1

Ребров сидел в приемной Союза молодых российских предпринимателей, пил чай, приготовленный пышногрудой секретаршей Люсей, и болтал о всяких пустяках с приторно услужливым Левоном. Виктор явился по вызову начальства, но в кабинет Большакова уже успел кто-то заскочить, и теперь он дожидался своей очереди. Да и торопиться было особенно некуда: с тех пор, как он ушел из «Народной трибуны» и избавился от необходимости бегать по пресс-конференциям, каждый день писать что-то в газету, времени у него было навалом.

В отличие от других – больших и маленьких – комнат в этом здании, где люди порой терпели друг друга лишь по служебной необходимости, в приемной царила волшебная атмосфера любви и обожания. Здесь на глазах у всех разворачивался восхитительный служебный роман между Люсей и Левоном – такой же замысловатый и непредсказуемый, как в телевизионных сериалах.

Возможно, вне работы у каждого из них существовала совсем другая жизнь и даже другие семьи, но никакие события за пределами приемной не способны были вторгнуться в их нежные отношения. Причем Люся играла в этой мыльной опере роль светской львицы, очарованной своим поклонником, но все еще не решившейся ему уступить. Левон же изображал верного рыцаря, совершающего множество подвигов во имя любви – начиная от покупки в соседнем магазине всяких канцелярских мелочей для своей принцессы и заканчивая практически ежедневными подношениями букетиков цветов, сладостей и прочей симпатичной ерунды.

В первые недели работы в союзе Виктора немного раздражал этот, всегда одевавшийся с иголочки, подобострастный брюнет. Но потом он понял, что помощник Большакова по всем вопросам обладает и острым умом, и чувством юмора. Ну а что касается безмерной услужливости Левона, то она была сродни бурному проявлению чувств подобранной на помойке дворняги, которая, как правило, гораздо умнее породистых, с длинной родословной собак, но вынуждена лебезить перед хозяином, притворяться глуповатой простушкой, лишь бы ее не выгнали на улицу.

В союзе всем было хорошо известно, что Левон несколько лет назад приехал с Кавказа, где постоянно происходили военные конфликты и не было никакой работы. В столице он жил на полулегальном положении, снимал однокомнатную квартирку в подмосковных Мытищах и содержал семью где-то в Армении.

У него больше, чем у кого бы то ни было, имелось поводов для плохого настроения, нервных стрессов и грубости, но он никогда не позволял себе ничего подобного или просто не мог этого позволить. Левон с благодарностью принимал любой подарок судьбы и терпеливо ждал, когда она преподнесет ему деньги, собственный дом и любовь секретарши Люси.

Однако именно потому, что он не имел ни дома, ни денег, ни престижной машины, внести окончательный перелом в свой служебный роман, добиться благосклонности симпатичной секретарши у него почти не было шансов. Хотя, с другой стороны, самоотверженные ухаживания Левона не могли оставить ее равнодушной, и она флиртовала с ним весь рабочий день.

Впрочем, как настоящая женщина, Люся напропалую кокетничала и с другими мужчинами. Даже Реброву, не по своей воле засевшему в приемной, она из чисто спортивного интереса продемонстрировала весь набор своих смертельных штучек.

Заваривая чай, доставая из шкафчика чашки, сахар, печенье, Люся несколько раз выставляла на всеобщее обозрение свою туго обтянутую тонкой черной юбкой аккуратную попку, идеальность форм которой можно было проверять хоть циркулем, хоть специальными лекалами. Зная свои «сильные стороны», она даже зимой носила кофточки с глубоким вырезом, и Виктору несколько раз была предоставлена возможность заглянуть туда, где скрывалось нечто ослепительно белоснежное, душистое, пышное, похожее на сахарную вату, продающуюся у входа в Московский зоопарк.

– Никто не может заварить чай так, как это делает наша Люсенька, словно признаваясь в любви, сказал Левон.

Этот комплимент помощника по всем вопросам, вынашивавшего тайные сексуальные планы, Люся приняла за чистую монету, хотя чай был в пакетиках и особого мастерства для его приготовления не требовалось. С томной улыбкой она уселась за свой стол и стала по телефону отшивать очередного дозвонившегося до союза периферийного предпринимателя.

– Я смотрю, работа у вас здесь – на износ, – фальшиво посочувствовал Ребров, помешивая чай.

Как бы подтверждая это, Люся сокрушенно вздохнула, зато проницательный Левон ехидно блеснул глазками из своего угла и тут же запустил обратный шар:

– Недавно прочитал исследование твоего Института рынка… Или как вы теперь называетесь? Я имею в виду вашу записку о кошмарных перспективах российской банковской системы. Какой колоссальный труд, как глубоко вы копаете! – Он явно издевался, маскируя иронию восхищенными интонациями. После этого хочется перевести все свои накопления в какую-нибудь твердую валюту и зашить ее в трусы.

