистый бред!

– Ты как будто не знаешь, что чиновники могут лгать! – хмыкнула Маша. – А если его завтра все же уберут? Как ты и твоя газета тогда будете выглядеть со своими версиями?! Абсолютно все средства массовой информации говорят об отставке министра, как о деле решенном, и только тебе показались убедительными его бредни.

– Чего ты добиваешься?! – вышел из себя Ребров.

– Ты для меня – совсем не посторонний человек, и я хотела тебе напомнить, что в журналистских кругах могут в два счета прилепить какое-нибудь дурацкое клеймо на твою репутацию. Не удивляйся потом, если в приличном обществе вокруг тебя вдруг образуется пустота.

– Ты хочешь меня предупредить, что тебе будет неловко появляться со мной в так называемом приличном обществе?

– Дурак! – сказала Маша и повесила трубку.

А после утренней планерки Реброва вызвал к себе Семипалатинский. Со времени скандала, связанного с компанией «Русская нефть», Виктор еще ни разу не был в кабинете главного редактора и понял, что лучше бы этот визит состоялся как можно позже. Семипалатинский был не в духе и не считал нужным скрывать свое раздражение.

– Вам что поручили сделать?! – резко сказал он. – Собрать как можно больше информации о возможной отставке министра. Мнения политиков, специалистов. А вы фактически бросились его защищать.

– Я подумал, что лучше всего будет добраться до самого министра. А на сбор остальной информации у меня просто не хватило времени… – стал оправдываться Ребров.

– Не знаю, где вы работали прежде, но все равно вам стоило бы знать, что даже в коммунистические времена, когда «Народная трибуна» была партийным органом, наши лучшие журналисты старались критически относиться к власти. А вы сделали нашу газету рупором правительства. К сожалению, вам не понятно, что существуют демократические ценности, которые невозможно купить ни за какие деньги. И в этом вы очень похожи на своего бывшего начальника, Хрусталева. Вы оба – что-то чуждое, инородное для нашего коллектива.

Отступать было уже некуда. Виктор понял, что в любом случае его карьере в газете «Народная трибуна» пришел конец, и ему захотелось на прощание хлопнуть дверью.

– Сейчас вам не нравится, что я сделал «газету рупором правительства». А ровно два дня назад вы были недовольны тем, что я критиковал действия московских чиновников, – сказал он. – Получается, что, с одной стороны, вы не желаете, чтобы вас заподозрили в сотрудничестве с властью, а с другой хотите получить от нее максимум возможного. Но ведь это неприлично. Складывается впечатление, что незапятнанный имидж демократа вам нужен для того, чтобы подороже себя продать.

Щеки, шею, уши Семипалатинского залила краска. Не поднимая головы и не отрывая глаз от лежавших на его столе бумаг, он тихо сказал:

– Вон!

Собирал вещи Ребров под укоризненным взглядом Игоря. Их оказалось не так много: блокнот с номерами телефонов, англо-русский словарь, несколько папок с документами по тем материалам, которые он писал.

– И чего ты добился? – спросил Игорь.

– Пожалуйста, не надо читать мне нотации! Сегодня почему-то все только этим и занимаются.

– Хорошо. Однако если ты человек объективный, то должен согласиться, что Семипалатинский – прав! Ты уже не первый раз подставляешь и его, и всю редакцию.

– Подставляю?! – замер Виктор со стопкой бумаг в руках.

– Согласись, что наш главный – заметная фигура не только в журналистике, но и вообще в политических кругах страны. И для его авторитета особенно болезненным является каждый промах газеты.

– Знаешь, ты скоро уже не будешь исполняющим обязанности редактора, сказал Ребров.

– Почему? – недоуменно нахмурился Игорь.

– Потому, что ты станешь редактором отдела! – Хлопнув дверью, Виктор вышел из комнаты.

Самой неожиданной оказалась реакция на публикацию интервью с министром финансов у Алексея Большакова, который все больше и больше погружался в свою предвыборную кампанию. Узнав об уходе Реброва из газеты и о причинах этого, предводитель юных буржуев почесал уже начинавшую обозначаться у него лысину и поинтересовался, нельзя ли как-то использовать знакомство Виктора с министром.

– Как ты это себе представляешь? – съехидничал Ребров. – Попросить министра финансов включить расходы на твою предвыборную кампанию в государственный бюджет?

– Ты думаешь, это возможно? – поинтересовался обычно не страдавший отсутствием чувства юмора Большаков.