– В самом деле, Виктор, посоветовали бы, куда девать деньги?! серьезно подхватила Люся. – Ведь вы же в этом деле уже специалист.

– Вложите в избирательную кампанию своего шефа, – предложил Ребров. А когда он станет депутатом или даже спикером парламента, он положит вам зарплату в пять раз больше, чем сейчас. Ни в одном банке такой процент по вкладам вы не получите.

Симпатичная секретарша Большакова разочарованно сморщила носик и ответила на очередной телефонный звонок. Очевидно, это была одна из Люсиных подружек, потому что на этот раз разговор протекал живо и дружески.

– Как ты думаешь, Алексей Ильич выиграет выборы? – обратился Левон к Виктору.

Даже за глаза он называл Большакова по имени-отчеству.

– А ты что, не веришь в своего шефа?! – строго спросил Ребров.

– Кто – я?! – Левон покраснел и посмотрел на закрытую дверь кабинета начальника. – Ну что ты! Просто интересно, что говорят твои социологи.

– По их мнению, у Большакова один из самых высоких рейтингов в его избирательном округе.

– Еще бы! – важно выпятил губы Левон.

Ему очень не хотелось, чтобы его заподозрили в нелюбви к своему начальнику. От дальнейшей дискуссии на эту скользкую тему помощника спасла Люся.

– Левончик, – сказала она, положив телефонную трубку и изобразив страшную неловкость, – ты не мог бы кое-что сделать для меня? Будь любезен, по пути домой, в Мытищи, заскочи к одной моей подруге и забери небольшой сверток!.. Это совсем рядом с тобой. Извини, я тебя всегда о чем-то прошу…

– Конечно, – счастливо просветлел Левон, явно жалея, что дама сердца не попросила его спрыгнуть с крыши химического института.

Ребров подумал, что если есть на свете справедливость, то рано или поздно помощник по всем вопросам должен быть допущен к Люсиным прелестям. Ведь никто не сможет оценить этот дар более высоко, чем он.

Удостоверившись в безграничной верности своего раба, Люся стала рассказывать, где живет ее подруга. Но Виктор так и не успел узнать, насколько велика будет очередная жертва Левона на алтарь любви. Дверь в кабинет Большакова распахнулась, и появился Алексей в сопровождении какого-то громадного мужика в помятом темном костюме. Они распрощались, изображая крайнюю степень удовольствия от общения друг с другом. Выпроводив гостя, Большаков повернулся к Виктору.

– Хорошо, что тебя нашли, – сказал он. – Заходи. Есть одно важное поручение.

Алексей всегда был энергичным человеком, даже несмотря на свой немалый рост и излишний вес, но в последнее время он буквально летал, так как дела с избирательной кампанией шли все лучше и лучше, и открывающиеся перспективы кружили ему голову. И сейчас он чуть ли не бегом возвратился к своему рабочему столу, с явным нетерпением ожидая, пока Ребров доплетется вслед за ним.

– Я познакомился с одним очень интересным человеком, – поделился Большаков, когда Виктор уселся на стул. – За ним стоят большие дела и большие деньги. Впрочем, деньги не просто большие, а – громадные! Возможно, он станет нашим стратегическим партнером.

– Ты можешь сказать: кто это?

Алексей подумал.

– Пока нет… Называть его сейчас просто нет смысла. Думаю, вопрос о нашем сотрудничестве окончательно решится в ближайшие три-четыре дня… Тогда и узнаешь. Но к этому моменту мы должны быть во всеоружии! Теперь, что требуется от тебя. Подготовь всю документацию, которую мы передаем потенциальным партнерам – мои рейтинги, справку о союзе, ну и все остальное. За этим человеком стоит один крупный банк. Необходимо убедить его акционеров, что с нами не только можно, но и нужно сотрудничать. Впрочем, все вопросы в банке этот бизнесмен решает сам, но форма должна быть соблюдена…

По интонации начальника Ребров почувствовал, что речь и в самом деле идет об очень перспективном сотрудничестве. А кого конкретно Большаков хотел заполучить в качестве стратегического партнера, Виктор узнал уже через несколько дней, заполненных предвыборной суетой и значительными переменами в Союзе молодых российских предпринимателей.

 

2

Если в начале своей предвыборной кампании Большаков обходился силами аппарата союза и командой Реброва, то теперь он сформировал настоящий избирательный штаб. Его возглавил некто Ринат Садиров, когда-то работавший вместе с Алексеем в ЦК комсомола.

Это был прожженный аппаратчик, чувствовавший себя в различных бюрократических структурах как рыба в воде и хорошо изучивший все тонкости подковерной чиновничьей борьбы. Именно поэтому он начал свою деятельность на новом месте с укрепления собственных позиций.

Садиров быстро набрал в избирательный штаб пять-шесть уже служивших под его началом, преданных ему сотрудников. И эти люди как-то сразу заполнили все свободное пространство в Союзе молодых российских предпринимателей. Более того, в соответствии с распоряжением Большакова, им была передана самая просторная комната из принадлежавших когда-то Институту рынка и штабу общественного расследования.

Верные сатрапы Садирова оказались удивительно похожи на своего начальника: они носили темные, хорошо выглаженные костюмы, стриглись каждую неделю и имели маниакальное пристрастие к толстым календарям-ежедневникам, куда записывали каждый свой шаг, словно их прошлое, настоящее и будущее представляло громадную ценность для потомков. И еще им были свойственны наглость в решениях и самоуверенность в поступках.

Первым делом люди Садирова занялись сбором подписей избирателей, что было необходимо для регистрации Большакова в качестве кандидата в депутаты Государственной думы. Это мероприятие они провели как хорошо запланированную страду, но оно съело кучу денег.

Не доверяя рейтингам популярности Большакова и не надеясь на самопроизвольный душевный порыв избирателей, садировцы покупали подписи за наличные, методично прочесывая все дома и предприятия избирательного округа. Причем если закорючки пенсионеров обходились в копейки, то руководителям всяческих контор выплачивались по-настоящему крупные суммы, но зато в подписные листы попадали практически все их подчиненные естественно, из тех, кто в этом же районе и проживал.

Следующей грандиозной затеей садировцев стало изготовление и расклейка наглядной агитации. Приглашенный откуда-то патлатый дизайнер, снисходительно убеждавший всех, что он не делает халтуру, разработал плакат, на котором дружелюбно осклабившийся Алексей Большаков протягивал избирателю руку для крепкого мужского рукопожатия. Над его головой незавершенным нимбом шли слова: «Россия, демократия, свобода предпринимательства», а фоном служил развевающийся на ветру трехцветный российский флаг.

Душевно опустошенный после совершения творческого подвига дизайнер был поддержан приличным гонораром. Но, несмотря на всеобщее восхищение созданным шедевром, Алексею хватило вкуса и ума, чтобы приказать убрать плакат из приемной – Левон повесил его на самом видном месте.

Избирательный штаб находился рядом с маленькой комнаткой, куда в полном составе теперь переселился знавший лучшие времена коллектив Института рынка. И когда эксперты-рыночники проходили мимо логова садировцев, до них доносились резкие обрывистые фразы Рината, инструктировавшего свою гвардию: «Завтра два человека с утра едут в типографию, один остается на телефоне, а еще двое работают с наглядной агитацией в этом микрорайоне, в этом и в этом…» – затем слышалось постукивание указки по большой карте избирательного округа.

На фоне бурной деятельности этой нахальной братвы подопечные Реброва чувствовали себя изгоями, тем более что Большаков урезал им зарплаты и совсем перестал выдавать разовые премии. Первым не выдержал такого пренебрежительного отношения к себе неудавшийся брокер Кузьмянков.

Заявив, что «в эпоху всеобщей политической проституции никому нет дела до большой науки», он ушел в очень темную компанию, которая продавала несуществующие квартиры в несуществующих домах. Для привлечения клиентов эта компания возила по городу на специальной платформе макет роскошного дома, укрытого стеклянным куполом, обещая на собранные деньги построить что-то подобное в течение года.

Кузьмянков был лидером в команде Реброва, и его пример оказался заразителен. Вскоре перешли в какую-то новую, только что созданную газету Андрей Точилин и Марат Баль, видимо опять почувствовавшие непреодолимую тягу к журналистике. А экс-банкир Максим Ивакин просто перестал ходить на работу.

Освободившись от бремени ответственности за других, Виктор стал вести почти праздную жизнь. Но именно тогда Большаков как раз и назвал ему своего таинственного стратегического партнера, которого он так усердно обхаживал в последнее время. С этого момента у Реброва опять начался в жизни очень напряженный и интересный период.

А все случилось так: после одной из утренних планерок, вошедших в систему с началом предвыборной катавасии, Алексей попросил Виктора задержаться на минутку. Когда все вышли из кабинета, он порылся на своем столе и вытащил бумажку, где было записано несколько слов.

– Ты помнишь, я просил тебя подготовить документы, которые мы обычно предоставляем нашим потенциальным спонсорам? – озабоченно спросил Большаков. – Так вот, ты должен отвезти все это в банк «Московский кредит». Знаешь такой?

Виктор сделал вид, что он что-то припоминает.

– Кажется, в этот банк перешел бывший вице-премьер… как его, – он пощелкал пальцами, – Владимир Шелест.

– Да, – подтвердил Большаков. – Как раз с этим человеком я недавно познакомился. По-моему, у нас налаживаются неплохие деловые контакты, и я хочу перевести их в долговременное сотрудничество. Но, как я тебе уже говорил, ему нужна хотя бы формальная информация о нас для акционеров банка. Надеюсь, запрашивая ее, он не морочит мне голову…

– Если бы ты его не интересовал, он мог бы просто послать тебя… заметил Ребров.

– Раз ты знаешь этого человека, мне не надо говорить, о каких деньгах и связях идет речь, – устало вздохнул Большаков. -Документы передай некоему Ситичкину. Здесь его телефоны, – он протянул бумажку, – это один из замов Шелеста. Насколько я понял, он будет непосредственно с нами работать. Ответь на его вопросы и обеспечь всем, что еще ему может понадобиться… Я могу на тебя надеяться?

– Тебе не надо просить меня дважды, чтобы я наладил контакты с «Московским кредитом», – заверил его Виктор.

Замотанный Большаков благодарно кивнул и взялся за телефон, но окликнул Реброва уже у двери:

– Кстати, ты не обижаешься на меня за то, что руководителем избирательного штаба я назначил Рината?

– Я все равно не смог бы делать то, что делает он. Мы разные люди.

На лице Алексея промелькнуло какое-то теплое чувство, но он сразу же нахмурился:

– Займись «Московским кредитом» как можно быстрее!

– Я займусь им немедленно, – успокоил его Ребров.

А про себя подумал, что тянуть в этом вопросе ему нет никакого смысла – все последние недели он угробил на то, чтобы исподволь вывести Большакова на «Московский кредит» и таким образом самому поближе подобраться к Шелесту. Это оказалось очень нелегко. Чтобы добиться необходимого результата, ему понадобилось все его упрямство и хорошее знание механизмов принятия решений в союзе.

Обычно поиск спонсоров для избирательной кампании Большакова происходил следующим образом: Ребров и его команда составляли списки банков, которые хотя бы теоретически могли быть заинтересованы в сотрудничестве, и передавали свои разработки заместителю Алексея. А тот в свою очередь через членов союза и другие каналы вел предварительные переговоры, искал подходы к толстосумам.

Так вот, во всех четырех списках банков, что легли на стол большаковского зама, в числе первых стоял «Московский кредит».

 

3

До Владлена Ситичкина Ребров дозвонился с огромным трудом, и еще больших усилий ему стоило уговорить капризного до неприличия зампреда «Московского кредита», чтобы их встреча состоялась сегодня же, а не «завтра-послезавтра». Так как до конца рабочего дня оставалось совсем немного времени, Виктор помчался в банк, рискуя окончательно загнать свою старушку «Ладу», бесстрашно пробивавшуюся сквозь грязную, перемешанную с солью снежную кашу.

По дороге Ребров думал о том, что судьба – это не выдумка астрологов и не литературный образ, а такая же реальность, как, скажем, очередной платеж за квартиру. Он только не мог решить однозначно: зачем она помогает ему вновь и вновь выходить на людей, организовавших компанию «Русская нефть», банк «Московский кредит» и собравших банду головорезов во главе с Рудольфом Кролем? Самым логичным показалось предположение, что судьба таким образом хочет сломать ему шею.

Банк размещался в старинном здании в стиле модерн, расположенном в переулках между Пречистенкой и Сивцевым Вражком. Представший взору Реброва особняк был так похож на тот, который занимала в свое время компания «Русская нефть», что Виктор оторопел. Приятно было сознавать, что утонченные вкусы некоторых людей не изменяют ни грандиозные социальные, ни еще более грандиозные экономические катаклизмы и что в этой стране есть хоть что-то стабильное.

Ребров поднялся по небольшому, тщательно очищенному от снега крыльцу, слегка изогнутому в соответствии со стилем всего здания, миновал двойные двери и оказался в просторном теплом вестибюле. В глаза сразу бросились широкая, застеленная ковровой дорожкой мраморная лестница на второй этаж и хорошо сохранившаяся лепнина на потолке.

– Вы к кому? – строго спросил стоявший у входа охранник в уже знакомой Виктору темно-синей форме с подковообразной нашивкой на рукаве, которую он видел, посещая вотчину Рудольфа Кроля у Павелецкого вокзала.

– К вашему зампреду Ситичкину, – ответил Ребров. – Мы договаривались о встрече. Он сказал, что закажет мне пропуск.

Охранник взял у Виктора паспорт, внимательно пролистал его, затем заглянул к себе в журнал и кивнул: мол, все в порядке.

– Вас проводят, – сказал он и, подозвав другого охранника, коротко пояснил: – К Ситичкину.

Еще разговаривая с Ситичкиным по телефону, Виктор решил, что заместитель председателя «Московского кредита» – зануда, но при встрече с ним понял, что ошибался, – тот был занудой в квадрате. На тощем, покрытом бледно-коричневыми веснушками лице этого человека без возраста было написано, что он сомневается во всем, даже в дате своего рождения. На стандартный вопрос Реброва от двери: «Господин Ситичкин?» – Ситичкин зябко повел плечами и в свою очередь спросил: «А вы кто такой?» И только выведав у Виктора половину его биографии, неохотно признался, что это он и есть.

Потом бегло пролистал принесенные ему бумаги, посмотрел на Реброва поверх узких, состоявших из двух прямоугольных стеклышек очков и сказал:

– Полагаю, нам теперь придется плотно с вами работать. – Он был явно огорчен этим обстоятельством. – Во всяком случае, я так понял нашего президента. Специалисты банка посмотрят ваши бумаги, и потом мы вам сообщим: надо нам что-либо еще или нет. Непосредственно контакты будете поддерживать с одной моей сотрудницей. Пойдемте, я вас с ней познакомлю…

Ребров был почти уверен, кто это будет. Еще со студенческих лет, когда ему доводилось с друзьями по общежитию ночи напролет играть в преферанс, он хорошо знал: если карта пойдет, то идет она долго, пока, наконец, ты не проигрываешь все сразу.

Виктор не ошибся. В небольшой комнате, куда завел его Ситичкин, за столом у окна сидела Анна Игнатьева.

За время, что они не виделись, Игнатьева слегка изменила прическу, сделала ее короче, – и в каштановых волосах появился медный оттенок, особенно хорошо заметный на фоне окна. Она немножко похудела, хотя, возможно, в тусклом свете зимнего дня все черты ее лица казались острее.

– Анна Ивановна, это представитель Союза молодых российских предпринимателей, – сказал Ситичкин. – Я вам говорил об этой организации и о планах Шелеста. Проверьте бумаги, которые принес… м-м-м… коллега, и обменяйтесь с ним координатами для дальнейшего сотрудничества…

После этой короткой речи зануда Ситичкин ушел так быстро, словно боялся подцепить здесь какую-то инфекцию.

Не меньше минуты Игнатьева и Ребров молча смотрели друг на друга. Виктор даже успел подумать: он предпочел бы, чтобы красивые женщины смотрели на него как-нибудь иначе. И еще он испугался, что сейчас произойдет какая-нибудь нехорошая, шумная сцена, и постарался прервать затянувшуюся паузу:

– Хотите – верьте, хотите – нет, в этот раз наша встреча – чистая случайность. – Он помолчал, но, так как Игнатьева продолжала смотреть на него широко открытыми глазами, добавил: – И вообще, я уже не работаю в «Народной трибуне». Сейчас я – один из сотрудников аппарата Союза молодых российских предпринимателей. Вот меня к вам и прислали.

– Ну да! – с ледяным сарказмом констатировала Анна. – В Москве десять миллионов человек, а с пригородами – все пятнадцать, а ко мне случайно присылают именно вас. Никогда не выигрывала ни в какие лотереи, но теперь, кажется, удача вернула мне все свои долги.

– В мире миллиарды людей, но кого-то из них судьба все равно сводит постоянно, и некоторые даже остаются друг с другом навсегда, – довольно рискованно для такой ситуации пошутил Ребров.

Однако Игнатьева пропустила эти слова мимо ушей.

– Вы сказали, что ушли из газеты, – уточнила она. – Значит ли это, что вы перестали заниматься историей смерти Лукина и что я уже не вхожу в число подозреваемых вами людей?

– Вас я теперь ни в чем не подозреваю, – подтвердил он.

– Ах, теперь! – с недоброй иронией передразнила она его. – Ну, спасибо! А когда же настало это «теперь»?

– Когда вы скрыли от Кроля, что я тот самый журналист, который писал о «Русской нефти».

– Но, амнистировав меня, вы собираетесь продолжать свое расследование?

– Да, собираюсь… Я понимаю, что это может звучать смешно. Как клятва любить вечно. Хотя… – он словно раздумывал, стоит говорить об этом или нет, – у меня уже есть некоторые успехи: недавно мне удалось найти вашего бывшего вице-президента Георгия Дзгоева. Он мне сообщил немало интересного и назвал фамилии людей, которые убрали Лукина и Медведева.

Игнатьева удивленно посмотрела на Виктора, но потом нахмурилась:

– Зачем вы сказали мне о Дзгоеве? Вы что, опять меня проверяете? Побегу я кому-то докладывать об этом или нет?

– Да нет же! Я просто хотел, чтобы вы знали: то, чем я занимаюсь, не так уж бессмысленно… К тому же, мне кажется, вам было бы полезно узнать, что говорил мне Дзгоев.

Игнатьева немного подумала, нервно вращая в своих длинных, ухоженных пальцах карандаш.

– Хорошо, я вас слушаю, – согласилась она.

– Не думаю, что здесь лучшее место для таких разговоров. Сейчас уже конец рабочего дня. Давайте я вас подожду в своей машине – она стоит в переулке – и подвезу домой. По пути все и обсудим, – предложил Ребров.

– Я на машине…

– Тогда… дойдите после работы до Старого Арбата. От банка это – две минуты пешком. Я буду ждать вас у театра Вахтангова. Немножко с вами прогуляемся, если, конечно, вы не против.

– Хорошо, я буду там через полчаса, – сказала она.

 

4

Ребров спускался по широкой мраморной лестнице со второго этажа, где находились кабинеты Игнатьевой и Ситичкина, как вдруг входная дверь распахнулась и в вестибюль вместе с клубами морозного воздуха стремительно вошли четверо крепких молодых мужиков. Очевидно, это был кто-то из своих, так как охранники уважительно посторонились.

Эти люди явно только что выскочили из машины – они были без пальто. У них были одинаковые темные костюмы и удивительно похожие пестрые, безвкусные галстуки. У Виктора даже мелькнула мысль, что получили они эту деталь своего гардероба на каком-то вещевом складе, где выдаются также сапоги и портупеи.

Двое из вошедших остались у двери, а двое других прошли вперед. Они довольно бесцеремонно отодвинули Реброва в сторону.

– Подождите минутку! – негромко, но очень убедительно сказал ему один из этих, не обиженных здоровьем ребят.

Было понятно: если Виктор попытается продолжить свой путь к выходу, с ним особо церемониться не будут.

На несколько секунд в вестибюле установилась мертвая тишина: возникло ощущение, что вот-вот должно произойти что-то значительное и это ни в коем случае нельзя пропустить. А потом входная дверь распахнулась и на пороге появился президент банка «Московский кредит» Владимир Шелест.

«Явление Христа народу, – с иронией подумал Ребров. – Живой олигарх!»

С тех пор как в России начались экономические реформы, немало людей успели сколотить приличные состояния, но не более чем за десятком из них закрепилось это прозвище – олигарх. Оно было запущено кем-то из оппозиционно настроенных политологов и мгновенно укоренилось в средствах массовой информации. Тем самым, в полном соответствии с основами политэкономии, подчеркивалось, что деньги сделаны не просто большие, а огромные и что эта когорта избранных имела теснейшие связи с властью.

Ребров никогда лично не встречался с бывшим вице-премьером, хотя довольно часто брал интервью у других членов правительства и чуть ли не через день ходил на пресс-конференции в различные министерства и ведомства. Он лишь видел Владимира Шелеста издалека или на экране телевизора и сейчас поразился холеной коже его лица и рук, мягким манерам, особенно бросавшимся в глаза на фоне мощных ребят из службы безопасности. Этот человек словно специально подчеркивал, что он владеет более мощным оружием, чем грубая физическая сила.

На губах Шелеста гуляла улыбка, какая бывает у людей, не сомневающихся в своей власти. Его серо-голубые глаза скользнули по вестибюлю и на секунду задержались на Реброве, однако только потому, что Виктор был здесь единственным посторонним человеком. Но уже в следующее мгновение взгляд Шелеста перебежал куда-то вперед, и он поднялся по мраморной лестнице на второй этаж, беззвучно ступая блестящими черными туфлями по красной ковровой дорожке.

 

5

Анна пришла к театру Вахтангова, как и обещала, спустя полчаса. За это время Виктор, одетый не по сезону – в тонкое пальто и кепку, – успел превратиться в большой кусок льда.

– Давайте куда-нибудь зайдем, – сжалилась она над ним.

Ближе всего оказался ресторанчик в американском стиле с дурацкими красными кожаными диванчиками и громадными фотографиями несравненной Мэрилин Монро. Они устроились в углу, у окна, и к ним тут же подошел парнишка-официант.

– Пожалуйста, чай, – сказала Игнатьева.

– Хотите что-нибудь съесть или выпить? – спросил Виктор.

– Нет, спасибо, – отказалась она.

– Может быть, десерт? – поднял брови официант.

– Нет.

– Тогда – два чая, – сделал окончательный заказ Ребров.

За соседний столик сели две юные парочки. Точнее, не сели, а упали, побросав как попало свои куртки, шапки и рюкзаки. Всем им было лет по восемнадцать, и они успевали одновременно смеяться, целоваться, обижаться и говорить, перебивая друг друга. Посмотрев на них, Игнатьева слегка улыбнулась, но когда она перевела взгляд на Реброва, ее глаза опять стали холодными.

– Кстати, если мы будем говорить о Георгии Дзгоеве, – сказала она, то хотела бы вас предупредить, что никогда не была очень высокого мнения об этом человеке… А если еще точнее: на нем пробы негде ставить! Поэтому, что бы он вам ни говорил, я вряд ли поверю его словам.

– Зачем же вы тогда вообще пришли?! – усмехнулся Ребров. – Думаю, вы прекрасно знаете, о чем говорил мне ваш бывший вице-президент. Вы боитесь услышать это и заранее ищете возможность опровергнуть его слова.

– Это уже не смешно, – не собиралась сдаваться Игнатьева. – Помните, полгода назад вы попросили меня встретиться с вами, чтобы рассказать о каком-то своем сенсационном разговоре с Медведевым? Но ничего, кроме намеков, я тогда не услышала. Думаю, сейчас будет то же самое…

– Да, покойный Медведев – пусть земля ему будет пухом – побоялся назвать какие-то фамилии, но Дзгоев был очень конкретным.

Тут им принесли чай, и они на какое-то время замолчали.

– Так вот, – продолжил Ребров, когда официант ушел, – я встречался с Георгием Дзгоевым примерно полтора месяца назад в… ну, в общем, это не важно – где. В одном месте на Северном Кавказе. По его словам, он прячется там из-за боязни, что его уберут так же, как Лукина и Медведева.

– Кто уберет? – уточнила она с видом человека, которому сейчас должны были сделать болезненный укол.

– Ваш лучший друг Владимир Шелест и его правая рука – Рудольф Кроль. Именно эти люди, по словам Дзгоева, полностью контролировали компанию «Русская нефть». А когда выяснилось, что Лукин спрятал… или украл несколько десятков миллионов долларов, они решили этот вопрос очень просто – инсценировали его самоубийство. А потом стали избавляться от тех, кто знал об их делах. В прошлую нашу встречу я говорил вам все это в качестве предположения. Теперь же Дзгоев мои догадки подтвердил.

– Не знаю, зачем вам все это говорил Дзгоев… – пытаясь выиграть время и собраться с мыслями, протянула Анна.

– Потому, что у него нет другого выхода. Ваши друзья ему не по зубам, вот он и хватается за соломинку…

На лбу у Игнатьевой обозначились две вертикальные складки. Очевидно, она принимала непростое для себя решение.

– Да, я очень давно знаю Шелеста, – наконец решительно заявила она, в упор глядя в глаза Виктору. – Знаю с тех пор, когда он заведовал кафедрой в институте. Он был одним из самых молодых докторов наук, а я была у него аспиранткой. И когда его назначили заместителем министра экономики, он предложил мне пойти с ним. Предложил, так сказать, войти в его команду. Могу даже добавить, что знаю его очень хорошо… – она немного замялась, и на щеках у нее выступили два красных пятна, – впрочем, сейчас многое изменилось… Так вот, у Шелеста, конечно, есть масса недостатков… Но я никогда не поверю, что он замешан в этих убийствах, что он способен на такое.

– Может быть, что-то личное не позволяет вам объективно посмотреть на него? – осторожно поинтересовался Ребров.

– Послушайте, я сейчас уйду, – раздраженно откинулась на спинку диванчика Игнатьева. – Уж что-что, а моя личная жизнь вас точно не касается…

– Извините, – поспешил успокоить ее Виктор. – Но уверены ли вы так же в Кроле?

Было видно, что одно лишь это имя вызвало у нее раздражение. Своими длинными тонкими пальцами Анна несколько раз провернула чашку на блюдце.

– Я его близко не знаю. Но, думаю, от этого человека можно ждать всего, чего угодно. Понимаете, – вдруг засуетилась она, словно опасаясь, что ее слова выглядят бездоказательно, – он сидит у себя в офисе у Павелецкого вокзала безвылазно, как паук, но его присутствие ощущаешь везде… Я понимаю, что в банке должна быть хорошая служба безопасности, но он… это просто маньяк. Он, по-моему, считает нормальным, когда люди следят друг за другом, прослушивают телефоны, собирают компромат… А его боевики чуть ли не кладут тебе ноги на стол… На них натыкаешься везде…

– Но если Кроль устраивает президента вашего банка, значит, он сам ничуть не лучше?!

Игнатьева утомленно вздохнула.

– Послушайте, мне, возможно, было бы проще с вами общаться, если бы я поняла, почему вы преследуете Шелеста. Кстати, я вас уже спрашивала об этом. Вам что, не дают покоя его успехи? Вы ему завидуете?

– Нет, я его ненавижу! – уточнил Ребров.

– У вас есть на это основания?

– Думаю, что да.

– И давно?

– С тех пор как я написал статью о «Русской нефти» и убили Лукина… Я хорошо помню телевизионные интервью Шелеста, в которых он говорил, что мой материал вполне мог стать причиной трагедии… А ведь он прекрасно знал, кто реально это сделал, может быть, даже сам отдал распоряжение Кролю. Он меня подставил… – Ребров горько усмехнулся. – Причем, я уверен, в душе у него в тот момент ничто не шевельнулось. Ему в голову не пришло задуматься, кто я и какие проблемы у меня могут в связи с этим возникнуть. Шелест сделал это походя – так, небольшой экспромт на лету. Но главное, он был абсолютно уверен в своей безнаказанности. Вы думаете, ваш начальник не спал потом ночью, мучился: правильно он обвинил человека или нет? – Виктор залпом допил чай. – Возможно, вы хорошо относитесь к этому человеку, но для него сломать чью-то жизнь – пара пустяков. Для него люди – ничтожества, букашки. Для него не существует моральных устоев и законов – он сам себе и устои, и закон. И этим он абсолютно не отличается от Рудольфа Кроля…

– Вы можете как угодно относиться к Кролю и Шелесту, но я об этом ничего не желаю слышать. – Игнатьева начала завязывать на шее шарфик, показывая, что собирается уходить. – Кроме того, еще в прошлый раз мы вроде бы выяснили, и сегодня вы подтвердили, что не считаете меня ни наемным убийцей, ни членом бандитской группировки. Но я не собираюсь быть для вас источником информации. Поэтому продолжать эти разговоры со мной совершенно бесполезно!

– Ну как же, корпоративная солидарность. Понимаю…

Анна стремительно встала, надела свою норковую шубку, которую в начале разговора сбросила на диванчик позади себя, но потом опять села и, наклонившись вперед, зло спросила:

– Зачем вы ко мне пристаете?! Зачем натравливаете на Шелеста?!

– Возможно, я хочу вас просто обезопасить, уберечь от неприятностей.

– Какого черта, простите за грубое слово?! Я вам что – младшая сестра?

Ребров задумчиво почесал лоб, а потом сказал:

– Это для меня тоже загадка. Впрочем… вы помните на приеме в «Метрополе», примерно полгода назад, я познакомил вас со своим коллегой Игорем Стрельником? В тот раз мы с вами тоже не на шутку схлестнулись. Так вот, после этого Игорь высказал предположение, что я к вам неравнодушен.

На лице Анны промелькнула широкая гамма чувств, начиная от удивления и заканчивая выражением подозрительности, при этом самой подвижной частью ее лица были тонкие черные брови, то становившиеся домиком, то взлетавшие своими кончиками куда-то вверх, то сдвигавшиеся к переносице.

– Весьма своеобразная форма признания! – констатировала она. – Или это очередная ловушка для меня? Вы постоянно пытаетесь меня на чем-то поймать! Думаете, я поверю хотя бы одному вашему слову?! Смешно!!

– Конечно, вы меня раскусили: это – очередная коварная ловушка для вас, – устало подтвердил Ребров. – Да и стал бы я признаваться в любви человеку, который не способен на ответное чувство. Вы ведь что-то вроде красивой, но холодной машины. Я пытался вас расшевелить, показать, что реально представляют собой люди, с которыми вы работаете, но вы четко просчитали наиболее выгодную для вас линию поведения и ни на миллиметр не отступаете от нее. Вы не женщина, вы – калькулятор! Еще в одну из наших первых встреч мне пришла в голову мысль, что вы с точностью до третьего знака высчитали себе цену и вряд ли уступите кому-нибудь хотя бы копейку! Вам не свойственны безумные поступки, страсть – возможно, бессмысленная, но присущая настоящим женщинам! Из плоти и крови!

– Значит, мне не свойственны безумные поступки?! – прошипела она.

– Нет!

– Тогда получай! – Игнатьева выплеснула остатки чая ему в лицо, встала и быстро пошла к выходу.

Сидевшая за соседним столом шумная четверка оторопела. Одна из девчонок с измазанной кетчупом верхней губой так и застыла с открытым ртом, держа в руке нарезанную соломкой картошку, обильно политую соусом.

– Нормальная семейная сцена, – сказал им Виктор, поднимаясь и бросая деньги на стол. – Этот урок был дан специально для вас. Что-то вроде факультатива. Обидно будет, если вы его не усвоите.